две сотни улиц и пол-ложки скуки

      Чан оглядывает безусловно свои владения, растянув губы в слегка жутковатом оскале. Сейчас ночь, засечь «чужеземцев» для местных хозяев будет особенно нелегко. Хозяева эти временные — росписи некого KrBs появляются все на большем и большем количестве облупившейся краски кирпичных стен. У главаря мотыльков, как нежно прозвали невероятно утонченных обитателей ближайших четырех районов, явных преимуществ перед Чаном нет.       — Неужели ты думаешь, что Фел так легко отдаст тебе добрую половину своей территории? — усмехается Уен, перегоняя апельсиновый чупа-чупс из одной щеки в другую. Чан не отводит взгляда от мрачных и практически полностью неосвещенных улочек, но вторит смешку Чона.       — У него нет против нас никакого оружия. Хоть мы и считаемся либеральными и драк не любим, даже силой победить это веснушчатое чудо будет несложно, — Крис поднимается на ноги, поправляя объемную черную майку. Он весь выглядит, как сгусток тьмы, но на деле таковым не особо является. Скорее сгусток эмпатичности и доброты душевной. — Вот скажи мне, сколько у нас в городе мотыльков?       — Около пятидесяти, если созвать по срочной надобности. На деле штук десять, не более, — Уен вдумчиво глядит в небо, считая глазами звезды и прикидывая, над чем именно сейчас посмеется Чан.       И Чан смеется. Неудивительно.       — Вот видишь. Их как минимум в два раза меньше нас, если не в три. Все еще уверен, что отдать один из своих районов для Фела будет испытанием?       — Испытанием будет безусловно, — очередной смешок. Уен сплевывает белую пластиковую палочку и пинает ее куда-то за пределы крыши, на которой они сидят. — Но даже за малейший клочок своей земли Фел будет бороться. Не запомнил еще?       — Еще как запомнил. Он все равно не представляет для нас никакой опасности.       Чан молчаливо направляется к железной и небезопасной на вид лестнице, чтобы покинуть крышу, оставляя Уена наедине со звездами и постепенно сгущающимися тучами.

Гроза назревает.

***

      — В смысле они опять таскаются по нашей территории? — со всей силы стучит Феликс по столу, а Чонин практически слышит хруст то ли ломающихся костяшек, то ли несчастного стола. Черные пряди выбились из чужого хвостика, а до жути милые веснушки на переполненном ярости лице таковыми не выглядят.       — Да успокойся ты, — встревает Енджун, вскипая не меньше своего главаря. Тишина висит особенно звонкая, пока Чонин представляет в своей голове картинку, где у Феликса из ушей пар неспешно плывет и свистит, как-будто покидая вскипевший чайник.       Феликс кидается на Енджуна с особенной резкостью, хватает за ворот и притягивает к себе настолько близко, насколько позволяет сидячее положение Чхве. Рычит утробно, скалит свои длинные клыки и, если судить по глазам, готов разодрать парня перед собой на куски кровавой плоти.       — Ты понимаешь, что говоришь? — с безумием в глазах, Феликс сквозь зубы цедит фразу. Токсины, сочащиеся прямо из-под ногтей, век, губ, заполняют комнату до потолка, заставляя всех присутствующих невольно сжать либо кулаки, либо сердца.       — Вполне, — Енджун кажется спокойным, когда потными от волнения ладонями отталкивает от себя тонкие руки Феликса. Они одинаковые, словно литые из одного металла. Два подкроватных монстра, раздирающих все и вся, кого они видят, с холодом в глазах. Словно не способные любить и чувствовать что-либо, кроме ярости, но с прущим от них за километр запахом жизни. Они стоят против друг друга стальными прутьями, настолько непробиваемые и стойкие. Друг друга им не сломать, а для окружающих это целое шоу. Наблюдать за всевечным противостоянием, которое не закончится ничем, кроме конечного перемирия, это самая вкусная награда для любого из присутствующих. — Контролируй свои эмоции, идиот. Никто, кроме тебя, так себя не ведет.       — Ты ведешь, — скалится Феликс не очень доброжелательно, уже не протягивая руки к Джуну. Брюнет разводит ладони в стороны и пожимает плечами. — Уж извините, что я так себя веду, мои дорогие. Я и впрямь был неправ... — Ли разворачивает и начинает медленно шагать обратно к столу, как вдруг резко возвращается в исходное положение и отвешивает Енджуну звучную пощечину. — Это услышать хотите? Эти ублюдки с каждым днем отбирают у нас все больше и больше территории, а вы говорите мне успокоиться?       Енджун шипит себе в колени от боли, но не смеет плакать или издавать каких-либо жалких звуков. Драться с Феликсом — затея ужасная в любой момент времени. Его ладони всегда в черных перчатках без пальцев, но с некоторыми железными элементами, а на фалангах покоятся десятки колец. Получив удар такой безобидной и маленькой на вид ладони, ты вряд-ли скоро очухаешься от боли и вряд-ли в ближайшую неделю увидишь свое лицо без немаленького синяка. На своих подопечных Феликс в полную силу не бросается, но со злости может нехило врезать. Достало это абсолютно всех, но если бросить этого побитого жизнью ребенка одного, то мир в считанные минуты его погубит.       Никто из присутствующих не садист. И никто из присутствующих не является бездушной мразью. В отличие от Феликса.       — Енджун правду говорит, — хихикает Кай, как обычно сидя где-то под потолком на своеобразном втором этаже. Там он возится с баллончиками краски; он — заведующий стенами. Контроль за чужими росписями, за собственными метками мотыльков. Хюнин заправляет всем этим с легкостью и творческим подходом, с каждым разом придумывая вещи, которые в сотню раз оригинальнее предыдущих. Этому парню с неземной неуклюжестью можно легко доверить подобные дела, что, собственно, Феликс и сделал. — Тебе нужно следить за руками. А то что будешь делать, если Енджуну это надоест? Мы все уйдем за ним.       Кай говорил о ужасных вещах прекрасными словами. Особый шарм этого паренька. Простодушие и жестокая прямолинейность, замаскированная милым личиком. Удар пришелся Феликсу прямо по печени, но виду он не подаст. Никогда.       — Если бы вы хотели уйти, то ушли бы. Я знаю вас лучше вас.       — И мы знаем тебя лучше тебя. Тебе без нас не протянуть, — вставляет свои пять копеек Сынмин, закатывая глаза на заявление своего друга и предводителя разом. Феликс умолкает, роняя себя на диван.       — Хорошо. Твоя взяла. Но только сегодня, — бурчит брюнет, закапываясь в гору измазанных красками одеял. — Но с ублюдками Чана нужно что-то делать. Мы не можем отдать им нашу честно заработанную территорию.       — Честно заработанную? Шутишь? — хохочет Чонин, практически сваливаясь со спинки дивана на пол. Феликс толкает его пяткой в бок, все же роняя младшего вниз. Тот лишь вскрикивает в полете и продолжает смеяться, только уже сквозь грохот покатившихся по полу пустых банок из-под энергетиков. Сынмин улыбается розововолосому, покатившемуся по полу вместе с жестянками, и переводит взгляд в слившиеся с радужками зрачки Феликса.       — Тут я с ним соглашусь, — кивает на пол Ким. — Мы вряд-ли честно заработали территорию. Скорее захватили посредством налета. Мы больше хунта, нежели честные и нежненькие правители, о которых каждый добросовестный гражданин мечтает. Не задумывался?       — Ты заставил задуматься, — с мудрым видом кивает Феликс, разглядывая потолок. Он успокоился, послушав мерные размышления Сынмина, и теперь утопал в мыслях обо всем и ни о чем. — Так ведь даже лучше, — Ли дергается в сидячее положение, разводя руки. Выглядит очень наивно и по-детски. — Против нас никто, кроме ублюдков Чана, не смеет пойти. Они знают, на что мы способны. Они смутно, но представляют наши связи и наши возможности. Если бы мы добросовестно зарабатывали свое место честным трудом, то этого всего не было бы.       — Угомонитесь уже, я заебался слушать всю вашу парашу, — язвит из угла Тэхен, особенно звучно перелистывая страницу маленькой книжки. То ли очередная научная фантастика, то ли черт побери что — никто никогда не узнает, во что Тэхен так заинтересованно впивается глазами.       Кай тихо хихикает из своего красочного уголка, Сынмин закатывает глаза, откидывая голову на бортик и открывая какой-то глянцевый журнал, а Чонин и вовсе затихает, как можно тише выстраивая из банок башенку. Ребенок останется ребенком до какого-нибудь переломного момента. А пока рядом его не очень-то и хорошая, но компания, этого момента не настанет.

***

      Чанбин курит в ночной воздух, пропуская что дым, что леденящую дозу кислорода сквозь собственные легкие. Вечер тот самый, в котором хочется раствориться: все спокойно, мирно. Самое главное то, что Чан с Уеном ушли на будущую территорию бастардов, из-за чего в импровизированном месте «передержки» сволочей сегодня громко. В отсутствие главаря всегда начинается вакханалия, а если перед вами бастарды — молитесь, чтобы ваши головы не снесло. И неважно, от музыки или от летающих предметов, которые непонятно откуда берутся. Одного мотылька так однажды насмерть прибило куском капота от Мерседеса восемьдесят второго года производства, а в пару дворовых котов прилетели магнитик из Сахалина и детский телефончик с Хэллоу Китти. Откуда весь это хлам — одному Богу известно, а он уже давненько покинул обитель бастардов.       Почему их называют бастардами тоже история интересная. Точнее, Чанбин считает ее таковой, пока для остальных вся повесть — скука смертная. Один из членов банды, перекрашенный в рыжий цвет паренек по имени Хан Джисон, еще два года назад увлекся мангой. Тогда Сон не особо участвовал в уличной жизни своей своеобразной семьи, поэтому общался со всеми, с кем только мог. В том числе и с мотыльками. Одна из летучих тварей однажды выкатила, что люди Чана — ублюдки, оттого и закрепился за ними английский перевод слова мерзавец.       — Хей, Чанбин! Чан еще долго там любоваться развалинами будет? — спрашивает Джисон, появляясь рядом. Волосы у него какие-то особенно кудрявые, что заставляет Со нахмуриться и окинуть парнишку серьезным взглядом. Хоть и слегка снизу вверх.       — А тебе-то че, малявка? Пусть любуется, у него, может, сердце от любви и старости затрепетало, — хмыкает Чанбин, делая еще одну затяжку. Джисон морщится, наблюдая за действиями друга, — Хан не переносит курение, но терпит зависимость Чанбина, — а потом вздыхает, расслабляя плечи и становясь на сантиметров пять ниже.       — Я хочу е-е-есть, — тянет он, прислоняясь к ледяной из-за позднего вечера стене. Чанбин косо глядит на рыжего, выпуская дым и в непонимании раскрывая глаза чуть шире.       — Так иди и жри. Кто тебе не дает-то?       — Чонхо устроил какую-то дичь с холодильником и плитой, а мне очень уныло есть без мужественного плеча Чана, — хнычет Сон, театрально рыдая в плечо Чанбина. Последний лишь фыркает и тушит сигарету об фасад здания, заходя вовнутрь.       Внутри и впрямь происходит дичь. И не то чтобы только с холодильником и плитой. Книги, журналы и прочее чтиво расплылось по полу вместе с лужами газировки и пива; горелым воняет на все немаленькое помещение, а явно нетрезвый Чонхо пытается что-то готовить правой рукой. Пепел от многочисленных сигарет покрывает поверхность мебели, а мусор в виде банок, склянок и коробок из-под обеда раскидан в уникальном стиле...

В стиле пиздеца.

      Чанбин громко и особенно показательно вздыхает, поднимая с пола свою любимую гантелю, успевшую покрыться слоем пепла. Убирать все то, что устроил Чан своим отсутствием, придется долго и муторно, но под суровым взглядом Уена даже расстрел будет менее страшен, нежели уборка.       — У нас че пожрать есть? — кричит Чанбин сквозь орущую из выкрученных на максимум колонок музыку, направляясь в сторону неудачной кулинарии Чонхо. Тот лишь пьяно пошатывается в полной готовности поцеловать своим вполне симпатичным личиком пол.       — Яичница с беконом, вуаля, — смеется Чонхо, валясь на подошедшего вслед за Бином Джисона. Рыжик взвизгивает, подхватывая обмякшего товарища и оттаскивая того к дивану. Сидящие на нем явно обкурились вусмерть, поэтому Чанбин мысленно удивляется, как во всем этом хаосе Джисон остался в трезвом рассудке.       Блюдо, гордо названное яичницей с беконом, представляло собой ничто иное, как кусок горелого нечто, красиво размазанного своей чернотой по тарелке со сколом. Особого аппетита эта картина, очевидно, не вызывала, поэтому Бин, не церемонясь, вывалил это говно восхитительное блюдо в мусорное ведро под раковиной. Полдела сделано.       — Че именно ты хочешь пожрать? — спрашивает Чанбин, гордо обматывая вокруг своей талии ленточки фартука. Он закуривает прямо в помещении, пуская изо рта колечки дыма. Обстановка в жилье удачно сочтена подходящей для задумчивого курения над плитой, поэтому Бин явно ничего не упускает.       — Яичницу с беконом? — словно вопрошая отвечает Джисон, выуживая из нужного ящика пакет с пакетами. На его дне находится рулон черных полиэтиленовых представителей пакетов, который кочует прямо на стол. Чанбин кивает на яичницу и наблюдает за тем, как Сон с явной неохотой, но отрывает одного пакета-жителя пакетов и идет неспешно убирать весь мусор, который остальные ублюдки умело раскидали по помещению.       Дай Бог, чтобы Чан с Уеном были в хорошем расположении духа. Иначе стиль пиздеца будет не только у них на полу, а и на лицах.