Червоточина

Голубые пряди извивались с белого одеяла по черной земле, единственное цветное, что здесь было. То и дело глядя на них, Экко собирался так осторожно, словно эти волосы были живым спящим существом. Зачем Паудер их отрезала? Куда она ушла, почему? Но толком занервничать и предположить что-нибудь жуткое не получалось, нервное и жуткое в нем как будто еще не проснулись. Экко огляделся — никаких рисунков или еще чего-то подобного не появилось, бомбы так и остались лежать, где она раскопала их, и отброшенный в заросли пистолет тоже. Он бродил по культиватору, пока не услышал далекий бой часов на Голодухе. Сколько вообще прошло времени, сколько он уже здесь? Его наверняка ведь ждали, нужно было уходить, но Экко упрямо хватался за любой повод задержаться. Посмотрел на центрифугу, сделал сам перед собой вид, что размышляет про руны. Снял с плеча длинный синий волос, улыбнулся шуточке, которую ему все равно бы никто не сказал. Потом вышел из культиватора и отправился проведать Рен. Бледная, явно почти не спавшая Роя встретила его с нескрываемым страхом. — Ей стало хуже. Я думала, она просто надышалась всякой дряни, легкие сами очистятся, а кашель — это от раздражения, но не с такой температурой!.. С прошлой их встречи Рен как будто стала меньше, даже ее волосы были не такие яркие рядом с болезненно горящими щеками. Но она ему улыбнулась. Знакомо голубоватыми губами. Несмотря на все только что услышанное от Рои, Экко чуть не засмеялся от облегчения, потом опомнился, спросил: — Она тебя навестила? Роя стояла в дверях комнаты, в пределах слышимости, и Рен то и дело бросала на нее настороженные взгляды. Пришлось попросить ее уйти, и тогда девочка выпалила радостное признание очевидного: — Она принесла мне конфеты! Все-таки Паудер его послушала, не бросила Рен. Может, вот поэтому она сбежала? Торопилась сюда и… Она в порядке? Она была грустной, или радовалась, или… — Вы с ней поговорили? — спросил Экко вместо всей этой дерганой и запутанной ерунды. Рен помотала головой. — Я тогда спала, — сказала она, и голос у нее был пугающе хриплый от кашля. — Она так делала в том приюте. Приносила мне сладости, и кролика, и пряталась. Я думала, она призрак, добрый... Может, она обиделась, что я тогда убежала? Поэтому больше со мной не говорит? На похудевшем белом лице у нее живыми остались одни глаза, как будто в них собрались все силы из больного тела. И что он мог ей сказать? “Я не знаю, что и почему она делает”? — Ты же спала, она просто не стала тебя будить, — как смог уверенно сказал ей Экко. Из-под подушки у Рен посверкивали серебряные конфетные фантики, и он улыбнулся и добавил: — Не ешь все сразу, а то зубы тоже синие станут. Рен кашлянула и хихикнула, и Экко отошел, отвел Рою в сторону. — Думаешь, это всё, у нее серые легкие? — тихо спросил он. — Мох и компрессы не помогают, нужно что-то сильнее, — сказала Роя. — У нас нет таких лекарств!.. Лекарства есть наверху. Рен провела на улицах без маски не так уж долго, наверняка что бы у нее в легких ни порушилось, это еще можно исправить. — Я знаю одну из верхних, может, она достанет лекарства, — сказал Экко. — Или она может забрать Рен с собой, устроит ее куда-нибудь наверху, в больницу или приют. Ей вроде можно верить. Роя кивнула, обессилено привалилась спиной к стене. Она, похоже, который день толком не спала. Может быть, заметила Паудер, когда та принесла Рен конфеты. — А ты… — но Экко заткнул этот эгоистичный вопрос на полуслове и вместо того сказал: — Спасибо, что смотришь за ней. Попрощавшись, он отправился в убежище. Если Кейтлин еще там, то, может, они успеют раздобыть для Рен что-то толковее пещерного мха и других рецептов заунских шахтеров. И даже синих леденцов. Улыбнувшись, Экко нырнул сквозь ветви дерева Поджигателей, глянул вниз. По лестнице вокруг ствола вовсю носились дети с раскрашенными лицами и мечами из палок — похоже, изображали охотников за сокровищами. Карта в руках у Лиссы была красивая, явно работа Аджуны. Тот стоял перед муралом, рассеянно глядя на лица, в который раз вспоминая то, что потом снова забудет, а рядом Зоря и Скар тренировались в чем-то непонятном: у нее завязаны глаза, а он зачем-то прижимает к ее руке нож. — Чувствуешь? Экко подошел к ним, со смешком подняв брови: — Что у вас за игрища? Зоря дернулась и сдвинула повязку с глаз. — Жанна! Мы уже думали, тебя подстрелили!.. — А сколько меня не было? — смущенно спросил Экко, готовый обнаружить, что тут прошел месяц, но оказалось, его не было день. — Пытаемся научить меня отличать боль от неболи, — пояснила Зоря, снова закрывая глаза. — Вдруг получится как-нибудь все исправить. Скар кивком указал Экко в сторону: — Пилтошка тебя дожидается. Кейтлин сидела в стороне от остальных и смотрела на мурал, туда, где из-под слоя светлой краски упрямо розовели волосы Вай. Экко подошел к ней. — Как рука? Она провела пальцами по забинтованному предплечью почти что с трепетом, даже с радостью. Как ребенок: вау, у меня есть боевая рана, я герой! Кейтлин поймала его насмешливый взгляд и сказала обезоруживающе честно: — Я… Это как будто справедливо: что мне тоже досталось. Что у меня тоже есть шрамы, потому что я что-то делала, а не просто оказалась не в том месте. — Что дальше собираешься делать? Раз рука в норме. — Вернусь наверх. Профессор Хеймердингер хочет помочь мне, поговорить с Советом, если Джейс… Если мой друг согласится с ним встретиться. — Тут она отвернулась от мурала, посмотрела Экко в глаза. — Но если не выйдет… Экко, я должна ее найти. Должна хотя бы попытаться прекратить все это. Она сестра Вай, и ты ее тоже знаешь, я понимаю! Но она чудовище. “Я не хотела…”. Кейтлин не сводила с него взгляд. — Ты просил меня убить того зверя, — сказала она почти мягко. — Чем они отличаются? — Зверя ты не убила, — пробормотал Экко. — Ты думала, что это человек. Она глубоко вздохнула, явно готовая что-то доказывать с этим своим наивно праведным напором, и он опередил ее: — Нужна твоя помощь. Он рассказал Кейтлин про Рен, про все симптомы и то, чем Роя пыталась помочь ей, и в попытке придать вес своей просьбе добавил: — Это дочка вашего шерифа. Глаза Кейтлин расширились, и Экко перебил: — Не спрашивай, не знаю, откуда она тут взялась. Кейтлин выпрямилась, серьезно кивнула. — Я все сделаю. Пойду сейчас же, успею вернуться до вечера. Экко и увязавшийся следом Шоми проводили ее через сплетение подземных труб к выходу на мост. — Запомнила повороты? — скрепя сердце спросил Экко, хотя сам не знал, почему так упорно хочет ей не доверять. — Отсюда направо, потом пять раз налево, направо и направо, — бойко оттарабанил Шоми. — Спасибо, — серьезно сказала Кейтлин. — Запомню. — Когда вернешься, постучишь вот так. — Экко отбил по стенке трубы условный сигнал, и Кейтлин кивнула, повторила. На этом они разошлись. Шоми то и дело оборачивался, и в конце концов Экко с улыбкой толкнул его локтем под ребра: — Она же из мундиров! — Ни фига, она сама сказала, что ушла! И она же нам помогает теперь. — Тебе не обломится, она вроде как с Вай. Шоми выругался так жалобно, что Экко рассмеялся. Перешучиваясь, они добрались до убежища, и Экко отправился к профессору Хеймердингеру, описал ему центрифугу и то, что узнал от Паудер. — Похоже, руны должны быть в движении, чтобы работать, — подытожил он. Профессор с интересом придвинул к себе наскоро намалеванный Экко рисунок, взглянул поверх него на Z-драйв. — Любопытно! Если мы впишем в малый диаметр два уровня вращения, с цифрами на одном ободе и рунами вот здесь и здесь… — Грифель бодро заметался по бумаге, изображая задумку профессора со столетне-опытной безупречностью без циркуля и линейки. — Думаю, можно попробовать! Они взялись за работу, но мысли Экко были на другом конце света от центрифуг и хекстека. Есть надежда, что Кейтлин и правда поможет, что с Рен все обойдется, и может даже профессор вправит Совету мозги и они о чем-нибудь договорятся, и его затопила чуть не химическая легкость, как бывает, когда пропадает уже въевшаяся в тело, привычная боль. Ему не с кем было бы говорить про Паудер в любом случае, и уж профессор подходил для этого меньше всех, но Экко не удержался и выпалил: — Вы видели Таргон, сэр? — Мне доводилось бывать в тех краях, хотя я, разумеется, не совершал восхождение. Это великолепное зрелище! — И там правда летает песок? Хеймердингер оживился. — О, это исключительный природный феномен! Я полагаю, гравитация… Может, если все успокоится и верхние оставят их в покое, они смогли бы тоже посмотреть на те горы. И на лилии, и острова с сокровищами. За открытой на террасу дверью виднелись зеленые точки поджигателей в густом сумраке веток, снизу долетал чей-то смех и визг радостного ужаса из игры, а не по правде: видимо, кладоискатели натолкнулись на привидение. Если все успокоится, он мог бы привести Паудер сюда, показать ей все это, это место и этих людей. А потом пусть бы все люди отсюда куда-нибудь делись хоть на день и он с Паудер не отлипали бы друг от друга, пока хватит сил, а потом просто сидели вот здесь и смотрели на свое личное небо над ветвями, и ее холодные пальцы согревались бы об него, как тогда. — … поразительные аэродинамические свойства, это открытие могло бы перевернуть наш взгляд на устройство дирижаблей! Очнувшись, Экко сосредоточился на профессоре, но пропустил слишком…все, чтобы вразумительно ответить. — Точно, — сказал он наугад, и Хеймердингер усмехнулся. — Когда у присутствующих на лекции такой отсутствующий вид, лаборатория обычно взлетает на воздух, — добродушно погрозив Экко пальцем, сказал он. — Поэтому вынужден призвать тебя отвлечься от романтических фантазий и сосредоточиться на деле. Экко улыбнулся с каким-то глупым смущенным удовольствием. — Простите. Они закончили два скользящих друг относительно друга цилиндра, осторожно вырезали на жестяных стенках руны и цифры. Профессор с азартной тревогой выпрямился на стуле. — Ну что же, давай проверим, поможет ли вращение! Глубоко вздохнув, Экко запустил Z-драйв. Внезапная вспышка зелени полыхнула так ярко, что он заслонил глаза рукой, попятился сквозь шарахнувший в лицо бешеный ветер, налетел спиной на стену, а потом вдруг оказался все равно сидящим на стуле, с драйвом на коленях, как будто совершенно ничего не произошло. — На сколько я переместился? — растерянно спросил он, хотя профессор, конечно, ничего не видел и не мог ему ответить. Вокруг все осталось таким же, как до перемещения, расчеты на столе были законченными, ни одна из поставленных по секундомеру проверочных отметок не пропала. Экко растерянно посмотрел на Z-драйв, попробовал еще раз. Комната исчезла в той же непривычно яркой вспышке — и снова ничего не поменялось. — Похоже, оно совсем не работает!.. — мрачно сказал Экко. Они разобрали Z-драйв, убрали пластинки с рунами, с нехорошим предчувствием Экко попробовал запустить его снова — и снова ни на секунду не вернулся назад. Вращение все испортило? Или в самоцвете закончилась энергия? Но кристалл вовсе не выглядел ослабевшим: наоборот, он как будто светился ярче, более густым и зеленым светом, чем раньше. Профессор сдвинул брови, вглядываясь в эту сияющую глубину, когда на лестнице раздались быстрые шаги. — Нам в гавань надо, помнишь? — крикнул Ларк, сунув голову под закрывающую вход занавеску. — Скоро прилив. Паудер ведь тоже ходила в гавань, оттуда все эти истории про волшебный песок и про кракен-лилии. Экко вскочил на ноги, по привычке закинул Z-драйв за плечо, хотя толку от него, получается, сейчас никакого. Логичнее было бы оставить его профессору — может, тот бы разобрался, что у них пошло не так — но мысль о том, чтобы пойти куда-то без него, была дикой, все равно что двинуть в порт голяком. Как всегда, город был полон грохота и дыма, а на каждой улице внизу могло ждать невесть что, но никогда еще Экко не чувствовал такой отвратительной неуверенности, как сейчас. По привычке он летел последним, чтобы увидеть и исправить, если кого-то из ребят подстрелят или еще чего, и глаза еле решались моргать, метаясь от двух фигур впереди ко всем возможным и невидимым угрозам в смутном сером мареве внизу. Если что-то случится сейчас, то навсегда ведь, с ними, с ним самим, и от этого или из-за чего-то еще, но он никогда раньше не чувствовал так ярко и больно, что хочет жить. Это было страшно. Когда все трое благополучно спрыгнули на доски в порту, у Экко как будто кости тряслись где-то внутри от всего этого напряжения. Кораблей сегодня было еще меньше, чем в прошлый раз, но знакомая «Сирена» виднелась в глубине залива. Капитан протянула ему большой стеклянно брякающий сверток. — Как обычно, — сказала она и кивнула, взяв у Экко камнебомбы и порох для обмена. — В следующий раз придете? — спросил он притворно небрежно, как будто и без нее у него было с дюжину способов разжиться всем нужным. Капитан Фортуна улыбнулась и запрокинула голову, вдыхая тянущийся с берега остро-сернистый смог. — Как договорились, — сказала она. — Я держу слово. На обратном пути Экко всматривался вниз, ища солдат из верхних или химбароновскую шваль, недобитого зверя из Стоков и Паудер, в диком напряжении со своим непривычно единственным шансом остаться в живых и в такой же дикой надежде. Им не встретился никто. Когда внизу завиднелись знакомые контуры стоявших над убежищем заброшек, Экко отстал от Ларка и Кай и свернул в сторону. В культиватор. Может, Паудер сделала все, что хотела, и теперь-то вернулась? Но там было пусто, ни света, ни звука. Внутри ничего не изменилось: все так же разбросанные по земле одеяла, все так же по ним тянется отрезанная голубая прядь. Оружие тоже не тронуто. — Паудер? Сейчас, когда Экко ее не видел, в пустой холодной стекляшке это имя прозвучало странно и чуждо. Взгляд поневоле снова остановился на отрезанных прядях. Он сказал, у нее красивые волосы. Что она, оставила ему локон на память, вот так лихо?.. Экко до стыдного долго тешился этой глупой версией, но конечно же все было не так. Почему она сбежала, куда исчезла? На первый вопрос он не знал ответа, а вот на второй страшно вероятный ответ встречал его на каждом углу: потому что война, потому что ее ищут верхние, и нижним тоже не за что ее любить. Ну почему она пропала? По какому угодно другому почему! Ждать здесь вечно Экко не мог, нужно было возвращаться, разобраться с поломанным Z-драйвом, отнести то, что забрал у Фортуны. Он еще раз оглядел культиватор, вхолостую дернулся туда-сюда: что-нибудь написать или оставить — но не придумал что. По дороге домой Экко пытался думать о деле. В последний раз Z-драйв сработал после того выстрела, спас ему жизнь. Может, на этом магия решила, что с него хватит? И теперь хоть руны, хоть вращение — не важно, он уже истратил то, что ему полагалось? Может, теперь драйв надо отдать кому-то другому? Хеймердингер выслушал это предположение с явным сомнением, но все же попробовал запустить механизм, и зеленая вспышка ударила его, словно током. — Ого!.. — Профессор пригладил встопорщившиеся усы. — Похоже, посторонним лучше не трогать! Экко в недоумении смотрел на Z-драйв. — Но что тогда не так? Я не ронял его, да и корпус у него прочный… Хеймердингер осторожно открыл драйв и заглянул внутрь, проверил подвижный подвес и надежно закрученные шестеренки. — Отлично сработано! Но почему пружины из разных металлов? Экко пожал плечами. — Из чего было, из того и собрал. — Но это весьма вдохновенное наитие! Полагаю, сочетание металлов разных характеристик могло бы взаимно компенсировать сжатие и расширение при внешнем воздействии, мы могли бы применить это в любых точных приборах, в часах, в навигации! Его способность с равным энтузиазмом увлекаться и магией, и какими-то пружинами, одновременно раздражала и была заразительно милой. — Сэр!.. Хеймердингер встряхнулся и сосредоточился на деле. — Прости! — Он снова посмотрел на Z-драйв. — Что ж, я не вижу механических повреждений. Повреждения. Экко вздрогнул, выпрямился на стуле. — Туда попала кровь. Моя , — пробормотал он, от волнения начав думать вслух. — Это могло что-то с ним сделать? Да нет, я же и нашел этот кристалл рядом с убитым, чуть ли не в луже крови! Или… В культиваторе в тот момент он стоял там же, где тем утром рисовал руны, эти рисунки так и остались на земле. Когда Паудер выстрелила в него, он упал на руны, кровь попала на них, не только на Z-драйв. Но ведь любой хекстек работает через руны, в ружье того мертвого миротворца они тоже были. Но драйв с самого начала работал только у него в руках, профессор даже думал, в нем самом какая-то магия. — Может, теперь ему нужна моя кровь?.. — ошалело предположил Экко. В глазах Хеймердингера мелькнул ужас, но он осторожно склонил голову. — Боюсь, есть только один способ узнать. Нашарив под чертежами на столе какой-то гвоздь, Экко кольнул себе палец и протянул руку к драйву, растерянно мазнул по железному боку, не зная, как должно выглядеть это жертвоприношение. Потом повернул рычаг. И ничего не случилось. Хеймердингер нервно выдохнул, улыбнулся с явным облегчением. — Подожди отчаиваться, возможно, стоит просто точнее хронометрировать. Он расставил на листе бумаги зарубки по одной на секунду, Экко снова коснулся драйва поцарапанными пальцами. И снова ничего. — А мог бы хоть вылечить, — буркнул Экко, сунув окровавленный палец в рот и напоследок раздраженно дернув драйв. Вспыхнуло зеленью, и он оказался сидящим с гвоздем в руке и совершенно целыми пальцами. Пометки на листе перед ним исчезли. Хеймердингер наблюдал за ним, все еще ожидая результатов, которые уже произошли. — Сработало! — выпалил Экко. — Я уколол палец, и… И сначала ничего не сработало. А потом с какой-то стати передумало и отмотало все назад, хотя он ведь… — Я просто сказал ему, куда мне надо вернуться!.. Экко описал профессору то, что и вслед за чем произошло, и радостно выпалил: — Никаких рун и калибровки не надо, выходит, драйв сам понял, сколько секунд надо отмотать! Я ведь тогда могу вернуться назад до войны, или до… — Нельзя рисковать так, — перебил профессор. — Даже переход на несколько минут однажды чуть не вышиб из тебя дух, а что может случиться, если вернуться назад на месяцы? Начнем с малого. — Он поднял руку с часами. — Попробуем с десяти секунд. Строго! Экко запустил драйв, старательно думая о нужной цифре, и после зеленой вспышки посмотрел на листок с засечками. Те исчезли. Он попробовал возвращаться на привычные сорок с небольшим секунд, на две минуты, затем, с опаской — на десять, и под протестующий возглас профессора — на час. Открыв глаза, он оказался на коленях на полу, попытался встать, но комната кубарем катилась из-под ног. Из носа капало кровью, и, ощупав лицо, Экко обнаружил заметную щетину на подбородке. Хеймердингер помог ему встать, протянул ему мокрую тряпку. — Похоже, час стоил нескольких суток, — встревоженно заговорил он. — Как ты себя чувствуешь? — Нормально, — Экко быстро вытер лицо и, чуть не сев мимо стула, воскликнул: — То есть теперь ограничений нет? Можно прыгнуть как угодно далеко назад, раз мне не сто лет и хватит времени на обмен? Профессор выхватил Z-драйв у него из рук. — Не вздумай! Мы не знаем, какова на самом деле цена и откуда берется то время, которое устройство тебе возвращает! — Вы же сами сказали: пара суток за час! Значит один к пятидесяти или около того. — Мы не знаем, линейная ли это зависимость. Что, если нагрузка растет экспоненциально? Экко понятия не имел, что это значит, но не видел профессора в таком ужасе с тех пор, как тот встретился с желтоглазым киборгом, чуть не убившим Аджуну. — Но можно попробовать вернуться хотя бы во вчера! — упрямо сказал он, на ходу придумывая, что тогда можно будет сделать. Принести Рое травы и фильтры для Рен, чтобы та на сутки меньше сидела с пылью в легких, или застать Паудер в культиваторе — но профессор перебил: — Здесь дело не только в количестве секунд или дней, сам переход на тебя как-то влияет, иначе откуда это? — Хеймердингер взглянул на измазанную кровью тряпку на столе. — Измерим все как можно точнее, потом наладим механизм управления, цифрами, а не эмоциями. — Экко смотрел на драйв, еле сдерживаясь от того, чтобы не попытаться сейчас же, и профессор сказал дрогнувшим голосом: — Прошу, не делай этого. Если перемещение тебя убьет, никакого времени у нас не будет вовсе. С этим было не поспорить, и остаток вечера они провели, гоняя назад по несколько минут и проверяя, насколько это влияет на самочувствие Экко, но выяснили только, что короткие перемещения толком не ощутить, а стоит двинуться на пару десятков минут — и становится плохо. Кейтлин до сих пор не появилась. И Паудер тоже: следующим утром по пути в Дом надежды Экко снова завернул в культиватор, и ее снова там не было. Да как раньше-то он заставал ее здесь, когда бы ни пришел, а теперь она все время где-то ходит? Он оглядел по-прежнему разбросанные одеяла, посмотрел на грядку Рен, проверить, цел ли ее саженец, и замер. Земля была сырая, растение кто-то совсем недавно полил. Экко обернулся, вгляделся в темное сплетение веток. — Паудер! В зарослях мелькнула быстрая тень, звякнула стеклянная дверь теплицы, и все стихло. Экко бестолково смотрел в опустевшую темноту впереди, уже потянулся отмотать назад время и попробовать застать ее у входа, но… Она ведь слышала его, точно слышала. И сбежала. Как тем утром. С мучительным чувством Экко подумал, неужели тогда он неправильно все понял или сделал что-то совершенно не то, настолько, что теперь она не хочет даже попасться ему на глаза? Чуть не со стыдом глядя себе под ноги, он быстро вышел из культиватора. По дороге в Дом надежды он пытался хоть что-нибудь понять и не мог, не решался тронуть те воспоминания, как бабочку или рану. Да лучше бы Паудер своротила ему кулаками всю челюсть, но не сбежала вот так. Жанна знает, каких новостей он ждал в Доме надежды и к чему уже был готов, но точно не к тому, что Рен выскочит ему навстречу, живая и здоровая, как будто не она вчера не смогла бы даже встать из-под одеяла. — Как ты… — опешил Экко, но не пришлось даже спрашивать: девочка выдохнула сама, стоило ему подойти к ней: — Она ночью принесла мне лекарство. Волшебное, светящееся! Мерцание. Экко не знал, что случилось с его лицом, но улыбка Рен увяла и она чуть не со страхом отступила от него к двери. Глаза у нее были нормальные, вела себя и говорила она тоже без признаков того, что эта дрянь как-то на нее повлияла. Но бездна, дать мерцание ребенку! Он злился чуть ли не с облегчением и сам это понимал. Да, она неуправляемая, безответственная наркоманка. Которая не хочет его видеть. — Ты с ней говорила? Рен испуганно покачала головой. — Она велела выпить и все… Я выпила, а ее уже не было. Но я ведь поправилась, я могу теперь пойти обратно? Подумать об этом Экко не успел, да и идти обратно Рен не к кому, Паудер неведомо где. — Чем тебе тут плохо? — спросил он. — Можно ведь… Но Рен его не слушала. — Ты сказал, когда я поправлюсь, я смогу вернуться! — крикнула она обиженно и зло. — Я поправилась! Экко еле сдержался, чтобы не крутануть время назад и не слушать все это. — Подожди до завтра, я… — Не хочу! Ты обещал! Он не умел сюсюкать с детьми, негде было учиться, здесь внизу на капризы никто попросту не был способен от рождения, и он заговорил с ней прямо: — Рен, я не знаю, где она. Может, не хочет больше жить в вашей теплице и ищет другой дом или… А ты не можешь сидеть там одна. Понимаешь? Она посерьезнела, погрустнела, но кивнула. — Почему она не хочет больше там жить? Там ведь было хорошо! Ведь было хорошо. Экко вспомнил лицо Паудер между своими ладонями, бьющее сквозь голую кожу доверие, ощутимое, как тепло, и вздрогнул, когда это воспоминание из сокровища превратилось в синяк. Рен ждала ответа, а он мог только повторить: — Я не знаю. Неловко встряхнув девочку за плечо, он вошел в дом, окликнул Рою. Та дремала, сидя на ящике возле окна, поднялась ему навстречу и вдруг завалилась боком на стену, как пьяная. Экко поймал ее за локоть. — Эй, ты чего?.. Тень под глазами у нее была слишком жуткая для пары дней без сна. — Я сидела с Рен всю ночь, я не знаю, как это вышло! — торопливо и не очень связно заговорила Роя. — Она просто поправилась вдруг, сама… Я заснула, а она уже… Буквально на глазах, но я не знаю, как, откуда… Роя снова покачнулась, и Экко увидел, что стриженые волосы у нее на затылке слиплись в жесткие темные иголки. — Ты ударилась? У тебя же там кровь!.. И тут его идиотский мозг наконец сложил два и два. — Кто-то сюда приходил? — спросил он, и так зная ответ. — Напал на тебя? — Я не знаю… Я не… — Роя ощупала голову, поморщилась. — Я заснула, ненадолго, и… Похоже, у нее было сотрясение. Экко потянул Рою повернуться, осторожно тронул склеенные кровью волосы у нее на затылке. Ее ударили так сильно, что лопнула кожа, но рассечение зажило, как будто с тех пор прошло уже несколько дней. Так же быстро заживали его синяки благодаря Z-драйву. И так же заживали любые раны у обхимиченной шпаны на улицах, этой ходячей рекламы мерцания. Паудер ударила ее, вырубила, чтобы та не мешала ей возиться с Рен, а потом дала и ей тоже мерцание?.. — Я останусь тут, ладно? — спросил Экко. — Ты поспи. Что бы ни было, а так продолжаться не может. Найти Паудер не получится, раз она не хочет быть найденной, но к Рен она все-таки приходит. Может, придет и сегодня. Роя кивнула, улыбнулась. — Если Ник позовет играть в камешки — не соглашайся, он мухлюет, — предупредила она. Усмехнувшись, Экко помог ей дойти до кровати. На ящике рядом лежали открытка с представления какого-то фокусника, резная фигурка акробата и угловатая фруктовая косточка — похоже, той самой экзотической штуки, которую он ей однажды принес. Его вдруг затопила добела раскаленная и бесполезная ярость. Ну а чего он хотел от Джинкс, что могло измениться? Роя села на кровать, нахмурилась, ощупав карман, и вытащила оттуда кругляшку в знакомом ярко-серебряном фантике. Она и Экко растерянно уставились на эту находку. — Это Рен тебя угостила? — предположил он. Роя слабо улыбнулась. — Наверное!.. Может, и Рен, конечно. Или это Паудер вот так… извинилась? Экко сел на пол возле окна, пытаясь решить, что делать дальше. Отвести Рен обратно в культиватор в расчете, что Паудер тогда тоже вернется и они двое будут жить там, как раньше? А если она не вернется, так и будет играть в свои прятки и приносить втихаря конфеты и наркотики? Чуть не убивая всех, кто попадется ей под руку? Можно было забрать Рен в убежище, наверное она бы даже согласилась, раз уж ей так не нравится в Доме надежды. Но тогда Паудер ее не найдет. Да может, и хорошо! Час за часом Экко так и сидел, все глубже утопая в вопросах без ответов, глядя то на окно, то на дверь. Помог двум мальчишкам починить химфонарь, все-таки поиграл в камешки с предсказанным Роей результатом. Паудер не пришла. Из-за него? Или раз Рен здорова, то и все теперь, незачем ее навещать? Из-за своей вины, из-за страха? И как теперь ее найти? Экко захотелось, чтобы его кто-то тоже огрел по затылку и спас от всех этих бесконечных вопросов, от злости, страха, от никак не умирающей до мяса избитой надежды. По пути домой он бесполезно смотрел на людей внизу, снова и снова глупо, но все равно оглядываясь вслед любой синеве. Что-то было не так, он это понял, едва увидев сквозь ветви дерева столпившихся внизу. Профессор был здесь, и Кейтлин — пришла, наконец, стояла с остальными, рукав и бок у нее были в крови. Разошлись швы или на нее снова напали?.. Но Шоми возился не с ней, стоял на коленях с бестолково пустыми руками над Паудер. Экко дернул Z-драйв раньше, чем подумал, бессмысленно сбегая назад на несколько секунд от этого зрелища, и оно заново ударило его в виски: темное, мокрое закрывает ее от груди до бедер, пятна белых тряпок под ребрами исчезают на глазах, пропитываясь алым. Экко не выдержал смотреть на это ни секунды, взгляд сбежал и ткнулся в Скара. “Если я ее увижу — убью”. Скар обернулся, и тупая спасительная ярость Экко расшиблась о его голос: — На нас напали солдаты верхних, она заслонила пилтошку. Нужно было убраться оттуда, мы отнесли ее сюда. — Это все я, за мной была слежка, и... — затараторила Кейтлин, но Экко не слушал. — Когда? — выпалил он. — Где? — Дальний мост, — сказал Скар. — Часа два назад. Он не успел подумать, что так далеко не возвращался ни разу, схватился за драйв, но замер. Паудер смотрела на него. Подняла от груди темные мокрые пальцы и улыбнулась этим убегающим из нее красным секундам. Если перемещение его убьет, это последний раз, когда он ее видит. Последний раз, когда может что-то сказать. Экко свалился рядом с ней на колени. Волосы у нее на висках были влажные от пота, мягче, чем шерстка поро, пятна гари и крови стирались с прохладной кожи так легко, и он вытирал их как заведенный, тратил время, пытаясь найти слова, но смог выдохнуть только: — Зачем ты ушла? Она прикрыла глаза и снова улыбнулась, уверенно, почти счастливо. Как будто в темном доме вдруг загорелся свет. — Чтобы не ушел ты. Экко зажмурился и запустил Z-драйв.