Имя моей борьбы

Сколько времени прошло? Несколько месяцев? Год? Два? Сурана не мог сказать. Легче было посчитать в битвах. Или в полученных ранах. Или в головах врагов. После того, как Сурана покинул Круг, вся его жизнь превратилась в нескончаемую войну. С ордами порождений тьмы, предателей Ферелдена, бандитов и прочей швали. Алим прорубал себе дорогу через их тела. Шаг за шагом. Проживал каждый день, вздох за вздохом. Его невероятно раздражало то, с каким восторгом смотрели на него безликие незнакомцы, в крепостях, куда он приходил. Они встречали его рукоплесканиями и воодушевленными выкриками. Пытались жать его руки и трогать за плечи. Сочиняли какие-то романтические песенки и стихи о том, как он — прекрасный герой в сияющих латах несет свет Создателя на клинке. Тупые уроды. Какой в жопу свет?! Большую часть времени он шел, по пояс в грязи снизу и по пояс в крови сверху. На его клинке не было света, только вонючая скверна, которой, кажется, он сам пропитался до самых костей. И эту вонь уже ничем и никогда не смыть. Порой хотелось закричать им в лица: “Ваш герой банальный убийца! Очнитесь. Я начал карьеру с того, что вырезал несколько храмовников. И сейчас просто продолжаю прорубать себе дорогу туда, куда мне скажут. Нет в этом никакого великого подвига… “. Но что бы это изменило? Ничего. Да и, как сказала Лелиана, за всеми этими пустыми восторгами часто слышен звон вполне полновесного золота, без которого продолжать борьбу было бы невозможно. И Алим стискивал зубы, продолжая покладисто играть роль героического Серого стража. Улыбаться. Пожимать потные руки богатых господ, чьи шкуры он спасал. Да, он многому научился. Пришлось. Он с нуля, сам, почти без чьей-либо помощи воссоздал мастерство рыцаря-чародея. И направил этот талант на то, чтобы прорубаться через толпы врагов. В конечном итоге он бился даже не за жизнь в Тедасе, не за невинных людей или эльфов. Он просто шел сквозь войну как сквозь лес, прорубая себе дарогу, надеясь, что в конце он все-таки увидит свет. Сурана устал. Порой, когда свет нового дня пробивался в палатку или окно очередного снятого угла в трактире, он чувствовал, что у него больше нет сил подняться. Что вот прямо сейчас он просто пошлет всех гарлоку в трещину, и никуда с места не сдвинется. Пусть мир горит огнем. Ему-то какое дело? А потом он вспоминал, что за дело… Хрен с ним, что мир сгорит. Хрен с ним, что архидемон и Мор уничтожат все живое. Ему действительно было все равно. Но Каллен. Он мог пострадать. И это заставляло подняться с кровати, облиться ледяной водой, выпинать из кровати Зеврана — временную, добровольную, ни к чему не обязывающую замену на те ночи, когда становилось особенно одиноко и погано, натянуть доспех и идти вперед. Спасать этот неблагодарный ублюдский мир. Просто за то, что где-то там в нем был Каллен, которого Сурана однажды увидит. Обязательно. Если для этого надо сразить целый Мор и перерезать глотку архидемону — он это сделает. Потому, что Каллен поклялся ждать его.