Пожалуйста, не умирай

***

***

      Я вспомнила, что он так называл меня. Этот фантом, беспрестанно бродящий в тёмных коридорах моей памяти, этот Геннадий. Мой. Он мой. Он — мой? Он? Тот самый Геннадий Ильич, мой лечащий врач, что вьётся вокруг меня вот уже столько времени — с ним я была до этого? Теперь мне стало ясно, что это были не просто ухаживания. А ведь сердце помнило даже тогда, когда голова забыла. В учебниках медицины такого не напишут. Меня бросило в дрожь, какое-то неведомое доныне состояние. Рука на миг снова потянулась к таблеткам: я такая беспомощная перед ним? Разве можно себе такое позволить? Но он был непреклонен. -Егорова, прекрати, в конце концов! Ира, ты слышишь меня? Ира?! Я открыла глаза и тупо смотрела на него в упор. Сил совершенно не было. Он взял меня на руки и понёс в спальню. -Я знаю, кто ты. Я вспомнила.

***

      Когда она потеряла память, я не знал, что мне делать. Не мог же я прийти и с порога заявить ей о том, что она без пяти минут моя жена. По крупицам я восстанавливал всё то, что мы строили с ней всю жизнь, пусть даже столько лет не были вместе. Это началось ещё тогда, в юности, и продолжается сейчас, на закате лет. Я не могу представить, как бы жил без неё. И не представляю. Даже думать об этом — преступление. Рядом с ней я наивен, будто ребёнок, рядом с ней — я великая сила, я крепость, спасающая от дождя, ветра и холода. Рядом с ней я — это я. ⁃ Что же ты вспомнила, девочка моя? — я уже не пытался сдерживать себя и выстраивать коммуникацию по-иному. ⁃ Я вспомнила, что мы были вместе. Но мне трудно вернуться в прошлое состояние. Нужно привыкнуть. Не всё сразу. ⁃ Хорошо, милая, — сказал я, пытаясь скрыть своё разочарование в голосе, — всё будет так, как ты скажешь. Я накрыл её руку своей. По её телу — тому, что я часто обнажал среди ночи, тому, что так любил целовать, просыпаясь с утра, тому, что было так дорого мне, что являло собой живое выражение любви — побежали мурашки, она едва ощутимо вздрогнула и опустила глаза. Тогда я сжал её руку крепче; она не сопротивлялась. В лучах закатного солнца легко поблескивали её пшеничные волосы, в которые я так любил окунаться, будто в омут. Я понимал, что жизнь не будет прежней. Она будет лучше, чем была когда-то, там, в недалеком, но разделившим жизнь на «до» и «после» прошлом.

***

      Дни на календаре нещадно бежали вперёд. Кривицкий часто бывал в квартире Павловой, гастрономически баловал её. Каждое утро на столе стоял букет цветов, а рядом лежала записка с милым содержанием. Однажды она прочла такую:

«Мой генерал, девочка, Вас кто-нибудь так называл, мой генерал? Лампасы плеч, ключиц разлёт… Как тонким грифелем очерчен рот. Повелитель армии моих обезумевших нервов. Источник сердцебиений не последних, надеюсь, и, конечно, не первых… Но таких небывалых, таких откровенных, что стынет в жилах кровь… Я пленник ваш, мой генерал. Девочка моя, Вас кто-нибудь так называл?»

      Глаза бежали по строчкам, но беспрестанно возвращались в их начало: она читала эти слова снова, снова и снова. Какая глубина в каждой чётко и красиво выведенной букве, какая искренность, какая возможная невозможная сила любви к ней. Она, что столько лет засыпала и просыпалась с нелюбимым, в довесок получившая от него измену; она, что по дурости на старости лет связалась с черт знает кем; она, что в отместку спала с министром — любима и любит. Столько было сделано ошибок, столько боли, чёрным полосам она давно потеряла счёт… неужели, всё наконец налаживается?

***

-Ир, я очень прошу тебя, брось всё это! Почему ты ещё не собрана?! Через час нам уже нужно быть на вокзале! -Гена, я никуда не поеду, — понимая, что ждёт её после этих слов, она опустила глаза и снова нырнула в график дежурств, — не могу. -Егорова, в конце концов, главный тебя отпустил! Или ты что, хочешь сорвать наш отпуск?       Ровно через час Геннадий Ильич тащил на себе два чемодана и сумки: «красивой нужно быть всегда». А он и не спорил. Она всегда была красива, даже в старой домашней майке — боже, непозволительно! — и даже со злосчастной аллергией, которую он так легко смог вылечить при помощи сперва отвергнутой ею гомеопатии.       Неужели они наконец вдвоем вдали от суеты вечно шумящего, бездушного мегаполиса? Море, солнце, пляж, апероль, он — вот всё, о чём она так долго мечтала. -Доброе утро, Ир, ты не спишь? — голос на том конце трубки дрожал от волнения, — хорошо, я рад, что тебе понравилось. Приглашаю тебя сегодня вечером на променад, отказ не принимается. Телефонный звонок вырвал её из мира грёз и погрузил в суровую, но смягчившуюся, благодаря ему, реальность. Павлова с нетерпением ждала вечера.