Стрипы

Ноги перебивались с места на место, пока с губ срывался пар. Коленки, облаченные в желтые колготки, подрагивали. Голубые глаза то и дело бегали из стороны в сторону, дабы поймать взглядом светловолосую, которую девочка ждала уже двадцать минут. Чужие руки закрывают небесные глаза, вызывая минутную панику, пока над ухом не проносится хриплый голос, обличая человека. — Ну привет, кисунь, — усмехается и разворачивает девочку к себе. Голубые глаза исследуют чужое лицо с такой яркой улыбкой до ушей, что Медведева и сама натягивает на лицо улыбку. Румянец уже ярко горел на чужих щеках и носу, а сама девчонка чуть подрагивала. — Замерзла? Пойдем тебя отогревать. Татуированные руки сжимали девичьи плечи, слегка растирая, пока белоснежная макушка Чикиной вертелась туда-сюда в желании заглянуть в лицо старшей. Ее руки ощущались на теле несколько грубо, но ужасно заинтересовывающе. Ранее к Юле прикасались лишь так, будто от любого дуновения она рассыпется на тысячу маленьких осколков. От такого отношения девушка, будучи еще школьницей, часто нарывалась на драки и разные авантюры, дабы показать маме и сестре, мол, вот, я не сломаюсь, не нужно быть такими нежными. От Киры пахло каким-то строгим мужским парфюмом и сигаретами. Для Юли она была будто бы совершенно с другой планеты. Такая необычайно красивая и интересная. Звонкий смех слетал с губ младшей, когда Медведева шутила свои шутки, а сердце буквально сжималось от этой яркой юношеской влюбленности. Подушечки пальцев с усилием выдавливали нужные таблетки из пластинки, собирая их всех в одну маленькую кучу на ладони. Лиза осторожно усаживается на чужую постель, проходясь ладонью по чужой спине, накрытой теплым одеялом. Смотрит на младшую с такой искренней виной и жалостью. Андрющенко винила себя в состоянии младшей. Винила в том, что она не уследила, не заметила вовремя. Если бы она нормально следила за Юлей, то ничего бы не произошло. Лиза винила себя в смерти их матери. — Бельчонок, нужно выпить таблетки… — тихо произносит темноволосая, зарываясь тонкими пальцами в ежик волос. — Давай, буквально на минутку нужно подняться. Голос у Лизы всегда был достаточно нежным, но при этом стойким. Несмотря на все эмоции, что ее переполняли, он никогда не дрожал. Юле иногда казалось, что старшая сестра походила на ангела. Такого, немного не похожего на других, но самого доброго на свете. Что нес на себе все тяжести этого мира, оставаясь таким же прекрасным, как и был изначально. Иногда взгляд небесных глаз проходился по чужой внешности, осознавая, что с каждым разом Андрющенко становилось худее. Постепенно становилась лишь тенью себя. Чикина кое-как поднимается в положение сидя, стараясь сориентироваться в пространстве, дабы не завалиться обратно в нежные простыни кровати. Ладонь подставляет, позволяя взгляду каре-зеленых глаз в очередной раз пройтись по тонким пальцам и запястью болезненно белоснежной кожи, останавливая себя там. Лиза всегда боялась смотреть выше. Боялась увидеть то, в чем она была виновата. Бледные таблетки разных оттенков, от которых Юле становилось тошно, медленно перетекали из одной ладони в другую. Так, что хотелось уже на стену лезть от их вкуса и действия. Почти вся горка лекарств отправляется в рот, пока Лиза подает ей стакан воды, дабы запить. Иногда Чикиной казалось, что сколько бы не запивай, они всегда застревали комом в глотке, заставляя задыхаться по ночам. Были ее собственным ядом, что отравлял организм, позволяя Юле чувствовать, как округлые таблетки медленно протекают по горлу вместе с водой. Вкус все еще был ужасным. Юношеское тело валится обратно на кровать в невыносимой слабости. Юля всегда отворачивалась лицом к стене. Так было удобнее прятать свои эмоции от внешного мира, прятаться от темноволосой. Чикиной всегда было тяжело смотреть в сочувствующие глаза сестры. Точно так же они когда-то смотрели на маму… Тонкие пальцы плотно обхватывают чужие руки, пока младшая старается удержать равновесие. Она уже и сама не помнит, кто именно первый предложил идею с катком, но очень нетвердо стояли на коньках обе. С губ Киры срывались забавные комментарии вместе с шутками, а все, что могла Юля - так это заразительно смеяться, удерживаясь за руки блондинки. Голубые глаза смотрели на Медведеву с бесконечным восторгом и некоторым счастьем. В зрачках буквально можно было увидеть яркие огоньки, что отражали весь внутренний мир девушки. Кира могла бы это заметить, если бы смотрела… Постепенно, когда ноги стояли на льду увереннее, а сама Юля поудобнее ухватилась за предплечье Медведевой, позволяя им не разделяться на льду, она смогла хотя бы немного отдохнуть от смеха, искренне интересуясь жизнью старшей. Ее работой, семьей и увлечениями. Блондинка действительно хотела знать все, впитывая информацию как губка. — Я работаю барменом в клубе, — произносит слегка отстраненно, смотря ровно себе под ноги. — О, а что за клуб? Я с подругами была в нескольких в нашем городе, может просто тебя не заметила, — восторженно проговаривает, все так же не убирая улыбку с лица. — Хотя тебя я бы точно запомнила… — Поверь, ты в этом клубе точно не была. Рано тебе еще, — усмехается, проходясь второй рукой по ежику волос, вороша тот. — Может ты проголодалась? Не замерзла, а? Это было будто бы сном. Одним длинным сном, что был в самом пределе юношеских мечтаний. Юля наблюдала, как татуированные пальцы быстро справляются с завязками на ее коньках, чувствовала как после, старшая поправляла на шее девочки шарф и шапку, вызывая в ней большую улыбку. — Ну чего ты сияешь как новогодняя елка, а? — усмехается тихо бармен, щелкая Юлю по носу. Берет за руку, начиная их путь до собственной машины. Вечер же еще не заканчивался. Чикина же с каждым часом все больше убеждалась в том, что она влюбилась. Абсолютно точно и безповоротно, будто бы, по сравнению с прошлыми чувствами, она раньше никогда и не испытывала настоящей влюбленности. Такой, что сердце замирает. — Прошу, принцесса, — хрипло смеется, открывая переднюю дверь машины, приглашая младшую внутрь отогреваться. Сама же за ней дверь закрывает, а после, обходя машину, за руль усаживается. Заводит ту, почти сразу же включая печку. — Сейчас отогреем тебя, кисуль. На щеках Юли горел румянец, а замерзшие пальцы заламывали друг друга в некотором волнении. Ей даже казалось, что согревается она не столько от печки, сколько от того, что находится в машине Киры, совсем рядом с ней. Может детально осмотреть ее профиль, рассмотреть черты лица, платиновые волосы, собранные в хвост на макушке, да татуировки на пальцах. Старшая сейчас казалась Юле настоящим эталоном красоты, буквально богоподобной. — Сейчас поедем в одно место, отвечаю, кисунь, еды вкуснее ты никогда не ела, — произносит блондинка, кидая взгляд мимолётный на младшую. Улыбается ей, прежде чем вернуть свое внимание дороге. За долгое время девушка научилась ориентироваться по звукам, будто бы слепой котенок. Она знала, когда и с какими ругательствами собиралась Лиза на работу, знала, когда старшая готовила на кухне поесть, и знала, когда приходил кто-то посторонний. Постепенно она даже научилась распознавать Киру и ту самую Лизину коллегу по шагам. По звукам определяла даже их местоположение. Таким образом, она могла хоть как-то бежать от собственных мыслей, что роились в голове, буквально сжирая. Преследовали и не давали возможности сбежать от этого. Она наблюдала за жизнью в квартире по звукам и этого ей вполне хватало для растрачивания всех своих сил. — Блядство… — тихо шепчет себе под нос брюнетка, стараясь натянуть на ноги эти долбанные колготки в сетку, дабы не мучаться с ними уже в клубе. На голове был какой то ворох, будто бы сдох какой-то ворон, окочурившись на ее голове. Под глазами залегла тень синяков, и Андрющенко все больше понимала, что без помощи Виолетты ей сегодня не обойтись. Тяжело вздохнув, девушка медленно подходит к младшей сестре, оглаживая ее по отросшим волосам. Нежно касается губами ее виска, прикрывая глаза. — Я ушла на работу, хорошо? Утром вернусь, но если захочешь поесть, то я приготовила тебе макароны с гуляшом. Те самые, что ты любила… Молчание. Молчание, которое постепенно выводило Лизу из себя. Юля старалась сдерживаться, не показывать всю боль, что она испытывала, и истерики, что происходили внутри нее. Хотелось кричать. Хотелось срываться и умолять Юлю заговорить. Но все, что она могла, это лишь поджать губы, уходя из квартиры. Тонкие пальцы удерживали сверток с шавермой, пока Кира искала место, где можно было спокойно припарковаться и поесть. Она по-особенному убедила Чикину, что ничего вкуснее та точно не ела. Уже заведомо, даже не пробуя, девочка верила ей. Кажется, Юля была готова поверить всему, что она скажет. — Так, давай, ты начинаешь первая, я жду твоей реакции, кисунь, — усмехается Медведева, слегка отодвигая сиденье и устраивается поудобнее. Свой сверток открывает в несколько секунд, но, как и обещала, наблюдает за младшей. Юля поджимает губы в улыбке и кое-как пытается распаковать эту пищу богов, как описала ее Кира. Конечно, младшая и раньше употребляла в пищу данное блюдо, но никто еще не описывал его так ярко. Первый укус она делает совсем небольшой, почти не захватывая ничего кроме лаваша, отчего слышит со стороны блондинки смех и возмущение, мол, кто так кусает. Следующий укус она делает значительно смелее, захватывая и мясо и соус с овощами. Вкусовые рецепторы, кажется, на мгновение отказали, получая гастрономический оргазм. Небесные глаза распахиваются ярче, пока сама Юля тихо стонет от вкусового наслаждения. Кажется теперь Чикина понимала вокруг чего весь сыр-бор. Следующий укус последовал сразу же под смех старшей. — Я же говорила, что тебе понравиться, кисунь, — улыбается и сама приступает к пище. Как бы младшая не старалась есть аккуратно, но столь божественный вкус все равно заставлял ее не обращать внимание на внешние факторы. Это, действительно, было до безумия вкусно. Юля даже не замечала, как карие глаза внимательно наблюдали за ней с некоторым смешком. Замечает она это, лишь когда съедает уже половину. Взгляд переводит на старшую, глядя с некоторым смущением, ведь не понимает, что не так. Татуированные пальцы ухватываются за салфетку и Кира осторожно, слегка наклоняясь к блондинке, вытирает щечку той, что запачкалась в соусе. В животе младшей буквально задыхаются все бабочки, пока она смотрит на Медведеву с непередаваемым восхищением и смущением одновременно. — Ты знала, что до невозможности милая?— тихо шепчет старшая, после смешливо щелкая ту по носу, вызывая смущенную улыбку. В ушах бьет жутко громкая музыка, пока Лиза медленно пробирается через толпу к гримерке. Идти через служебный вход совершенно не хотелось, учитывая постоянный мерзкий запах, что там стоял. Зеленые глаза внимательно цепляются за нужную дверь и Андрющенко идёт почти напролом, чуть не задевая мелкую Ангелину. Почти сразу же извиняется, но все равно чувствует чужой осуждающий взгляд. — Индиго, тебя что, кошки дворовые потрепали? — усмехается Захарова намекая на гнездо у той на голове. — Отвали, а, — произносит слегка агрессивно, вваливаясь в их гримерку. Настроения нет совсем. Лизе, по действительности, хочется реветь, но все, что она может, это лишь каждый раз брать себя в руки. Переодевается механически, надевает всю ту же черную одежду в виде коротких шорт и топа. Никогда ничего не меняет. Единственное, что приходится делать сегодня, это выпрямлять этот ужас на голове, а потом обратиться за помощью к Виолетте, когда та придет. С горячими инструментами темноволосая всегда обращалась не очень, особенно, когда ей мешали. Она не слышит, когда Кира вошла, но ощущает, когда почувствовала чужие руки на талии. Увидела наглое лицо в отражении, слегка скривившись. — Сейчас же убери руки, иначе я их прижгу тебе плойкой, — произносит совершенно серьезно, продолжая выпрямлять волосы. — Что-то произошло? Ты сегодня агрессивнее обычного, — тихо говорит Медведева, но руки с чужого тела убирает, однако все равно укладывает подбородок, на противоположное от горячего инструмента, плечо. — Ты произошла. Несколько месяцев назад, когда подсадила мою сестру на тяжелые наркотики, — отвечает, откровенно плюясь ядом. Плечом ведет, заставляя Киру ее не трогать вообще. — Ауч, — тихо произносит, но принимает правду. Она виновата и знает, что Лиза имеет право на это злиться и постоянно припоминать. Осматривает ее внешний вид, замечая основную деталь. — Ты надела старые стрипы. — Я не хочу, чтобы эти уроды смотрели на новые. Они слишком красивые, чтобы в них танцевать в этом клубе, — произносит невозмутимо, убирая плойку да присматриваясь к собственным волосам, что теперь выглядели лучше. — А у меня в квартире станцуешь? — спрашивает, глядя прямо в чужие глаза через отражение в зеркале. «— Кира заслужила, чтобы вытягивать из нее все до последней копейки, — произносит Захарова, допивая чай.» — За плату может быть и станцую, — произносит, перешагивая через свою совесть. Разворачивается, смотря теперь прямо на блондинку все с такой же злобой. Видит, как Кира медленно наступает, но не тушуется, а лишь подбородок выше задирает. — Приедешь завтра? — спрашивает тихо, приближаясь настолько, что шепчет прямо в губы. Взглядом метается от зеленых глаз к потрескавшимся губам девушки. — Посмотрим, — отвечает совсем неоднозначно, пока ладонь уже чешется, дабы ударить по чужой щеке, если блондинка зайдет дальше. Ничего из их партнерства не выходит дальше квартиры Киры. Никогда. — Лиза, я тебе сейчас такое расскажу, — врывается в гримерку Виолетта, но стопорится при виде картины бармена и стриптизерши. — Ой… я помешала, да? — Кира уже уходит, — произносит утверждающе Андрющенко, на что Медведева поджимает губы, но слушается. Она всегда ее слушает… Движения Лизы на шесте всегда были резко-пластичными. Она всегда завлекала не столько внешностью, сколько изгибами тела и движениями. Темноволосая, несмотря на свою неприязнь к работе, всегда отдавала себя танцу на все сто. Для нее это было исскуством, что, к сожалению, показывалось в пошарпанном подвале. Мужчин всегда заводило то, что брюнетка с ними игралась, как с мышатами. Никогда не завлекала, не совершала чего-то пошлого, как это делала Виолетта, но и не показывала наивную глупость, как Юля. Она была самой собой, но при этом и совсем другой. То, как изгибалась спина, как скользили руки по металлу и как двигались ноги. Все это было будто бы совершенно другим. У каждой из девочек был свой стиль, но каждая из них скрывала в нем себя настоящую. Каре-зеленые глаза никогда не смотрели на ужратых зрителей, но всегда смотрели на бармена, что не сводила с Лизы глаз. Даже не смотря на машину, старшая, обхватывая крепко чужую ладошку, медленно провожает Юлю до подъезда от стоянки. Ладонь Чикиной, после долгого провождения в машине, сейчас была достаточно теплой. Коленки, закрытые под тканью забавных детских колготок, уже не так дрожали, а щеки не так краснели на морозе. Забавные ботиночки оставляли небольшие следы на снегу по сравнению с тяжелыми берцами Киры. Тонкие пальцы и сами ухватывались за чужую руку, совершенно не желая, чтобы этот момент заканчивался. Чтобы она теряла тепло чужой руки и расставалась с девушкой на неопределенное время. Территория у подьезда едва освещалась тусклым светом фонаря, слегка подсвечивая ежик белоснежных волос младшей. Она мялась в смущении, опустив взгляд вниз, буквально не зная, что сказать. Юля будто бы боялась показаться глупой или слишком юной. Закусывала губу и слегка сомневалась. — Спасибо за классный вечер, кисуль, — произносит Медведева, понимая, что, если не начнет она, они так и останутся ночевать около чужой парадной. — Это было лучшее свидание в моей жизни, — тихо произносит Чикина и все же поднимает взгляд голубых глаз на старшую. — Спасибо тебе огромное за это время и вообще все это… — Для такого котенка не жалко и всего времени мира, — усмехается тихо и все же медленно руку убирает, оставляя ладонь младшей в некоторой прохладе. — Спокойной ночи. Мысли крутятся в голове одна за другой, пока Юля пытается решиться. Решается в самый последний момент, когда кареглазая уже собирается чтобы уйти. Девушка на носочки поднимается и быстро оставляет нежный поцелуй на чужой щеке, так же быстро скрываясь в дверях парадной. На лицах обеих сияет улыбка.