Имя моей борьбы

Что значило это “У нее же есть имя”? Алиму хотелось польстить себе и решить, что Каллен это о нем. Просто взять и решить, что он реально что-то значит для этого храмовника. Но мрачные тени в душе эльфа продолжали шептать гадости: “Только если как самый жалкий представитель Круга. Самая мелкая букашка. Забитый гадкий звереныш, на которого и смотреть-то горько. Вот он тебя-то и жалеет”. Алим старательно гнал от себя эти мысли. Подбадривал, как мог, примерами того, что они с Калленом как минимум друзья, что тот приходит к нему за помощью и советом. И даже Белый… Из всего Круга магов вытаскивать Каллена из лазарета лейтенант попросил именно Алима! “Или все-таки думает, что Каллен тебя поебывает, вот и прислал ему игрушку”, — тут же шепнуло болезненное нутро. Алим подумал, что невероятно, просто дико устал от самого себя. Хотелось хоть раз в жизни просто поверить во что-то хорошее без каких-либо оговорок. Наивно, как это делал Каллен. В тот странный день Алим действительно, как и обещал, довел Каллена до самой двери в храмовничьи спальни. Там ему не повезло нарваться на рыцаря-капитана Стефана, который так офигел от вида тщедушного мага, волокущего на себе его рядового, что не мог удержаться от расспросов. — Я забрал его из лазарета. Он там провел три дня без сна и явно нуждался в сопровождении. Я вызвался привести его сюда. — Скучающе тараторил Алим, сосредоточившись больше на том, как бы не упасть под весом Каллена, который, почуяв близость опочивальни, видимо, окончательно решил расслабиться, —Можете забрать и довести до его койки? Последние слова были произнесены почти раздраженно. Почему он, маг, должен стоять и объяснять какие-то очевидные вещи капитану про его личный состав? В момент, когда эта наивная добрая туша пытается его раздавить. — Кто и как вам ему доверил? — Сурово спросил Стефан, нехотя принимая “тело”. — Он сам мне доверился, — Угрюмо ответил Алим. — Он преподает мне фехтование. Лицо капитана скривилось. — Так это ты… Тот самый. — В голосе послышались нотки презрения. И Алим, оскорбленно скрестив руки на груди, сказал: — О, точно! Это же вы подписали мое разрешение. — Хотя в нахальном выражении лица больше читалось “Не нравится — нехрен было вписываться”. И с ядовитой улыбкой добавил, — Давно хотел вас поблагодарить. Стефан утомленно вздохнул и поудобнее закинул руку Каллена себе на загривок, пытаясь удержать того в вертикальном положении. — И как только Каллен тебя не убил еще на тренировке, — скорее устало, чем злобно сказал капитан. На что Алим гротескно развел руками: — Он очень снисходительный учитель. Видимо, эта выходка стала последней каплей в чаше терпения капитана. — Свободен, — скомандовал Стефан и поволок Каллена за дверь. Алим какое-то время размышлял, насколько же он обнаглел в последнее время, что уже не боится и от капитана по шее получить… С другой стороны, у того и руки, и голова явно были заняты чем-то поважнее какого-то ученика, даже не прошедшего истязания. Так что при всей своей паранойе Алим склонялся к тому, что ничего ему не будет. Но кое-какое наказание все-таки последовало… Самое очевидное, естественно. Уже на следующий день Алима преследовали многозначительные взгляды, перешептывание и хихиканье из-за угла. “О, я даже готов признаться, что почти по этому соскучился”, — уныло думал Алим, пытаясь укрыться от всех этих омерзительных сплетников. Видимо, кто-то все-таки засек, как Сурана волок на себе “эльфийского любовничка” в сторону спален… Храмовника. В сторону спален. Чего Алим вообще ожидал? Приходилось терпеть и, по возможности, прятаться. Как в старые добрые времена. Но в этот раз ему не пришлось делать это в одиночку. Йован, едва услышав, что Сурана снова стал у всех на слуху и на виду, примчался с тревожными расспросами “Что делать?” и “Чем помочь?”. Был резко отрезвлен предложением не лезть не в свое собачье дело. А затем сбит с толку не менее резким предложением забиться в какой-нибудь угол, где их никто не найдет, и играть в королевы весь день. Да, и вместо лекций тоже. Как ни странно, Йован довольно легко согласился. Наверное, мало кто в Круге знал столько потаенных и уединенных мест в башне, как Алим. Алим с раннего детства убегал, пытаясь найти какой-то уголок, куда можно забиться, спрятаться. Остаться наедине с собой. Просто немного побыть, не выслушивая нравоучений на тему того, как ужасно и печально, что он маг, и как более ужасно и отвратительно, что он эльф. С тех пор как началась война и многие маги отправились в Остагар, уединенных мест в Круге стало еще больше. Опустели некоторые кабинеты. В коридорах и альковах можно было встретить все меньше народа. Хотя самому Алиму это не очень-то бросалось в глаза. Для игры в королевы Алим выбрал смотровую площадку второй северной башни. Сама башня была практически заброшена — для надзора за территорией храмовники пользовались первой северной, которую отремонтировали пару лет назад. Лестница же в эту башню почти пришла в негодность. А на площадку вообще, казалось, никто никогда не забирался. Зато с нее открывался прекрасный вид на озеро. Погода стояла сносная, не ветреная. Алим и Йован укутались в плащи, их же длинные полы постелили себе под задницы, чтобы не околеть. Уселись поудобнее. Устроили прямо на полу доску для игры. А Йован даже принес немного яблок и краюшку хлеба, чтобы за день не умереть с голода. Первая партия прошла в полной тишине. В середине второй Йовану, видимо, до смерти надоело молчать, и он спросил: — Ты знаешь, что случилось с Аннабель? — Кем? — Переспросил Алим. — Да ладно тебе, — удивился Йован, — Она, конечно, недавно прибыла в Круг, но все-таки… Алим флегматично посмотрел на друга, давая понять, что нет, он не следит за теми, кто там прибывает в Круг, и вообще мало интересуется окружающими. И Йован, видимо, решил смилостивиться, дав подсказку: — Именно арест Аннабель освободил тебя из карцера на целых два дня раньше. Алим призадумался, заодно выбрав, наконец, место для коня. — Припоминаю. Ее подозревали в том, что она — маг крови. И чем дело кончилось? Ее убили? — Абсолютно равнодушно спросил эльф. Йован посмотрел на Алима взглядом, полным ужаса и осуждения. — Святая Андрасте, — фыркнул Алим, — Если бы я принимал близко к сердцу жизнь каждого мага, который тут находится, я бы давно сошел с ума! А мне мой ум, знаешь ли, весьма ценен. Но если ты считаешь важным, то поделись, что там с этой Аннабель. Йован вздохнул и покачал головой: — Порой твоя черствость меня шокирует. Ну да ладно… Я думаю, что она не маг крови. — Очень ценное замечание, — съязвил Алим, — А факты какие-то будут? Какое решение вынесли по ее делу? Йован нахмурился, с громким стуком пристроил слона и сказал: — Ее поймали потому, что у нее были порезаны руки. Но я поговорил с девушками, которые живут с ней в одной комнате… Ее реально недавно привезли в Круг. И, как ты заметил, она уже взрослая. Ей вроде семнадцать. — Отступница, — констатировал факт Алим, — Бывает. — Она очень скучает по дому. — С жалостью произнес Йован. — Пыталась писать письма, но храмовники запретили отправлять их. В общем… Я думаю, что ее порезы никак не связаны с магией крови. — Просто пыталась покончить с собой? — Да, — Тихо ответил Йован. — Неуспешно. Алим поправил на плечах съезжающий плащ и спросил: — А что думают на этот счет храмовники? Ты успел поделиться с ними своими наблюдениями? Йован угрюмо посмотрел на друга и пробубнил: — Можно подумать, они мне поверят. — Вот именно. — В тон ему ответил Алим. — Тогда чем дело-то кончилось? — Ничем хорошим, — печально сказал Йован. — Пока храмовники переворачивали ее комнату в поисках признаков ее причастности к магии крови и допрашивали ее и всех, с кем она общалась… В общем, ночью в карцере она разорвала мантию на лоскуты и повесилась в камере. Алим вздрогнул. Ему с самого начала не нравился этот разговор. А теперь он стал еще более гадким. Сурана очень старался дистанцироваться от таких историй, но это было довольно сложно, когда тебе буквально суют их в лицо. — Ну и зачем ты мне все это рассказал? Йован немного помялся, делая вид, что очень уж озабочен судьбой второго коня, а затем нехотя сказал: — Храмовники явно активизировались. Они теперь во всех подозревают магов крови… — Ну так не занимайся ей, — ответил Алим раздраженно, — И не храни в комнате ничего запрещенного. Сложно что ли? На лице Йована отразился испуг. — Я бы и в жизни не стал! Я что — сам себе враг? Но что мешает храмовникам просто всех подряд подозревать? Алим пожал плечами. — Более ценных советов у меня нет. Ну разве что — постарайся не привлекать внимания. — Я просто боюсь, — перебил его Йован и тут же сник, — Я боюсь, что они уже что-то себе напридумывали и решили на мой счет. — С чего ты взял? — холодно спросил Алим, двигая очередную фигуру. — Мне девятнадцать, — ответил Йован, — И при этом мне до сих пор не назначили Истязаний. Я думаю, что… В общем… — Боишься, что про тебя забыли? Или наоборот, не забыли, а взяли на карандаш? — Второе. — Основания есть? — Скажем так.. — Йован поджал губы, — Кое-кто, кто имеет доступ к более-менее важной информации, сказал мне, что взяли. Почему — я и сам ума не приложу. Я обычный ученик. Ничем не выделяюсь. Но… кажется… Йовану было тяжело говорить. Но Алим решил не торопить его. Собравшись с духом, Йован с печалью заглянул Сурана в глаза, и сказал: — Я думаю, что никаких истязаний мне и не назначат. Просто усмирят. Алим закрыл глаза. Да, такое иногда бывало. Если маг признавался недостойным стать полноценной частью Круга, его могли усмирить еще до прохождения истязаний, до того как он получит доступ к мало-мальски значимым знаниям и сможет противопоставить что-то тем, кто поведет его на эту казнь. Дело было дрянь. Полная, полная дрянь. — Может, тебе так только кажется? Все боятся усмирения. Я тоже. — Попытался поддержать друга Алим. На что Йован лишь печально вздохнул. — Давай понадеемся. В этот момент Алиму ужасно хотелось закрыть глаза, открыть и понять, что все происходящее вокруг — просто затянувшийся дурной сон. Каллен сейчас страдал из-за того, что его подруга при смерти. Да и самому Алиму было ее жаль. Йован терзался страхами, что его усмирят. Сам Алим в последнее время несколько раз прошел по грани и явно заслужил недоверие Старшего Чародея Ульдреда — второго мага в круге после Ирвинга… Дрянь-дрянь-дрянь. И буквально все, что оставалось у Алима — именно то, во что он никогда не верил и на что так боялся полагаться. Надежда. Идиотская, призрачная, ничего не значащая надежда на то, что все как-то обойдется.