Червоточина

Зоря рывком вытянула вперед раненую руку и с рваным воплем зажмурилась, ударила здоровым кулаком по столу. От зрелища этой боли искры сыпались из глаз у всех смотревших. — Не лучше? — сочувственно и глупо спросил Экко. — Уже столько времени прошло, а не проходит, — пробормотала Зоря, кусая губы и ни на кого не глядя, и еле слышно выругалась. — Я не могу так вечно! Я же ничего без руки не могу! Она яростно лягнула ближайший ящик и снова вскрикнула, прижала к телу простреленную руку так, словно могла заткнуть в ней дыру и боли бы тогда вытекало меньше. Экко, Скар и Аджуна переглянулись, одинаково беспомощные. Медиков у них не было, все их коллективные познания ограничивались спиртным для обеззараживания, “время лечит” и тем, что тряпки надо кипятить прежде чем перевязывать рану, ну и змеелистом и вправлением вывихов, спасибо вастайским умениям Скара. Профессор Хеймердингер тоже помочь не смог. — Я ведь не медик, — напомнил он, осторожно ощупав простреленное предплечье Зори. — Я не могу говорить с уверенностью… — Мы тут все не медики, — выплюнула Зоря, не глядя на него, — и не солдаты, и вообще никто, но не сидим на заднице ровно. И без того огромные глаза профессора распахнулись еще больше, но Экко не знал, задела его грубость или скорее смысл этих слов. — Рана чистая, но боюсь, может быть поврежден нерв, — сказал он. — Здесь нужен профессиональный медик, нельзя оставлять такое заживать само по себе. — Спасибо, мне полегчало, — буркнула Зоря с безадресной злобой. В глазах у нее мокро плескалась паника. Лекари внизу были, конечно, вот только все больше такие, кто предпочтет отрезать больную руку, чем лечить, и попросту заменит живое на железное. Еще были те, у кого лекарством от всех бед было мерцание. Чаще всего это были одни и те же люди. Доктора, видевшие в пациентах людей, а не механизмы, были наверху. Там носили тела, в которых родились, как дорогую одежду, здесь этой роскоши никто не мог себе позволить. Зоря все это знала, а Экко знал ее и понимал: она выдержит еще пару дней, а потом боль от потери руки покажется менее мучительной, чем боль от руки живой. Итог известен. Лучше уж решиться сразу. Зоря думала о том же, и, видимо, тоже все поняла, зажмурилась на секунду, вытерла глаза рукавом. — Я тебя отведу, — сказал ей Скар. — Пойдем без бордов, чтобы ты не навернулась, если вдруг заболит. Аджуна подхватился за ними. — Я смотаюсь в гавань, спрошу билджвотерцев, может, у них найдется что-нибудь толковое от боли. Улыбнулась даже Зоря: все знали, что больше любых жизнеспасительных богатств в порту его влечет шанс лишний раз глянуть на рыжую красотку-капитаншу «Сирены». Аджуна взял ховерборд и направился в гавань поверху, Экко проводил Скара и Зорю через ход в трубах, помогая разбирать недавно поставленные на случай появления миротворцев заслоны. — Удачи, — пожелал он, глядя на пока еще целую руку Зори. — Да ладно, тут внизу все железные, пора и нам вливаться, — пошутила она, правильно поняв его взгляд. Экко через силу улыбнулся. Да, внизу чаще встретишь людей, в которых шестеренок больше, чем костей, но одно дело — смотреть на это со стороны, и совсем другое… Всю дорогу обратно в убежище он вел пальцами по стенкам трубы и пытался не воображать, каково это было бы: если бы рука не чувствовала вот этот скользкий холод и шершавые трещины. У Зори хотя бы есть они все, чтобы проводить ее к доку и ждать там, чтобы потом яростно шутить и вовсю придумывать, почему они все ей завидуют и как она теперь сможет ловить пули прямо пальцами. От этого мысли перескочили на другую недавно увиденную им рану и к тому, что сказал профессор. “Рана чистая”. Что бывает, если это не так, Экко однажды видел, и тогда даже ампутация уже не помогла. Джинкс хоть думала обо всем этом со своей ногой? Захватив с собой пучок сушеного змеелиста и бинт, Экко направился на южную сторону города. Он спрыгнул с ховерборда вдалеке от культиватора, пошел туда пешком, не прячась и стараясь производить как можно больше шума, чтобы его успели заметить, и, может, все-таки выпустить из-под прицела. Навстречу ему никто не вышел, и, подойдя к культиватору, Экко увидел в глубине за темным стеклом составленные вместе фонари и в пятне света — обеих жительниц, возившихся с горкой каких-то железяк. Он стукнул по стеклу, и Рен испуганно подпрыгнула, а Джинкс не шелохнулась. Девочка впустила его, с усилием сдвинув тяжелую стеклянную дверь, и Экко почувствовал, что поневоле улыбается малознакомому ощущению, каково это — дышать полной грудью. Воздух здесь был странный, мокрый, остро пахнущий гнилью и зеленью разом. — Твой букетик умер от старости, — констатировала Джинкс, мельком глянув на сухие листья у него в руке. Выглядела она вполне живой-здоровой, хоть и не потрудилась смыть с прорезанной штанины засохшую кровь. — Это от ран, — он протянул ей пучок змеелиста. — У тебя же с ногой что-то. Она пренебрежительно фыркнула, но не успела добавить к этому еще какую-нибудь дрянь, когда заговорила Рен: — Такое нужно вырастить, — сказала она, серьезно глядя на змеелист, а потом застенчиво посмотрела на Экко, как будто опасаясь, что он не согласится играть в ее игру: — Хочешь, я тебе покажу наши растения? Джинкс громыхнула отверткой, зло ковырнув свою непонятную заготовку. Экко отвернулся от нее к Рен, кивнул, и та радостно потянула его вглубь культиватора. На стеклянной стене впереди были старательно нарисованы целые джунгли: разноцветное сплетение веток и огромных цветков всех мыслимых форм и размеров. Экко думал, она хотела похвалиться этими художествами, но нет. — Смотри, — она показала на темную рыхлую полосу земли среди окаменелой серости вокруг. — Я посадила ягоды, как ты говорил. И зернышки из цитрусов! И косточку из персика. Правда, он был совсем засохший… Надо же! Неплохая у Джинкс бывает добыча. Проклюнувшиеся там ростки, скорее бордовые, чем зеленые от химической воды, вряд ли были чем-то большим, чем просто сорняки, но Рен так трогательно возилась с ними, что у Экко не хватило сердца сказать, что никакие цитрусы и персики тут не вырастут, слишком мало света для этой экзотики. — Здорово! — сказал он вместо того. Пучок змеелиста так и был зажат у него в кулаке, и он протянул его Рен. — Если вдруг расшибешь чего-нибудь — оно помогает от ран. — Ты купил их у моряков из Икатии? Экко удивленно поднял брови: он сам не очень-то знал, где растет эта тропическая штука. — Она мне рассказала. Про кракен-лилии, про змеелист, про синие розы! — Говоря, Рен показывала на стекло, разукрашенное, видимо, теми самыми растениями. Экко оглянулся, как будто в той стороне мог оказаться кто-то еще, кроме Джинкс. С каких пор она цветами увлеклась?.. Хотя спасибо, что рассказывает Рен это, а не про пушки и бомбы. — Что она собирает? — понизив голос, спросил он, и глаза у Рен восторженно заблестели. — Хо…ховерборд?.. — неуверенно выговорила она. Новость так себе. Джинкс была опасной и быстрой, но ховерборды были быстрее. Теперь это преимущество исчезнет. Если у нее получится, конечно. Рен, тем временем, смотрела на его ховерборд. Вернее, на ремень от него, на пряжку с эмблемой. — У моего папы был такой же знак, — сказала она, и было не понять, радостно или грустно. — Он был миротворцем? Рен как будто ждала нападения, выпалила заранее зло: — Он был храбрым! Экко отвел глаза. Внизу сирот было больше, чем детей с родителями, да и те везунчики видели своих предков так редко, что, считай, разницы толком и нет. Он вспомнил трупы на улицах, тело того миротворца, у которого забрал свой хекс-кристалл. Вот так выглядит равенство: всем просто одинаково плохо? Джинкс вроде не слушала их разговор, сосредоточенно разглядывала свои заготовки, неподвижная и при этом буквально гудящая от нервной злости, ее облезло-цветные ногти как будто искали, во что вцепиться, и в итоге принялись царапать ногу там, где так и оставались засохшие кровавые пятна. Скоро они потемнели свежей мокротой. — Может, перестанешь ее пугать? — жестко спросил Экко, кивнув на Рен, которая беспомощно смотрела на эти сине-розово-кровавые пальцы. У самой девочки, он заметил, коротко обкусанные ногти были раскрашены точно так же. Раздраженно цокнув языком, Джинкс взяла у Рен змеелист и дернула штанину, так, чтобы в прорехе стал виден порез. Если бы не мерцание, которое, похоже, выжигало в ней вместе с рассудком и любую заразу, то тут наверняка было бы месиво, но и сейчас зрелище оказалось не из приятных. Вроде заживший, бугрившийся наросшей поверх раны кожей шрам заново расковыряли, и он сочился розовой сукровицей. Пожевав змеелист, Джинкс прилепила его на рану и воззрилась на Экко: ну что, доволен? Он не стал ничего говорить, махнул Рен на прощание и ушел. Допоздна он провозился у Рои в Доме надежды, помогая ей и паре старших детей разобраться с просевшей крышей, потом вернулся в убежище. Воздушная шахта над кроной дерева светилась серебристым кусочком полнолунного ночного неба. Если у Джинкс будет борд, придется закрыть этот лаз от греха подальше… Экко зацепился ногой за корень и больно полетел коленями об землю, отмотал это назад, не успев даже подумать о собственном действии, и подошел к остальным. Снова это пугающее зрелище — Поджигатели окружили кого-то наверняка раненого — но, подойдя, Экко обнаружил, что в этот раз новости хорошие. Это была Зоря, живая-здоровая, задравшая рукав, чтобы все видели… — Что это? — опешил Экко. Пробитая выстрелом рука Зори зажила, но это было не человеческое тело, а что-то странное, отлитая в металле во всех подробностях совершенная плоть, с мышцами и жилами, серо-лиловая, гладкая. — Это такой протез?.. Зоря щелкнула пальцами с диковинным гудящим звяканьем. — Лучше!.. — выдохнула она. Экко в жизни не видел ничего подобного: нет даже соединения с плечом, живая кожа просто брала и переходила в железную. — Кто тебе это сделал? Вместо Зори ему ответил Скар: — Я отвел ее к парню Смича, но он потребовал, чтобы мы доставили наверх их груз. Как плату за работу. Это было предсказуемо: химбароны подмяли под себя все, что было нужно людям, какое-никакое здоровье тоже, и если хочешь его — дорога только через мерцание. — И что вы… — Нас видела местная шпана, они сказали, есть другой доктор, в Стоках, мы пошли туда. Тут Скар и Кай расступились, пропуская еще кого-то, и Зоря напряглась, когда рядом раздался голос профессора: — Позвольте взглянуть. Она покосилась на Экко, и тот кивнул. Хеймердингер долго разглядывал металлическую руку, не прикасаясь, сдвинув брови. — Потрясающе… — пробормотал он, но когда поднял на Зорю глаза, в них было сострадание, а не восхищение. — Но как же вы выдержали это? Он сразу признал то, что остальные еще не успели додумать: что это волшебное исцеление было чем-то противоестественным. — Уже не больно, — сказала она быстро, и Экко, переведя взгляд с нахмуренных бровей профессора на нее, выдохнул: — Он использовал мерцание? Она тут же ощетинилась: — У тебя бзик! — То есть использовал. — Ну и? Я же здесь! На людей не кидаюсь, ради дозы обратно не ползу! — Позволь спросить, — вмешался профессор, — как выглядит этот… доктор? — Их было двое. Один уже старый, и лицо все обожжено, а второй… Как будто робот. Я даже испугалась сначала. Экко взглянул на профессора, уверенный, что вопрос был задан не просто так, но тот только кивнул и заторопился к себе. Вместе с остальными насмотревшись на то, как Зоря гнет гвозди своими новыми страшно-мощными пальцами, Экко взбежал наверх и нашел профессора за бумагами, как обычно, но вместо привычных чертежей на них были химические формулы. — Я пытаюсь взглянуть на нашу дилемму с другой стороны, — пояснил Хеймердингер. — Возможно, самоцвет вступает в некую реакцию с носителем посредством химических процессов, улавливает что-то в нашей крови… Кто знает, вдруг это выброс адреналина задал твоему кристаллу импульс, которому он с тех пор и подчинен? — Думаете, если посильнее разозлиться или испугаться, он сможет закинуть меня лет на пять назад? — предположил Экко скорее в шутку. Хеймердингер посмотрел на Z-драйв со странной смесью искреннего любопытства и неприязни. — Я генерирую гипотезы, мой мальчик. Если хорошенько постучаться о стены, рано или поздно даже вслепую найдешь дверь! — Вы однажды сказали про руны, — напомнил ему Экко. — Что наверху хекстеком управляют через них. Вы их помните? Читать по лицу профессора было сложно и Экко не был уверен, но ему показалось, что тот сказал не совсем правду, когда ответил: — Кое-что вспомню, полагаю. Дай мне время. — Хеймердингер усмехнулся. — В твой адрес эта просьба звучит по-новому! Улыбнувшись, Экко оставил его вспоминать, но у него была идея, как ускорить этот процесс. Надо было раздобыть какое-нибудь хекстек-устройство. Ни на что не надеясь, он вернулся туда, где когда-то нашел убитого миротворца с самоцветом, но Нижний город давно уже проглотил эти кости. Если бы тогда знать, что нужен не только кристалл, но и все остальное!.. Спустившись пониже, чтобы клубы Серого неба не мешали смотреть, Экко поворачивал с одной заброшенной улицы Стоков на другую. Где-то впереди каркнула невидимая в тумане ворона. Он и все остальные много чего забирали с трупов, но вот сейчас Экко вдруг ощутил стыд. Найти тот самоцвет было удачей, может, даже судьбой — рассчитывать на повторение такого вот чуда было самой настоящей трупоедской жадностью. От этих размышлений его отвлекли следы. Экко сначала сам не понял, на что именно смотрит: отпечатки и отпечатки, половина Стоков была залита водой и грязью, кто-то прошел вброд по этим лужам и вышел на мостовую на той стороне. Почему-то босиком, хотя в здешней воде ноги растают, как сахар в чае, раньше, чем успеешь дойти до края лужи. Экко спустился пониже, присмотрелся. Следы были удивительно крупные и какие-то странно искаженные, слишком уж длиннопалые, как будто… когтистые. Экко подался назад и направил ховерборд вверх чуть не снесшим его с ног финтом. Та тварь, которая напала на Ларка, огромный зверь, способный разорвать человека на куски. Жанна знает, что оно такое, но вот это очень даже похоже на его следы. Медленно, напряженно оглядывая крыши внизу, Экко двинулся в ту сторону, куда вели отпечатки. Они быстро потеряли четкость, и в конце уводившей к Зафабричью дороги он уже не знал, куда именно повернуло существо: здесь были сплошь пустые развалины, хватит поселиться целой стае каких хочешь монстров. Рискнув спуститься пониже, Экко вздрогнул, сообразив, куда попал. Знакомое место. Он был здесь много лет назад и рад был бы забыть, что увидел, когда прибежал сюда следом за всеми, кто у него оставался, и обнаружил, что не осталось больше никого. Заставить себя двинуться дальше Экко не смог, развернулся и чуть не выдохнул от облегчения, услышав на улице неподалеку чьи-то вопли и ругань. Какая-никакая, там впереди была жизнь. Обогнув железный скелет давно взорванного подъемника, он поймал взглядом ярко-розовое граффити на соседней стене: жутковатая обезьянья морда таращится в пустоту круглыми глазами. Джинкс знает про этого зверя внизу? Было бы не удивительно, если б выяснилось, что они вместе на луну воют, но все-таки ее нужно было предупредить, пока она не собралась испытать ховерборд где-нибудь в таких удобных пустошах в Стоках. Сегодня Джинкс возилась со своей разработкой одна, что-то бормоча себе под нос. С прошлого раза она уже собрала мотор и корпус — очень быстро, поневоле восхитился Экко. Судить по лицам нижних, тем более по ней, было сложно, но она казалась серой от усталости, с глазами красными как будто от недосыпа, а не от мерцания. — Что? — раздраженно спросила она, едва его увидев, и даже не смогла придумать какую-нибудь колкость вдогонку. — В Стоках бродит какой-то зверь, — сказал ей Экко. — Не знаю, кто это, но он огромный и быстрый. “Будь осторожна”, он пытался и не мог это сказать, просто смотрел и ждал, что она сама сделает из его новостей верный вывод. Джинкс тоже смотрела и молчала, потом кивнула и снова сосредоточилась на своем механизме. Ротор с ведущим валом она соединила неправильно. — Зачем тебе борд? — деревянным голосом спросил Экко. Она крепче закрутила неправильную гайку и подтвердила его предположение: — Рен попросила. — И где она будет летать? В вашем парнике? — Где захочет, там и будет! Жанна… — Ты понимаешь, что это опасно? — все-таки спросил он. Она отбросила с лица рваную прядь, не отрывая глаз от проводков вокруг мотора. — Думаешь, только ты со своими подпевалами равновесие держать умеете? Экко чуть не вцепился себе в волосы. — Там война! И раз девочка с тобой, ты за нее и отвечаешь! В ответ раздался смех, тихий и жуткий, как из страшилки. — А ты ждешь. — Она все-таки посмотрела на него, улыбнулась только нижней частью лица. — Все ждешь, что я облажаюсь. Ха. Ха-ха… Все испорчу. Смех прорывался в ее голос, как треск сквозь песню на поцарапанной пластинке. Экко понятия не имел, что с ней происходит и что она услышала вместо его слов, но все-таки сказал: — Жду, что ты будешь за нее отвечать, а не тащить масло, чуть только ей захочется костер! — Это уже вырвалось, само по себе, и осталось только закончить: — Вандер так говорил… Джинкс перестала смеяться. Моргнула, посмотрела на свои руки, растерянно сгребла пальцами воздух. — Что такое кракен-лилия? — тихо спросил Экко, сам не успев понять зачем. — Лилия. — Он удержался от комментариев, и она вздохнула и добавила: — Они редкие и пахнут как все фрукты сразу. Я слышала, как про них говорили в порту. Экко снова промолчал, даже замер, проверяя свою смутную теорию, и да, Джинкс заговорила дальше сама, как будто просто не могла сидеть в тишине: — Я хожу в гавань и слушаю. Все, что они там говорят. Персики стоят сто шестеренок за штуку, про Таргон, про волшебный песок. Про русалок, и как готовить муку из водорослей… — Она снова хихикнула, но уже не жутко. Экко слушал ее с каким-то растроганным недоумением. Да, где-то там есть целый мир, пусть отсюда не увидишь даже соседнюю улицу, но он есть. И… И это уже было, была эта девочка, провожавшая глазами дирижабли и мечтавшая однажды полетать на таком, увидеть, что еще есть на свете. Джинкс брякнула свой гаечный ключ на кучку других инструментов. — Да что не так с этой дурью! — ругнулась она и зло сдула с глаз челку. Ну конечно, это вам не бомбы клепать из всего, что попадется под руку. Помедлив, Экко наклонился и указал на провода: — Между ними нужен общий передатчик, и вот эти местами поменяй. Джинкс подняла голову от недоделанного ховерборда. Сорок семь, сорок шесть… Экко отвернулся и прыгнул на собственный борд, чтобы не успеть передумать и отмотать все назад. Вернувшись в убежище, он остановился перед муралом, мысленно все еще споря сам с собой и пытаясь убедить себя, что не совершил ошибку. В конце концов, она делает борд не себе, а для Рен, хотела бы летать сама, выследить их, пробраться сюда — возможность была. Она могла забрать борд Евы. Или Лина. Любого из тех, кого убила. Экко выдохнул и поднял голову под взгляды нарисованных лиц. Смотреть на них, вспоминать — все равно что замедлиться на дискобеге, ты упадешь, вот и все. Смотреть, но не видеть, делать, а не размышлять. Двигаться. Вот он, главный закон заунской физики. Но сейчас Экко видел и думал, вспоминал, сколько из них убила Джинкс, сколько лиц он видел бы сейчас вон там, в смеющейся компании под зеленой от поджигателей веткой, если бы не она. Нарисованная Паудер смотрела со стены мимо него. Да сам этот рисунок был напоминанием: не лезь! Исправить ничего нельзя, прошлое должно оставаться в прошлом. Но… В мирном гомоне ребят неподалеку раздалась какая-то тревожная нота, и Экко обернулся, прислушался. — … ты сдурела? — ужасалась Кай. Она и остальные смотрели на Зорю, а та — на свою человеческую руку, на ладонь, с которой в рукав стекала кровь. Экко быстро потянулся к Z-драйву, исправить что у нее там случилось, когда увидел, что Зоря улыбается. Подняв ножик, которым только что разделывала рыбину, она осторожно ткнула им себе в ладонь. — Я правда не чувствую боли!.. — Она засмеялась, одновременно счастливая и страшная с этой улыбкой до ушей и взглядом сквозь окровавленные пальцы. — Как он и говорил! — Кто, доктор? — спросил ее Экко. Что за дикий побочный эффект?.. Ее до того накачали химией для операции, что она столько дней не отходит? Ларк посмотрел на собственную перевязанную руку. — Я тоже так хочу! — объявил он. — Да ладно, мистер “У меня все болит!”! Чем тогда будешь отмазываться, чтоб не таскать камни в Стоках? Они засмеялись. Экко сел с ними, благодарно взял протянутую Кай миску с едой, чувствуя, что стиснутое внутри напряжение отпускает. Монстры и миротворцы, Джинкс, Зоря с ее странным исцелением — все это может подождать до завтра. Разок-другой.