***
В этот момент её сердце бешено стучало от
его взгляда страха. Впервые в жизни она чувствовала себя беспомощной. Настолько беспомощной, что не могла произвести и самого простого действия — встать на ноги.
С каждым днём странные ощущения отвоёвывали всё новые и новые территории её души, вымещая привычные чувства. В женской голове возникали сцены, сходные с туманными событиями прошлого. Беспрестанно крутился фантом, силуэт какого-то мужчины. Ей чудилось, как она нежно проводит рукой по его волосам, как он, кто-то неведомый, но такой родной, нежно касается её щек своими губами. В таком полубреду день тянулся за днем, сливаясь в единую серую массу.
Надо сказать, что жизнь стала ей в тягость. Каждый день Ирина предпринимала попытки вспомнить хоть что-то, но прошедшее являло собой чистый лист. Всё было тщетно. Кривицкий часто звонил ей, иногда навещал; она отвергала всяческую его помощь, демонстрируя своё упорство на пути к одинокой жизни. С готовкой получалось из рук вон плохо, с уборкой — совсем никак. Обслуживать себя в одиночку было невероятно трудно, но она не сдавалась и верила в то, что сможет справляться со всеми делами сама. Где-то в глубине души теплился огонёк надежды:
«я буду ходить».
***
Даже после того, как она потеряла память и утратила способность ходить, она всё еще была той же Егоровой: до жути упрямой. Как ни пытался я помогать ей, она с жаром пресекала любые мои попытки.
Однажды, подходя к
нашему её дому, я увидел, как Ира стояла недалеко от магазина. У коляски спустило колесо. Я был готов ко всему и знал, что случиться может всякое; я предварительно обзавёлся гаджетами, что помогли бы ей освоиться и мало-мальски быть самостоятельной в быту.
-Ирина Алексеевна, добрый день! А я как раз к Вам, — я улыбнулся, — вот, принёс Вам кое-что, что может помочь с домашними делами. Всё нормально?
-Для ненормальных — вполне. Колесо спустило, чёрт бы его побрал!
-Как раз на такой случай есть насос, позвольте, я помогу.
-Полагаю, каждый порядочный мужчина всегда имеет с собой насос. Ну так, на случай чего, — с язвительной насмешкой проскрежетала Ирина Алексеевна.
-Услышать от Вас комплимент — большая честь для меня, Ирина Алексеевна. Премного Вам благодарен. Ну, а теперь позвольте, — взяв пакеты, я покатил кресло по направлению к подъезду, — я подвезу?
Ирина не могла контролировать проявление своих эмоций на физиологическом уровне: её выдавал румянец. Однако то был румянец, накрывающий нас во время чувства неловкости или стыда. Кривицкий знал потайные дверцы её души; ему удалось оказаться ещё на один шаг ближе к достижению своей цели. Ужин был готов, гаджеты нашли свою владелицу. На столе стояла бутылка красного вина, общение понемногу переходило в неформальное.
-Я не только Ваш лечащий врач, я ещё и Ваш друг. Позвольте мне сделать самое малое — дарить Вам
свою жизнь свою помощь. Не отвергайте меня, пожалуйста.
После этих слов женщина снова начала испытывать те странные душевные движения, что мучали её в последнее время. Сердце вдруг почему-то кольнуло.
«Не отвергайте меня». Она всматривалась в бездонную глубину его глаз, пытаясь отыскать в них ответы на волновавшие её вопросы. Она вскрикнула.
-Гена! Его звали Гена…
Он всё понял. Этот крик принёс радостную весть: возвращалась память. Сквозь тьму забвения прорезался едва различимый луч света.
Имя твое — птица в руке,
Имя твое — льдинка на языке,
Одно единственное движенье губ…
***
Я вспомнила его имя. Но что такое — имя? Будто бы в Москве так мало мужчин с именем Геннадий! Кривицкий…
Геннадий Ильич. Нет, слишком странно. Он, конечно, хорош, но разве это может быть он? Я беспрестанно мучила память, моля о том, чтобы она пролила свет на новые детали.
То, что Кривицкий передал мне от лица Склифа, вправду помогало справляться с домашними делами. Мне стало немного проще. Я пыталась усмирить свой пыл и всё же попробовать дать ему шанс. Временами мы вместе гуляли, разговаривали. Оказывается, что у нас много общего… Его рассказы о медицине находили во мне отклик, будто бы я всё это уже знала. Мысли о загадке прошлого не давали мне покоя. Порой я налегала на таблетки — только так можно было убежать от реальности. Они спасали меня. Ощущая горечь белого твёрдого круга на языке, ты закрываешь глаза, разум мутнеет, всё плывет и теряет свою значимость. Только так можно отключить уставшее сознание, оно теряет равновесие, жизнь налаживается, всё вдруг становится так просто, как дважды два. Не нужны ноги — вырастают крылья. И ты летишь, летишь… хочется исчезнуть, провалиться, раствориться. Безмолвно, бесшумно, легко. Быть
себе в тягость невыносимо. В один из таких моментов явился он.
На полу, у дивана, лежал пустой блистер. Рядом — зловещая белая пачка.
— Ира! Ты обалдела?! Ты обалдела совсем?! Ну-ка, выплюнь! Выплюнь, выплюнь, я сказал! Нельзя их принимать так много! Где у тебя ещё? Ты не инвалид. Ты дура! Просто набитая дура! Ира! Я хочу, чтобы ты
выздоровела и
жила, понимаешь, жила, нормальной полноценной жизнью…
жила! Ир, пожалуйста…
мы справимся, мы обязательно справимся. Надо только набраться терпения. Ну, пожалуйста. Я понимаю тебя как никто, глупенькая, я же… Егорова…
«Егорова» — эхом пронеслось у неё в голове. «Егорова» — ударило молнией. Она вспомнила.
