Лес для чудовища

В одну безлунную ночь, под звёздами, мелькавшими среди еловых лап, в ямку меж огромных древних корней забился маленький мальчик. Тишина стояла густая, шептались лишь сугробы да изредка вскрикивали совы. Мальчик напевал песенку и прятался в капюшон. Тоненький голос тонул в пуховом обманчивом беззвучии. Мальчик заблудился, отстал от взрослых, когда скрылся среди облепленных белым голых стволов и хвойных громадин, а только осознав, что не слышит больше голосов, обнаружил себя в белоснежной чаще. Шёпотом, срывающимся на сухие всхлипы, напевал он старую колыбельную, чтобы не раствориться в нависшем над ним лесу. В одну безлунную ночь заблудившийся мальчик по имени Серёжа заметил шевеление на краю поляны, у самой кромки чёрного леса. Было всё так же темно, но он заметил, что бледного пространства снега стало словно меньше, словно нечто гораздо чернее, чем ночь, осторожно двигалось, как если бы оно топталось на место и раздумывало. Серёжа громко всхлипнул и замолк — чернота растёт, значит, что-то приближается. Он не видел глаз — у зверя они бы сияли во тьме, он не слышал шагов — человек бы точно хрустел снегом. Серёжа помнил сказки, которые ему рассказывали, когда он был совсем малышом, сказки о страшных существах из леса, чьим любимым лакомством были души потерявшихся детишек, что не хотели слушать старших и убегали, куда хотели. Серёжа закрыл глаза, по щекам потекли колючие слёзы. Если спасётся, то точно будет слушаться старших. Во тьме он слышал тяжёлое дыхание огромного страшного зверя. — Эй, малыш, ты живой? — Серёжа не сразу понял, что голос — самый обычный, человеческий — обращался к нему. — Спасите меня, я потерялся, меня сейчас съест чудище! — Серёжа рванул к голосу, тут же столкнулся лбом с тёплым и мягким, точно шуба, и испуганно заскулил, всё ещё не открывая глаз. Его осторожно обняли обычные человеческие руки. — То, что ты потерялся, я вижу, — сказал голос откуда-то сверху. — А что за чудище? Серёжа шмыгнул носом, сжимая в руках шубу, и нехотя оглянулся. На небе проснулась луна, и поляну залило её сиянием. Серёжа посмотрел на чёрные руки и длинные когти на своих плечах и медленно поднял голову. — Да не ори ты, не собираюсь я тебя есть! — держа визжащего и брыкающегося Серёжу за шиворот на вытянутой длинной руке, говорило чудище. — Я не ем детей! Луна освещала лишь его руки. Страшные, с длинными острыми ногтями, в перьях, что казались иссиня-чёрными, блестящими, фиолетовыми, зелёными, всех оттенками ночи. Всё остальное в чудище скрывала тень. Казалось, пространство в этой тени даже не было чёрными. Его будто и вовсе не существовало. — Значит, ешь людей! — Серёжа уже устал плакать и гнусаво бубнил под нос. Он пытался ударить по держащей его конечности, но сил не осталось, и он лишь взмахнул рукой в воздухе. — И людей не ем! — слегка раздражённо ответило чудище, помолчало недолго, пока Серёжа шмыгал носом и утирал с щёк слёзы, и сказало: — Извини, что напугал тебя. Я очень давно не встречал людей и забыл, что вы всего боитесь. — Я тебя не боюсь! — воскликнул Серёжа, глядя в черноту, и не сразу понял, что его плавно опускают на землю. — Да ты скулишь, как лисёныш без мамки, — снова возмутилось лесное чудовище и, кажется, откашлялось, чтобы продолжить уже спокойнее: — Не убегай. Здесь полно тварей, но я не причиню тебе вреда. С этими словами чудовище поставило Серёжу обратно и, кажется, выпрямилось. Утирая противные дорожки от слёз, Серёжа пытался рассмотреть, что происходит, но видел лишь неявные движения теней. Через мгновение он моргнул и увидел высокого человека. Казалось, что он одет в странные чёрные одежды, его руки скрылись за... это тоже перья? В длинных волосах спутались сухие ветки и листья, а бледная кожа отдавала голубоватым свечением. Серёжа пригляделся и понял, что у человека в странном наряде волосы тоже рыжие, как и у него. — Так лучше? — спросил человек и осторожно присел напротив Серёжи на корточки. Серёжа медленно кивнул. — Ты чудище? — спросил он дрожащим голосом. — Не знаю, — человек пожал плечами и кривовато улыбнулся, но эта улыбка Серёжу не напугала, наоборот, показалась смутно знакомой. — Если хочешь, можешь меня так называть. — У тебя нет имени? — Серёжа наконец отлип от дерева, в которое он вжимался от испуга, и подлез поближе к незнакомцу. У него были тёплые руки, хоть и страшные, а ещё от него приятно пахло ягодами и хвоей. — Оно мне не нужно, — человек давал себя рассматривать, хоть и было сложно в темноте, и трогать пальцы, волосы, чтобы понять, что он настоящий и не мерещится. Голос у него был хоть и ворчливый, но не злой. — Всем нужно имя, — возразил Серёжа. Он взял незнакомца за руку, заметил блеснувшее на его шее украшение — серебряный кулон — и хотел что-то спросить, но вдруг широко зевнул. — Теперь ты меня съешь? — Не стану я тебя есть, — хмыкнул человек и, заметив, что ребёнок засыпает стоя, поднял его на руки. В его объятиях сразу стало спокойно. Серёжа почти не слышал, что незнакомец говорил дальше, и не знал, куда они идут. Наверное, если его и съедят, он об этом уже не узнает. Но эта мысль больше не напугала. Серёже было хорошо лежать в больших руках. Безлунная ночь, в которой заблудился Серёжа, началась гораздо раньше, чем он мог себе представить. По крайней мере, для существа, которое мальчик принял за лесное чудище, пожирающее детские души. Безлунная ночь длилась и длилась, кажется, испокон веков, и проходили мимо солнечные рассветы, лунные восходы, люди, города. Сгорали времена и пеплом растворялись в холодных ветрах события. Но маленький Серёжа не знал этого. Он не знал, как и никто из его деревни, что лес слышит и видит всё, что происходит меж его вековых елей. Лес милосерден к потерявшимся душам. Отведя маленького Серёжу от коварных духов, лес позволил его найти некому существу, что обитало здесь уже столько лет, что и забыло, когда появилось на свет, и помнило лишь горечь чёрного дыма. Подняв малыша на руки, он мягко и осторожно прижал его к себе, чтобы не навредить неверным движением когтистых рук. — И зачем ты его оставил? — будто обращаясь к самому себе, бросил он тихий вопрос верхушкам елей, куда-то в звёздное небо, и пошёл, не оставляя следов. Едва его фигура скрылась в чаще, оставив поляну позади, как лес обрушился симфонией ночных звуков. Блестел снег, почти звеня от мороза. Едва уловимо шелестел воздух в деревьях в вышине. Шумела быстрая незамерзающая вода в ручье. Иногда где-то вскрикивали вороны. Лес вернулся к привычному ритму жизни. — Ага, а мне разбираться, — проворчал человек, тихо, боясь потревожить ребёнка. Он проходил по тайным тропам, и деревья сами расступались перед ним и тут же смыкались за спиной. Мальчик заснул крепко, до самого утра, так что даже крик совы, схватившей добычу, его бы не разбудил. Человек, чьё лицо, незакрытое перьями, казалось такого же цвета, как и стеклянный воздух вокруг, шёл по лесу и выглядел такой же его частью, как иней, покрывший голые ветви. Волки, вышедшие на охоту, пробежали у его ног, не испугавшись, не обойдя, не заинтересовавшись тем, что нёс он в руках. Лишь самый огромный из них, вожак, едва кивнул шерстяной головой, поймав взгляд жёлтых глаз. Человек свернул в сторону от ручья и оказался на небольшой прогалине перед кедром. Его макушка исчезала в ночном небе. Одной рукой удерживая малыша, человек, птицей перескакивая с одной ветви на другую, забрался в густую вершину. Едва ли несколько снежинок упало с тяжёлых ветвей. Там, на верхушке, прятался шалашик, выросший словно сам по себе, как если бы ствол и ветви захотели создать стены и крышу. Рядом недовольно ухнула потревоженная сова: ей на клюв попал снежок. Человек ответил ей похожим звуком, то ли извинился, то ли проворчал что-то в ответ. Он залез в шалаш и уложил ребёнка на перину из мягких сухих листьев и душистых трав, тёплых, будто и не было зимы снаружи, накрыл малыша потускневшим, но всё ещё целым покрывалом, которое он уже не помнил, когда нашёл. Он собрался уйти, не желая мешать и так крепкому сну, и переночевать снаружи, нахохлившись чёрной вороной. Розовая ладошка сжала его длинные пальцы, а в темноте он разглядел нахмурившиеся встревоженные бровки. Вздохнув — кажется, кедр тут же его передразнил весёлым шелестом — он лёг рядом, тут же оказавшись в цепких объятиях маленьких рук и ног, которые не казались ему столь сильными, пока он шёл сюда. Что-то прошептав в ответ смеющемуся кедру, человек погладил ребёнка по голове. Тихо напевая колыбельную, которую неожиданно вспомнил, через какое-то время он заснул и сам. — Кто же ты такой? — Серёжа навалился на спину незнакомца, заглядывая сбоку ему в лицо. — Тебе не нравится мой ответ? — усмехнулся незнакомец. — Я же лесное чудище. Серёжа недовольно вздохнул и прижался щекой к его плечу: тёплый, как печка. Серёжа проснулся, когда почувствовал, что вокруг стало прохладнее. Он открыл глаза, ожидая увидеть деревянный потолок. Вспомнил, что заблудился, и подскочил, но вместо сугробов и приснившихся зубастых волков увидел странные скруглённые стены из древесных лап — сильный хвойный запах — и гору душистого сена. На плечах Серёжа увидел шерстяное выцветшее, когда-то красное, покрывало, и, немного повертев его в руках, решил, что это чья-то старая шаль. Через круглое окошко проникал белый свет. Серёжа подполз к нему, держась одной рукой за покрывало, и удивился, высунув нос наружу, когда понял, что холод не проникает внутрь. За спиной кто-то шумно вздохнул, или кашлянул, или издал ещё какой-то непонятный звук, и Серёжа подскочил от неожиданности. В углу зашевелилась тень. Серёжа, проснувшись, вовсе не заметил её, приняв за обычный тёмный угол. Но в шалаше довольно светло, почти как в тени деревьев в солнечный день, хоть через такое оконце свет совсем не проникал бы, будь оно в настоящем доме. И сейчас, осознав, насколько тут светло, Серёжа уже не мог отвести взгляд от черноты. Серёжа вспомнил, кто спас его вчера. И снова захотелось закричать или позвать кого-то на помощь. Спустя мгновение трусость прошла; невежливо будет так будить хозяина... дома..., кем бы он ни был — он помог ему. Серёжа подобрался молча к нему, не заметив, что шаль сползла и осталась у окна. Чернота выглядела неподвижной до того момента, пока Серёжа не уловил едва различимое дыхание. У тени не было никаких опознавательных знаков. Серёжа не понимал, одежда ли это, покрывало, гладкое оно или мягкое, можно ли его вообще потрогать. Словно протяни руку — и она исчезнет в темноте, как в пещере. Но Серёжа всё-таки различал мерное движение от дыхания спящего и слышал лёгкое сопение. Он положил ладонь и почувствовал живое тепло. Как и прошлой ночью, Серёжа подумал в первую секунду, что на ощупь это шуба. Только не похоже ни на одежду, ни на мех. Мягкое, зыбкое, нежное, чуть плотнее воздуха, чуть реальнее наваждения... Серёжа вспомнил вчерашние руки существа, и его лицо осветила радостная улыбка осознания: перья! На прикосновение темнота не отреагировала, лишь где-то чуть громче послышался вздох, и всё затихло. Серёжа погладил уже обеими руками спину (существо лежит к нему спиной, раз уж рук и головы он не увидел), вдохнул сладковатый, свежий, не слишком приторный запах ягод и шишек и улыбнулся. Ему стало спокойно, как под пуховым домашним одеялом, он прикрыл глаза. Очередной вдох-выдох вновь вызвал желание рассмотреть незнакомца и наконец понять, что или кто он такой. Серёжа попробовал обойти существо сбоку. Оно спало, сильно забившись в угол, не пройти. Серёжа попытался его толкнуть, заставить пошевелиться. Тишина. Серёжа вздохнул и решительно схватился за тень, забираясь на неё сверху. Отсюда тень всё ещё оставалась идеально круглым сгустком... тени. Серёжа от недовольства боднул тень ногой (надеялся, что ощутимо и в бок), и набрал побольше воздуха, чтобы громко прокричать, но тут тьма зашевелилась. Пискнув, Серёжа скатился, как по горке, на пол, когда существо перевернулось на другой бок, и оказался нос к носу с большим белым черепом. — И тебе доброе утро, — сонно и недовольно ответил на детский визг знакомый вчерашний голос. Серёжин крик медленно затих и остановился. Из тени показалась рука, почесала голову... или место, которое из-за черепа казалось головой, и, видимо, зевнуло, издав протяжный выдох и потянувшись до потолка. Вряд ли злые чудища так мило зевают... Серёжа зевнул сам и тут же быстро-быстро протёр глаза, не давая сбить себя с толку. Он понял, что это череп большущей птицы; сам он видел такие большие только оленьи, один раз в господском доме. — Вчера у тебя этой штуки не было, — пробормотал Серёжа и отошёл от стены, к которой прижимался от неожиданности и страха (но от неожиданности всё-таки больше). — Это просто ты вчера не заметил, — вздохнула тень. Голос шёл откуда-то из-за черепа. — Я снова тебя напугал. — Нет! — тут же ответил Серёжа, храбро выпрямившись. — Я не испугался! — Он заволновался, что тень снова обратится человеком, и торопливо добавил: — Не превращайся пока, я хочу посмотреть. — Смотри, кто ж тебе запрещает, — как-то уныло ответил голос, и тень замерла, видимо, чтобы снова не напугать мальчика случайным движением. Руки скрылись, словно под крыльями плаща. Серёжа бодрее подошёл ближе. Дыхания он опять не слышал, но видел, как покачивается тёмная фигура, и только через мгновение сообразил — существо качается из стороны в сторону точно так же, как делал сам Серёжа, когда утром долго не мог проснуться. Эта идея привела Серёжу в восторг; он проворно забрался на колени существу (ну, он так решил, коленей всё равно не было видно) и стал с азартом, покусывая губы от интереса, рассматривать. Вчера Серёжа плохо запомнил черты того, другого, человеческого лица, но маска при свете дня уже не казалась такой страшной. Клюв изогнут книзу, непонятно всё ещё, что за птица такая огромная, но цвет приятный, серокаменный. Череп гладкий, прохладнее, чем перья, и точно шёлк. — Клюв острый, — проговорил звучный голос: видимо, окончательно проснулся. Длинные пальцы мягко перехватили ручку Серёжи, не задев когтями. Тот недовольно засопел. — Я же не стану тебя есть, а трогать незачем. — Кто ты такой? — спросил Серёжа, подобравшись близко, чтобы разглядеть провалы глаз — в них пусто и черно. В господском доме так близко подойти бы не дали. — Лесное чудище, — насмешливо ответил голос. Серёже ответ не понравился, и он несильно тюкнул, как ему показалось, в плечо. — Нет, ты же не злой. Не злой? — Не уверен. Давай решим, что не злой, раз тебя не съел. Здесь такие порядки. — Вот! Ты не злой! Поэтому, не можешь быть чудищем, — Серёжа гордился своим выводом. — Тогда кто ты? — Тогда я — это я. Тень приподняла Серёжу и переместилась к окошку. — Что ты делаешь? — Серёжу больше не пугало знакомство с неизвестным ему созданием, он с любопытством наблюдал за всем, что оно делает. — У тебя одежда не просохла. Надо высушить. Я забыл вчера, — ответила тень и подняла с пола покрывало. — А как мы её высушим? У тебя есть печка? — Серёжа поднял руки, заулыбавшись, пока с него снимали плащ и верхнюю кофту. Оставшись в рубашке, мальчик тут же покрылся мурашками, и тень укутала его по самую макушку в шаль, но Серёжа тут же высвободил голову. — Там, где я живу, есть печка, большая, на ней рисунки красивые, я тоже рисовал, но меня отругали. — Мы высушим на солнце, — ответила тень немного раздражённо и открыла дверцу, возникшую вдруг у окошка. Серёжа раньше её не замечал. — На солнце? — он недоверчиво высунулся за дверь, щёки закусал морозный воздух. Мальчик наморщил нос и чихнул, и от неожиданного высокого звука тень немного вздрогнула (Серёжа сдержал смешок, подумав, что некрасиво смеяться над взрослыми), но плавно переместилась из шалаша наружу — рук и других конечностей вообще не было видно. — Замёрзнешь, — предупредила тень. Из ниоткуда возникли руки, снова чёрные и с когтями, они притянули к себе сухие ветки без иголок и попытались развесить одежду — неумело, ткань ложилась кучками, сухие тонкие веточки ломались и сыпались сквозь пальцы. Серёжа выбрался на заснеженную широкую ветку, оглянулся, ожидая увидеть дупло, и захлопал глазами, разглядывая самый обыкновенный шалаш. Старшие ребятишки строили похожие, но никогда Серёжу играть не звали. Только их шалаши были более неряшливые, громоздкие, а этот смотрелся ладным, аккуратным, словно сам на дереве вырос. Серёжа мысленно показал всем этим мальчишкам язык. Он что-то восхищённо прошептал себе под нос и, нехотя отвернувшись, подошёл к тени. Та занимала, кажется, треть всей ветки. Серёжа неуверенно потоптался, соображая, как ему подобраться поближе, сделал шажок в сторону, чтобы заглянуть сбоку, и ощутил, как твёрдая поверхность резко вылетела у него из-под ног и все внутренности взмыли поближе к голове. Спустя целую вечную секунду всё замерло так же резко, Серёжа успел только шапки снега на кедровых иглах увидеть, как оказался в руках незнакомца. Выглядел он, как и вчера, человеком. — Осторожно! — выдохнул он и обеспокоенно оглядел ребёнка с ног до головы. Серёжа, ничего ещё не понявший, заметил, как срывается со рта незнакомца тёплый пар от дыхания, и, пока тот отряхивал его от снега и чешуек коры, рассматривал заинтересованно лицо, какое-то будто серое от пыли, но приятное, без бороды и усов, даже без щетины, и потому казавшееся молодым. У незнакомца жёлтые глаза, таких Серёжа ни у кого не видел, и густые огненно-рыжие волосы спадают локонами на плечи. Серёжа покосился на свои волосы, сравнивая цвет — одинаковый... Сейчас незнакомец выглядел гораздо меньше, чем вчера — плечи тоньше, шея, видневшаяся из-за перьев, худая, почти как у девушек из деревни, но даже они были всё-таки сильнее его на вид. Он казался... усталым. Совсем нестрашный большой лесной зверь. Серёжа ещё не умел определять возраст, но подумал, что незнакомец точно очень молод, потому что не носит бороду. Серёжа ещё раз посмотрел на лицо, всё больше и больше казавшееся знакомым. — Ты выглядишь почти как я! — воскликнул он громко. — Я старше, — буркнул человек. Он замер, прекратив обеспокоенно оглядывать ребёнка, и попытался осмыслить претензию. — Сколько тебе лет? — спросил Серёжа. Незнакомец шумно вздохнул, устало опустив голову, и посадил мальчика к себе на плечи. Тот схватился за голову, боясь упасть, убрал несколько пёрышек — бледно-серых — из волос и полами шали закрыл незнакомцу уши. Тот вернулся к развешиванию одежды, которую уронил в снег, когда ловил Серёжу. — Я не знаю. Я не помню, сколько мне лет. Серёжа нашёл в его волосах маленькие шишки. Локоны были мягкие, точно облако, хоть в них и запутался лесной сор. — А почему ты выглядишь, как я? — Чтобы ты не боялся, — буркнул незнакомец. — Так удобнее. Серёжа рассматривал теперь сухой синий колокольчик. Даже если они и похожи, у Серёжи в волосах столько всякой всячины нет. — А как же ты не помнишь, сколько тебе лет? Я вот помню, мне седьмой пошёл. — Потому что ты ещё маленький, — отозвался незнакомец, убирая с лица шаль, ребёнок весь обзор закрыл. — Тебе нужно меньше помнить. — Значит, ты должен много помнить, потому что ты уже взрослый? И живёшь дольше, чем я? Так удобнее? — спросил Серёжа и положил подбородок ему на макушку. Незнакомец издал неразборчивый звук согласия. Серёжа недовольно заворчал себе под нос: — Ну и ладно, ну и пожалуйста, ну и не говори, сколько тебе лет, но имя хоть можно, всё равно у тебя должно быть имя, у всех есть имя... — упрямо завершил он немного громче, и незнакомец рассмеялся. — Но у тебя нет имени, — сказал он. Закончив с одеждой, он сидел и слушал мальчика, поглядывая наверх. — Как это? — воскликнул Серёжа, дёрнувшись и завалившись назад, но руки его поддержали, чтобы не упал. — Ты не сказал, как тебя зовут. — Я Серёжа! Сергей! — Очень приятно, Сергей. — Твоя очередь! Серёжа заболтал ногами, стуча по плечам и груди, чтобы незнакомец поторапливался. Тот сидел неподвижно, кажется, совсем не обращая на его лёгкие удары внимания, и наконец тихо, что Серёжа не сразу услышал, произнёс: — Я не помню своего настоящего имени. Но люди прозвали меня Чумным. На одно короткое мгновение почудилось, что вокруг повисла пронзительная тишина. Лишь звон снежинок, разбивающихся друг о друга, касался слуха. Несмотря на кусачий мороз, солнце золотило утренний воздух и мягко целовало в нос. Тишина растворилась; где-то зашуршал по сугробам заяц, над головами пролетела стайка снегирей, далеко защебетали синицы. Через колючие кедровые лапы была видна полянка, на ней блестело молочное полотно, на котором кто-то успел оставить следы от маленьких лапок. И человек напротив Серёжи выглядел как часть этого солнечного и сверкающего мира. В его волосах вместе с листиками и хвоинками притаился тёплый свет, на одежду с верхних веток упала белая крошка. От человека пахло лесом. Его прозвище — Чумной — ему совсем не подходило. — Это нехорошее имя! Потому что, стоило Серёже услышать это имя — унылое, мрачное, как промозглый день, он вспомнил, что уже слышал его. Он вспомнил уютные вечера, когда все домашние дела завершались, и можно было привалиться к тёплому, украшенному рисунками цветов и зверей, боку печки и послушать самые разные истории. От сказаний путников, оставшихся на ночлег, до детских сказок о злых колдунах и храбрых принцах. В один из таких вечеров, тоже зимой, кто-то поведал страшную, пугающую историю о чудовище, которое прячется от дневного света в дремучих лесах. Печальная старинная сказка, которую Серёжа не помнил полностью, потому что был совсем ещё маленьким, но запомнил только имя этого существа. История о Чумном казалась Серёже смутно знакомой. Ему вспомнились слова о немом страхе заблудившейся души, история об одиночестве потерянного меж обманчивых троп, о мрачном чудовище, об огне, что он приносит с собой... «Оно не знает пощады! Только завидев заблудившегося странника, оно хватает его и уносит в темноту!» — избегая произносить часто его имя, рассказывали взрослые так тихо и тревожно, что даже сипели. «А потом?» — прижимаясь щеками друг к другу или прячась за юбкой нянек, шёпотом спрашивали ребятишки и визжали, когда шёпот резко менялся на устрашающий рычащий возглас: «Только искры и пепел остаются от их костей!» Чудищ Серёжа не боялся. Честно. Ему просто не нравилось, когда кричат, особенно в полумраке из-за одной-двух свечей, и только поэтому он вздрагивал вместе с остальными ребятами и невольно отворачивался. Он не боялся и прошлой ночью — просто было очень темно. В темноте неизвестно, кто к тебе выйдет. Тем более, Серёжа не боялся и теперь, сидя на спине того самого лесного страшного чудища и греясь под солнышком. Да, его утащили во тьму, но ведь была ночь, а ещё Серёжа сам согласился, поэтому не считается. И есть его никто не собирался. И огня пока не было. — Это нехорошее имя, — упрямо повторил Серёжа, и незнакомец усмехнулся, повернув к мальчику голову. — Тебя так люди прозвали. — Тебя ведь Сергеем тоже люди назвали. — Это не то, это моё имя, оно хорошее. Я вырасту и стану великим волшебником, и буду защищать всех, и слава обо мне будет такой же яркой, как пламя костра! — запротестовал Серёжа и тише добавил: — Мне так мама говорила... И это она меня так назвала... Тебя разве мама назвала Чумным? — Незнакомец покачал головой. — Вот! Значит, это плохое имя. — Но у меня нет мамы, — незнакомец пожал плечами, забывшись, и поймал Серёжу, когда тот съехал ему на спину. Пересадил малыша себе на колени, чтобы тот смог видеть лес. — И другого имени про себя я не знаю. Серёжа покусал губы, задумчиво бегая взглядом по заледеневшим деревьям. Вдруг он резко обернулся, решительно и серьёзно нахмурив брови (наверное, как папа, мама однажды сказала, что папа так хмурился, когда о чём-то важном размышлял). — Есть что-то, что тебе нравится? — спросил Серёжа. Человек, наблюдая за ним с нескрываемым интересом, пожал плечами. — Совсем ничего? — Серёжа расстроенно выдохнул. — Ну, мне нравится жить в лесу. Тут тихо, никто не мешает. — Кто не мешает, люди? — спросил Серёжа. — Тебе люди не нравятся? — А тебе нравятся? Серёжа нахмурился. — Так нечестно! То, что тебе не нравится, ты знаешь, а что нравится, нет! Мне вот нравится рисовать! — Твоё имя означает «рисовать»? — Да нет же! — Серёжа надул щёки и отвернулся. Над головой что-то мелькнуло. Серёжа поднял голову и увидел ворону. Чёрную. Его лицо осветила радостная улыбка. — Тебя зовут Птица! — Ты хочешь назвать меня Птицей? — растерянно переспросил человек и тоже посмотрел наверх. Под лучами солнышка Серёжа увидел, что глаза его золотятся, как мёд. — Да! — повторил Серёжа, заволновавшись, что ему не понравится. Захотелось прогнать ту ворону. Человек широко улыбнулся, в миг посветлело его серое лицо. Он так легко рассмеялся, что у Серёжи исчезли все сомнения. — Мне нравится, Сергей. Спасибо тебе. Серёжа довольно кивнул и обернулся к солнечному дню, разливавшемуся по лесу. Вдруг Птица его сильно обнял, ткнувшись лбом ему в плечо, и Серёжа заволновался, постаравшись повернуться к нему. Но Птица держал крепко, почти не давая шевельнуться. — Птица? — он всё-таки поднял лицо, и Серёжа расстроенно посмотрел на потускневшие глаза, как от слёз. Серёжа положил ладошку на его руку, позвал тихо и немного тревожно ещё раз, потому что он не отвечал. Наконец Птица словно увидел Серёжу, взгляд его прояснился. Он распрямил сгорбленные плечи и смахнул заискрившие под солнцем капельки. — Извини, Сергей. Всё хорошо. Спасибо тебе, — Птица немного склонил голову, смутив Серёжу, что ему поклонились, как господину. Тут мальчик заметил весёлый золотой взгляд из-под ресниц и толкнул Птицу в плечо, засмеявшись. — Хитрый! Заурчал живот. Кажется, этот звук слышал весь лес. Серёжа ойкнул и поднял смущённый взгляд. — Ох, точно... ты же голодный... — Птица задумчиво почесал лоб длинным когтем. Они несколько секунд смотрели друг на друга, ничего не говоря, и вдруг Птица подхватил мальчика и легко спустился с дерева. Только шишки покачнулись. — Мы куда? — прокричал Серёжа, смеясь и весело вскрикивая от снега, летящего в лицо, потому как Птица нёсся куда-то вперёд, словно вихрь. Мальчик взвизгнул, когда за шиворот ему свалился целый сугроб с ветки, а носом он врезался в ногу Птицы — тот резко остановился. Ветер, догнав их только сейчас, не успел затормозить и зашумел в ушах. — Точно, я забыл, вы же не умеете так быстро, совсем ничего не умеете, — быстро проговорил Птица. Встав на одно колено, он отряхнул мальчика. К нему-то снег не прилипал вовсе, скатывался, как вода с уточки. Серёжа чихнул, Птица забавно вздрогнул. — Куда мы бежим? — смеясь, спросил Серёжа. — Туда, где есть еда. Ты же не наешься простыми ягодами и орехами? Может быть, предпочитаешь дубовую кору? — Серёжа наморщил нос, Птица усмехнулся и смахнул с его волос снежинки. — Вот, я так и подумал. Утренний лес, заснеженный, сияющий после ночных морозов, улыбался. Сугробы доставали мальчику почти до живота, и Птица взял его себе на плечо. Серёжа задрал голову наверх, смотрел на серые и голубые куски облаков, то тут, то там возникающие между заиндевевших верхушек деревьев. Древние ели, казалось, были выше самого неба. Они вышли на поляну. Солнце светило прямо над ней, поблёскивая на ветках берёзок. Большие деревья расступились, чтобы дать свет маленьким побегам. Озираясь по сторонам, Серёжа увидел снегирей и привлёк внимание Птицы, похлопав по плечу, чтобы он остановился. Птица замер, заметив сосредоточенный и радостный взгляд ребёнка. Он показал ему пальцем, чтобы мальчик ничего не говорил, ссадил его на сгиб локтя, приложил ладонь ко рту и защёлкал языком. Снегири ответили ему таким же щёлканьем-чириканьем и, мелькнув алым всполохом, перелетели на подставленные им пальцы. Серёжа затаил дыхание, переводя быстро восторженные взгляды от Птицы к снегирям и обратно. Те заинтересованно разглядывали ребёнка, вертя головками в чёрных шапочках, на Птицу они не смотрели, будто он был деревом. И даже когда Птица медленно поднёс руку к Серёже, они не шелохнулись. Смотрели глазками-бусинками на него и что-то чирикали. Серёжа сдерживался, чтобы не запищать от радости им в ответ. — Говорят, видели тебя вчера, — тихо произнёс Птица, наклонив слегка голову к плечу, поближе к мальчику. — Говорят, что ты совсем не умеешь искать дорогу в лесу. — Я умею! — высоко и громко возмутился Серёжа, встрепенувшись, снегири взмахнули крылышками и остались сидеть на пальце Птицы. — Я просто отстал... — тихо и смущённо добавил мальчик. — Они говорят, ты смешной, — Птица весело хмыкнул, не дрогнув телом, и Серёжа удивился, что его рука совсем не дрожит, пока он держит её и снегирей на весу. — Протяни ладонь. Серёжа на секунду замешкался и вынул из шали розовую ладонь. Один из снегирей перескочил к нему, схватившись цепкими лапками за пальцы, и, что-то чирикнув, тут же упорхнул. Напоследок что-то пискнув Птице, его товарищ последовал за ним. Серёжа проводил пушистые огонёчки взглядом между деревьями — они тут же скрылись меж гигантских елей — и посмотрел на ладонь. На пальце виднелись едва заметные следы от птичьих лапок. — А ты умеешь с птицами разговаривать, да? А с другими животными тоже? А деревья понимаешь? Я слышал, крутые волшебники понимают. Они всё знают, все языки, я тоже хочу всё знать, когда вырасту! Научишь меня понимать зверей, ну пожалуйста? — Серёжа затряс Птицу за плечо. Тот закатил глаза. — Тебе нужен хороший колдун. Я лесное чудище, а не учитель, — Птица подхватил Серёжу поудобнее и направился вперёд. — И самый худший волшебник, которого тебе доводилось видеть. — Но ты же умеешь! Значит, и научишь! Ничего не худший! — Серёжа обернулся и взглядом поискал тех снегирей, вдруг они согласятся с ним и скажут, чтобы Птица научил его. Он на секунду задумался и возмущённо посмотрел на Птицу: — Ты не чудище, забыл? — Да, да, — фыркнул Птица. — Я — это я. И я точно про себя знаю, что учить кого-то мне не следует. Серёжа ждал, что Птица скажет ещё, но тот молчал и хмурился. Мальчик вздохнул, положив голову ему на плечо. Он обязательно станет волшебником и узнает все секреты. И секрет о том, кто же такой Птица на самом деле. — Ты утонешь, — с сомнением произнёс Птица. — Нет! Отпусти меня! — потребовал Серёжа. Птица недоверчиво взглянул на него. — Я не первый раз в лесу! — Но впервые заблудился, — вздохнул Птица и тихо ойкнул от тычка Серёжи, закусив губу, чтобы не усмехнуться. — И что! Я уже ходил по зимнему лесу. Пусти меня! — По тропам, которые вытоптали охотники, — уточнил Птица и поставил Серёжу в снег. Вопреки ожиданиям, по шею мальчик в сугробы не провалился. Снег подмёрз, покрылся невидимой ледяной корочкой, поэтому Серёжа провалился лишь по колени. — Ну вот! — он уверенно зашагал вперёд, смешно задирая ноги. Птица закатил глаза и, смирившись, пошёл рядом. Наконец Серёжа приноровился, даже немного обогнал Птицу, хоть тот и не ступал широко, и в какой-то момент понял, что совсем не уходит под твёрдое хрустящее полотно. Он радостно побежал вперёд, стряхивая с кустов белые шапки, и в воздухе сияла белая дымка, медленно опускаясь по морозному воздуху. — Птица, а куда мы идём? Ты говорил, там есть еда, а где это? Серёжа обернулся, ожидая увидеть позади уже совсем знакомую фигуру странного лесного существа, но вместо него увидел лишь совершенно пустую чащу. Стволы берёз, едва заметные следы от его собственных ног, и снег, снег, снег... — Птица? — позвал Серёжа. Краем глаза заметил сбоку шевеление — это синица вспорхнула с ветки от его напуганного возгласа. Он хотел побежать туда, откуда они пришли, но сделал шаг, провалился в снег и кубарем покатился со склона. Отплёвываясь от снега, Серёжа поднялся на ноги и тут же очутился снова в белом заточении. Он позвал Птицу, и его голос звонким эхом взвился в ясное небо. Тишина. Серёжа опустил взгляд и заметил недалеко впереди себя следы. Точно Птица! Тут больше ходить некому на задних лапах, а след Птицы мальчик уже запомнил, пока сидел у него на плече и смотрел ему за спину. Серёжа закопошился, подбираясь к следам ближе. Они заканчивались где-то у кустов шиповника, будто топтались на месте, а затем шли под ними. — Куда же ты пропал, Птица?.. Наблюдая за мальчиком, высоко поднимавшим ноги в попытках пробраться через сугробы и всё равно упрямо шедшим вперёд, Птица заметил, что оставил Сергея в покрывале, без верхней одежды. Он вздохнул, сетуя на свою невнимательность, но тут же усмехнулся, услышав целеустремлённое пыхтение. Птица мягко провёл пальцами по воздуху, словно обводя силуэт малыша, и сдержал слишком уж радостную улыбку, когда следующий шаг Сергей сделал уже на твёрдой поверхности. Всего лишь маленькая поддержка. Никакого «крутого» волшебства. Птица не торопился, наблюдая за восторгом ребёнка, бегающего меж кустов. Не чудовище, а старший брат какой-то. Он остановился. Внутри трепетало тёплым, нежным и тоскливым, как от долгожданной встречи с другом, с которым не виделся долгое-долгое время и наконец попал в родные объятия, и пытаешься накопить эти ценные и редкие моменты на подольше, про запас. Птица был уверен, что они не виделись с Сергеем прежде, но ликующее чувство на мгновение затопило его с ног до головы, превратив его из чёрной сгорбленной вороны в пение первой весенней ласточки. Птица открыл глаза. Солнце ушло за тучи. Тучи пришли с севера. Густели над лесом тёмным металлом. Снег посерел, утратив блеск. Птица огляделся и не увидел впереди мальчика. Он зовёт его по имени, но в горле хрипит. Звук воющего ветра проникает в уши словно через тяжёлые слои воды. Птица мотает головой. Наваждение не исчезает — подкрадывается сумраком из-за углов, забирается в самые глаза, не давая различить, где явь, а где небыль. Сергей! Птица зовёт. Голос тонет в тишине, как в болоте. Глаза закрывает горько-серый дым. Птица смотрит на искры, щёлкающие меж его пальцев, и пытается стряхнуть их с себя. Чёрные блестящие перья, взметнувшись в воздухе, вспыхивают и оставляют после себя пыль и удушающий запах. Собственный голос кажется инородным, чужим, не-своим. Сергей! Серёжа! Сбоку от себя он видит яркое, горящее пламенем пятно, на мгновение вернувшее цвет потускневшему миру — рыженький Серёжа в красной шали — и бежит туда. Он должен был быть внимательнее. Он не хотел навредить. Он пытался помочь, он хотел его защитить. Его окружают ели, мрачные, древние. На них не блестит снег, и ветви клонятся вниз под тяжестью своей многовековой усталости. Он оборачивается, услышав хруст. На него смотрит белая, почти светящаяся во тьме птичья маска. Слышится волчий вой. Серёжа вынырнул из сугроба и поражённо охнул. Впереди, среди высоких елей, чьи шапки серебрились на солнце, возвышался сказочной красоты терем из белого дерева, с башенками и пузатыми крышами. На светлых стенах пестрели рисунки: невиданные заморские цветы, треугольные и квадратные узоры, диковинные существа с крыльями бабочек или рыбьими хвостами. Большие окна украшали наличники с завитками и тонкими изгибами. Все оттенки были столь яркими, словно это сама радуга предложила взять немного своих красок. Серёжа затаил дыхание: настоящий сказочный домик! — Кто же это тут у нас? — прозвучал вкрадчивый голос прямо над головой мальчика. Тот ойкнул, подняв глаза, и с куста на него свалилась горка снега. — Ай-ай-ай, молодой человек, будьте более осмотрительны, — цокнув языком, проговорил тот же голос, и раздался щелчок пальцев. Снег исчез, кажется, даже из-за шиворота и ботинок. Серёжа посмотрел на предложенную ему руку и, схватившись за неё, выбрался из-под колючего куста. Даже несмотря на мороз вокруг, протянутая ладонь показалась слишком холодной. Серёжа поднял глаза. Перед ним стоял, слегка к нему склонившись, молодой мужчина в тёмно-зелёном плаще. Его тёмно-русые волосы аккуратными завитками обрамляли лицо. Поймав внимательный и словно видящий насквозь взгляд, Серёжа невольно поёжился. Глаза были зелёные, слишком яркие, чтобы не сказать — ненастоящие. Незнакомец улыбнулся, показав красивые жемчужные зубы, но выражение его глаз не изменилось. — Ну что ты, замёрз, дитя? — он наклонился ещё и протянул к Серёже обе руки. На длинных пальцах с аккуратными ногтями кольца, да не простые — вместо камней и самоцветов там были настоящие, живые цветы. Пушистые тонкие лепестки, нежные, зеленовато-голубые, незнакомые мальчику, они чем-то напоминали кувшинки в пруду. Чарующий голос, облик, одежда — Серёжа подумал, что перед ним настоящий царевич, и невольно отступил на шаг. — Нет, сударь, вовсе нет. — Он зачарованно посмотрел на незнакомца и вдруг бойко спросил: — А вы Птицу не видели? Моего друга. Мы шли вместе, но он куда-то делся, я не могу его найти. Вы не видели? — Серёжа заглянул царевичу за плечо и, увидев там терем, восхищённо охнул. — Твой друг тоже здесь? Славно, — произнёс человек и, положив ладонь мальчику на плечо, оббежал его взглядом с головы до пят: — Ты замёрзнешь в этой... что это? Шарф?.. Неважно. — Он слегка брезгливо потянул за край выцветшей шали. — Почему бы нам не подождать твоего друга в моих покоях? Там тепло и уютно, — он красиво улыбнулся, показав зубы. Серёжа хотел ответить, что это шаль, что её дал Птица, что они забыли одежду и что ему совсем не холодно. Только после ласковых слов Серёжа сразу забыл об этом и улыбнулся ему в ответ. — Вы совсем как настоящий царевич, сударь, — выдохнул он и слегка прищурился. На мгновение взор заволокло паром, бледным, словно туман летом у реки. Красивый человек рассмеялся, взмахнув кудрями. — Пойдём, Сергей, я расскажу тебе обо всём, что ты захочешь узнать. — Он величаво поклонился головой мальчику и сделал шаг в сторону, пропуская его вперёд. Серёжа почувствовал запах дождя и сырой земли, как бывает ранним утром в середине июня, и, очарованный игрой света, цветов и ароматов, пошёл вперёд, забыв смутное ощущение, которое возникло, когда красивый человек назвал его по имени. Птица закрыл глаза. И весь мир будто опустил веки следом за ним. Мир потерял рыжие пряди и синий взгляд, потерял запах лесных трав и искры огня. Он открывает глаза и видит перед собой крылья. Они прячут его, согревают, дарят покой. Он дотрагивается до чёрных перьев, кончики пальцев бьёт маленькой молнией, в темноте мелькает искра. Боли он не чувствует. По затылку бежит холод, когда он слышит волчий вой. Тяжело дышат зубастые пасти, слева, справа, позади. Он стучит кулаками по крыльям, желая выбраться. До него доберутся, если он останется здесь. Его найдут здесь. Он должен бежать и скрывать своё преступление. Глухие удары тонут в мягком и хрупком. Ничего не меняется. Он открывает глаза и видит перед собой его, чёрного, с длинными рыжими волосами, с чёрными разводами слёз на щеках, со злым жёлтым вороньим взглядом. Он открывает рот, оттуда не вылетает ни звука, и он понимает, что не может даже вдохнуть. Он протягивает руку. Крылья распахнулись. На коленях сидит маленький Серёжа. Он поднимает голову, что-то говорит. Обнимает чёрные перья. Смеётся. Склонив к нему голову, на него смотрит белая маска. Гладит длинными когтями волосы. Он зовёт его. Хоть кто-то должен услышать. Он не верит, что остался совсем один. Мальчик переводит взгляд вперёд. Он видит своё отражение, как в большом зеркале. Маска смотрит на него. Серёжа! Дай руку! Его кто-то подхватил. Он смотрит на руку, держащую под плечи — чёрные когти. Он ловит знакомый взгляд в отражении, и его руку хватает детская ладонь. Тебя сейчас съедят! Птица открыл глаза. Он стоял один на заснеженной поляне. Серёжи нигде не было. Поднимаясь по ступеням, Серёжа увидел, как один из рисунков — забавная девочка с кудрявыми волосами и крылышками за спиной — подмигнул ему. Не успел мальчик осознать, как картинки зашевелились, они улыбались, летали, бегали, танцевали. Серёжа засмеялся, коснувшись нагретой солнцем стены, где была нарисована трёхцветная кошка: мальчику послышалось её нежное мурчание. — Чудеса! — воскликнул Серёжа и засмеялся, подняв восторженный взгляд на царевича. — Тебя ждёт ещё много чудес, Сергей, — тот улыбнулся и легонько подтолкнул мальчика вперёд, навстречу медленно открывающимся дубовым дверям. — Говоришь, твой друг где-то здесь? Я уверен, скоро он к нам придёт, — бархатный голос убаюкивал. Серёжа плохо запомнил, как они шли по коридорам, в мыслях мерцали лишь красочные рисунки на стенах, тёплый розоватый свет и запах дождя. — Кушай, Сергей, — прозвучал рядом чарующий голос. Серёжа открыл глаза. Они сидели за столом в красивой большой зале. Прямо напротив стола — высокие широкие окна, поднимающиеся до самого потолка, разукрашенного под бирюзовый небосвод. В окнах виднелся лес, казалось, с высоты птичьего полёта — такой высокий терем. На белые стены причудливыми узорами и тенями падал розовый свет от свечей в необычных лампах: в форме диковинных цветов, в которых много лепестков, снаружи плоские и большие, а внутри узкие и тонкие, точно кошачьи усы. Под ногами лежал пушистый ковёр; стоило ступить шаг, нога плавно опускается в мягкость и тепло... От созерцания убранства мальчика отвлёк аппетитный запах. На длинном столе, что простирался, кажется, от одной стены к другой, стояли блюда, которых Серёжа прежде не видел. Он никогда не бывал на господских празднованиях и не видел заморских яств, а пиры, которые устраивались в деревне, хоть и были людными и большими, но кушанья там были простые и знакомые, а тут... глаза разбегались. Серёжа узнал запечённую птицу на хрустальном блюде, заметил пирамидки из пирожков и необычных сладостей в виде шариков и кубиков, с интересом рассматривал свежие ягоды и яблоки, которые зимой только в вареньях и хранили... На серебряной тарелке горкой лежали диковинные фрукты с острым хвостиком наверху, на одном из разрезанных плодов Серёжа увидел много маленьких багряных ягодок. В прозрачных кувшинах из такого же, как светильники, розового стекла, с изогнутым лебединым горлышком, сияли напитки, в которых будто переливались реки. Царевич подвинул ближе к Серёже блюдце с серебряной каймой по краям. Серёжа протянул руку, но неожиданно среди душных сладких запахов ему почудился свежий аромат снега и хвои. Мелькнули в памяти серые пёрышки да сухие листья малины в рыжих волосах... — А мы не подождём Птицу? — спросил Серёжа, с трудом отгоняя сонливость, и отвернулся от стола к хозяину терема. Тот вольготно устроился на диване, небрежно облокотившись на спинку, покрытую пледом с цветочными узорами, такими же, как на кольцах и светильниках, и перебирал изящными пальцами маленький цветок, казавшийся карамельным в дивном свете залы. — Он скоро будет здесь, — с твёрдой уверенностью нежно произнёс лесной царь и погладил Серёжу по волосам. Мальчик прикрыл глаза, снова вдохнув сладкий запах цветов, и вздрогнул от пронзительного вороньего крика. Хозяин терема одёрнул руку, и резко похолодало. Серёжа поднял голову и увидел стаю воронов. Царевич что-то произнёс на смутно знакомом языке, его голос звучал жёстко и тихо. Где-то Серёжа уже слышал похожие слова... Где-то далеко отсюда... Где-то, где был его дом... Перед глазами возникли чёрные перья — вороны налетели на Серёжу, шум и крики смешались в одну неразборчивую кашу, его тянули за волосы, клевали руки, цокали в тарелки и бокалы большими клювами. Серёжа спрятал лицо в ладони. Почудился запах леса. Дай руку! Серёжа распахнул глаза, словно проснулся. Рядом не было лесного царя. Серёжа его не видел. Вороны взмыли под потолок. Их яростный крик скрежетом и эхом отскакивал от стен. — Что ты делаешь, Сергей? — раздался непонятно из какой стороны тяжёлый, почти осязаемый вязкий голос, лишь отдалённо напомнивший сладкие речи хозяина терема. Серёжа завертел головой, осматриваясь, и вороны снова влетели ему в лицо, щипали за пальцы, клевали лицо, царапали рукава рубашки... Серёжа зажмурился и закрыл глаза руками. Все звуки разом оборвались. Лишь воздух звенел в повисшей тишине. Мальчик медленно убрал руки от лица. Окрашенная розовым свечением комната сейчас была зелена и, что ещё хуже, темна. Вместо окон по сырым земляным стенам простирались толстые древесные корни. Серёжа вскрикнул, вскочив с белых человеческих костей, казавшихся диваном. Он опять зажмурился, потёр глаза, но страшное видение не исчезло. На столе в пыльных грязных сосудах бурлила странная, тёмно-зелёная жидкость, и, будто живая, колыхалась. Не осталось ни одного блюда. Лишь диковинный багряный фрукт обманчиво сверкал ягодками-рубинами. За спиной послышался вкрадчивый голос. Слова его лились полупрозрачной дымкой, проникая в уши, и их мелодия не убаюкивала — от каждого звука холодело в груди.

Дитя, оглянися; младенец, ко мне; Весёлого много в моей стороне: Цветы бирюзовы, жемчужны струи; Из золота слиты чертоги мои.

Обернувшись, Серёжа никого не увидел. — Я не сделаю тебе больно, маленький, иди ко мне, — раздался тот же голос с другой стороны. Серёжа резко обернулся. Он не смог издать ни звука. В груди застрял крик. Он не мог понять, настоящий ли тот, кого он видит. Из пустых чёрных глазниц на выползали жуки, пауки, многоножки, тараканы, сновали туда-сюда, перемещаясь мелкими копошащимися стайками. По белым спутанным волосам перетекали черви, мгновенно стало ясно — они и есть волосы. Скользкие, влажные тонкие пальцы тянулись к мальчику. Из дыры на месте рёбер доносились стоны и плач.

Ко мне, мой младенец; в дуброве моей

Узнаешь прекрасных моих дочерей:

При месяце будут играть и летать,

Играя, летая, тебя усыплять.

Мягкий голос, смешанный с хором плача, шёл отовсюду, хоть перекошенный в оскале чёрный беззубый рот не шевелился. Мерзкие ладони отвратительно изящными движениями подзывали его ближе. Сергей не мог отвести взгляд.

Дитя, я пленился твоей красотой:

Неволей иль волей, а будешь ты мой.

Дух манил, дурманил цветочно-приторным дыханием, за которым секунду спустя чувствовался гнилостный запах забродивших фруктов. Если бы Серёжа не оцепенел от страха, его бы вырвало. — Серёжа! Я нашёл тебя! — А ты что здесь забыл?! Серёжа моргнул. Из окон лился золотистый дневной свет. На красивую фигуру хозяина терема, сидевшего на другом краю дивана, ложились нежные тени от цветочных светильников. Было тепло и стоял аромат цветочного луга. Но Серёжа всё ещё не мог нормально вдохнуть. — Я спрашиваю, кто тебя сюда звал? — голос, строгий, но вернувший приятное мелодичное звучания, заставил мальчика вздрогнуть. Несмотря на тяжесть, сковавшую лёгкие, он выглянул и посмотрел в ту же сторону, что и царевич. Оказывается, там же находилась и дверь. В карамельном сиянии чёрная пустота Птицы казалась просто тенью, если бы не белая маска с клювом. — Я нашёл тебя, — повторил Птица, и даже не видя его выражения, Серёжа понял, что он улыбается. — Птица! — он наконец-то почувствовал, что снова может говорить. — Птица? Так это и есть твой друг? — царевич смерил Серёжу насмешливым и слегка разочарованным взглядом. — Сергей, подойди ко мне, — Птица перебил его. — Серёжа, — Птица говорил твёрдо и спокойно. — Не бойся. Ты можешь подойти ко мне. — Он протянул руку. Мальчик неуверенно взглянул на хозяина терема, тот замолк и опустил глаза, но, кажется, всё равно наблюдал за ним. Серёжа поднялся и неловко, торопясь, спрыгнул с дивана, сделал первый шаг и сорвался на бег. Он боялся, что вот-вот схватят за шкирку скользкие пальцы. Уткнувшись лбом, носом, всем лицом в тёплые чёрные перья, Серёжа тихо-тихо заскулил. Большие руки бережно обняли его, подняв с земли, и укрыли от всего мира крыльями. — Тебе никто не причинит вреда, — тихим полушёпотом прозвучал над ухом голос, ладонь погладила по голове. — Не скули, лисёнок, я здесь, — тихий смешок. Серёжа шмыгнул носом, когда почувствовал, что Птица собрался уходить. — Это была моя добыча, Чумной, — раздался позади раздражённый голос. Мальчик вжал голову в плечи. — Сергей не добыча, Поэт, а мой друг. Ты сам знаешь, кто не успел отведать твоей плоти и крови, может отсюда уйти, — ответил ему Птица. Серёжа задрожал от воспоминаний о странной жиже в мутных сосудах и необычных фруктах. — Это он придумал тебе кличку? — тот, кого Птица назвал Поэтом, некрасиво рассмеялся. — Лучше, чем твой выдуманный титул, лесной царевич, — хмыкнул Птица, издевательски растянув последние слова. — О, мы ещё не закончили, Птичка, — произнёс Поэт, в отместку также произнеся его прозвище. — Я своё возьму. Ты заплатишь за то, что ты сделал. — Твоего, — отчеканил Птица, — я никогда не забирал. Он быстро пошёл прочь. Серёжа осторожно выглянул из-за его плеча напоследок и увидел лишь сказочные палаты с высокими окнами. На колени Поэту запрыгнула трёхцветная кошка, будто сошедшая с настенных рисунков. Они вышли в лес. Дул морозный ветер. Солнце не грело, лишь ослепляло холодным светом. Серёжа прятал лицо где-то у Птицы в месте между шеей и плечом. Дышал тихонько ртом и через раз. Птица шёл широкими шагами. Он не сразу заметил повисшую сдавленную тишину. — Серёж... — он остановился и наклонил голову к мальчику. — Всё хорошо? Серёжа торопливо кивнул. Птица заволновался, не зная, что сделать, и потоптался на месте. — Мы уже ушли оттуда, мы уже далеко, — он погладил мальчика по спине. — Тебя никто не тронет, потому что я тебя защищаю... Серёж? — Птица сел прямо там же, где стоял. Попробовал заглянуть мальчику в лицо, но тот прятался и шмыгал носом. У Птицы задрожали руки. — Прости, что не уследил за тобой. Я буду стараться... Серёж... — Он прижал малыша к себе и спрятал их крыльями. На плече его становилось мокро от слёз. Птица гадил Серёжу по голове, по спине, пока тот сдавленно всхлипывал. Серёжа вцепился в перья, но Птица не замечал столь маленького неудобства. Когда он почувствовал, что Серёжа успокаивается, он убрал крылья за спину. От яркого контраста светлого и темного защипало в глазах. — Не плачь, Серёж. Поплакали — и хватит, ладно? Всё прошло, лисёнок, — Птица поднял заплаканное веснушчатое личико к себе, чтобы утереть большими пальцами слёзы с покрасневших щёк, осторожно, чтобы не поцарапать когтями, погладить по волосам, и Серёжа увидел то же человеческое лицо, похожее на своё. Он всхлипнул, ойкнув; нос совсем заложило, и он закашлялся от холодного воздуха, пытаясь что-то спросить. — М? Что? — Птица плотнее укутал его шалью, уши тоже закрыл — где только шапку посеяли?.. И из воздуха вытащил платок. Серёжа удивился бы очередному фокусу самого худшего волшебника, которого ему доводилось встретить, но слишком устал, и послушно высморкался. — Ты только не смейся... — пробормотал гнусаво Серёжа. — Я.. почему я лисёнок? Это потому, что я рыжий? Или потому что плачу, как лисёнок? Ты ещё вчера так сказал. Птица тупо поморгал. Мальца чуть не слопал местный злой дух, причём не самый приятный, а его заботит только вопрос о том, как он плачет... Птица честно не смеялся, не стал бы, чтобы не обижать, но мысленно только нервно улыбался, осознавая нелепость вопроса и страх, от которого, кажется, малыш совсем думать разучился... вопреки своим мыслям, Птица серьёзно ответил: — Да. Малыши все похожи, когда им страшно или грустно. — Я не малыш, — глаза Серёжи снова заблестели. Птица торопливо затараторил, точно подхватил Серёжину вредную привычку, от испуга, что может расстроить его ещё сильнее: — Конечно, ты старше, чем малыш, я имею в виду, ты довольно взрослый, но это не значит, что ты не можешь плакать, когда хочется, особенно когда страшно, или грустно, или... — Больно, — закончил Серёжа, и по щекам снова потекли слёзы. — Тебе больно? — у Птицы ухнуло сердце вниз. Он не знал, было ли оно когда-то, но, по ощущениям в груди, что-то там точно перевернулось, когда он увидел сияющие эти синие глаза впервые, ещё прошлой ночью. От проронённого слова у него и самого будто что-то заболело. Он, разом побледнев, осмотрел мальчика, ощупал на предмет ран, а Серёжа от щекотки и перепуганного вида Птицы вдруг рассмеялся, хлюпая носом. — Нет, мне не больно... меня этот противный не ранил. Птица! Мне щекотно! — он утёр рукавом глаза и посмотрел уже бодрее, благодарно и всё ещё немного печально. Птица быстро заморгал, рассматривая его лицо. — Просто... я же не должен плакать, я же будущий крутой волшебник. — Думаешь, волшебники не плачут? — Птица разом расслабился, даже улыбнулся и осторожно погладил его по щеке. — Не все остаются живыми после встречи с таким злым духом, Серёж. Даже самый смелый колдун заплакал бы от счастья, когда б выбрался оттуда целым. А ты очень храбрый мальчик. Я видел, как ты оцепенел, боялся, что ты ни шагу сделать не сможешь. А ты вон как шустро побежал. Справился. — Почему он нас отпустил? — Серёжа наклонил голову и прикрыл глаза, ластясь к ладони Птицы. Нежные прикосновения, тёплые. Птица гладил малыша по волосам, видя, что так он успокаивается быстрее, и, кажется, успокаивался вместе с ним и сам. — Потому что ты ничего там не ел. Я бы всё равно забрал тебя, даже если бы ты что-то и съел, но так он бы смог преследовать нас, — сказал Птица аккуратно, следя, чтобы не напугать этими словами. Серёжа серьёзно кивнул и наморщил покрасневший носик, вспомнив чёрную жидкость. — А сейчас он не следит за нами, потому что я тебя защищаю. Раз я нашёл тебя, я обязан тебя защищать от всех, кто захочет тебе навредить. Серёжа улыбнулся. Слёз как не бывало. Птица затаил дыхание; внутри него будто копится что-то огромное и нежное к этому маленькому существу. Ночью он не хотел даже на расстояние вытянутой руки подходить, не то что давать о себе знать, но лес упрямо подталкивал его ближе, путая следы и дороги и водя его кругами вокруг поляны. Или это Птица обманывал себя, неизменно возвращаясь туда, где плакал ребёнок. Птица не знал. Он рассматривал лицо мальчика, нежное, в веснушках, в своих страшных руках чудовища, и не хотел никуда его отпускать. Серёжа закрыл глаза и прижался ухом к ладони Птицы. Услышал шум воды, заулыбался, представив речку на окраине деревни, и глазки закрыл. Птица улыбнулся тоже. — А почему ты всё-таки мной становишься? — вдруг спросил Серёжа, взяв его за руку. — Когда ты пришёл, туда, ты опять был... тенью. — Я сейчас опять выгляжу, как ты? — Птица удивился, осматривая себя, и, не обнаружив перемен, с сомнением взглянул на Серёжу, точно ли тот в порядке после встречи с кошмаром. — Ты видишь меня рыжим? — Ты весь день так ходил со мной, — Серёжа обиженно надул щёки. — Ты точно в порядке? Серёжа стукнул Птицу по плечу и шмыгнул носом. Птица примирительно поморщился от невероятно сильной боли, пронзившей его после удара, и погладил мальчика по голове. — Я вижу тебя человеком. Ты не чудовище. Ты по-настоящему человек! Птица почесал затылок, выбросил заодно из волос перья и листья смородины (Серёжа хихикнул), и пожал плечами. — Если ты так хочешь, я буду человеком, — он улыбнулся, мягко коснувшись лбом лба мальчика и закрыл глаза. — Я тебе верю. А теперь нужно идти. Уже почти полдень, а ты всё ещё ничего не ел. — Птица поднялся, стряхнул с коленей снег, держа малыша на руках. Серёжа с подозрением посмотрел ему в глаза. — Я всё-таки узнаю, кто ты такой, — упрямо сказал он. Сейчас уже не напрашивался слезть и идти сам. На всякий случай. Со склона был видел город. Отсюда можно даже разглядеть маленьких людей, проходящих по улицам, повозки с лошадьми, похожими на игрушечные. Серёжа их не видел, он стоял лицом к лесу. — Я не хочу, — твёрдо сказал мальчик. Его нижняя губа дрожала, но он не плакал. — Ты и сам дойдёшь, отсюда недалеко, — Птица стоял около дерева, сложив руки на груди, и не смотрел на него. — Я послежу, чтобы никакие духи тебя не тронули, пока ты идёшь, — он махнул раздражённо рукой, чтобы отогнать мальчика. Он должен вернуться домой. Рядом с Птицей не может быть безопасно. Птица хмуро следил за дымом, серой тонкой лентой тянущимся из труб городских домов, и не хотел видеть слёз в синих озёрах. Не хотел вспоминать его белое помертвевшее лицо в пещере чокнутого духа. Со вчерашней ночи, как увидел этот маленький беззащитный комочек, не может найти покой, будто чувствует за него ответственность, особую ответственность, словно это он потерял ребёнка в тёмном злом лесу. Почему же рядом с ним он всегда плачет?.. — Я не пойду, — Серёжа кусал губы. Глаза у него повлажнели. Птица правда на него не смотрел. — Ты должен вернуться домой. В лесу опасно. А ещё ты голоден, — Птица игнорировал дрожь в тоненьком голосе. Першение в своём горле он игнорировал тоже. Он пытался мыслить разумно. Мальчику будет лучше без него. Он сможет быть счастливым ребёнком, если вернётся в город, к людям, и вырастет обычным человеком, не вспоминая о загадочном чудище из леса и его секретах. Он не будет больше плакать из-за него. — Я хочу с тобой, — Серёжа сжал края шали на плечах. Его фигурка казалась маленькой и беззащитной на фоне городских крыш. — Со мной нельзя. Я живу один, — Птица категорически покачал головой и услышал тихий всхлип. Вопреки здравому смыслу, который говорил, что ребёнку нельзя оставаться в лесу, да ещё и рядом с пернатым чудовищем, Птица дёрнулся, но сумел сдержать порыв подойти к мальчику. Ему будет хуже. Он не должен оставаться с ним. Почему ему будет хуже? Что он натворил? В чём он виноват? Он остался один, потому что заслужил. Он не ждёт ласки, прячась в кедровых ветках, бессмысленно блуждая по запутанным тропам. Теплом ему остаются искры между острых пальцев, светом — горящий лес, любовью — безликий поцелуй лунного света. От чумного огня держатся далеко, чтобы не сгореть — и не заразиться. — Я тоже один, — прошептал Серёжа, глядя в снег. От слёз на нём оставались маленькие ямки. Его шёпот проломил лёд позвоночника и потушил пожар. Он сидел на снегу один, сжимая красную шаль, порванное знамя, он сидел в комнате один, сжимая серебряный кулон, единственное, что от него осталось, он стоял на холме один, вдыхая пепельный воздух и слушая догорающее дерево. Он остался один, потому что был виноват. Он остался один, потому что хотел этого. Взмахнула крылом ворона. Птица с сожалением посмотрел на рыжую макушку и протянул руку, словно хотел погладить, успокоить и прижать к себе, сам прижаться к этому нежному, трогательному, тёплому, маленькому, жаворонку, которого нужно защищать. Взгляд упал на чёрные когти. Он сжал кулак, другой рукой сжал кулон на шее и подошёл, присев перед малышом на корточки. — Совсем один? А где твои мама и папа? Которые дали тебе твоё имя. — Птица старался говорить спокойно. Он смотрел на Серёжу и пытался не видеть себя. — Их нет, — тихо сказал Серёжа и утёр рукавом слёзы. Со рта срывался горячий пар. Щёки его совсем раскраснелись. Дышать ему было тяжело от мороза и слёз. Птица вздохнул, уронив голову на грудь. Ему будет плохо рядом с ним. Он пожалеет, что остался с ним. Он будет несчастен. Кожу ладони царапало серебро, в ушах стоял гул из двух маленьких слов — их нет, их нет, их нет, горло болело после молитв и проклятий, которые он не помнил, кому бросал и подносил. Он не заслужил остаться один, он должен остаться один. — Идём сюда, — прошептал он и поднял мальчика. Укрыл его уши шалью, обнял руками и закрыл их обоих большими крыльями. — Ты совсем замёрз. Серёжа заметил серебряный блеск боковым зрением. Вчера он тоже видел этот кулон у Птицы на шее. Они шли к шалашу («Это гнездо, а не шалаш, если уж благодаря тебе у меня теперь такое имя»), Серёжа лежал щекой на плече Птицы, зарывшись носом в перья. — А откуда это у тебя? — он поймал в ладонь кулон и поднял взгляд. — Не помню, — отозвался Птица. Серёжа побоялся что-то ещё спросить. Птица смотрел вперёд потухшим взглядом и, казалось, не видел дорогу, ноги шли сами. Наверное, Птица о чём-то глубоко задумался. Или что-то вспомнил? Его взгляд был таким же, как и когда он заплакал после того, как Серёжа дал ему имя. Ни тогда, ни сейчас слёз не было. Не получив запрета, Серёжа взял кулон в обе ладони и узнал волчью голову, повертел, погладив пальчиками острое ухо и оскаленную пасть. Цепочка исчезала в мягких перьях на шее. Интересно, где Птица его нашёл? — Тебе его подарили? — на вопрос Птица что-то неразборчиво пробормотал. — Твой друг? — Серёжа улыбнулся и в ответ получил то же самое. — А ты говорил, что у тебя нет друзей. — Потому что у меня нет друзей. — У меня был друг. Там, в приюте, — сказал Серёжа. Птица изогнул бровь. Мальчик истолковал это по-своему и продолжил рассказывать: — Он тоже маленький, как и я, мы оба никому не нужны. Ну, я, наверное, больше маленький, чем он, он довольно высокий, — смущённо добавил Серёжа. Птица немного замедлил шаг, слушая. Он удивился: Серёжа возмущался, когда Птица звал его малышом, но тут вдруг признал, что они с его неким другом ещё «маленькие». — Мы с ним вместе играли, меня мальчишки никогда не зовут, а он сам ко мне пришёл, и мы подружились. Его мальчишки звали, а он всё равно со мной дружил. — Ты не хочешь обратно к нему? — Птица задал вопрос, и его голос дрогнул. Серёжа испугался, что расстроил его. — Нет! В смысле, конечно, хочу, мы же друзья. Но... он, наверное, меня уже забыл. — Почему ты так решил? — Ну... у него всё-таки есть ещё друзья, лучше меня. Я ведь ничего не умею, а другие умеют, шалаши там строить, бегают быстро, дерутся сильно. С ними интереснее. Олег тоже такой, сильный, быстрый! Только он добрый. Мне с ним поэтому интересно было. Птица? Он остановился. Серебро жгло руку. Сердце, которое, как оказалось, у него осталось, сильно стучало в груди. Это всё, что у него осталось. Он сделал всё, чтобы отомстить, и теперь должен искупить свою вину. Почему же я встретил тебя сейчас? — Скажи, Серёж, — страшно хриплым голосом сказал он. — А давно ты видел своего друга?