Имя моей борьбы

Прошло три дня с того оборвавшегося урока фехтования, и все три дня Алим не видел Каллена. Его мучили вопросы о том, что же произошло, поймали ли Альвина, что там со Стрелком… Но надо было держать себя в руках. Естественно, докладывать ему никто ничего не собирался. А узнать… От кого? Не бросаться же на первого попавшего храмовника с расспросами. Так что приходилось терпеть и ждать. Благо, эту науку Алим давным-давно освоил. На четвертый день напряженная тишина прервалась вопиющим событием. Рыцарь-лейтенант по кличке Белый подловил Алима после урока алхимии у лаборатории, сграбастал огромной лапищей и без объяснений уволок в какой-то мрачный глухой альков. Алиму даже мельком показалось, что тот его просто придушит по тихому и бросит бездыханное тело в этом крысином углу. Но вопреки ожиданиям тот почти ласково припечатал его к стенке и мрачно сказал: — Тебе нужно в храмовничий лазарет. Вот тебе бумажка. И всучил в руки ничего не понимающего мага сложенный вчетверо лист. Ошалевший Алим быстро развернул бумагу и пробежался по ней глазами: “Будущему магу-целителю…Посещение храмовничьего лазарета….Ученику Алиму Сурана ….В образовательных целях…Оказать всяческое содействие, дозволить находиться…”. Судя по корявому почерку, бумага была написана спешно, но вполне себе по всей форме. И, что самое важное, на ней стояла лейтенантская печать. — Что я должен сделать? — Спросил Алим. И ожидал услышать, в целом, все, что угодно от “Утки будешь выносить” до “станешь донором”, но не это невыносимо усталое: — Просто побудь с ним рядом. Его надо вытащить из этого дерьма. Кого именно “его” и из какого такого “дерьма” Алим догадался. С огромным нежеланием, с величайшей болью, но догадался. Ему не осталось ничего, кроме как кивнуть и вкрадчиво сообщить: — Сделаю все, что смогу. На мгновенье на морщинистом лице лейтенанта промелькнуло что-то отдаленно напоминающее облегчение. И Алим понял, что ему ужасно жаль этого старика. “А я говорил тебе, что так будет,” — зудел внутренний голос, — “Что тот, кто полюбит этого наивного идиота Каллена, обязательно будет страдать”. Алим решил не откладывать обещанный визит и, сжав бумагу в руке, немедленно направился в лазарет. Его пропустили, не задавая никаких вопросов — плюсы быть малозначительной фигурой с многозначительной бумажкой. Разрешение есть — и ладно, дальше просто превращаешься в невидимую тень, на котором всем плевать. Каллена Алим нашел быстро, за ближайшей ширмой. Он сидел склонившись над больничной койкой, на лежала Стрелок. И Алим не мог сказать, на кого из них страшнее смотреть. Стрелок была такой белой, как больничные простыни, ее губы — бледными, почти синими, как у мертвеца, а шею скрывала повязка. “Ей перерезали горло”, — тут же догадался Алим, — “Поразительно, что она еще жива”. Поза каллена выражала скорбь и полное бессилие. Руки лежат поверх простыни, будто он надеется поделиться с подругой жизненными силами. Голова склонена: не то вырубился от долгого бдения над постелью подруги — “Получается, он тут все три дня провел?”, не то в молитве Создателю о ее спасении. Алим тихо подошел к храмовнику и не нашел ничего лучше, чем положить ладонь на его плечо. Каллен встрепенулся и обернулся, встретившись с магом взглядом. “Оххх….”, — внутренне сжался Алим. Каллен был бледен, а глаза его покраснели от долгого отсутствия сна. — Ты очень паршиво выглядишь, — честно, даже без тени фирменной иронии, сообщил Сурана, — Тебе надо поспать. — Я не могу спать. — Ответил Каллен. Этот ответ кольнул Алима в самое сердце. Голос рыцаря был слабым и тихим, будто с ним говорил призрак. Лицо его при этом не выражало никаких эмоций. “Как у усмиренного”, — тут же выстроилась в голове Алима жуткая ассоциация. — Просто так мучая себя, сидя над ее кроватью, ты ничем не поможешь. — Попытался преподнести еще один аргумент Алим. — Ты прав. Я не помогу. Я уже ничем не помогу. — Наконец, в голосе Каллена проскользнула эмоция. И это была боль. — Просто предоставь ее Старшему целителю Эверарду и его ребятам, — с нежностью сказал Алим, поглаживая плечо Каллена. — Они замечательные целители. А тебе же лучше отдохнуть. Зачем ты так себя истязаешь? Кажется, Алим попал в точку. Каллен резко поднял на него глаза, и маг был готов поклясться, что этот огромный, сильный мужчина, который был на голову выше его, вот-вот расплачется. Но храмовник сделал глубокий шумный вдох и почти яростно прошептал: — Я это заслужил. “И ты это заслужил”, — поспешил уязвить внутренний голос, — “Он рано или поздно должен был сломаться. И я тебя об этом предупреждал. Вот страдай теперь вместе с ним. Делай, что хочешь”. Алим подавил раздражение от самого себя. Он совершенно не умел утешать кого-то. Все это было для него в новинку, и он банально растерялся… Но потом неожиданно вспомнил Эйлин. И, оглянувшись, убедившись, что рядом с ширмой и близко никто не стоит, Алим подошел вплотную к Каллену и, обняв, прижал голову рыцаря к себе. Храмовник тут же ответил, обхватив руками талию мага, и замер. “Сработало”, — похвалил себя Алим. Каллен как-то неуверенно потерся щекой о живот эльфа, горестно вздохнул и повторил: — Я заслужил эти страдания. Это я во всем виноват. — В чем? — Тихо спросил Алим. — В том, что Лексия здесь. — Просто потому, что ты поспособствовал увольнению этого Альвина из выездного отряда? — С сомнением спросил Сурана. Каллен кивнул и вновь уткнулся лицом в живот Алима. — Но ты же не один принимал это решение. — Попытался успокоить его эльф. — Знаешь, что он сказал, перерезая ей горло? “Передай это Каллену”. В голосе храмовника звучала чистая боль. А внутри у Сурана похолодело. “Этот удар, который Стрелок приняла на себя… Он предназначался ему. Какая-то мразь пробралась в Круг и хотела убить его”. Перед внутренним взором Сурана появилась жуткая картина: что это Каллен лежит сейчас, прикованный к койке, с перерезанным горлом. Стало так страшно, что Алим сильнее вцепился в плечи храмовника. — Его поймали? — Спросил Алим. — Да. — У него были сообщники? Каллен устало пожал плечами, чем вызвал у Алима раздражение. Эльф уперся руками Каллену в плечи и резко отстранил его от себя, заглядывая в глаза: — Вы не выяснили этого? Каллен вновь покачал головой. А Алим закатил глаза. — Вы идиоты или как? Вы думаете, он сам вот так спокойно сюда вошел? У него наверняка остались тут помощники, которые могут вам навредить. Каллен, казалось, с трудом сфокусировал взгляд на лице Алима, и призадумался. Ну или попытался. По нему было видно, что с каждой секундой ему становится все хуже и хуже. Видимо, последние три дня он просто медитировал над кроватью Стрелка, а активное общение с Алимом начало отбирать у него последние крупицы сил. И вот он уже в каком-то загипнотизированном состоянии, почти спит на ходу. Надо было менять тактику. — Давай так. — Деловито сказал Алим. — Ты переживаешь за друга. И я переживаю за друга. Ты хочешь чтобы я страдал? — Нет, — тут же замотал головой Каллен. — Чудно. Тогда бегом отсыпаться. — Алим схватил Каллена правой рукой за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. — Потому что иначе я буду переживать, тоже не буду спать, и умрем с тобой вместе во цвете лет… Ты этого хочешь? — Нет, — рассеянно и печально ответил рыцарь. — Значит я сейчас узнаю у Старшего целителя, как на самом деле дела у Стрелка. А потом возвращаюсь сюда и увожу тебя спать. Договорились? Каллен тяжело вздохнул и нехотя кивнул. — Вот и умничка, — с легкой улыбкой ответил Алим, погладив Каллена по голове. Не дав храмовнику опомниться, Сурана вынырнул из-за ширмы и направился к целителям. Новости, как Алим и ожидал, были весьма неутешительными. Порез был нанесен глубокий. То, что Стрелок в этот момент была не одна, и ее напарник предпочел заткнуть рану и отчаянно звать целителя, вместо того, чтобы преследовать нападавшего, спасло ей жизнь. Но выкарабкается ли она — оставалось вопросом. А если и выкарабкается… Самое меньшее из зол, обещанных Старшим целителем Эверардом была полная потеря голоса из-за перерезанных связок. Алим понял, что не готов делиться с Калленом этими новостями. Тот и так был разбит вдребезги. Надо было улыбаться, говорить о хорошем и срочно утаскивать этого добряка в его спальню. “Ты провожаешь храмовника до спален. Причем потому, что заботишься и беспокоишься о нем. Мог ли ты в прошлом представить, что с тобой произойдет такое?”, — думал Алим. Но у него не было возможности остановиться и оценить всю иронию ситуации. Всю дорогу до спален храмовников Каллен, покачиваясь на ходу от усталости, вел свою тихую исповедь. — Альвин взбесился потому, что его выкинули. Его из-за меня направили в какую-то глушь… И, конечно, снизили дозу. Как я понял, значительно. Ты, наверняка не понимаешь, о чем я… Но то, сколько выдают выездным не идет ни в какое сравнение с тем, что получают на руки люди из охранки… Он как-то прознал, что это именно я все разнюхал и донес на него. И что лейтенант Лиам мне помог. Поэтому он и пришел… Пришел искать меня и людей Лиама… И нашел Лексию… Алима не покидало ощущение, что Каллен не вполне отдает себе отчет в том, что он говорит и вообще, где он и кто он. Он двигался будто в бреду. И Алим пытался его поддерживать во всех смыслах: гладил по спине, не давал упасть на пол прямо в коридоре, ловил за локоть, если того заносило в сторону… — Все будет хорошо, — Упрямо повторял Алим, — Альвин этот — мразь, и это он во всем виноват, а не ты. Его уже поймали. Значит и подельников его поймают. А ты иди спать. Наберись сил. Иначе как ты собрался доводить начатое до конца? — Какое начатое? — резко остановился Каллен и мутным взглядом посмотрел в глаза Алима. — Твою борьбу, — Пожал плечами Алим, — Со всякой там несправедливостью, насилием, злом… Твою борьбу. Каллен наклонил голову в бок, прислушиваясь к словам. А затем, невзирая на то, что они стояли посреди коридора, в котором в любое мгновение мог кто-то появиться, и что на дворе был день-деньской, рыцарь сгреб Алима в неуклюжие объятья и, как кот, потеревшись щекой о его голову, сказал: — Да, мою борьбу. У нее же есть имя…