Информатик

Твои синие глаза — чудеса! Умираю третий день, кто сказал — «так нельзя»?

      — И что, так и не поцелуешь меня? — Арс бьёт все рекорды по прилипчивости.       А ещё самоуверенности, потому что им обоим бесспорно пока что неловко друг с другом. Ведь границы ещё не изведаны, реакции не изучены, тела остаются неприкосновенными. И мысли не сходятся, только чувства. Но парень всё равно тараном берёт Шаста на слабо, растеряв всё смущение по дороге.       Антон позволяет себе залипнуть, начисто игнорируя вопрос.       Арсения лишь на половину можно считать хомосапиенсом, другая его часть по праву восходит к семейству кошачьих. Он ласково жмётся к боку Антона, едва не мурлыча, когда тот ненавязчивым движением перекидывает руку через его плечи, приобнимая и пятерней зарываясь в волосы на чужом затылке.       Вот вам и пьяный без вина. Шастун злится на себя за то, что не может противостоять этому чёрту с ангельской улыбкой, душит в себе позывы схватить его и смять в медвежьих объятиях, впившись в мягкие губы грубым поцелуем. У него не остаётся в запасе ни одной ядовитой шутки, все ресурсы уходят на осмысление.       Не бывает так, чтобы к человеку так тянуло. Антон знает, что полностью в его власти, но старается этого не показывать, чтобы у пацана не сорвало башню. Интересно, у него вообще были хоть раз серьёзные отношения?       Его мысли возвращались к нему почти каждый день с момента их первой встречи. Шастун ругал сам себя за то, что залип на человеке, которого толком не знает, втюхался в него, как сопливый мальчишка. Ему нравилось наблюдать его смущение и слышать неожиданные фразы, нравилось понимать, что они поймали одну волну, ведь такое бывает крайне редко. Но больше всего нравилось чувствовать, что он сильнее и что Арс тоже это ощущает, тянется к нему и смотрит с цепкостью, с огнём в глазах, готовый в любой момент подстроиться под него. Но когда тот прогулял пары, а потом как ни в чём не бывало заявился к нему спустя две недели, Антон разозлился. Сначала сам не понял почему. Просто взорвался, выгнав его и тут же пожалев об этом. А потом додумался: он ведь обиделся. Он хотел, чтобы Арсений сдержал обещание, хотел видеть его, ждал, а тот в этот момент разбирался сам с собой, не оправдав чужих надежд. Затем обида потихоньку переросла в злость, — он же не хотел привязываться к пацану, — так что начал яростно отрицать его влияние на себя.       И в итоге проебался.       Антону легко нападать на практически беззащитных студентов, заплетать из их нервных окончаний косички и посмеиваться с результата. Но когда его самого ловят на крючок и ставят в безвыходное положение, он становится ничем не отличимым от своих жертв.       Чай медленно, но верно остывает, оставаясь забытым на столе. Антон бросает взгляд на пар, поднимающийся из кружек. Арсений не виноват в том, что они сейчас сидят у него в квартире и, как пятиклашки, неуверенно тянутся друг к другу. Будто боятся, что какой-нибудь взрослый застанет их за чем-то смущающим и заругает. Но вся соль в том, что это они здесь — взрослые, которые могут заниматься всем, чем посчитают нужным.       Он хоть и взрослый, а всё равно боится придавать своей увлечённости слишком большое значение. Но бесконечно бояться — невозможно.       Шастун поддаётся порыву и настойчиво давит ему на затылок, притягивает к себе и впивается в губы поцелуем. У Арса успевает вырваться только непонятный вздох, — то ли от облегчения, то ли удивления, то ли это была радость от того, что он наконец дорвался.       Ведь нет ничего плохого в том, что они заинтересовались друг другом. Даже немного комично прокручивать в голове моменты того, как неловко и бездумно они делали шажок за шажком, чтобы в итоге встретиться на этом диване. Антон понимает, что нет смысла искать то самое правильное решение, ибо у этой задачи его просто нет. Нет смысла оттягивать неизбежное, а Арсений — выглядит как нечто, от чего будет тяжеловато убежать, особенно Антону, у которого лёгкие курильщика и из занятий спортом — внезапный бег от уличного мусорного бачка, потому что оттуда выпрыгнула крыса.       Шастун толкает его назад, и Арс плавно съезжает вниз, ложась на спину. Он весь мелко подрагивает, но вряд ли от страха. Наоборот, становится ясно, что парня закоротило от близости, о которой он слишком долго и отчаянно мечтал. Ох уж этот молодняк — быстро возбуждаются и быстро гаснут.       — Слушай, а я могу рассчитывать на зачёт автоматом? — Арс нежно прищуривается и кладёт руку на затылок мужчины, смотря прямо ему в глаза. От этого взгляда хочется взвыть, — он такой открытый, доверчивый и трогательный, а улыбка, его сопровождающая, такая искренняя, что Антон теряется, вызывая у парня смешок. — Ты прямо как рассеянный с улицы Бассейной.       Антон щиплет его за бок, улыбаясь на это глупое сравнение, но не возражая ему. Потому что это чёртова правда — он сам на себя не похож, летает где-то вокруг да около и коммуникацию строить никак не может. Он утыкается лицом в плечо Попова и замирает, глубоко вдыхая его запах, пока тот просто гладит его по волосам. И ещё понимает, что Арсений, наверное, ожидал, что от него будет исходить больше инициативы, ожидал напора, горящих глаз и горячий шёпот в ухо, а получил — два метра неловкости и нерешительности.       И такое в жизни бывает.       — Арс, — тихо тянет он, поднимая голову и сразу же натыкаясь на взгляд внимательных глаз. Тот вопросительно мычит и не то чтобы выглядит недовольным, скорее — сомневающимся. — Арс.       Ему толком нечего сказать. Слова теряют смысл и ценность за считанные секунды. Арсений не спрашивает. Он чувствует на подсознательном, очень далеком уровне, что Антону почему-то не по себе. Он гладит подушечкой большого пальца сеточку морщин в уголке его правого глаза, затаив дыхание.       — Мне тридцать пять, Арс, — Антон — этот дерзкий и взбалмошный Антон, который игнорирует правила университета и курит прямо рядом с табличкой о запрете курения, в этот момент сводит брови домиком и выглядит как щенок, который просит не выкидывать его на улицу за то, что нассал в хозяйские тапки. Антон, который только что выглядел так, будто всё решил для себя, и решил-то — в пользу Арса, вдруг сдаёт назад. Парень приоткрывает рот. Но не от удивления, — он давно прочекал биографию Шастуна и знал, сколько ему лет, — а от непонимания, что сказать. Он видит, что для мужчины это своего рода слабость, проблема, причём достаточно весомая, чтобы начать изводить себя.       — А мне двадцать, — Шастун опускает было глаза, поджимая обветренные губы, но Попов продолжает говорить, обращая его внимание на себя, а не на навязчивые мысли. — У тебя зелёные глаза, а у меня голубые. У тебя светлые волосы, а у меня тёмные. Это просто то, кто мы есть, мы не сможем это изменить. Мы разные, но это не значит, что нам нельзя… быть вместе.       Он сам смущается своих слов, еле заметно краснеет, чувствуя, как сердце начинает бешено биться в груди. Шастун молчит. Он обдумывает его точку зрения.       Они действительно ничего не могут сделать со своей физиологией. Они такие, какие они есть. Невозможно изменить дату рождения или переписать прошлое. И если их обоих всё друг в друге устраивает, имеет ли значение то, что ему на пятнадцать лет больше? Ну конечно имеет. Эта разница может не бросаться в глаза сейчас, но вот что будет потом? Между ними пропасть. Пока не бездонная, но с каждым днём она будет увеличиваться. Антон будет ревновать к его молодости.       Внутри всё переворачивается. Антон меняется в лице.       Его влечение скулит побитой псиной и забивается в тёмный угол, а на передний план выходит разумность, которая начинает диктовать свои правила.       — Нам всё же нельзя, — на лице Антона — маска серьёзности, и угадать, что именно он за ней прячет, Арсений не может. Он обнимает мужчину за плечи крепче, показывая, что не даст ему отстраниться, и смотрит совсем отчаянно, стараясь не пропускать обжигающее осуждение, которое хочет вырваться наружу криком. Парень настолько на эмоциях сейчас, что может взорваться в любую секунду из-за любой мелочи. Ему страшно не хочется терять то, что он только обрёл. Шастун это видит. У него самого под кожей кипит кровь, а тело готово к рывку — вот только от Арсения или к нему навстречу, он и сам толком не знает.       — Ты не готов, — констатирует Попов севшим голосом.       Антон вздрагивает от этой трезвой уверенности. Он считывает разочарование на чужом лице, замечает, как стекленеют голубые глаза и поджимаются тонкие губы.       Арсений проводит рукой по его волосам, спускаясь на шею и следом — на спину. Он не давит, скорее пытается успокоить и себя, и Шастуна. Тот совсем как-то сникает и безмолвно ждёт, что будет дальше.       — Я всё прекрасно понимаю, — он оставляет короткий осторожный поцелуй на чужих губах и отталкивает мужчину от себя, выбираясь из-под него и сразу вставая на ноги. — Спасибо за чай.       — Арсений, стой, — Антон подрывается с места и идёт за парнем, уже вылетевшим в прихожую. Тот натягивает на ноги кроссовки и только тогда оборачивается. На его лице — застывшая улыбка, которая отпугивает Шастуна, хотевшего плюнуть на всё и остановить его, заключив в объятия.       — Это ты стой, — и прочерчивает своими словами между ними невидимую линию.       Антон застывает и даже не сразу подходит запереть дверь, когда та закрывается после ухода Арсения.       Вот и попили чаю.

***

      Арсений расценивает свой уход от Шастуна скорее как точку с запятой, чем просто — точку. Потому что как бы сильно ему ни хотелось топать ножками от обиды и высказать мужчине, что тот и не мужчина вовсе, если имеет загоны по поводу возраста, не может решить для себя, чего на самом деле хочет, и играет с его чувствами, — он не может отказаться от него с концами.       Да, Антон оказался не Аполлоном, готовым вытрахать из него душу и взять под своё крыло. Он не проявил героической готовности пуститься во все тяжкие и потянуть за собой Арса. Ведь мало того, что они преподаватель и студент с пятнадцатилетней разницей в возрасте, так ещё не стоит забывать, что вокруг — матушка Россия, в которой за гейство сажают на воображаемый кол осуждения и ненависти.       Если в начале Арсу казалось сложным просто признаться Антону в своей симпатии, то теперь он по-настоящему осознал, что на самом деле сложно.       Сложно — переступить через себя и помочь кому-то близкому последовать своему примеру, чтобы не завязнуть в говне из стереотипов и мнений чужих людей. Как бы мы ни пытались выбирать для себя «нормальную» жизнь, не получится всегда быть правильным и удобным для общества, которое только и ищет причину обвинить кого-нибудь в очередной глупости.       Он решил оставить Антона в покое. Раз тот сам не знал, как правильнее поступить, он избавил его от наличия самого выбора. Вполне возможно, это было поспешное решение, подкреплённое обидой и возмущённостью. Но кто станет его осуждать? Ему двадцать, он молод и бросаться из крайности в крайность — его конёк. В конце концов, он не оставил мыслей подкатить к Антону попозже. Может, сейчас планеты как-нибудь неблагоприятно влияют, вот у них не получилось ничего путного. Или они просто — два идиота, которым нужно время всё хорошенько обдумать.       Арс вызванивает Матвиенко, кратко излагает, что случилось, и приглашает его в бар. Ну а что? Не пропадать же хорошему вечеру.