A little more conversation

      — Не могли бы Вы дать оценку своей любви к себе? От одного до десяти, от меньшего к большему, — спросила деловая на вид женщина, усаживаясь в мягкое кресло из коричневой кожи.              — Да не знаю даже… Моментами все десять, а иногда, как задумаюсь, почему с людьми не ладится, то не больше тройки.              — А почему Вы считаете, что это происходит по Вашей вине?              — Потому что у меня неприятный характер. Я вспыльчивый, могу грубостей наговорить, а иногда просто не могу себя контролировать и болтаю невесть что. Не всегда это что-то плохое, конечно… Например, недавно я случайно вроде как сказал другу фразу, из-за которой мы стали чуть ближе, как мне показалось. Но язык всё равно мой враг, с этим нужно что-то делать. Хотя знаете… — парень прервался, ощутив приятную робость внутри. — Прошу прощения, я могу закурить? — спросил он, и женщина поставила пепельницу на журнальный столик. — Благодарю. Так вот… Знаете, один человек сказал мне, что мой характер, как бы это сказать… В общем, его можно принять. И мне так захотелось в это поверить, так захотелось, чтобы… Чтобы он его принял. Именно с этим я и хотел сегодня разобраться, по большей части.              — Хотите понять, почему такое желание возникло именно с ним? — психолог внимательно вникала в суть, и Бомгю внутренне обрадовался, как легко она уловила его мысль.              — Да-да. Просто я привык винить во всём себя, хотя всегда очень обижался, что виноват только я один, как ни парадоксально. А тут мне сказали, что в этом нет такой большой проблемы, как я думал… И теперь я ничего не понимаю. Действительно ли всё не так плохо? Правильно ли так радоваться этому…              — Подумайте, не могут ли такие ощущения быть вызваны долгожданным сбрасыванием груза с плеч? Вы привыкли взваливать всё на себя, и когда другой человек заверил Вас, что Вы ни в чём не виноваты, то пришло желанное облегчение. И теперь Вы чувствуете, что лишь этому человеку можно доверять на все сто процентов, прониклись к нему и открылись. Парень поначалу не мог вымолвить ни слова. Казалось, будто перед этой женщиной он был кристально прозрачен, настолько хорошо она всё понимала. Причём так быстро и легко, будто уже успела изучить его до самого основания.       — Да, думаю, так и есть. Но я… я ведь с самого начала верил ему. Всегда бешусь со своей болтливости и зарекаюсь впредь держать язык за зубами, но всё равно вывалил ему все свои проблемы почти как только мы познакомились. И даже если сначала я страшно боялся его реакции, то потом успокоился и… с ним всегда так легко. Он меня слушает и говорит вроде как правильные вещи. И я тоже хочу узнать его и помочь, ведь он сам несёт в себе кучу всякого д-дерьма… Извините. Так вот, знаете, — он продолжал, и застенчивая улыбка осветила его печальное лицо, — когда он что-то о себе рассказывает, мне так приятно. Мне нравится чувствовать, что он тоже доверяет мне, и что ему самому нравится это не меньше, как мне кажется. Я ни с кем такого не ощущал, для меня это сложно. Женщина задумалась и закинула ногу на ногу. Бомгю заметил тоненькую стрелку на её тёмных колготках на внутренней стороне голени и отвёл взгляд.       — Какие ещё чувства вызывает у Вас этот человек?              — Не знаю. Я не могу нормально думать, когда мы вместе. Словно отдаюсь моменту, понимаете? Нет, иногда, когда каких-то чувств становится слишком много, я это замечаю и пытаюсь понять, но мне совсем не с чем сравнивать. А так мне просто нравится проводить с ним время. Он хороший, я думаю. И с ним я тоже хочу быть лучше.              — Вы влюблялись когда-нибудь? Такой неожиданный и личный вопрос сокрушил его как удар под дых, и он даже не понял, как на него реагировать.       — Нет, наверное. Я встречался с девушкой не так давно, но не помню, чтоб она мне прям уж нравилась, — ответил он, чуть нахмурившись.              — Рядом с человеком, о котором разговор шёл ранее, Вы не ловили себя на странных желаниях? Под «странными» я имею в виду те, с которыми Вы раньше не сталкивались. Что-то Вам несвойственное. Гю был совершенно растерян и замер в воспоминаниях, что вспыхивали перед глазами ускоренной кинолентой. Он знал, что конкретно ему следует назвать, ведь то самое желание, настигшее его на кухне, иначе как «странным» и не назвать. Бомгю сам себя испугался, когда то заслонило его разум и практически скандировало: «Сделай это! Сделай, вперёд!» Но он слишком боялся того, чего не понимал. Когда молчание затянулось, женщина легонько подтолкнула:       — Вы можете мне доверять, если сомневаетесь, стоит ли говорить. Всё, что находится в этой комнате, за её пределами никогда и ни за что не окажется. А Бомгю всё продолжал колебаться. Он не был в силах быть честным даже перед самим собой, а потому высказать подобные мысли вслух стало для него слишком высокой преградой. Собираться с духом ему пришлось долго и мучительно, но спустя время он судорожно вздохнул и осторожно начал свой рассказ.       — Мы ночевали у меня после похода в клуб как-то на днях. Кстати, он был первым гостем в моей квартире, ведь я туда никого не пускаю. Без исключений. И вот мы говорили ночью, и вроде это было что-то важное, хотя помню я плоховато. В общем, всю ночь и почти целый следующий день мы были вместе, — это слово теперь ужасно резало ему слух, — и я, видимо, очень привык к нему, ведь было так комфортно. Даже молчать. Так молча мы и сидели возле окна, глядя на улицу. Я живу довольно высоко, вид был красивый, и я не знаю… Не знаю, что на меня нашло, но… Может, обстановка была слишком доверительной и необычайно уютной для моего дома; может, он сам был таким задумчивым и отстранённым, что мне х-хотелось быть… ближе… Но я… я так хотел обнять его. Прямо… не так, чтобы как-то руку на плечо закинуть или типа того, я хотел его прямо… обнять, так крепко… Хотел открыто коснуться его, что ли… Это для меня прям очень странно, ведь я совсем не тактильный человек. Я со своей девушкой обниматься начал спустя месяц отношений, и сейчас такие чувства такие странные и страшные почему-то… Ещё я помню что-то такое в клубе. Мне кажется, тогда мы как раз и… Боже, я больше не могу, это слишком неловко, — с последней фразой он провалился в отчаяние окончательно. Откинувшись на спинку дивана, он пытался совладать с эмоциями, но те, наконец найдя себе трещину, заставляли его задыхаться.        Психолог долго молчала, позволяя клиенту немного прийти в себя, а затем тихо, опасливо задала вопрос:       — Вы уверены, что действительно не понимаете своих чувств? Ответ остался висеть в воздухе неозвученным. Возвращался домой Бомгю потерянным и разбитым. Сессия с новым психологом оказала на него эффект куда сильнее, чем он мог предположить. Та читала парня как открытую книгу и наталкивала на глубокие размышления, которым, кажется, придётся посвятить ещё не один вечер. Он всё силился связать в одну кучу слова о любви, своё отношение к Ёнджуну и вопрос, почему в совокупности это так трудно воспринимать, но мысли то и дело выскальзывали, будто дрова из плохо закреплённой охапки, как ни старайся их удержать. Парень пытался вспомнить всё. Начиная от момента знакомства и заканчивая улыбкой, которую Ёнджун подарил ему на прощание в последний раз. Особенно сильно заводило в угол понимание, как странно, плохо он себя чувствовал те несколько дней, что не выходило видеться. Значило ли всё это, что он попросту по нему скучал? Прошло ведь всего ничего, какой абсурд! Но абсурдом это, судя по всему, выглядело только для Бомгю. Как иначе оправдать то, что Ёнджун в его голове, видно, устроил себе неплохой такой курорт и ни на секунду не соглашался его покидать? Ещё хлеще пугало то, что увидеться они должны были уже сегодня, и Бомгю, как ни посмотри, готов к этому не был. Что он ему скажет? Как сдержит в себе открывшиеся эмоции? Как не сломается под тяжестью окаменелости, на которую так резко наткнулся при раскопках в собственном разуме? На часах 17:25. Ёнджун обещал забежать к нему ближе к восьми, перед работой. Бомгю ужасала мысль, что на встречу, целью которой являлось принести обещанную закатную лампу, его друг выделил целых три часа. Целых три часа нескончаемых мыслей и чувств, которые контролировать теперь не было ни единого шанса. Что ему делать? Как бороться с тем, что он сам до конца осознать не мог? Вечер обещал быть очень сложным, и парень, погрязнув в круговороте из смятения, неуверенности и чистой обескураженности, не представлял, как ему удастся с ним справиться. Время до прихода друга было решено посвятить уборке, которую необычно для себя Бомгю откладывал уже пару дней. А стирки к тому же накопилось уже столько, что вещи на выход приходилось доставать из самых глубин шкафа. И как он только мог такое допустить? «Непорядок», — отвлекал себя всякой мелочью Бомгю, вываливая на пол содержимое корзины для белья. На фоне играла любимая музыка — поначалу преимущественно «The Scorpions», но их песни со временем показались парню чересчур лиричными, и потому вскоре их заменил репертуар Элвиса Пресли. Настроение заметно поднималось, а все ненужные мысли он умело отметал, занимая голову строками из песен и распорядком дел. Однако хватило его мнимого спокойствия ненадолго. Когда половина вещей была перестирана, стол наконец-таки починен, а картофель с курицей запекались в духовке (такой пир на двух человек он устроил совершенно случайно: увлёкся, разбирая холодильник), парень вновь поймал себя на навязчивых рассуждениях. «А может, всё не так уж плохо? Загнался из-за ерунды, ей-богу… Подумаешь, в друга…» Разбирая чистую посуду, он не удержал тарелку, и та, выскользнув, с оглушительным грохотом разбилась на крупные осколки. Чаша с эмоциями грозила наконец переполниться. «Какой же я осёл! Он ведь так хорошо ко мне относится! С таким теплом, добротой, вниманием… Хотя, если подумать, то выходит, что с моей стороны, должно быть, он получает всё это вдвойне…» Когда дел по дому не осталось, он обессиленно свалился на кровать, раскинув конечности, и сражался — на пару с таблетками — с головной болью. Затем открыл окно, покурил и вернулся в постель, по новой сминая некогда идеально застеленное покрывало. Голова теперь обещала расколоться надвое. И раскололась бы, если бы не внезапная мысль, принёсшая до того блаженное облегчение, что Бомгю едва не лишился всех чувств разом. «А почему он вообще так хорошо относится ко мне? Не может быть, чтобы я был таким расчудесным другом. Я плохой друг, и я это знаю. Причина, выходит, в другом. Так почему…» «Неужели я зря себя накручиваю?..» Поддавшись безумному порыву как можно скорее найти ответ, он в пару шагов пролетел комнату и схватил сумку с вешалки. Мог ли он писать о чём-то в дневнике? На ватных ногах добравшись до кухни, он был близок к тому, чтобы прямо на ходу упасть в обморок, но вместо этого вполне успешно упал на стул. Сердце его, казалось, никогда не билось так быстро. «Мне, кажется, правда хочется с ним дружить…» «…мне почему-то всё равно хочется быть рядом…» «…наше общение — оно какое-то особенное…» «…Очень жду…» «…сразу и плохо и хорошо…» «…так волнительно…» Последние записи он читал уже не в этом мире. Внешне он теперь больше походил на манекена, которого как посадили в одну позу — с ладонью, прикрывающей рот — так он и остался сидеть, когда душа рухнула куда-то вниз, во тьму, где никто уже не подозревал о её существовании. Прояснилась с этой глупой идеей лишь одна вещь: очевиден всё это время был только он один. Вместе с тем, стрелки на часах неумолимо стремились к половине восьмого. Один взгляд на циферблат наводил на бедного парня чистейший ужас. Он был уверен, что сегодня случится что-то из ряда вон выходящее, что-то на редкость волнующее и переворачивающее, и ближе к «моменту Х» его стало неслабо потряхивать от предвкушения. Он не мог места себе найти, слоняясь меж комнат с отчаянным видом. Его ни на секунду не отпускали два главных вопроса: что думает по этому поводу Ёнджун и, по обычаю, как всё-таки будет вести себя он сам? Дневник — это, конечно, дело хорошее, чёткое, структурированное, но теперь, принимая во внимание своё особое знание, можно было взглянуть на ситуацию с совершенно другого ракурса. Скажем, в некотором роде с иной глубины. Разыгравшееся любопытство даже практически сметало его негативный настрой касательно ожиданий, что он не переставал себе строить. Только страх — вещь всеобъемлющая. Он, зародившись, необузданно пронизывал всё: каждую мысль, любое из светлых волнений, что появлялись в его сознании даже самыми незаметными проблесками. Ведь даже если и была вероятность, что всё обернётся благополучно, никто не отменял возможность и иного исхода. Итак, погрязнув в подобных размышлениях, он настолько впал в уныние, что даже на миг подумал: «А может вообще лучше всё отменить?» Однако в дверь уже тихонько постучали. Ноги подкашивались, когда он шёл открывать, а сердце точно кувалдой отбивало ему рёбра. На секунду он остановился у закрытой двери, дабы хоть немного перевести дух.       — Привет, — Ёнджун как всегда улыбался с порога, заряжая светом всех вокруг. Ну или хотя бы Бомгю: не улыбнуться в ответ у него так и не вышло, хотя он что есть сил пытался быть сдержанным, ведь признавать свою полнейшую открытость перед этим человеком было отчего-то слишком страшно. — Долго открываешь, — сказал он, поворачивая дверной замок. В руках у него была небольшая коробка и сумка, и обе они вскоре оказались на полу.              — Извини, — ответил Бомгю, пятясь назад.              — Там такая мерзость на улице! От грома сердце в пятки падает, кошмар! Как бы дождь не пошёл. Ты выходил, не лило? — обыденно говорил он, разуваясь.              — Нет, даже солнце светило. Вроде.              — Повезло. Могу я попросить тебя о кружке чая? Замёрз жутко.              — Да, конечно, — Гю тут же умчался на кухню, а Ёнджун уже с вещами плавной походкой поплёлся следом.       — О, ты стол починил? Значит, никаких больше подоконников, какая жалость, — улыбнулся он, не скрывая шутливой досады, а затем продолжил: — А чем пахнет так вкусно? — опустившись на стул, он стал наблюдать за мотавшимся туда-сюда парнем. Бомгю спиной чувствовал этот взгляд, и дарил он почему-то удивительное, едва ли не фантастическое наслаждение. Младший ужасно не хотел, чтобы тот отводил глаза.       — Картошка с курицей. Скоро готово будет, хочешь?       — Отказывать не стану, раз уж предлагаешь, — усмехнулся по-доброму старший, и Гю с печалью обнаружил, что и сам улыбался тоже. — Как твой новый психолог? Такой же безнадёжный, как и предыдущий? — спросил Ёнджун, принявшись открывать свою коробку. Такого вопроса следовало ожидать, но парень всё равно не был к нему готов. Если быть честным, то он всей душой желал рассказать Ёнджуну обо всём: о том, как хорошо женщина понимала каждую его мысль, как плавно её слова вытекали из его размышлений, и как приятно было покурить, не стесняясь, в особо волнительный момент. Но он не представлял, как можно объясниться в этом, избегая подробностей о главной детали — самой важной теме всей их беседы.       — Да нет. Это была женщина, и вроде довольно умная. Я не против пойти к ней ещё.              — Вот это да. И что же такого она тебе сказала? Посоветовала что-то интересное? Помню, прошлый когда-то подначивал тебя со мной общаться. Бомгю вновь перевёл дыхание и стал усиленно думать, что на это ответить. Он лихорадочно искал глазами вещи, за которые можно зацепиться, лишь бы перевести тему, но ничего не хотело приходить на ум. Молчание затягивалось.       — Пожалуй, то был единственный его дельный совет… — сказал он совсем тихо, а затем как вспыхнул, обернувшись: — О, это та самая лампа? — «Слава богу! Слава лампе!» — Здорово! С чрезмерно весёлой улыбкой он поставил перед другом кружку.       — Да, как и обещал. Есть куда подключить?              — Под столом розетка. Справился Ёнджун быстро, и уже через несколько секунд комнату наполнил мягкий оранжевый свет, принявший круглую форму, а по краям его будто бы обрамляла яркая, практически сверкающая радуга. У Бомгю не было слов, чтобы описать свои чувства в этот момент. Он был потрясён, глаза горели ярче той самой лампы, и всё вдруг стало таким тёплым, что невольно возник вопрос: а в чём, если подумать, состояла суть его мрачных переживаний? Глядя на такую искреннюю радость на чужом лице, Ёнджун усмехнулся.       — Хоть немного красок этому унылому месту, — отшутился он, и Гю встретился с ним взглядом. Десять секунд, двадцать, и улыбка постепенно спала с лиц обоих.       — Спасибо, — сказал Бомгю, не разрывая зрительного контакта.              — Рад помочь. Растения я с собой бы не унёс, уж извини. Возьму такси в следующий раз и… — говорил он в непонятной нервной суматохе торопливо, а взгляд спрятался в царапинке на поверхности стола.              — Ёнджун.              — М?              — Как думаешь… Как думаешь, ты можешь… нравиться мне? В том самом смысле? Послышался гулкий щелчок выключившейся духовки. По окнам, оказывается, всё это время стучал мелкий дождь, а машины гудели моторами по тёмным сырым дорогам. И почему уши уловили весь этот шум только сейчас? Глаза Ёнджуна распахнулись от изумления. Он молчал, удивлённо смотря на парня, что застыл рядом со столом. Совсем неожиданно старший усмехнулся, то ли от такого резкого вопроса, то ли решив, что его друг всего-навсего шутит. Только вот на чужом лице не было ни намёка на улыбку, поэтому он вмиг вернул себе серьёзность и отвёл отяжелевший взгляд в сторону.       — Почему ты спрашиваешь об этом у меня?              — Потому что я сам не могу разобраться, — соврал он, желая быть как можно деликатнее. Ёнджун выдержал паузу, а затем сказал спокойно, не поднимая глаз:       — Что ж… глупости это всё, я думаю. Ты же парень, зачем тебе думать так о другом парне?              — Ты что, гомофоб? Или как там таких называют, я плохо разбираюсь.              — Ни в коем случае. Наверное, такая любовь и правда возможна. Я скорее не считаю, что ты в принципе мыслишь в верном направлении. Не путай дружбу с симпатией, это… глупости. Внутри Бомгю вдруг что-то лопнуло. Разлившаяся пустота заполнила собой всё его нутро. Ни единой мысли, ни единой эмоции, будто разговор по важности не перевешивал беседу о погоде.       — Ладно, хорошо, — ровно сказал он и быстро подошёл к духовке. — Так ты будешь есть, да?              — Нет, спасибо. Чай перебил аппетит. «Чай перебил. Чай, ну конечно…»       — Как знаешь, — Бомгю пожал плечами и с неожиданным грохотом бросил противень на столешницу. — Знаешь что, Ёнджун? — взорвался он внезапно даже для самого себя. — Какого хрена ты называешь мои чувства глупостью? — одним шагом он преодолел расстояние до стола, за которым Ёнджун сидел неподвижно в неуместно расслабленной позе. — Я тебе душу пытаюсь раскрыть, знаешь? Я пытаюсь понять себя, и ты предлагал мне в этом помочь! Я ведь обещал себе быть честным и с собой, и с тобой, зачем ты говоришь так?              — Я высказал своё мнение, раз ты им интересовался. Я не верю, что любовь в принципе есть, ясно? Всё, чем интересуются люди — это минутное удовольствие, и ради него они готовы отставить свои чувства и принципы на второй план. Так какой тогда смысл вообще обращать на них внимание? Не веря своим ушам, Бомгю остолбенел. Он согласился бы услышать такое от кого угодно: от циничного старшего брата, от чудика Рю, да даже от Миён, которой, возможно, именно из-за него и пришлось бы изменить своё мировоззрение. Но не от Ёнджуна. Не от парня, который всегда казался ему на редкость глубоким, понимающим и до крайности чувственным.       — Ч-что ты такое говоришь? Откуда в тебе столько… этого?.. Ты ведь… т-ты ведь сам ведёшь себя так, будто чувствуешь что-то ко мне! Разве я не прав?..              — Давай закроем эту тему. Извини, если я задел тебя, но мнения у нас здесь явно расходятся, — ни с того ни с сего он поднялся и поправил одежду. — Мне пора на работу. Спасибо за чай и всё такое, — быстро, даже с виду панически он направился к выходу, и лишь у самой двери Бомгю удалось его остановить. Почти силой, ведь он попросту припечатал друга к стене, толкнув того за плечи.              — Подожди, — сказал младший уже тише, растерявшись от такого близкого расстояния к чужому телу. Стояли они почти впритык, и руки Бомгю с крупной дрожью уже сжимали ёнджуновы запястья. — Стой. Ты… Прости, я не хотел ругаться. Ты прав, у нас просто разные мнения. Твоё мне совсем не близко, и меня раздражает, как ты отреагировал на мой вопрос, но давай просто сменим тему, хорошо? Ты только… не уходи вот так, ладно? — он сам себя не узнавал, говоря эти слова. Те словно были ему неподвластны, и лепетал их кто-то ни на долю ему не известный, чужой и непонятный, ведь никогда ещё он не находил в себе столько отчаяния и нежелания кого-то отпускать. Но Ёнджун оказался непреклонен.       — Мне правда нужно идти. Кажется, там дождь, наверняка с пробками придётся добираться, — он также сбавил тон и не двигался, точно опасаясь лишнего случайного прикосновения. Бомгю видел, как высоко вздымалась его грудь при дыхании, и ощущал, как сам задыхается тоже.              — Ты придёшь ещё?              — Да, конечно, что за вопросы, — нервная усмешка скривила его губы.              — Отлично, — Бомгю неохотно отстранился, позволяя Ёнджуну накинуть любимую кожаную куртку. — Спасибо ещё раз за лампу.              — Рад, что тебе нравится. Поищу, может, ещё что хорошее найдётся… — окончательно собравшись, он остановился перед уходом. — Ну, до встречи? — сказал он с лёгкой улыбкой, и впервые Гю смог опознать в полной мере чужие эмоции. То была надежда. На то, что всё в порядке, что Бомгю забудет обо всём, что произошло, и будет радоваться сполна этой грёбаной лампе. Один, как и раньше. Жить спокойно, как и раньше. Стабильная рутина, мать его, без всяких всплесков и необдуманных речей. Только он слишком ясно понимал, что на круги своя им уже не вернуться.       — Ага, — бросил он бегло и повернул замок, выпуская гостя в подъезд. «Я не хочу писать больше. Психолог сегодня сказала, что у меня нет такой уж большой проблемы, только миллион внутренних барьеров, которые нужно прорабатывать, и как раз дневник действительно хорошо в этом помогает. и мне самому раньше даже нравилось это дело в какой-то степени Напишу вот что-нибудь и легче сразу. Но не теперь. Я не хочу. Мне больно прокручивать это снова, будто память свою насилую или она меня. Я чувствую, что снова один. Нет, Я чувствую, что теперь без него. Я совру, если скажу, что никогда не задумывался о чувствах н к Ёнджуну. Это вообще было первым, что пришло мне в голову, когда появилось что-то странное, но я отбросил вероятность этого с лёгкой шуткой, что ли, я не знаю. Мне нужно было услышать это извне, от кого-то другого, чтобы это возымело для меня какую-то важность. Так Эта мысль просто стала жить во мне тайно, она укоренилась и притихла, заставив меня убедить себя в том, что ничего подобного не происходит, Лучше бы так и оставалось. Лучше бы мы правда просто дружили, лучше бы я никогда себя не понимал. Я ненавижу себя. то, что произошло, я ненавижу этот день я хочу, чтобы этого никогда не было, я хочу вернуть 8сё всё назад и засунуть свой ебаный язык в задницу, лишь бы только всё было как раньше. Я бы свыкся с этим пониманием, я бы жил спокойно, как и он, И всё-таки неужели я ошибся? Неужели он просто такой добрый и я принял это 3а Идиота кусок блять Нужно было хоть немного подумать, прежде чем открывать рот Кто заставил меня сказать ему ЭТО? Я не знаю, что мне делать. Может, всё не так хреново, как я себе представляю? Ну подумаешь, влюбился я в друга и влюбился, что же тут такого а? Пусть забудет об этом и всё, А я буду вести себя. будто пошутил, будто был не в себе, и всё на самом деле хорошо Да, так и будет, так я и поступлю и всё будет в порядке, я ведь не люблю никого на самом деле! Как я могу кого-то любить? это глупо, я не умею этого, и ничего совсем с ним у меня и не изменилось» Только как бы не пытался Бомгю убедить себя в обратном, он твёрдо знал, что приходил Ёнджун в последний раз.