Огранка моих чувств

      Я проснулся от гвоздя в голове. Ржавый и кривой, его кто-то вбил в меня, а теперь ради забавы раскачивал туда-сюда. Максима не было рядом, кричать, чтобы он меня услышал — самоубийство, но и встать было выше моих сил. Я огляделся в поисках телефона и обнаружил его на столе в двух шагах от кровати. Так близко и так далеко.       Сначала я сел, затем неторопливо встал и, стараясь игнорировать ужасную боль и пятна перед глазами, добрался до стола. Гудки резанули слух, всё отчётливей казалось, что путь на тот свет мне уже открыт.       Я рухнул на кровать за секунду до того, как Максим ответил.       — Проснулся? — спросил он.       — Принеси, пожалуйста, воды и сумку, — попросил я, держа телефон подальше от уха.       Вскоре я прижимал стакан холодной воды к виску и ждал, пока Максим отыщет таблетки.       — Тут только одна осталась. Тебе хватит?       — Надеюсь, — сказал я. Максим надавил на блистер, и белая таблетка послушно упала в мою протянутую ладонь.       Прошло около часа, прежде чем боль отступила, и я рискнул поднять телефон, чтобы проверить пропущенные звонки и сообщения. Ничего важного, только Валентин написал утром и спрашивал о планах на сегодня. Выжить — вот что входило в мои сегодняшние планы, но отвечать так я, разумеется, не стал, сослался на дела и добавил, что мы обязательно увидимся в ближайшие дни. От недоговорок на душе стало тошно, и я погладил пристроившуюся сбоку Золушку, чтобы вернуть себе покой. Максим запустил кошку в спальню, когда понял, что она так и будет мяукать под дверью, пока не добьётся своего.       Ох, Максим… Я так долго избегал с ним встречи, чтобы потом вновь оказаться в знакомой кровати. И почему у меня всё не как у людей? Надо поскорее уйти.       Я аккуратно, дабы не потревожить Золушку, поднялся с кровати и пошёл в ванную, быстро умылся, так же быстро переоделся и направился в гостиную, чтобы попрощаться с Максимом. Он был явно удивлён тому, что мне осталось лишь обуться и накинуть пальто.       — Завтракать не будешь?       — Я тебе и так хлопот доставил. — Я стоял в полушаге от порога комнаты, искренне веря, что если переступлю его, назад пути не будет. — Мне лучше пойти домой, пока папа не начал обзванивать друзей в поисках блудного сына.       Здесь была доля правды — обычно я предупреждал кого-то из семьи, что собираюсь ночевать вне дома. Но по большей части это всё же только предлог.       Максим поднялся с дивана, подошёл ко мне и облокотился о дверной косяк, скрестив руки на груди. Смотрел он неожиданно уверенно. Я внутренне подобрался, чувствуя неладное.       — Тебя подвезти?       Он точно хотел спросить о другом. К добру или нет его хождение вокруг да около?       — Нет, не нужно.       Максим продолжал смотреть прямо в глаза. А затем он резко переменился, потому что потерял терпение. Ну и ну, я уже так ловко мог распознать бурю от одной конкретной тучи.       — Ты с кем-то встречаешься?       Такого вопроса я ждал меньше всего. В голове лихорадочно забегали мысли, вопя: «Как он понял?» Одна из них, самая старая и мудрая, хрипло напоминала, что рано или поздно это должно было случиться.       — Не вздумай врать, — предупредил Максим. — Я такое уже за версту чую.       — Да. И что с того?       — Что с того? По-твоему, это нормально?       Я хмыкнул, понимая, что такая реакция и мои дальнейшие слова послужат началом конфликта. Увы, после злосчастного ноября мой запас душевных сил начал стремительно истончаться, и в нём уже давно не находилось резерва для того, чтобы благоразумно сдержаться или промолчать. Или же причина в том, что это разговор с Максимом? Я с самого начала позволял с ним то, чего не позволял себе с другими. Значит, это всегда было во мне, я просто не понимал. Ибо лучше всего мы познаём себя через противоположное. Где лево — это право, где всё наоборот, но происходит из того же источника, что и мы.       — Как интересно ты заговорил, — сказал я медленно и нарочито спокойно. Так обычно говорят с непослушными детьми. — Ты спишь с парнями, которые разделяют твою симпатию ни к чему не обязывающему сексу. Почему я не могу встречаться с человеком, который не возражает против отношений?       — И как же он реагирует на наше с тобой общение?       Никак. Потому что ничего о тебе не знает. Но это такой себе аргумент, я уже предвижу, как Максим воспользуется им. Остаётся тактическое отступление.       — Знаешь, с таким настроем мы ни к чему путному не придём, лучше поговорим в другой раз.       Я направился к вешалке, схватил с неё пальто, быстро просунул ноги в ботинки.       — А ты думаешь, другой раз будет? — спросил Максим за спиной.       — Это тебе решать, — ответил я, застёгивая пуговицы.       — По-моему, ты нашёл носовой платок получше, чем я.       Я резко развернулся, крепко сжав кулаки. Во мне вскипели злость и обида.       — Ты… — я сделал шаг к Максиму и свирепо посмотрел в его пронзительно синие глаза, в которых плескалось ничуть не меньше холодной ярости. Столько всего хотелось высказать ему. Да хоть о сегодняшней ночи! Максим снова полез ко мне, ничего не объясняя, а я снова не смог ему противостоять. Но моя свирепость резко сожгла всё остальное, что находилось внутри, и не нашлось ни сил, ни желания спорить и в чём-то переубеждать. — Да катись ты к чёрту! — выплюнул я и выскочил за дверь.       Ноги быстро несли меня вниз по лестнице, но на втором этаже сбавили шаг, а потом я и вовсе остановился, сжав перила. Ну, вот и всё, да? Мосты сожжены. Это ведь то, чего ты хотел, Артём. Чего же тебе невесело?       Грудь сковало и стало тяжело дышать. Меня трясло, остатки сил утекали через какую-то невидимую брешь. Пришлось тяжело опуститься на холодную бетонную ступеньку. Уткнувшись лбом в колени, я пытался прийти в себя, где-то на краю сознания отметив, что не было слышно хлопка двери. Зато в царившей в подъезде тишине раздались шаги. Они звучали всё громче, ближе, и вот кто-то остановился за спиной.       — Пойдём, поговорим.       Я покачал головой.       — Пошли. Не будем разводить гейскую драму тут.       Сильные руки взяли меня под подмышками и приподняли над полом.       — Не надо, — прошептал я. Максим послушно опустил меня обратно.       Он поднялся на другой лестничный марш, уселся на одну из нижних ступеней и теперь смотрел на меня через перила.       — Ты его любишь?       — Почему ты спрашиваешь?       — Считай, что мне просто интересно.       — Тебе никогда ничего не просто, я уже давно успел это понять.       — А тебе?       — Что — мне?       — Что он тебе даёт?       Я раскрыл рот от такого вопроса. Максим же продолжил говорить совершенно спокойно:       — Спокойствие? Любовь? Хороший секс?       — У нас ничего… — зачем-то начал я.       — Тогда, может, тебе с ним становится лучше, ты идёшь на поправку, меньше страдаешь бессонницей? Или у вас есть какие-то реальные, крупные перспективы?       У меня голова шла кругом от таких вопросов. Единственная причина, по которой я решил быть с Валентином, это чтобы забыть Максима и перестать быть для него обузой.       — Почему ты спрашиваешь всё это?       — Потому что причина, по которой я не хочу отношений конкретно с тобой, отличается от причины, которой я руководствовался раньше. У меня есть обязательства, очень важные и серьёзные. Из-за них ты не сможешь быть самым важным для меня человеком. Но… — Максим протянул руку через стойки перил, коснулся ладонью щеки и повернул мою голову к себе, — ты дорог мне. Я лишь боюсь, что моих сил для тебя просто не хватит и это сделает тебя несчастным. Так что, если тебе с ним лучше, чем со мной, я всё пойму. Но ты ведь по-прежнему приходишь ко мне…       Это что, признание? Максим предлагает мне свою кандидатуру в роли парня? И я должен выбрать между ним и Валентином? Не могу поверить.       — Я тебе нравлюсь?       — Да, очень. А я тебе?       Придурок, стал бы я подпускать тебя так близко и позволять целовать, если бы не нравился? Мы с тобой даже ближе, чем я с Валентином — официальным парнем. Ох, Валентин… Разве можно расстаться с ним после того, как он был так откровенен со мной? Я чувствовал ответственность перед ним. Что же мне, чёрт возьми, делать?       — Да, но…       Максим тут же поник. Я и вправду ему дорог, да?       — Мне нужно разобраться во всём, — сказал я, тяжело поднимаясь. Ноги предательски тряслись.       — Тебя точно не нужно подвезти? — обеспокоенно спросил Максим.       — Нет, лучше я сам.       Шаг, ещё один, ладони крепко цепляются за перила, но отнюдь не для того, чтобы держать равновесие. Я обернулся. Максим смотрел мне вслед сверху вниз, облокачиваясь о перила. На его лице отражалось столько надежды.       — Пока, — сказал я.       — Пока, — прошептал он в ответ.       

***

      Когда я вошёл в дом, то первой, кого увидел, оказалась Катя, сидевшая на диване в гостиной.       — Ты как? — спросила сестра, обеспокоенно оглядев меня. — Лёша звонил вчера, сказал, что тебе стало нехорошо в баре.       — Мне уже лучше, не переживай, — ответил я, проходя мимо, прямиком к лестнице. — Пойду к себе.       — Хорошо.       Поднявшись на второй этаж по дубовой лестнице, я хотел было свернуть направо, к своей комнате, но заметил, что дверь в кабинет была распахнута. Взору открывались тянувшиеся вдоль всей стены полочки с книгами, стоявшими плотно друг к другу. Кабинет по совместительству был нашей библиотекой, так что большую его часть занимали стеллажи в классическом стиле, встроенные в обе стены от окна.       Здесь было всё: от детских сказок до самоучителей по типу «Как выжить в диких условиях», доставшихся от дедушки Яна. Где-то стояло несколько кулинарных книг, написанных от руки прабабушками во времена, когда слова «интернет» не существовало.       Наша семья питала слабость к вещам с историей, именно поэтому мы ценили антиквариат. И воспоминания. Мы любили смаковать весёлые и интересные события в памяти, разговаривать о них, продлевая этим моментам жизнь. В детстве родители куда только не водили нас с Катей, старались подарить массу впечатлений и показать как можно больше. Когда я вырос и осмыслил это, мама сказала:       «Воспоминания о детстве греют и поддерживают нас всю оставшуюся жизнь».       Я сделал пару шагов к двери кабинета и заметил, как на деревянной резной стремянке, развернувшись к окну, чтобы лучше видеть страницы книги, сидел папа. В голове всплыли воспоминания о рассказе Валентина, и я вдруг понял, что лишь пару раз за всю жизнь называл папу отцом. Безусловно, я уважал родителей, но такое обращение казалось слишком официальным и отчуждённым, отдаляющим нас друг от друга. Он был моим папой, папочкой или папулей, как иногда звала его Катя. Он всегда уделял нам внимание, дарил всю свою любовь и позволял оставаться собой. Его не волновало, что мы менялись с Катей подарками от родственников: она забирала солдатиков, а я — набор для создания бус и браслетов. Моя ориентация не казалась папе странной, он спокойно относился к тому, что вместо одного положенного зятя у него их будет два. Всё, чего он желал — это чтобы мы были счастливы.       Он был лучшим папой. И пусть ребёнок внутри меня навсегда запомнит обиды, взрослый, понимающий, что все мы можем ошибаться, не позволит сомневаться в том, как мне повезло.       Почувствовав мой взгляд, папа обернулся через плечо и со смесью радости и беспокойства спросил:       — О, сынок, ты вернулся! — Он протянул руку вниз и погладил меня по волосам, когда я остановился около стремянки. — Как себя чувствуешь? Катя сказала, что вчера после встречи с друзьями тебе стало плохо и ты остался у одного из них.       Я чуть прижался к коленям папы, которые были на уровне моего плеча, и сказал:       — Всё хорошо.       — Точно? — продолжая поглаживать меня, спросил папа. — Ты какой-то бледный.       — С утра просто голова немного болела. А что ты делаешь?       — Разглядываю фотографии. — В руках у папы, оказывается, была не книга, а альбом. Он поднял его вертикально, чтобы я тоже смог разглядеть снимки. — Первая весна в нашем коттедже у озера. И первое фото спустя одиннадцать лет после появления Катеньки, где вы не корчите друг другу рожицы, не ставите «рожки» и не дерётесь.       Папа указал на снимок, где я и Катя стояли на пирсе, выходящем в озеро, и вполне миролюбиво приобнимали друг друга. Нам тогда что-то пообещали, если мы будем нормально позировать, что-то очень классное. А потом я скинул Катю в воду до того, как это сделала она.       — О, а тут мама смеётся с того, что Катенька похожа на водяного, — сказал папа, перевернув страницу.       Мама смеялась, запрокинув голову, и протягивала Кате полотенце. Сестра с тиной в волосах и на одежде выглядела крайне недовольно. Ей хотелось, чтобы вместо смеха мама разразилась нотациями и наказала меня. Впрочем, мне действительно потом досталось, но я по сей день не жалею. Такой след в семейном архиве оставил.       — За что ты полюбил маму? — подняв голову, спросил я прежде, чем успел полностью осознать вопрос. Папа же ни капельки не удивился и лишь задумался.       — Не знаю. Только ей не говори. Когда она задаёт этот вопрос, я обычно перечисляю что-то из её качеств. Но на самом деле я правда не знаю.       — У тебя даже предположений нет?       — Сложно выделить что-то одно, найти конкретную причину. Сомневаюсь, что она существует. Не только в нашем случае. — Папа пожал плечами. — Я люблю Аню просто за то, что она Аня. Когда я рядом с ней, я думаю: вот такой и должна быть моя жизнь. Вот с этой женщиной я её и пройду.       — Рядом с ней у тебя нет сомнений, да?       — Точно. Каждый наш шаг подвержен сомнению, просто потому что мы не можем заглянуть в будущее и поглядеть на последствия. В этом непредсказуемом мире приятно быть с человеком, рядом с которым ты можешь сказать: «Я точно на своём месте».       

***

      Голос преподавателя был бодрым, а лекции он всегда вёл интересно, но я, как ни старался, клевал носом. Это не было чем-то новеньким, бессонница до сих пор часто мне докучала, но в этот раз я почти не сомкнул глаз из-за раздумий над предложением Максима. Во мне смешались радость, злость и тревога.       Хотелось пуститься в пляс от понимания, что мои чувства взаимны, поломать что-то из-за неутихающих мыслей «Где ты был раньше?! Почему не сказал мне о таком сразу?!» и забиться в угол, чтобы избежать тяжелого выбора.       — Псс, — послышалось над ухом. — Ты идёшь сегодня в приют?       Миша нетерпеливо смотрел на меня. Сегодня я сидел посерединке между ним и Эриком, что вызвало негодование у одногруппников. Моё с Мишей соседство было чудом, превосходящим даже воскресение Иисуса Христа.       — Сегодня у меня другие планы, — ответил я. — Но ты же тоже волонтёр, можешь пойти и без меня.       Миша не стал скрывать разочарования. Ему не терпелось снова повидать Настю, но, видимо, он смущался идти совсем один.       «Идёшь на свиданку со своим купидоном?» — на краю тетради написал Миша.       — Он Валентин, — на автомате поправил я и тут же уронил голову в ладони, тихо простонав.       Ох, Валентин. Что же мне с ним делать?       — Ты чего? — Эрик отвлёкся от лекции (хоть кто-то из нас её слушал) и обеспокоено сжал моё плечо.       — Ничего, просто спать хочу.       Раньше мне казалось, что нет ничего более логичного и правильного, чем сделать выбор в пользу любимого человека. Но в действительности я не мог так просто разорвать отношения с Валентином и побежать к Максиму. Чувства первого были мне небезразличны, я не хотел делать ему больно, а второй… А с вредной тучей было как всегда непросто. Меня очень беспокоили слова о том, что у него есть кто-то важнее, кто-то, кто априори для Максима на первом месте. Он говорил о таком не впервые, но ни разу не пояснил, кто этот человек.       Почему всё так сложно? Я попал в жестокую ловушку. С детства я думал, что проблемы заканчиваются тогда, когда ты находишь любовь. Что она упорядочивает жизнь. А в действительности любовь может привнести в неё ещё больший хаос.       — Привет, малыш, — сказал Валентин, стоило мне сесть в машину. Он удачно припарковался там, где редко кто-то проходил мимо, что позволило ему спокойно поцеловать меня в щёку. — Что такое? У тебя глаза так и слипаются.       — Я почти не спал.       — Ох, я же тебе говорил: коньяк, тоник, кубик льда, минут за пятнадцать до того, как ляжешь, и часа три сна тебе обеспечены.       Пока все вокруг твердили о том, что я слишком пристрастился к алкоголю, мы с Валентином обсуждали различные формулы альтернативного снотворного. После рассказа о семье у меня сложилось более цельное представление о нём. У Валентина тоже были свои невидимые демоны, с которыми приходилось бороться первым попавшимся под руку.       — Малыш, я хочу поднять тебе настроение, — признался Валентин. — Как насчёт того бара, где играли джаз? Тебе в прошлый раз понравилось.       Мне и вправду понравилось, вот только в ближайшее время о барах думать не хотелось.       — Если честно, сегодня я предпочёл бы что-то тихое, — признался я.       — Без проблем, поехали ко мне.       Я кивнул, но Валентин не спешил заводить машину и внимательно смотрел на меня.       — Слушай, это мелочь, — он достал из кармана ключи и принялся снимать с кольца брелок, — но эта змейка что-то вроде талисмана. Она дорога мне, как тебе — крестик, который ты упорно не снимаешь. Держи.       Валентин протянул мне сплетённую из бисера зелёную змейку, сантиметров шесть в длину. Она была красивой, объёмной и смешно высовывала язык из розовых бусин. Однако я всё никак не мог сопоставить слова Валентина с его действиями.       — Она гнётся, как хочешь, потому что внутри у неё проволока, — непонятно зачем добавил он, будто это могло что-то прояснить. — Мне её в детстве мама сделала.       Валентин настойчиво вложил брелок мне в руку.       — Зачем ты тогда отдаёшь мне что-то такое ценное? — спросил я.       — Я надеюсь, что она поднимет тебе настроение, привлечёт удачу и всё такое. И думаю, ты сможешь позаботиться о ней должным образом.       Валентин был внимателен ко мне и в последнее время делал трогательные вещи. Иногда я смотрел на него и думал: почему мы не встретились раньше? До Максима. Тогда бы я всецело наслаждался этим временем и был абсолютно уверен в своих чувствах, даже не подозревая, что это ненастоящая любовь.       Валентин завёл машину и принялся выезжать с парковки, а я почти всю дорогу глядел на причудливую змею, покоившуюся на моей ладони.       

***

      Мы выпили по бокалу, сыграли в бильярд по своим нелепым, но зато весёлым правилам, устроили дуэль на киях, а потом принялись кружить в танце по комнате, что становилось уже традицией. Валентин нежно поглаживал меня по спине, я прижимался щекой к его плечу и бездумно следовал за неторопливыми шагами. В конце концов, мы и вовсе остановились, руки перекочевали со спины на плечи и чуть отстранили меня. Валентин, затаив дыхание и ласково оглаживая моё лицо, смотрел прямо в глаза, и я понял, что он хочет меня поцеловать.       Месяц. Нет, чуть больше. Наверное, он ждал достаточно. Наверное, он это заслужил.       Я медленно выдохнул и сделал малюсенький шаг к Валентину, молчаливо показывая, что не возражаю. Он обнял меня за талию, прикрыл веки и начал наклоняться. Я же смотрел пристально, не рисковал даже моргать и невольно отмечал, что расстояние между нами почему-то ни капельки не сокращается, хоть и прошло уже несколько секунд.       Валентин открыл глаза и спросил:       — Ты хочешь сделать мостик?       Только тогда я понял, что всё это время невольно отклонялся назад и довольно сильно прогнулся в пояснице.       — Возможно, — не стал спорить я.       — Ты влюблён в кого-то? — совершенно спокойно спросил Валентин, помогая мне выпрямиться.       — Я не… я…       — Тогда почему ты сейчас здесь, а не с ним?       — Потому что всё сложно.       Я отвёл взгляд, совершенно не зная, как себя вести. Мне что, обсуждать со своим парнем чувства к другому парню?       — Дай угадаю. Он натурал? — Валентин выпустил меня из объятий, подошёл к столу и налил немного вина в бокалы. Его движения были свободны, а голос ни капельки не изменился.       — Нет, это пройденный этап.       Валентин дружелюбно протянул мне бокал. Неужели он совсем не злится?       — Почему ты так спокоен? — не выдержал я.       — Мы же договаривались: если что-то не так, мы просто расходимся без скандалов и обид.       — Прости, — прошептал я, потупив взгляд в пол. Мне нечего было добавить.       — Брось, — Валентин провёл по моему плечу, — ты не виноват в своих чувствах. И я видел, что ты старался. Мне было здорово с тобой.       — Почему ты с самого начала предложил такие условия? — спросил я, подняв взгляд. — И запомнил их. Я, если честно, уже и забыл, что мы о таком договаривались.       — Я не знаю, когда это началось, но со временем перед началом я всегда стал видеть конец. Не только в отношениях, а вообще во всём.       Повисла пауза. Я сжал ножку бокала, так и не сделав ни глотка. Валентин сказал, что всё в порядке, но, может, он просто делает вид, чтобы меня не беспокоить. В любом случае, чувствую себя ужасно.       — Если он на той же стороне, что и мы, почему ты говоришь, что всё сложно? — спросил Валентин. Мы и вправду будем обсуждать это? Ладно, Бог с ним. Просто очередной тупой эпизод в моей жизни.       — Я боюсь разрушить то, что между нами сейчас.       Валентин беззлобно усмехнулся.       — Человек — единственное существо, которое переживает о том, чего ещё даже не случилось.       — Но риск есть.       — Твоя семья ведёт ювелирный бизнес, а ты учишься на рекламщика. Не веди подсчёт рисков, если не являешься представителем страховой компании. Заведомо просчитаешься.