Стрипы

Снова чей-то пёс у моих колен Возвращайся домой, возвращайся к семье Сколько девичьих рук гладят мокрую шерсть Но ты снюхал весь клуб, чтоб забыть, кто ты есть

Тонкие пальцы уже который час боролись со шнуровкой на обуви, стараясь хоть как-то разобраться с порванным шнурком. Нервы уже были на пределе, а злость ярким костром полыхала в груди, заставляя девушку все больше ненавидеть то, что происходило в ее жизни. Ее время начиналось буквально через тридцать минут, а разобраться с обувью просто-напросто не выходило. Это все выливалось в жуткие психи. Как тут не психовать, когда, по сути, главный элемент образа попросту не держался плотно на ноге, сулив ей переломы, стоит только в них выйти. Закусывая губу, она позволяет недовольному рычанию сорваться с губ, пока само тело откидывается на спинку стула. Совершенно ничего не хотелось, тем более выходить в таком состоянии. Дверь распахивается, позволяя громкой музыке на мгновенье ударить по стенам их, так называемой, гримерки. Темноволосая морщится и лишь вздыхает тяжело. Казалось, еще чуть-чуть, и она запульнет эти стрипы в первого же попавшегося человека. — Индиго, хей, ты чего тут раскисла? — взволнованно спрашивает Малышенко, усаживаясь перед ней на корточки. Татуированные пальцы обхватывают руки старшей, проводя мягкими подушечками пальцев по костяшкам подруги. Взгляд обеспокоенно скользит по лицу, постепенно спускаясь ниже. Она за шнурок цепляется, догадываясь о причине напряжения почти моментально. — Ты из-за стрипов что ли расстроилась, а? Мы сейчас еще лучше сделаем, гляди. Уставший взгляд каре-зеленых глаз поднимается на Виолетту, что подскочила, уверенно направляясь к своей сумке. Проблема с обувью была не особой редкостью в их профессии, но Лиза из раза в раз ловко обходила все трудности, по крайней мере, до этого момента. В руках брюнетки мелькнул яркий красный шнурок, а на губах заиграла улыбка. Брови старшей нахмурились в непонимании. Куда к черным стрипам красные шнурки? — Это вообще будет обалденно, ты чего! Мы с тобой сейчас знаешь как их порвем там? — проговаривает восторженно брюнетка, да сама усаживается перед Лизой, начиная перешнуровывать ее обувь. Она не понимала. Не понимала, как Малышенко всегда выглядит такой счастливой и позитивной. Конечно, ни в коем случае нельзя отрицать, что стрип-пластика нравится людям, но исполнять ее в подобного рода заведениях и оставаться счастливой? Они никогда не были с Виолеттой очень близкими подругами, Андрющенко не могла наверняка знать о ее жизни, поэтому все еще не понимала такого рвения к работе. Возможно, все это было лишь маской, которую брюнетка так стоически держит на своем лице, но Лиза сомневалась в этом по неизвестной причине. Чужие пальцы заканчивают с плотной шнуровкой, и ее коллега улыбается ярко, заглядывая в лицо старшей. — Вот теперь точно не слетят. — Проговаривает девушка и старается хоть как-то подправить свой внешний вид. — Мне бы твои «чаевые», учитывая, что ты не красишься вообще. Я как-то вышла без косметики, так никому нахуй не нужна была. — Ты была не только ненакрашенной, но еще и ужасно одетой, Вилка, давай будем честны. — Усмехается темноволосая, поднимаясь с насиженного места. Она и сама волосы пытается поправить, чтобы уж совсем не выглядеть блекло по сравнению с младшей. Худое тело прикрыто лишь облегающими короткими шортами и достаточно открытым топом, который подчеркивал небольшую грудь. Лиза в принципе ненавидела выглядеть слишком вызывающе. Да, возможно Виолетте и той же самой Юле это подходило, но никак не ей. Хотя это и цепляло некоторых особенных клиентов. В любом случае, к каждому из них она испытывала лишь омерзение. Такое, что проникало прямо под кожу, просачивалось в самое мясо, проскальзывая по венам вместе с кровью. — Ну, подумаешь, разок не подготовилась, с кем не бывает-то. — Бурчит тихо и в последний раз лаком проходится по завитым волосам. — Но сейчас все будет просто ахуенно. Настолько, что все просто офигеют. Ты за? — За что? — непонимание отражается на лице зеленоглазой, но возразить уже времени нет. Татуированная рука хватает старшую за запястье и тащит из гримерки прямо в омут громкой музыки и сборище пьяных людей. Лиза хмурится от резкой смены атмосферы, стараясь привыкнуть. Музыка ударяет по барабанным перепонкам, совершенно не жалея девушку, пока Малышенко тянет ее к одному из шестов. По идее, время Андрющенко еще не началось, дабы заменить на месте коллегу, но подруга тянет ее в сторону своего шеста. Сама поднимается и ничего не понимающую брюнетку за собой тянет. Лиза упрямится, смотря на Виолетту с немым возмущением. Что она вообще задумала? — Давай, индиго, больше чаевых заработаем. — Говорит Вилка и вновь девушку за руку тянет на себя. Она знала, на что давить. Знала, что темноволосой в этом всем важны были лишь деньги. Тяжело вздохнув, Лиза поднимается вслед за Малышенко, чувствуя чужую руку на собственной талии. — Я буду рада лишить тебя девственности парного танца. Зеленые глаза закатываются с раздражением, но на губах все равно играет улыбка. Чужие руки скользят по телу старшей, пока сама Лиза ухватывается за холодный металл шеста. Некоторое время она старается поймать такт музыки и осознать, что нужно сделать, дабы поделить нормально один пилон и одно место с Виолеттой. Хотя, второй вопрос отпадает сразу, потому что младшая ведет сама. Тело двигается идеально пластично, пока чужой взгляд прожигает собственные глаза. Вилка подначивает ее, подталкивая чувствовать ее и двигаться за ощущениями. Техника танца у них совершенно разная. Если у младшей все выходит более пластично и элегантно, то со стороны зеленоглазой — резкие движения, перемешанные с дерзостью. Их в принципе тяжело представить вместе в одном танце, но сейчас это возможно увидеть вживую. Столь разные стили выглядели до ужаса завораживающе, сталкиваясь в парных движениях. Сама Андрющенко никогда не интересовалась парными танцами, но сейчас, двигаясь на интуиции, ощущала удовольствие от того, что она делает. Не обращала внимание на мужиков вокруг, что так похабно прожигали их взглядами, не слышала столь ужасную музыку. Видела и чувствовала лишь подругу, чьи руки скользили по ее телу, чувствовала спиной чужое тело, сама уводила руки назад и скользила по изящным изгибам коллеги. Можно было сравнить их со змеями, которые в гибких движениях сплетались вместе, создавая одно целое и настолько завораживающее, что взгляд было не отвести. Даже холод металла, к которому прикасалась девушка в очередных связках, изящно сплетаясь телами с Виолеттой, сейчас не ощущался, по сравнению с тем, какой горячей казалась кожа младшей. Тонкие руки умело ухватываются за шест, позволяя телу скользить в воздухе перед глазами публики, полными похоти. Гибкая спина выгибалась вокруг металла, пока сама Лиза лишь молилась за собственные ноги, что держали ее на весу вместе с напряженным телом. Она не понимает, в какой момент Вилка, которая двигалась несколько ниже на том же шесте, а одной рукой оглаживала ее щеку, втянула Лизу в терпкий поцелуй под громкий возглас публики. Губы Виолетты были со вкусом никотина и черничной жвачки. Слегка потрескавшиеся, с тонким слоем гигиенической помады, они сминали губы старшей в до жути страстном поцелуе. Неосознанно, но темноволосая подхватывает идею, скользя руками по чужому телу в такт едва слышимой музыки. — А они же в курсе, что премию им за это не дадут? — с сомнением произносит официантка, глядя на картину, развернувшуюся на основном шесте. Ангелина каждый раз смотрела на танцы Лизы и Виолетты с упоением сердца, но увидеть их вместе была точно не готова. — Давай чуть попозже им скажем, не будем же мы портить шоу. — Слегка охрипший, насмешливый голос Шумы доносится до слуха Новоселовой. Кира, не вступая в чужие перепалки и не реагируя на шутки, наблюдала за Индиго, буквально прожигая ее фигуру взглядом. В груди проедала все органы вина, разрывая мягкие ткани. Вина за то, что Лиза пришла к этой жизни не по своей воле. Пыталась находить хоть какие-то плюсы в столь нелюбимой работе, но того же яркого блеска в глазах, который присутствовал в момент их знакомства, не было. Он утонул вместе с той девочкой, что была под постоянной защитой. Карие глаза наблюдали за тем, как темноволосая переходит к собственному рабочему месту, меняясь с Михайловой, а улыбка вновь становится слишком натянутой, слишком кукольной. Лиза и сама становится лишь куклой на потеху публике.

***

Ключ противно скрипит в замочной скважине, позволяя старой, потертой двери открыться, дабы хозяйка квартиры переступила порог. В нос почти сразу же ударяет запах сырости и пыли. Тяжелый вздох слетает с губ, а сама Андрющенко устало кидает сумку прямо у порога, приваливаясь к стене. Хотелось биться головой о бетон, разбивать руки в кровь. Хотелось, чтобы все это закончилось. Больше всего ударяла по ушам тишина, заставляя Лизу в который раз осознавать обстоятельства, в которые она попала, словно в клетку. Старые кроссовки стягиваются с ног вместе с носками, и откидываются в сторону шкафа за курткой, которую девушка все же соизволила повесить на крючок. Кухня встречала девушку очередной мокрой полосой в углу помещения и едким запахом плесени. Тонкая рука резко открывает вырубленный холодильник, заранее зная, что там будет. Последние продукты испортились, позволяя поговорке «мышь повесилась» пронестись в голове. Многострадальные губы с незалеченными ранками в очередной раз прикусывают, пока Лиза безжалостно выкидывает пропавшие продукты. Даже молоко, и то испортилось. Нужно было платить за свет. Нужно было, но денег оставалось считанные копейки. Лиза ждет, когда оставленный на плите чайник закипит, а сама медленно шагает в комнату. Всегда страшно, всегда больно. Зеленые глаза смотрят на чужое тело, лежащее на кровати без какого-либо движения. Лизе даже казалось, что она за все это время, пока ее не было, не сдвинулась. Медленно подходит к чужой кровати, тонкими пальцами зарываясь в короткие светлые волосы с отросшими корнями. В груди неприятно ноет от осознания, что она ничего не может сделать. Лишь бесконечно смотреть на мучения родного человека, не в силах помочь. — Привет, бельчонок. Как ты себя чувствуешь, а? — девушка осторожно облокачивается на плечо младшей, заглядывая в чужое лицо. Молчит. Молчит, как и всегда. Это молчание медленно убивало Андрющенко, заставляя сдерживать крики. Она ненавидела эту жизнь. Ненавидела все, что было в ее ебаной жизни. — Не хочешь разговаривать? Я все понимаю, Юль, отдыхай. Тонкие руки посильнее укутывают тело девочки, пока губы оставляют невесомый поцелуй в висок. Она комнату покидает, пока из голубых глаз медленно текут две скупые слезы, перетекая по виску на подушку. Пальцы старшей до боли впиваются в деревянную кухонную тумбу, пока по щекам катится соленая горечь. Слезы отчаяния, что пытаются выпустить весь гнев, что скопился в столь худом теле. Мама говорила, что бог не даст человеку крест, что он не сможет его вынести. Лиза в это не верила. Казалось, что бог отвернулся от нее тогда, когда грязная земля покрывала гроб родителей, оставляя на руках Андрющенко младшую сестру. Не уберегла. Звонок в дверь дребезжит одновременно со свистом чайника на плите. Брюнетка спешит снять его с огня, но по неосторожности обжигается. Шипит и хмурится. Она знает, кто там за дверью. Знает и лишь сильнее ощущает, как ненависть растекается по телу. К себе, к гостю. Лишь к Юле нет ненависти. Она жертва обстоятельств. Кира приезжала через день. Каждый раз привозила продукты и смиренно ждала, что скажет Лиза. Индиго каждый раз ничего не говорила, но продукты принимала. Она не в том положении, чтобы вертеть носом. В кошельке дай бог заваляется две сотенные купюры, и даже этого не хватит, чтобы оплатить свет. Все ушло на квартплату. Ключ громко поворачивается, и брюнетка открывает дверь. Отходит, пропуская Медведеву. Уже знает, что это она. Знает, что вновь увидит два полных пакета из продуктового. Это все как день сурка, который совершенно не прекращался. Взгляд карих глаз в очередной раз падает в сторону основной комнаты, и в очередной раз Андрющенко захлопывает перед ней дверь. Кира понимает, что она это заслужила. Заслужила в стократном объеме, и не ей было возражать против злости девушки. Блондинка лишь проносит пакеты на кухню, выгружая их на стол. Слишком тихо. Чайник, что недавно свистел, сейчас мирно стоял на другой конфорке. Пару мгновений нужно на то, чтобы понять, что холодильник тоже не издает звуков. Карие глаза оглядывают темноволосую, что облокачивалась на кухонную тумбу, смотря совершенно безэмоционально. Татуированные пальцы тянутся к выключателю, проверяя догадку. Свет не горел вообще. — За неуплату? — спрашивает неуверенно, ожидая ответ, но кивка от темноволосой ей хватает. — Я могу заплатить. — Заплати. — Буквально отрезает. Разворачивается, две чашки достает с оставшимися пакетиками чая. Это все, что она сейчас могла предложить Кире. Отдаленно Лиза понимала, что поступает неправильно. Что блондинка многое для них делает, помогает, как может. Но этого будто бы недостаточно. Эти продукты, плата за свет и за лекарства. Они не помогут ей поставить Юлю на ноги. Не помогут той вылезти из страшного кошмара, что ее преследует. — Могу я… — спрашивает. Спрашивает один и тот же вопрос из раза в раз, зная ответ. — Нет. — У самой глаза закрываются в попытках успокоиться. Сдержать гнев, что вновь раздирал внутренние органы, разрывая на мельчайшие кусочки. В голове лишь одна мысль крутилась. Нельзя подпускать ее к Юле. Красивая история о первой любви, когда все мысли младшей сестренки были лишь об идеальном партнере, которая бегала за ней, дарила подарки и приглашала на свидания. Настолько мило, аж до тошноты. Вот только прекрасный партнер со временем превратился в змея искусителя, подсаживая глупую девочку на тяжелые наркотики и показывая ей «настоящую жизнь». Пиком этих прекрасных отношений стала клиническая смерть. Долгое восстановление, долги, а после тяжелая депрессия длительностью в несколько месяцев. Лиза и вправду пыталась. Пыталась их тянуть на себе, оплачивать лечение, закрывать долги. Пыталась, но она действительно не знала, сколько ей нужно работать, чтобы их прокормить. Только благодаря поддержке Киры, что была ведома своей виной, они могли питаться и хоть как-то жить. На нечто большее не хватало никаких средств и сил. — Ты же знаешь, что я слезла. — Проговаривает все так же тихо, будто бы боясь спугнуть. Карие глаза проходятся взглядом по напряженной спине старшей, прежде чем блондинка подходит ближе, касаясь чужой талии. Почти сразу же получает по рукам и делает шаг назад. — Не трогай меня в этом доме. Юля не должна этого увидеть. — Шипит грубо Андрющенко и разворачивается, подходя к столу. Осматривает продукты, тяжело вздыхая. — Забери все, что может испортиться. Даже если сегодня оплатишь, включат не раньше, чем послезавтра. — Я могу привезти тогда послезавтра. — вздыхает тяжело и борется с желанием вновь дотронуться. Взглядом проедает, зная, что она чувствует это. Это их личный обряд уже на протяжении нескольких месяцев. Кира смотрит, а Лиза делает вид, что не замечает. — Это все? — взгляд зеленых глаз устало поднимается на блондинку в ожидании, когда она закончит. Тонкие руки перекладывают продукты из пакета в пакет в зависимости от их температуры хранения. Ставит горячую чашку чая на стол, отодвигая стул. Намекает всегда без слов. — Мне тебя ждать сегодня? — спрашивает, закусывая губу вместе с шариком от пирсинга. — Сегодня нет. Возможно, завтра. — Общение с Лизой всегда было жутко сухое. До ебучей невозможности. Кира понимала, что виновата, но не до такой же степени. Огрызаться и кусаться, а после приезжать к ней на квартиру. Она вообще сама знала, чего хотела? Кира сомневалась. Единственное, чего хотела темноволосая, это того, чтобы все скорее закончилось. Чтобы ее жизнь закончилась. Иногда, ночью, когда слезы не прекращали увлажнять щеки, она задумывалась о смерти. Задумывалась, но вспоминала про Юлю, лежащую на соседней постели. Она не проживет без нее, закончит следом. Такой жизни для младшей она совсем не хотела. Чужие крики, обладательница которых пыталась тщетно заглушить звуки, ударили по ушам Андрющенко. Боже, только не опять. — Не смей подходить даже к комнате, слышишь? — строго проговаривает, глядя на блондинку, и спешит в соседнюю комнату. Судороги. Они преследовали Юлю постоянно, ударяя жуткой, режущей болью по ногам. Лиза не знала точно, как ей помочь, но понимала, что обязана быть рядом постоянно. Подлетая к чужой постели, она старалась отнять у блондинки подушку. Пусть кричит. Кричит во весь голос, не глуша это. Притягивает тело к себе, обнимая крепко. Это было ее личным адом, который преследовал из раза в раз. Младшей казалось, что еще чуть-чуть, и ноги просто прорежут. Вытащат кости прямо через мясо, разрывая мышцы и связки. Она хваталась за футболку брюнетки, буквально срывая голос от криков. Ужасно больно. — Скоро пройдет, родная. Нужно чуть-чуть потерпеть, слышишь? — тихо, совсем ласково шепчет прямо на ухо, поглаживая по спине. Карие глаза смотрят на эту картину, пока вина вновь накатывает темной, всепоглощающей волной, пожирающей все на своем пути. Она ловит на себе заплаканный взгляд голубых глаз и понимает, что она виновата в этих слезах. Виновата в том, что Юля страдает. Смотреть уже нет сил, заставляя бежать от проблемы. Бежать от девочки, что медленно умирала из-за того, что Кира хотела поиграть. Хотела привлечь внимание Лизы. Входная дверь хлопает, заставляя Андрющенко понять, что она нарушила наказ. Она увидела все то, что так долго скрывалось за пошарпанной дверью комнаты. — Все будет хорошо, бельчонок.

***

Короткие ногти вонзаются в молочную кожу, буквально желая содрать мягкие ткани с мышц. Разорвать, оставляя лишь кости, что даже собакам не скормишь. Хотела сделать так, чтобы от нее ничего не осталось. Горячая вода сродни кипятку, обжигает плечи, буквально разъедая. Лиза ненавидит себя. Ненавидит свое тело, что стало лишь красивой оберткой в этой неоновой похоти. Ненавидит татуированные руки блондинки, что каждый раз являются спасением. Ненавидит свою жизнь, где, чтобы выжить, нужно убить в себе человека. Слезы катятся по впалым щекам, стараясь хоть как-то выпустить всю ту агрессию на мир, что в ней присутствует. Эту ненависть, что засела в грудной клетке в виде кислотного яда. Она отравляет все внутренние органы, разъедая ребра и солнечное сплетение. Дышать будто бы невозможно, оставляя темноволосую давиться собственными приступами. Горячая вода в какой-то момент заменяется ледяной, оставляя брюнетку мерзнуть под холодным душем. И без того холодный кафель, который в каких-то местах уже был разбит, теперь еще больше холодил ноги, заставляя девушку дрожать. Горячую воду тоже отключили.

***

Ярко выраженный запах железа и металлический привкус во рту. Зеленые глаза смотрят на собственное отражение. Наблюдают за тем, как струйка крови медленно течет от носа на подбородок. Какая же ты жалкая, Лиза. Ладонь утирает кровь, размазывая ее по лицу. Необходимо подготовиться к смене, которая начнется буквально через несколько минут. Нервный смех слетает с губ, а сама девушка буквально хочет разреветься. Холодная вода течет из крана, пока ладони стараются набрать хоть немного спасительной влаги. Утирает лицо, стараясь смыть с кожи красные разводы. Она до жути устала. — Ты же понимаешь, что если бы брала приваты, то получала бы больше? — Кристина спрашивает неуверенно, будто бы боясь ее задеть. — Если бы я брала приваты, то уже давно повесилась бы в собственной квартире. — Усталый и нервный смех слетает с губ, пока зеленые глаза покрываются пеленой слез. Один и тот же холодный металл пилона, и все те же похабные взгляды. Напряженное тело и привычные связки. Она их не меняет никогда на сменах. Нет интереса. Другое же дело дома. Изучивает новые движения, репетирует. Эти движения может видеть лишь прожигающий взгляд карих глаз блондинки. Она хоть как-то поддерживала ее. Не считала мясом. Свет неона падает на открытое тело, покрывая молочную кожу яркими переливами оттенков. Тело изгибается в притягивающих движениях, пока мозг старается абстрагироваться. Она уже давно не обращает внимание на чужие взгляды. На все, кроме одного взгляда из-за барной стойки. Кира всегда смотрит.

***

Тонкие пальцы жмут на дверной звонок, дожидаясь ответа хозяйки. Тонкое тело, облаченное в старую потрепанную куртку, слегка дрожит. Зеленые глаза смотрят в пол, пока внутренняя сторона щеки вновь попадает в плен зубов. Дверь открывается, заставляя Лизу в который раз подавлять в себе зависть. Новая квартира с шикарным ремонтом. Иногда темноволосая даже задумывалась о том, как у такого человека, как Кира, была такая удивительная квартира. Иногда зеленоглазой казалось, что она попадала в эпоху ренессанса, осматривая золотисто-белые оттенки с живописью на потолках. Старые кеды скидываются с ног, а потрепанная куртка вешается на крючок белоснежного шкафа. Она никогда не смотрит на Медведеву, будучи в ее квартире. Лишь в пол и по сторонам, стараясь избегать взгляда. Почти по-хозяйски проходит дальше, ступая босыми ногами по прохладной плитке. Она знает, что карие глаза вновь осматривают ее тело, но не с той похотью, что мужики в клубе. Скорее, заходясь в эстетичном удовольствии. Худое тело, одетое лишь в топ с облегающими спортивками, говорит блондинке о том, что брюнетка не заезжала домой. — А Юля? — тихо-тихо спрашивает, боясь в очередной раз вызвать чужое раздражение. — Врач выписал новые таблетки, она в основном спит. Впрочем, как всегда. — Произносит, будто бы речь не об ее сестре. Не о той девочке, которой Кира испортила жизнь. Татуированные руки осторожно укладываются на чужую талию, вызывая тяжелый вздох со стороны Андрющенко. Она сама просит. Сама каждый раз приезжает, лишь бы забыть. Все забыть. Медведева медленно ее разворачивает к себе лицом, но видит лишь отвернутую голову и взгляд зеленых глаз, устремленный в пол. — Лиза, посмотри на меня, прошу… — тихо шепчет, но ответа не получает. Понимает, что спрашивать одно и то же каждый раз глупо, но она все еще надеется. — Могу я поце… — Нет. — Холодный ответ звучит с ее губ, заставляя блондинку вновь поджать губы. Ей казалось, что она никогда ее не простит. Пальцы сжимаются на чужой талии, притягивая брюнетку ближе. Тело Лизы ей казалось хрустальным. Не так сожмешь — и оно рассыплется прямо в руках. Такая хрупкая, но такая сильная девочка. Губы с холодным шариком пирсинга касаются чужой шеи, покрывая ту поцелуями-бабочками. Она старалась быть нежной. Знала, что темноволосая желала грубо, но с такой, как Лиза, нельзя быть грубой. Нужно лишь холить и лелеять. Зеленые глаза зажмуриваются, пока их хозяйка лишь надеется на что-то лучшее. Тонкие руки укладываются на чужие плечи, пока Кира тянется татуированными пальцами к краям чужого топа, спеша обнажить верхнюю часть тела. Поднимает чужое тело на собственные руки, направляясь в сторону импровизированной спальни. Темноволосой нравилась спальное место младшей. Лишь один матрас, застеленный удобным бельем, отчего даже в этом чувствовалась своя эстетика. Даже во время секса она не смотрела на нее. Отводила взгляд или вовсе закрывала глаза. Знала, что она злится от этого, но лишь сильнее заводится. Потому что Лиза не такая, как другие. Лиза гордая. Поцелуи, впрочем как и руки, в который раз исследуют тонкое и худое тело, покрывая молочную кожу мурашками, которые отдавались лишь биологическим возбуждением и жгучей ненавистью в груди старшей. Кира была лишь болезненным спасением. Помогала забывать то, что происходило на работе, но сама желала ее точно так же, как и те мужики в клубе. Разница была только в том, что Медведева не противна брюнетке. Ненавистна, но не противна. Светловолосая упивалась своей свободой, она могла делать с телом Андрющенко то, что хотела. Скользила пальцами по выпирающим ребрам, постепенно подбираясь к небольшой груди, что каждый раз манила. Проходилась раздвоенным языком по молочной коже, спускаясь к ореолам возбужденных сосков. Девушка и вправду ей напоминала самое настоящее искусство. Она была слишком красива для той жизни, в которой находится. Руки стягивают с бедер ткань спортивок, оставляя старшую в одном лишь нижнем белье. Карие глаза каждый раз смотрели на ее тело так, будто бы в первый раз. Ладони раз за разом скользили по молочной коже осязая каждую частичку ее тела. Лиза никогда на нее не смотрела, но Кира смотрела на нее всегда. На ее эмоции, на реакцию от собственных касаний. Впитывала каждую, даже самую незначительную эмоцию, отражавшуюся на лице. Раздвоенный язык проходится по фарфоровой коже живота, постепенно спускаясь ниже. Темные глаза все так же наблюдают за чужим выражением лица, когда татуированные руки стягивают белье вверх по коже, пока оно и вовсе не слетает с чужих ног. Она смотрит, будто бы в какой-то момент готова все прервать, если увидит хоть каплю негатива. Не прервет. Лиза не позволит. Тонкие пальцы вплетаются в светлые волосы, стягивая резинку. Она любила волосы Киры. Оглаживает кожу головы, постепенно переходя на лицо. Ласково водит мягкими подушечками пальцев, зная, что младшая от такого таяла. Андрющенко слишком редко ее касалась, больше переживая эти встречи как вынужденную пытку. Но когда все же прикосновения были, то Медведева чувствовала в них искреннюю благодарность. Первый стон срывается с губ брюнетки, когда Кира скользит горячими поцелуями по внутренней стороне бедра. Когда грубые пальцы нежно прохаживаются по худым бедрам, уделяя особенное внимание тазобедренным косточкам, постепенно спускаясь ниже. Как бы Лиза не показывала своей отрешенности в этом действе, она всегда возбуждалась. Всегда позволяла тихим стонам срываться с губ, когда горячий раздвоенный язык проходился по внутренней стороне бедра, постепенно переходя на половые губы. Слышать чужие стоны, особенно ее стоны было самой настоящей платой за все это. На самом деле, Медведева знала, что за всей этой напускной сталью старшая была очень чувствительна. Что в эмоциях, что в касаниях. От того, как язык равномерно размазывал естественную смазку девушки, поднимаясь выше и касаясь клитора, Андрющенко всегда слегка выгибалась в спине, стараясь держаться. Всегда закусывала многострадальные губы и зажмуривала зеленые глаза, стараясь сдержать излишне громкие стоны, когда руки продолжали оглаживать бедра, а язык все внимание уделял чувствительной точке. За все эти встречи блондинка выучила чужие желания. Нельзя целоваться, нельзя себе излишне позволять проявлять нежность, нельзя оставлять метки и нельзя тянуть. Лиза не любила, когда с ней заигрывались. Поднимаясь от худых бедер выше, проходясь языком по ложбинке между груди и поднимаясь к самой шее, дабы оставить очередные поцелуи, она заменяет язык на пальцы. Слегка надавливая, активно массирует клитор, заставляя старшую все больше выгибаться в спине и стонать. Особенные стоны, те, что светловолосая хотела слышать больше всего, всегда оставались заглушенными в грудной клетке. В те моменты, когда дыхание становилось совсем тяжелым, а тело постепенно обмякало от касаний в чужих руках. Тогда, когда Лиза все же достигала оргазма, мысленно убивая себя своей же ненавистью.

***

Зеленые глаза по утрам всегда любовались на красочный потолок, исследуя нечто похожее на эпоху возрождения. Они обе смотрели на искусство, только если одна видела лишь картинки, то другая видела настоящее искусство, созданное из костей и крови. А также из боли. Глубокой боли, что таилась в прекрасном теле. — У меня есть подарок для тебя. — Хрипло произносит младшая и поднимается с матраса, подходя к светлому шкафу с кучей вещей. Взгляд усталых глаз все же переводится на фигуру Киры, пока та не видит. Осматривает чужое тело, что на самом деле было чертовски красивым. Медведева всегда ходила в безразмерной одежде, которая скрывала по-настоящему соблазнительные очертания фигуры. В какой-то мере Лиза даже рада была тому, что могла видеть бармена в нижнем белье почти постоянно. Собственное тело, укрытое лишь тонким одеялом, приподнимается, пока руки забирают коробку, которую передала ей Кира. Андрющенко смотрит с сомнением, но все же открывает крышку, на секунду задерживая дыхание. Стрипы. Ужасно красивые стрипы в расцветке тех картин, которыми всегда любовалась темноволосая в чужой квартире. Элегантные и до ужаса привлекательные для самой Елизаветы. — Виолетта сказала, что тебе иногда тяжело танцевать, так как твои уже достаточно старенькие, ну я и подумала… — взгляд зеленых глаз поднимается на блондинку, заставляя ту замолкнуть. Казалось, она впервые видела на лице Лизы нечто, что походило на улыбку.