Стрипы

Каре-зеленые глаза распахиваются, когда противная трель телефона разносится по квартире. Брови на юном лице хмурятся, а тонкая рука слепо скользит по простыне в попытке нащупать излишне громкий предмет. Находит, сбрасывая звонок почти сразу же. Неделя. Прошла неделя с тех пор, как Лиза совершенно пропала. Она больше не выходила на работу, да и вовсе из квартиры. Рано или поздно настает тот момент, когда понимаешь, что все те пытки, что происходят с тобой каждый божий день просто напросто осточертели. Они добивают тебя, уже обрезая не только конечности, оставляя тело кровавыми ошметками, но и вытаскивают внутренние органы, не оставляя ничего для дальнейшей жизни. Психиатры называют это тяжелой депрессией. Это можно было назвать вопросом времени, когда все же девушка дойдет до этого состояния. Ненавистная работа, долги, постоянное чувство ответственности и вины привели ее к темной деве депрессии буквально за ручку, отдавая в когтистые лапы и говоря о том, что там ей помогут. Там ей позволят отдохнуть. Любой бы человек, зная всю ситуацию, сказал бы что Андрющенко продержалась весьма долго. Любой другой сдался бы еще несколько месяцев назад. Пустой взгляд прожигает пропущенные звонки и входящие смс, пока в голове все же проносится остаток ответственности. Нужно уволиться. Забрать свои вещи и прийти за расчётом, дабы не подставлять других девочек своими прогулами. Только лишь от одной мысли, что нужно будет встать с постели и поехать на работу, девушка буквально готова была сигануть из окна. Тяжелый вздох срывается с губ, однако Лиза понимает - нужно. Нужно пересилить себя и встать с постели. Нужно… Ладони накрывают заспанное лицо, пока сама темноволосая буквально воет, заставляя себя хотя бы принять положение сидя. Сильные мужские руки крепко держали телевизор, вынося его из квартиры. Андрющенко хмурилась, пересчитывала деньги, предполагая на сколько еще им этого хватит. Увольнение из кофейни совершенно не помогало им в ситуации, где Чикина буквально была прикована к кровати. Постоянные слова о том, что в физическом плане девочка восстановилась почти полностью, и лишь руки в стороны в непонимании ее состояния. Итогом стало лишь направление к психиатру, что буквально вывело темноволосую на очередные мысли о том, что все это лишь затяжной кошмар. Все деньги ушли на похороны матери и содержание Юли в больнице на протяжении нескольких месяцев. Отвратительно. Взгляд темных глаз проводит покупателя, прежде чем девушка успевает проскользнуть в чужую квартиру, пока ее не выдворили обратно. С последнего раза, когда Кира была здесь, все слишком изменилось. Большая часть дорогих вещей пропало в надежде заработать хоть каких-то денег. В квартире было до жути холодно, несмотря на то, что на улице поздняя весна. Возможно, холод шел от хозяйки квартиры. Из этого места будто бы всю радость выкачали, словно дементоры нагрянули без предупреждения. — Убирайся, — грубость буквально пропитывала голос девушки, что смогла выцепить блондинистую фигуру. — И тебе привет! Задолбали новости? Понимаю, тоже телек не смотрю. — пытается отшутиться, хотя грудину проедает чувство вины. Татуированные пальцы выуживают из кармана конверт, протягивая. — Это «чистые», клянусь. Те, что заработала в баре. Я завязала, Лизок. Тонкие пальцы перехватывают конверт, открывая прям при Медведевой. Лиза пересчитывает, понимая, что с этими деньгами есть еще шанс не умереть от голода к концу месяца, а питаться хотя бы раз в день. Она губы поджимает, но кивает. Признает, что не в том положении, чтобы отказываться, учитывая что она не нашла даже вакансию уборщицы, не то что что-то большее. Не говорит «спасибо». Никогда не благодарит, лишь винит девушку. Взгляд зеленых глаз поднимается на блондинку, а слова слетают прежде, чем девушка их обдумывает. — У вас в баре нет вакансии официантки? — вопрос с подвохом. Все что темноволосая знала о работе Медведевой, это лишь то, что она работает в ночном клубе, однако, в каком именно… — Прости, Лизок… — произносит виновато, а в карих глазах ложь проглядывается. Ложь, что Андрющенко видит, а оттого противнее становится на душе. Она все больше разочаровывалась в младшей, все больше ненавидела ее, а Кире от этого лезть на стену хотелось от безысходности. Она мечется, понимает, что Лизе работа нужна, но убеждает себя в том, что точно не такая, точно не эта. Губу закусывает, но видит взгляд чужих глаз, видит, как старшая исхудала за эти месяцы, экономя на еде… — Вакансии официантки нет, но… Юля говорила что ты занималась стрип-пластикой? — вопрос, что прежде чем с губ слететь, в глотке застрял. Зеленые глаза смотрят на девушку с недоверием вперемешку с надеждой. Взгляд зеленых глаз устремлен прямо на новые ботинки, что согревали мерзлявую Андрющенко. Неувереные шаги постепенно вели ее к заветной двери, дабы закончить с этим клубом раз и навсегда. Закончить с этой историей. В груди полыхал страх. Она совершенно не знала как им дальше жить и не знала что будет в ближайшем будущем, но уверенно приняла решение уволиться. Пусть все канет в лету, но Лиза слишком устала бороться. Устала жить. Столкновение происходит слишком резко. Неожиданно резко, сбивает девушку с ног, заставляя упасть на холодный пол. Взгляд зеленых глаз поднимается с раздражением, что почти мгновенно исчезает. Кира. Карие глаза прожигают, они определенно наполнены эмоциями, только вот старшая их понять не может. Тонкими пальцами обхватывает чужие, что помогают ей подняться. Руки Медведевой были тёплыми. Теплыми и до одури приятными, что отпускать не хотелось. — Здравствуй, — произносит хриплый голос, а у Андрющенко мурашки проходятся по коже. Она в чужие глаза больше не смотрит, а блондинка от этого умереть готова. Лиза, ее Лиза, сломалась. Больше не было того запала, не было уверенности, как и ненависти. Не было совершенно ничего. Она осматривает бледное исхудавшее лицо и глаза… пустые. Слишком пустые для такого сильного человека, как Елизаветта Андрющенко. — Сегодня не твоя смена. — произносит, а сама взглядом бегает по коридору, лишь бы на младшую не смотреть. Краем глаза видит, как чужая рука из кармана белый конверт выуживает, ей показывая. — Я пришла за расчётом, — взгляд зеленых глаз все же возвращается к чужому лицу, смотрит удивленно. Медведева лишь усмехается, конверт открывает при ней, вытаскивая несколько купюр, прежде чем протянуть его Лизе. — Хотела заехать отдать, но… судьба свела раньше. — Ты уволилась? Почему? — она будто бы не слушает, на конверт даже не смотрит, пытаясь истину в чужих глазах прочесть, только вот не видит ничего. Будто бы та себя ледяным щитом огородила, не подпуская. — Я… я уезжаю. Давно хотела в путешествие рвануть да никак повода не находила. Вот, решилась… — тот момент, когда сердце останавливается. Лиза не понимает. Нет, она не хочет понимать. Не хочет слушать и входить в ситуацию, лишь осознавая, что все… Она теряет последний якорь в этой тьме, но схватиться за него не может. Не позволяет самой себе. Чувствует, как чужие руки вкладывают конверт ей в карман, но сказать ничего не успевает, лишь глядя на Киру совсем потерянно. — Я хочу сказать, что никогда не искуплю вину перед твоей семьей и тобой, но… я никогда и ни к кому не испытывала таких чувств и надеюсь, что ты придешь к своему счастью. Ты этого заслуживаешь как никто, блять, другой, — слова должны были мягкими быть, но холодом пропитаны. Пропитаны защитой Медведовой, ведь если она падет, то слезы градом польются. Блондинка первые шаги делает к выходу, прежде чем тонкая рука запястье перелавливает. — Могу я приехать завтра? Прошу тебя, Кира, — произносит тихо, голосом осипшим. — Я уезжаю послезавтра утром, — произносит, руку вырывая, да за дверью скрывается быстро, лишь бы не дать волю эмоциям прямо перед Андрющенко. — Вы уверены, что не хотите брать приваты? С вашими умениями, я уверен, вы будете достаточно востребована! — Не волнуйся, кисуль, ты справишься! Я в тебя верю, слышишь? — Я Виолетта! Коллегами значит будем? — смех звонкий в голове звенит. Андрющенко глаза жмурит, уши закрывая. Пытается все воспоминания последних двух дней стереть, лишь бы в себя прийти. Лишь бы быть готовой к своей первой смене. Лишь бы не наложать. Вместо пестрых платьев, тело украшают лишь топ, подчёркивающий аккуратную грудь и шорты, полностью облегающие бедра. Стрипы были уже плотно затянуты на ногах, а ресницы едва едва прокрашены. Сердце билось набатом, не позволяло успокоиться, пока в груди таился страх жуткий. Страх перед сценой и перед тем, как она себя ощущать будет. Коллектив был вполне приятный, только это не помогало совсем. Не помогало не представлять, как на нее будут смотреть совершенно незнакомые люди. Как чужие мысли будут лишь сексуализировать ее тело, заставляя чувствовать тошноту. — Лиза, тебе пора! — Виолетта появляется неожиданно, заставляя вздрогнуть. — Хей, ну ты чего? Это нормально, все волнуются перед первой сменой. — Насколько их взгляды противны? — тихий вопрос и взгляд сочувствующий со стороны татуированной девушки. — Просто… не думай об этом. Сосредоточься на ком-то, кто менее противен, так будет легче. — произносит, осторожно поглаживая ее по плечу. — У маинького есть поддержка в зале? — Что? — чужую манеру речи совсем не понимает. — Есть в зале кто-то, кто не противен? Или хотя бы немного нравится? — кивок несмелый со стороны темноволосой и чужая улыбка. — Ну вот, нужно сосредоточиться лишь на нем, на его взгляде. Так будет намного легче. — Спасибо, — в действительности с благодарностью смотрит, выдыхая. Этим вечером, когда на шесте извивалось худое тело, когда резкие движения, подстать музыке, создавали настоящее искусство в виде танца, на Лизу не смотрела толпа мужчин. На неё смотрела лишь Кира.