Имя моей борьбы

Удар под дых отрезвил Каллена, но не так как выражение обжигающей ярости, которое он увидел на лице Алима перед тем, как маг сбежал. В какой момент Каллен решил, что все это может быть хорошей идеей? Обратить все в шутку. Примерно так звучал его план. Ведь Алим постоянно позволял себе двусмысленные подколы, и Каллен решил, что если целовать мага всерьез — это преступление, то по крайней мере он ведь может… Может что? Зажать его в углу и напугать? Очень благородно и умно! “Теперь он меня ненавидит”, — решил Каллен. И ему стало мучительно стыдно. То, что Алим не хотел, чтобы Каллен всерьез поцеловал его, было для храмовника очевидным: тот стоял, как перепуганный кролик, и боялся шелохнуться. А скромный опыт Каллена в любовных делах говорил ему, что те, кто чего-то хотят ведут себя совершенно иначе. Они подаются вперед, обвивают руками твою шею, наклоняют голову в бок — что-то большее, чем молча стоят, подпирая стену. А то, как Алим в итоге отреагировал на глупую выходку храмовника, заставило его убедиться не только в том, что эльф испытывает ко всему этому отвращение, но еще и, видимо, имеет какую-то травму в прошлом. Каллен сидел на скамье в оружейной, устало опустив лицо в ладони, и думал о том, какая же он в сущности мразь. И его искренне удивляло, почему Создатель до сих пор не уронил небо на его голову. Это было бы справедливо. И, по крайней мере, избавило Каллена от мук раскаяния. — Почему каждый раз, когда я встречаю тебя, ты такой кислый? — Спросила Лексия, входя в оружейную. — Только не говори, что забыл, как доспехи надевать. — Нет-нет, — невесело улыбнулся храмовник. — Сейчас облачусь. Просто задумался. Лексия остановилась напротив Каллена, уперевшись сапогом о скамью, на которой он сидел: — Нет времени задумываться. У нас срочное распоряжение. Одеваемся, хватаем оружие и дуем на третий этаж. У нас тут малефикар. Будут усмирять. Каллен почувствовал, как по спине пробежал холодок. Маг крови в Круге. Как? Когда? — Это… Точно? — настороженно спросил он. — Да, точно. — Раздраженно бросила Лексия. — Все как по нотам: и руки порезанные, и манускрипты с соответствующими заклинаниями в комнате. И даже из одного из храмовников пытался марионетку сделать, когда его поймали. Так что давай, торопись. Каллен поднялся со скамьи и начал поспешно надевать доспех. — И мы будем присутствовать при самом усмирении? — Спросил он. Мысль об этом немного пугала его. Конечно, будучи храмовником, Каллен знал, что такое усмирение. Но никогда воочию не видел этот ритуал. И, честно, не горел желанием. Он был воином. Видел поединки, не страшился ран и крови, спокойно мог смотреть на выпотрошенный труп. Но видеть, по сути, смерть чужой души — это нечто иное. Смотреть, как человек страдает, кричит, молит о пощаде, а потом с равнодушным лицом и клеймом во лбу возвращается в Круг, хладнокровно рассуждая, что сам это и заслужил... Мысль об этом заставляла кровь стынуть в жилах. — Нет не будем. — Успокоила его Лексия. — У нас задача попроще. Мы будем стоять в наряде снаружи. Ну знаешь, — Храмовница многозначительно приподняла бровь. — На всякий случай. Каллену в голову пришла невеселая мысль о том, как часто в Круге во время ритуала усмирения происходил этот “всякий случай”. Кто-то из магов пытался спасти товарища от эмоциональной смерти. Пытался ворваться в зал. Прервать. — А кто оказался малефикаром? — Спросил Каллен, застегивая последний ремень на кирасе. — Какой-то молодой маг. — Фыркнула Лексия. — Кажется, его зовут Мордред.