Холода обжигают сильнее

Цветы я заказал на следующий же день, оставив записку со своим номером, как и обещался. Моя покойная мать всегда говорила мне, что стоит заботиться не только о том в каких размерах ты даришь любовь и внимание, но также и о том, сможет ли это человек принять. Поэтому утром, не позже завтрака, юноша точно должен получить небольшой, но элегантный букет тюльпанов, который смог бы самостоятельно удержать в руках. Но ответа так и не последовало. Я ждал сутки, ждал двое; навёрстывая круги по комнате, я поглядывал на экран в нервном ожидании, но он продолжал оставаться тёмным и даже когда я включал его, то не видел ни одного пропущенного. Прогулки по Лондону, который я считал свои вторым домой, стали мучительными, наверное потому что мысли мучали меня. В один момент мне казалось, что я сделал недостаточно, для того чтобы получить его ответ, а в другой, что наоборот позволил себе лишнего и вообще оскорбил своим заявлением о жестокости. Наконец моё терпение лопнуло и через несколько дней я сам отправился в отель, чтобы лично всё выяснить. Но, к сожалению опоздал. Оказалось, что Господин Мин действительно получил цветы, но через час или больше после этого спешно покинул отель с чемоданами и каким-то джентельменом. Объяснения, даже в крохотной записке, я, конечно же, не получил. Да и не хотел, если честно. Я был ранен в самое сердце. В прочем, то было не удивительно; мои личные наблюдения позволяли мне понять, что юноша вряд ли бы так просто подпустил меня к себя, тем более после короткого знакомства, в котором я выполнил лишь небольшую роль. И всё-таки во мне теплилась небольшая надежда, что в тот вечер, на балконе, между нами и впрямь промелькнула искра и с этой надеждой я стойко продержался ещё пять месяцев, а может быть даже больше, но судьба снова устроила нашу встречу.

***

Через несколько дней после новости об отъезде омеги я и сам покинул Лондон и вернулся в Корею. Моё путешествие должно было продолжиться, но я чувствовал разбитость, потерю чего-то важного, поэтому я решил вернуться туда, где меня меньше всего могло бы что-то потревожить. Заперевшись дома, я с головой окунулся в работу, которую очень любил и которая, пожалуй, единственная могла бы отвлечь меня от мыслей. Дни начали тянуться безумно медленно, но каждый вечер наступал неожиданно, принося с собой мысли о молодом человеке. Внутри саднило от того, что мне хотелось вернуться в тот ноябрьский вечер и спросить больше, услышать больше, попытаться разгадать его. Вы, мой дорогой читатель, наверное задаётесь вопросом почему же я пренебрегал помощью сети, зная имя, фамилию и приблизительный возраст моего знакомого? Но ответ окажется довольно прост — я боялся. Каждый раз вводя имя в поисковую строку меня охватывал ужас от «лишней» информации, которую я ещё не узнал, но которая могла бы лишить меня сна и увеличить мои страдания. Моя память каждый раз злостно подкидывала мне слова сотрудников отеля, о джентельмене, что покинул отель вместе с омегой и мне было страшно предположить кто же он. Я лишь опять-таки глупо надеялся, что между ними нет никаких родственных романтических связей. Да, я был раздавлен сильной влюблённостью, я признаю. Я закрывал занавески, боясь увидеть луну, которую он, вероятно тоже мог сейчас видеть и запрещал слугам гасить камин, чтобы гуляющий по полам холодок не добрался до моей души. Я ел в одиночестве, за большим столом, где не было ни одного стула, чтобы не создавать впечатления, что я кого-то жду и боялся любых изменений в жизни, которые могли бы нарушить мой, едва уловимый покой. Так, в затворничестве, я прожигал свои дни до конца декабря. Но в сочельник я внезапно получил известие о приезде моего младшего брата. Это немного расшевелило меня. Хосок, так его звали, был моей единственной роднёй после смерти родителей и в отличие от многих семей мы ладили с ним очень хорошо с самого детства. Он так же как и я имел непосредственную связь с искусством, он был художником, поэтому хорошо понимал меня во многих вещах и с ним всегда было что обсудить. Единственное в чём мы не сходились — он был заявленным экстравертом, из-за чего часто спонтанно срывался в другие города за призрачными идеями, и тем не менее был успешен в своей профессии, за что я был горд. Но это также, к сожалению, не позволяло видеться нам часто, поэтому моему одиночеству часто его не хватало. Тем менее семейный праздник нам всё-таки было суждено справить вместе. Помню, снег падал крупными хлопьями, а я на всех парах нёсся в аэропорт, пока Хосок присылал сотни фотографий, отчего мой телефон без конца гудел. Он всегда отправлял их, а я никогда не открывал, потому что объятия в которые попадал как только встречал его были в сотни раз теплее. Вот и в тот день, после длительной разлуки длиною в год, я снова попал в них. — Привет. — Счастливо завизжал он, крепко сжимая меня в своих руках. — Здравствуй. — Тихо ответил ему я, на самом деле переполненный радостью. Его огромная пушистая жёлтая куртка щекотала мои щёки, и от этого я впервые за последний месяц улыбнулся, вдыхая сладкий запах ландышей и мыла. — Как ты? — Ой, прекрасно. В Пусане куда теплее, чем у вас. — Я взял для тебя… — Спасибо. — Ещё раз обнял он меня. — Ты никогда не забываешь обо мне. Надеюсь, ты заботился так же и о себе. Слышал, ты вернулся из Лондона? Ты был у профессора Чхве после этого? — Ещё нет. — Ты должен рассказать мне про выставку Ван Гога! Слышал ты был там. — Был. Расскажу. — Кстати, на счёт выставки, я ведь не просто так здесь. Кстати, я провёл свою. И познакомился с один потрясающим человеком. Там ещё… Боже. — Резко закрыл он рот двумя ладонями. — Ты ведь ничего не знаешь. Идём. — Развернул он меня к выходу. — Не могу стоять на месте. Мы сели в такси и Хосок сразу принялся рассказывать о своих успехах. Его так переполняли эмоции, что он стремительно перебегал с темы на тему, но моя внимательность успевала уловить суть. Я был рад за всё: и за то, что ему наконец удалось организовать собственную выставку подобных масштабов, и за его новые знакомства личного и делового характера и больше всего конечно за то, что я слушал обо всём этом лично от него. Мне нравилось слушать его. Он был создан, чтобы рассказывать что-то. Так же как и я мог прекрасно выразить свои мысли и ощущения на письме, он умел рассказать о них, передав всё так, что ты окажешься вместе с ним в том самом месте и в то самое время о котором он говорил. Часто, такие разговоры рождали внутри меня многие размышление, от них ко мне приходило вдохновения и я, возвращаясь в свою комнату, начинал творить. Сейчас же, я чувствовал какую-то глубокую усталость, поэтому только наслаждался долгожданным общением. Так, за разговором, мы не заметили как добрались домой. Хосок, гостивший не первый раз, уже знал где находится его комната, поэтому без лишний вопросов поспешил туда, а я решил осведомиться об ужине. Через четверть часа мы сели за стол. — По правде говоря, я давно не ел домашнюю еду. — С воодушевлением взяв в руки палочки, осмотрел Хосок блюда. — Как же так? — обеспокоено нахмурился я. — Был очень занят, братишка. Не переживай, за время пребывания здесь, мой желудок придёт в норму. Я цыкнул, приступая к еде сам. — Ты должен заботиться о себе, Хосок. Знаю, как тебя порой увлекает твоё дело, но я волнуюсь. — Эй, ну всё. — посмеялся он, ободряюще коснувшись моего плеча. — Надеюсь, ты тоже заботишься о себе в моё отсутствие. Я слышал, ты вернулся домой раньше, чем планировал. Снова не даёшь себе достаточно отдохнуть? — Кхм. — Сделал весомую паузу я, думая, а стоит ли посвящать брата в подробности всего того, что ежедневно царапало мою душу? Несмотря на то, что Хосок не выглядел проницательным человеком, он таким был, отчего сразу уловил каждую мою мысль. — Что случилось? — сказал он тише, искренне переживая, и попытался заглянуть ко мне в глаза. — Чонгу? Отрицать было поздно, поэтому я честно признался: — Я вернулся из поездки, потому что одно знакомство закончилось… не самым удачным образом. — Так. — Сразу уловил Хосок, медленно отложив палочки. — Ты должен рассказать мне. Я поднял на него на него серьёзный взгляд и кивнул, дав понять, что обязательно сделаю это после ужина. Но ужин в меня так и не полез. Я отлично справлялся несколько недель, но сейчас, почувствовав, что могу выплеснуть это тому, кто действительно захочет это услышать, моя стойкость дала трещину. Глубинная, острая печаль, как пробившийся сквозь камень ледяной родник, ударила в мою душу и… я заплакал. Стало ужасно холодно, меня начало трясти, я вжал голову в плечи и попытался заглушить рыдания, которые по большей степени выли внутри меня. Я не мог позволить себе издать и звука и при этом я был ужасно рад, что Хосок, конечно, видевший всё это, не попытался заставить меня сделать это. Он одним взглядом попросил прислугу о чём-то и через секунду накинул на мои плечи принесённый плед, следом обняв меня. Тогда я и ощутил как это короткое знакомство повлияло на меня. В столовой было тихо. Мои слёзы лились не прекращая несколько минут, но я продолжал упорно молчать. Мне казалось, если я хотя бы попытаюсь сделать вдох, это боль пустит корни ещё глубже. Поэтому мы сидели молча. Хосок продолжал обнимать меня, также не говоря ничего и не похлопывая меня «ободряюще», что я очень не любил. Я не мог уйти, так как знал — он тут же пойдёт за мной, так и не доев, но он шепнул мне: — Я закончу ужин, и поем ещё сотни раз, только идём к камину. Мы переместились к камину. Как ни странно это помогло. Всё моё тело согрелось и расслабилось до той степени, что просто поднять руку было бы проблематично. Хосок не торопил. Наконец, продолжая наблюдать за неровно горящими языками пламени, я подал охрипший, вымотанный голос: — Мы познакомились в Лондоне. У одной из картин на выставке Винсента Ван Гога… Я стал не спеша, насколько хватало моих сил, рассказывать Хосоку всё, что произошло с того самого вечера. Я был не уверен, что моя речь вообще была разборчивой, язык был тяжёл и не поворотлив. И всё-таки, иногда с трудом поглядывая на брата, я видел его огромное участие и понимание всего того, что я излагал, потому я продолжал. Мне было легче. Я делился болью, честно делился, зная, что её разделят. Все страдания что хранились внутри меня все эти дни никуда не испарились, но стали чистыми, понятными, уложились в голове так, что уже не страшно было думать о них. Больно, но не страшно. Наконец между нами воцарилась тишина. По моей тихой просьбе в огонь бросили больше дров и мой взгляд неподвижно остановился разглядывать языки пламени. Они успокаивали. Я не видел, с каким настроем размышлял Хосок и размышлял ли вовсе, но через минут 20 я услышал следующее: — Ты пробовал написать что-то? До меня дошло не сразу, но как только я понял, сразу удивился: — Написать? Почему я должен был..? А… — Я взглянул на брата: он терпеливо ждал, смотря на меня с сожалением, но без паршивой жалости. — Нет, я как-то… Я чувствую внутри такую пустоту, вряд ли я мог бы написать что-нибудь сейчас… — Напиши не для продажи. — Внезапно предложил Хосок. Я с маленькой заинтересованностью, на которую был вообще способен, покосился на него. — Чонгук-и, я понимаю то, что ты чувствуешь, мне очень жаль, что ты долгое время молчал об этом, но может быть стоит… — Выразить это через работу? — предположил я. — Это бесполезно и бесцельно. Она будет мозолить мне глаза и принесёт больше страданий, чем я уже имею в своём сердце. — Это всегда было лучшим способом для тебя. — Хосок сделал длительную паузу, решаясь на что-то, а затем будто между делом сообщил. — К тому же тебе не обязательно писать бесцельно и не обязательно оставлять работу у себя. — К чему ты клонишь? — оторвал я голову от ладони,на которую опирался. Он подсел ближе. — Через три месяца здесь, в Сеуле, состоится благотворительный аукцион анонимных работ авторов со всего мира. 90 процентов прибили пойдёт на помощь абитуриентов Сеульского института искусств, которые остались без родителей или в трудной жизненной ситуации. Работы допускаются из всех сфер — архитектура, литература, живопись и даже музыка. — Он снова сделал паузу, наблюдая за моей реакцией и добавил чуть тише. — К тому же мероприятие довольно обширное… Уверен, его буду транслировать по всему миру. Странно, что ты ещё не слышал о нём. Я сразу понял намёк брата. При хорошем качестве работы, правильной подаче мой труд могли увидеть люди из разных уголков земли. И он тоже. Это произвело эффект, я немного оживился. — Но, как же он узнает моё участие в этом, если мероприятие строго анонимно? — Ну во-первых, для чего ему знать твоё участие, если работу будет о нём? — Уже более уверено начал Хосок, видя мою реакцию. — Если произведение найдёт обратную связь организаторы тут же сообщат тебе об этом. — Да, но… покупатель так же может изъявить желание анонимности перед автором, тем более в тех случаях, когда он лично фигурирует в произведении. — А вот для этого, моя милый брат, — чуть приобнял он меня, — у тебя есть я, потому как я и являюсь одним из основных организаторов аукциона, что даёт некоторые преимущества, особенно в сделке между автором и аукционером. На моём лице наметилась улыбка. — Ты для этого так мчался ко мне? — с доброй усмешкой спросил я. Брат улыбнулся намного ярче. — Дурашка, — мягко взъерошил он мои волосы. — Я соскучился. Тоскливо стало вдали от семьи. А ты ведь моя единственная семья… Мы оба обменялись несколько грустными взглядами от этих слов и снова обнялись, одновременно почувствовав как на самом деле нам не хватало друг друга. Ближе к полуночи за окнами крупными хлопьями повалил снег. Мы застали его ещё сидя вместе. Хосок немного уставшим голосом заметил: — Нам нужна ель и гирлянды. Я молча согласился, кивнув. Некоторое время мы безмолвно наблюдали за снегопадом и через полчаса всё-таки разошлись по своим спальням. Ложась в кровать я понял, что атмосфера напряжения в доме неожиданно спала. Был ли я полностью спокоен? Скорее нет, чем да. Но я больше не чувствовал то гнетущее отчаяние и печаль, которым не было конца и края. Всё это сменилось нетерпеливым ожиданием и надеждой. Я провёл в размышлениях ещё может час, может два, и перед рассветом всё-таки уснул.

***

К завтраку мы оба явились не слишком бодрые, но счастливые и одухотворённые. Между обсуждением погоды и светских новостей Хосок предложил отправиться по магазинам, чтобы докупить всё нужное к празднику, а заодно поднять себе рождественское настроение. Я был не против. В центре Сеула было очень людно. Люди сновали туда сюда в поисках последних пунктов из списка и подарков для неожиданных гостей. Нам спешить было некуда. Я взялся вести тележку, когда мы зашла в торговый центр, пока Хосок с восторженными вздохами, один громче другого, перебегал между стеллажами. Несмотря на свою впечатлительность, он не переусердствовал с импульсивными покупками. У него был вкус и всё что он покупал — активно использовал, за что я его очень уважал. Так, постепенно наша корзина наполнилась голубыми украшениями — Хосок считал, что рождество именно такого цвета — и мы продолжили своё путешествие. Через пару-тройку магазинов и я заглянул в один. Странно, но когда Хосок только заговорил об аукционе, ещё даже не пояснив сути, в моей голове невольно всплыл готовый образ того, что я мог бы преподнести этому мероприятию. Поэтому я зашёл в художественную лавку. — Здравствуйте, добро пожаловать в «picturesque village». Чем я могу вам помочь? Я слегка улыбнулся миниатюрной продавщице с фиолетовыми короткими косичками и кивнул, чуть вжав голову в плечи. Смутился. — Здравствуйте. Мне бы хотелось заказать полотно. Девушка сразу начала что-то искать в служебном планшете, видимо открыв каталог. — Вас интересует какой-то особенный размер? Или ткань? В подрамнике или на оргалите? У нас множество холстов в наличии, я могу подсказать. — Да… — ещё неуверенно согласился я. Её слова моментально подали мне идею. — Мне нужен льняной холст. Только, пожалуйста, из отборного, длинного волокна и с маленькой плотностью… для портрета. К нему подрамник. Деревянный. У вас есть основы из настоящего дерева? — Да, конечно. Сосна, дуб, берёза… — Берёза! — Тут же повторил я шёпотом, сразу догадавшись, что это оно. — Да, Берёзовый подрамник, пожалуйста, и обязательно модульный размером метр на полтора. Девушка чуть вскинула брови, но практически не удивилась, лишь почему-то заулыбалась шире. — Ого, вы планируете большую работу, господин. Предпочитаете заводское натяжение или натяните его сами? — уточнила она, вероятно предположив серьёзные цели на эту картину. — Сам. — лаконично ответил я. — Хорошо, тогда впишу припуск к основным параметрам. — Продавец вбила какие-то данные и развернула планшет ко мне. — Заполните пожалуйста поля — ваше Имя, Фамилия, адрес электронной почты, куда придёт чек, ваш адрес и выберите удобный способ оплаты. Цена будет указаны ниже. Дальнейшие заказы вы сможете сделать на нашем сайте или в приложении. — Благодарю. — Я вежливо улыбнулся и принялся заполнять поля. Когда всё было готово, я вернул планшет и спрятал руки в карманы пальто. — Ах, и ещё… Мне бы хотелось купить у вас краски. Масляные. Van Dyck или Pebeo, желательно. — Это отличный выбор. — Вновь улыбнулась продавец, взглянув на чуть смущённого меня. — Вас интересует набор или отдельные оттенки? — Оттенки. — Кивнул я, снова как-то сжавшись. — Ультрамарин, кобальт, несколько тюбиков белил и ещё… — Голубую ФЦ? — предположила продавец и по моей благодарной улыбке поняла, что догадалась. — Хорошо. Но их, к сожалению, тоже придётся заказывать. В наличие есть только наборы. Вас устроит, если я добавлю их к холсту? — Да, спасибо. Я закончил оформления заказа, уточнив количество, и решил присоединиться к брату, который собирался пообедать в одном из местных ресторанчиков. Выходя из лавки, я вдруг понял, почему словил такой мандраж. Я действительно начал исполнять то, что могло вновь привести меня к нему. К тому же работа обещала быть сложной, но она уже горела идеей в моей груди и руки начинали чесаться как и прежде.