I Need You

      У Чонина пересыхает во рту. Хёнджин терпеливо сидит рядом, обняв его руками и осторожно прочёсывая волосы, пока Чонин переживает панику.       – Я должен тебе кое-что сказать, – повторяет Ян.       – Окей, – отвечает Хёнджин. – Ты можешь рассказать мне всё, что угодно, малыш.       Чонин открывает рот, но закрывает снова, когда из коридора внезапно доносится шум.       – Если зайдёшь туда, я тебя зажарю, – раздаётся резкий голос Минхо, и шум стихает.       Хёнджин прыскает, и Чонин тоже хихикает, высоко и на грани истерики.       – Когда... когда он тащил меня вниз по лестнице, – быстро произносит Ян, прежде чем утратить решимость.       Хёнджин сразу замолкает.       – Когда Хани-хён и Ликс-хён были этажом выше, а он волок меня по коридору... – продолжает Чонин. Он смотрит на свои колени. Руки дрожат.       Хёнджин гладит его по загривку. Чонин чувствует, как мягко поднимается и опускается грудь под щекой. Он вдруг ощущает клаустрофобию и отпрядывает от хёна, чуть смещаясь к другому концу кровати и притягивая колени. Хёнджин не сопротивляется — лишь пересаживается так, чтобы одеяло накрывало ноги младшего.       Чонин бросает быстрый взгляд вверх, но не может выдержать зрительного контакта, когда Хван смотрит на него так мягко и с безграничной добротой.       – Я не помню всего, – говорит Чонин. – Всё это... многое будто в тумане или кусками забылось. Но он кое-что сделал, что я не... эм... Я никому не говорил.       На самом деле, никто из хёнов не спрашивал Чонина, что произошло. Чонин полагал, это потому, что они думали, будто и так знают — Джисон и Феликс видели многое, и кто-то из них говорил, что Чонин рассказал Феликсу о наркотиках в фонтане, хотя сам он не помнит, как произносил это. Донхён увёл его из поля зрения всего на минуту или около того. Достаточно долго, как думается Чонину.       Но и он никогда их не спрашивал, несмотря на то, что провал в памяти по-настоящему пугает его. Это нечестно, думает Чонин беспомощно, что такой большой промежуток того дня настолько расплывчатый и бесформенный, и всё равно остался в сознании кристально чистым. Обжигающее дыхание Донхёна, его грязные слова, боль от руки, которую он пихнул ему между ног. Чонина тошнит.       – Ты можешь рассказать мне, – мягко уверяет Хёнджин.       Чонин не понимает, почему так тянет с этим. Он не может подобрать слов; он не хочет говорить это, но теперь не может остановить себя. Секрет выжигает всё внутри.       – Когда мы были одни, – начинает юноша снова, – за дверями, он... трогал меня.       Хёнджин застывает на месте. Щёки Чонина горят. Он неопределённо указывает на пах.       – Он положил туда свою руку и очень сильно сжал и сказал... что видел, как я смотрел на него, – выпаливает быстро. – Он сказал "Ты хочешь этого". Он хотел... Он бы...       Голос ломается, и Чонин яростно кусает губу. Просто смешно; всё не так уж серьёзно, ничего даже не случилось, а Чонин поднимает столько шума и впустую тратит время Хёнджина.       Повисает долгая, колючая пауза. Ладонь Хёнджина поднимается ко рту, чуть округлая, чтобы не задеть рану на губе.       – Инни... – зовёт Хван. Голос его густой, и Чонин ненавидит себя ещё больше за то, что заставил хёна плакать. – Инни, – повторяет Хёнджин, прочищая горло. – Хёну... хёну очень, очень жаль, что это случилось с тобой. Я не... мы даже понятия не имели.       Он делает паузу.       – Чани-хён знает?       – Никто не знает, – шепчет Чонин. – Я... только полиция. И... Хечжин-щи.       – Ладно. Ничего. Ты не должен говорить кому-то ещё, если не хочешь. Ты хочешь? Я просто... не будут ли... в суде они наверняка скажут, да?       – Это написано в моём заявлении. Я думал... когда вы с Минхо-хёном пришли тогда на дачу показаний, я подумал... но она не упомянула это и я... Я знаю, в этом нет ничего серьёзного, но...       – Инни, – перебивает Хёнджин. Он тянет руки, чтобы охватить ладонями плечи младшего. – Не говори так. Это очень серьёзно, ясно? Это отвратительно и серьёзно, и ты имеешь полное право переживать из-за этого глубокие эмоции.       Он мягко поглаживает руки младшего, и Чонин льнёт к его прикосновениям. По щекам катятся слёзы, щекоча подбородок.       – Но это ничем не хуже, чем всё остальное.       Хёнджин наклоняет голову, пытаясь заглянуть тонсену в глаза, но Чонин избегает его взгляда.       – Это совсем другое, – наконец говорит Хван, – поэтому нормально ощущать это по-другому. С таким по-другому... справляешься.       – Это больно, – тупо произносит Чонин. – Это... продолжает мне сниться. Как будто я всё ещё боюсь этого, хотя ничего больше не происходит.       Хёнджин роняет тихий, наполненный болью, звук и немного наклоняется к нему.       – Малыш, можно мне тебя обнять?       Чонин кивает, и Хёнджин медленно заключает его в объятия, позволяя младшему обмякнуть на своём плече. Чонин ошеломлён чувствами, всё тело подрагивает. Он роняет несколько солёных капель на плечо хёна.       Проходит несколько минут, и в комнате царит тишина, нарушаемая лишь судорожным дыханием Чонина и голосами, периодически долетающими откуда-то из глубин общежития. Хёнджин поглаживает его спину, выдыхая в волосы.       – Спасибо, что сказал мне, – бормочет старший. – Ты очень смелый.       Чонин не знает, что ему ответить.       Чонин хочет провести остаток дня здесь, в чужой постели, пока Хёнджин гладит его, приняв на себя часть его тайны. Он так устал. Но им нужно работать, поэтому Минхо легонько стучит в дверь и говорит им, что у них есть двадцать минут на сборы.       Весь путь из комнаты Чонин прячется за Хёнджином и держит голову опущенной, когда они идут к машине, но он знает, что остальные видят следы его слёз. Хёнджин не оставляет его ни на минуту, и Чонин абсолютно уверен, что остальные думают, будто у них с Хёнджином состоялся очередной эмоциональный разговор о том, что случилось, когда Хёнджин получил травму.       Он не может думать сейчас о последствиях. На самом деле, он и не думал о них. Он не собирался вот так рассказывать Хёнджину. Он надеялся вообще никогда не рассказывать, разве что этот факт определённо будет упомянут в суде, и он не может позволить хёнам узнать об этом таким образом.       Настроение в зале для репетиций поникшее. Это длинное утро; у них есть целых пять часов до обеда, и обычно они проводят репетиции в отличном настроении, радуясь возможности быть всем вместе. Чонин знает — это он виноват в их подавленном состоянии. Хёнджин почти ничего не говорит, Минхо и Чан насторожены, а Джисон пытается заряжать всех энергией самостоятельно, но его усилий недостаточно.       Они делают перерыв спустя несколько часов, и Хван сразу притягивается к Чонину, будто магнитом. Ян чувствует перед ним странное стеснение, некое старое чувство. Он не знает, стоит ли ему прильнуть к старшему или сбежать.       Однако Хёнджин осторожен с ним и не проявляет свою тактильность, как обычно. Он садится рядом с ним на диван и ласково играется с его волосами.       – Ты не хочешь... Ты думал о том, чтобы сказать остальным? – спрашивает он очень-очень тихо.       Чонин замирает. Он хочет и не хочет одновременно. Хочет, но не может. Он не знает, что сказать. Дыхание застревает в горле, и он ощущает быстро забившийся пульс.       – Ничего страшного, Инни. Пожалуйста, не волнуйся, – просит хён. – Ты не обязан ничего делать, слышишь? Ты не обязан.       – Я... – произносит Чонин на выдохе. – Я хочу, правда, но я... просто...       – Тише, – успокаивает Хёнджин, двигаясь ближе. – Всё хорошо. Необязательно думать об этом прямо сейчас. Хёну очень жаль, я не должен был вот так спрашивать.       Его голос звучит встревоженно, будто он думает, что расстроил младшего. Чонин пытается подавить панику — он взвалил это бремя на чужие плечи, и ему стоило подумать, какой эффект это окажет на хёна; нечестно с его стороны оставлять Хёнджина наедине с такой информацией; Чонин причиняет боль тому, кого очень любит, снова — но не справляется.       Ладонь Хвана скользит с его волос к шее, слегка сжимая.       – Дыши, малыш, – просит он. – Всё в порядке. Всё будет хорошо. Хён рядом.       Грудь Чонина сжимается. Глаза щиплет, и он крепко зажмуривает их, кулаками хватая толстовку, чтобы сконцентрироваться. Хёнджин зовёт одного из хёнов, но Чонин не понимает, кого именно.       – Хёну очень жаль, – вновь повторяет Хван Чонину прямо в висок.       – Ты... ни в чём... не виноват... – всхлипывает Чонин, потому что это важно; ему трудно дышать, зрение расплывается, но Хёнджин должен это знать, Чонин не может продолжать всё рушить...       – Эй, эй, – руки ложатся ему на колено и плечо, нежно потирая. Чан. – Успокойся, хорошо?       Он громко дышит, и Чонин пытается сконцентрироваться на звуке, согнувшись на коленях.       – Ты знаешь, что это вызвало? – спрашивает Чан.       – Это из-за меня, – отвечает Хван чуть натянуто и огорчённо. – Я спросил его кое о чём... Я его встревожил, это была... Хёну очень жаль, Инни.       – Ты не виноват, – сразу заверяет старший. Его голос очень-очень мягкий, нежный по отношению к ним обоим. – Никто не виноват в этом, ясно? С Инни всё хорошо. Всё в порядке.       Слёзы срываются сквозь плотно сомкнутые ресницы, и Чонин сильно кусает губу. Он не заслужил своих хёнов.       Чан продолжает направлять его вдохи, а Хёнджин поглаживает по спине, пока Чонин не восстановит дыхание. Он едва открывает глаза, чтобы взглянуть на размытые пеленой ладони. В остальной комнате подозрительно тихо, и Чонин знает, что остальные смотрят на него, но не может заставить себя проверить. Он съёживается ещё больше, прячась в себя.       Чан, разумеется, замечает.       – Можно хён выведет тебя, родной? – спрашивает он тихо.       Он поднимает его на ноги, просунув руки под подмышками, и ведёт прочь из комнаты. Воздух снаружи чуть прохладнее, и Чонин вновь закрывает глаза, позволяя хёну направлять его.       Чан приводит его к торговому автомату в коридоре, держа одну руку на плечах, а второй покупает напиток. Чонин слишком сфокусирован на том, чтобы сохранять спокойствие, чтобы задуматься, почему Чан продолжает держать его, пока старший не прижимает холодную банку к его шее, и вздрагивает.       – Прости, – мягко произносит хён. – Холодно?       Чонин кивает, сбитый с толку.       – Хорошо. Думай об этом — какая она холодная и где именно на коже ты это чувствуешь. Ощущение охватывает всю шею?       Чан продолжает задавать вопросы, пока дыхание Чонина полностью не выравняется, и младший отстраняется от банки, что уже почти причиняет боль. Чан часто делает подобное — все эти маленькие трюки, которые помогают Чонину ослабить паническую атаку. Ян абсолютно уверен, что старший изучил их, когда у Джисона впервые появились проблемы, и запомнил их все, чтобы теперь использовать на Чонине. От этого что-то в груди сжимается.       Чан тепло улыбается ему, пихая банку в карман и притягивая тонсена в объятия. Он держит его рядом, когда отпускает из своих рук, рукавом стирая слёзы с юношеских глаз. Чонин не может взглянуть ему в глаза.       – Хочешь поговорить об этом? – спрашивает старший.       – Я, эм... – Чонин кусает губы. – Сейчас не могу.       – Ладно, родной. Готов вернуться обратно или тебе нужна ещё минутка?       – Я в порядке, – отвечает младший на автомате. – Мы можем вернуться.       Чан долго смотрит на него, но в итоге кивает и берёт тонсена за руку, чтобы отвести обратно в зал для репетиций.       Хёнджин всё ещё на диване, там, где они его оставили, но он поднял колени к груди и плачет. Феликс занял место Чонина рядом с ним — рука покоится на его плече, а глаза широко раскрыты и полны тревоги.       В горле вновь поднимается ком.       – Хён, – зовёт Чонин, двигается вперёд, спотыкаясь, и тянет Чана за собой. – Прости меня, – он вырывается из рук лидера. – Я... Я тебя расстроил.       – Ты не расстроил меня, – слёзно отвечает Хван. – Ты не сделал ничего плохого, малыш, слышишь? Я не... Я расстроен, что это случилось с тобой, и мне очень жаль, я не должен был спрашивать... Я зол, я очень сильно зол, я никогда раньше так не злился...       Его голос ломается на очередном всхлипе, и Чан тут же порывается вперёд, чтобы положить ладонь Хвану на загривок, но второй продолжает держать Чонина.       – Всё хорошо, – произносит он тяжело. – Ох, Джин-а, дыши, всё в порядке.       Чонин задерживает собственное дыхание, будто переча старшему, но на самом деле он боится, что, если вдохнёт слишком глубоко, тоже начнёт плакать. Он всё ещё дрожит и чувствует себя плохо после панической атаки, и в животе зарождаются знакомые спазмы.       – Что происходит? – спрашивает Бан, потирая шею Хёнджина. – В чём дело, малыш, мм?       – Он не говорит, – обеспокоенно отвечает Феликс.       Чонин напрягается. Все хёны в комнате, все они услышат, если Хёнджин скажет сейчас хоть что-нибудь; он уже намекал, и они наверняка будут очень сердиться на него — он не должен был держать это в секрете, он никогда не должен был рассказывать...       – Я не могу тебе сказать, – всхлипывает Хван. – Прости, хён, я не могу. Всё нормально. Я в порядке, клянусь.       – Ребята, – зовёт Чан неожиданно громко. Чонин подпрыгивает, и хён сжимает его руку в качестве извинения.       Остальные выглядят напуганными и встревоженными, когда подходят ближе. Джисон приближается к Чонину, почти обыденно обнимает его за талию, и младший совсем немного прижимается к нему. Другие собираются в плотный круг.       – Я знаю, сейчас ещё рано, – начинает лидер. Он смотрит напротив себя, на Минхо, но продолжает успокаивать Хёнджина и держать руку Чонина, – но мне кажется, нам лучше сделать длинный перерыв, а потом пообедать минут двадцать. Закажем еду пораньше, чтобы привезли вовремя.       Чонину дурно от мысли, что они меняют свои планы из-за него, снова. Он не поднимает взгляд, но чувствует, что остальные смотрят на него, когда подходят ближе — Минхо сжимает плечо Хёнджина, Чанбин встаёт по другую сторону от Чана, обнимая Сынмина, а Джисон медленно потирает бедро Чонина.       – Хёнджин-и, – зовёт Бан. – Хочешь пойти с Ликс-и купить что-нибудь попить и успокоиться?       Хёнджин кивает. Чан целует его опущенную голову, словно папа.       – Если захочешь, приходи ко мне поговорить, когда будешь готов, ладно? Я люблю тебя.       Он говорит это очень тихо, но остальные стоят достаточно близко, чтобы услышать. Феликс отлипает от Хёнджина и встаёт, протягивая ему свою руку.       Чонина пожирает чувство вины. Это Хёнджину приходится тяжело, но Чонин продолжает перетягивать одеяло, снова и снова, переключая на себя внимание, в котором Хёнджин так нуждается. Он не понимает, почему не может перестать это делать. Почему он не может держать себя в руках. Разочарования в самом себе достаточно, чтобы вновь пробудить слёзы.       Чонин проводит перерыв, свернувшись возле Джисона и Сынмина и наблюдая за тем, как они играют в гонки, на которых все так помешались. Он ничего не говорит, и никто из них не пытается заставить его.       Письмо приходит на почту вечером во время встречи. Чонин даже не смотрит на телефон, но гаджет лежит экраном вверх на его колене, и имя в уведомлении бросается в глаза. Хечжин.       Он открывает письмо, не успев даже подумать о том, как это грубо.       "Здравствуй, Чонин-щи.       Я пишу, чтобы проинформировать тебя, что мы ожидаем дату проведения дачи показаний на этой неделе. Я позвоню сообщить подробную информацию как можно скорее.       С наилучшими пожеланиями,       Сон Хечжин".       Лёгкие Чонина вновь сжимаются, и он судорожно втягивает воздух. В разговоре ненадолго наступает затишье, так что остальные определённо заметили; щёки юноши загораются, и он не может избавиться от чувства унижения. На этой неделе. Сегодня уже четверг. Как может столько событий происходить одновременно? Как ему это вынести? Чан тоже указан в его электронном письме. Когда Чонин поднимает взгляд и смотрит на него через стол, Чан успокивающе кивает.       – Всё хорошо, – произносит он одними губами.       Чонин едва не задыхается.       Чья-то рука ложится на его. Джисон. Стискивает ладонь почти до боли, но это выводит младшего из паники. Он сильно прикусывает губу. В передней части комнаты происходит движение — команда маркетологов переключает громкоговорители для презентации — и Чонин пользуется перерывом во встрече, чтобы немного обмякнуть на своём месте. Сегодня ему нельзя поддаться ещё одной панической атаке. Она убьёт его. Сердце просто не выдержит.       Джисон сжимает руку снова. Исыль наклоняется через него и Чанбина, чтобы взглянуть на Чонина, и тянется через стол, чтобы привлечь его внимание. Его лицо откытое и доброе.       – Чонин-а, – произносит он тихо, – если тебе нужна минутка, можешь передохнуть. Мы отправим всем сообщения позже.       Чонин мотает головой, слишком встревоженный, чтобы думать о вежливости. Одна минута не поможет. В целом дне недостаточно минут, чтобы помочь ему. Ни в неделе. Ни в году.       Чонин открывает глаза в тёмной комнате. Его что-то разбудило — шум, возможно — но он не слишком задумывается об этом. Не то, чтобы это было чем-то новым, но обуреваемый паникой и после получения электронного письма он провёл весь день на нервах. После встречи Чан отвёл его в сторону, чтобы обнять и сказать, чтобы он не волновался, но Чонин не смог этого вынести. Он просто хочет, чтобы всё исчезло хотя бы на ночь. Он просто хочет поспать.       Он двигается на край кровати, вжимая лицо в подушку, когда шум раздаётся снова. Что-то между всхлипом и хныканьем, и звук доносится с кровати Джисона.       – Хён? – обеспокоенно шепчет Чонин. Ответа нет, но спустя пару мгновений шуршит постельное и раздаются лёгкие шаги по полу.       Чонин лежит тихо на случай, если Джисон хочет уйти из комнаты незаметно. Иногда, когда Хану снятся кошмары, или если он в целом расстроен ночью, он пробирается в другую комнату, вероятно, чтобы найти кого-то, кто мог бы его утешить. С тех пор, как всё случилось, спустя пару минут приходил кто-то из мемберов, чтобы занять кровать Джисона, и чтобы Чонин не оставался один. Обычно Сынмин, иногда Феликс — в зависимости от того, в чью комнату пошёл Джисон.       Чонину так грустно каждый раз, когда он не может быть источником комфорта для своих хёнов, чем являются для него они. Это самое, самое ужасное в том, чтобы быть младшим. Конечно, порой они говорят с ним о своих проблемах — или, по крайней мере, так было раньше — но Чонин абсолютно уверен: они никогда не перестанут пытаться защищать его от чего-то более серьёзного. Он просто хочет, чтобы они чувствовали себя лучше. Он просто хочет помочь.       Он ждёт, когда откроется дверь, нервно покусывая губы, но этого не происходит. Вместо этого плотная тень хёна приближается к нему через комнату, и кровать прогибается под его весом, когда хён садится. Джисон дышит судорожно, и всё его тело подрагивает — Чонин чувствует, как лёгкая вибрация передаётся по матрасу. Ян осторожно тянется, чтобы взять хёна за руку.       – Хани-хён, – боромчет тихо, но не знает, как продолжить.       – Хён в порядке, детка, – заверяет Джисон шатким голосом, что выдаёт его ложь. – Я просто... Просто плохой сон.       – Он был о, эм... – "Он был обо мне?" Хочет уже сказать Чонин, но мысленно ругает самого себя. У Джисона есть и другие заботы. Не всё крутится вокруг Чонина. Он не понимает, как стал таким эгоистом.       – Всё нормально, – говорит ему Хан чуть ровнее. Свободной рукой он похлопывает руку младшего, прочёсывает его волосы и водит пальцами по груди над сердцем. – Теперь я в порядке. Просто хотел обнять тебя.       Он шепчет, во тьме звучит намного искреннее и серьёзнее, чем обычно.       – Ладно, – отвечает Чонин.       Он не совсем уверен, как прикоснуться к хёну, не знает, что поможем ему почувствовать себя лучше, но неуклюже тянет их соединённые руки, пока Джисон не ложится рядом. Другой рукой подтягивает одеяло и передвигает их обоих, пока они не сворачиваются вместе, и нерешительно кладёт ладонь на его предплечье. Джисон просто лежит и позволяет поворачивать себя.       Как только они укладываются удобнее, Чонин вздыхает.       – Ты можешь, эм, остаться здесь. Если хочешь.       Джисон смеётся — звук чуть густой от слёз — и ёрзает, чтобы оказаться ещё ближе.       – Спасибо, Инни.       Весь следующий день Чонин чувствует себя онемевшим, потерянным, пытается выполнить свою работу, пытается ни о чём не думать. Джисон всё время молчит, Хёнджин до сих пор расстроен, и Чонин не знает, как им помочь или что сделать. Хечжин не звонит. Юноша знает, что он плохо справляется на уроках вокала. Он почти не участвует во всеобщем мозговом штурме касательно новой музыки. Хечжин не звонит. Чонина чуть не тошнит, когда он принимает свои таблетки, и он не в состоянии ответить на осторожные вопросы Чана о том, что не так. Всё не так, хочет ответить Чонин, словно капризный ребёнок. Наступает конец пятницы, конец недели, и Хечжин не звонит.       Чонин понятия не имеет, что происходит. Он лежит, свернувшись, на своей кровати, обхватив руками ноющий живот, а затем резко садится и пересекает комнату до того, как успеет осознать, что делает.       Хёнджин лежит на постели, включив наушники, и рисует в альбоме. Он кажется таким расслабленным, что Ян колеблется в дверном проёме; во рту пересыхает.       Но прежде, чем он успеет сбежать, Хёнджин улавливает движение и поднимает взгляд, снимая наушники на шею. Его улыбка нервная.       – Привет, малыш, – произносит он медленно. Они не разговаривали с того момента в танцевальном зале. – Ты в порядке?       – Хён, – срывается с губ, пока Чонин не успел себя остановить, – эм... Ты не мог бы помочь мне... Ты не мог бы пойти со мной сказать Чани-хёну?       Ему не нужно уточнять. Одно мгновение Хван просто пялится на него огромными глазами, а затем практически вскакивает на ноги.       – Малыш, конечно! Сейчас?       – Да, – кивает младший. – Я, эм... Мне будет... страшно.       Он не в силах объяснить, что им движет импульс, что он не хочет садиться, боясь, что не сможет встать обратно. Он не знает даже, где Чан и сколько сейчас времени. Его руки сильно дрожат.       Хёнджин внимательно смотрит на него. Чонин не знает, когда хён успел приблизиться.       – Ладно, – говорит старший спокойнее. – Хён в студии. Хочешь пойти?       Они идут в здание компании, несмотря на то, что уже поздно. Чонин настолько поглощён размышлениями, что сперва даже не нервничает, а затем группа мужчин проходит мимо них слишком близко, и юноша бросается к Хёнджину, словно напуганный зверёк. Он сразу опускает плечи, стыдясь своей реакции.       – Всё хорошо, – сразу заверяет Хван мягким голосом. Он обнимает тонсена за плечи и притягивает ближе. – Мы почти пришли. Хён рядом.       Хёнджин всё ещё шепелявит после того, когда защитил его. У Чонина бегут мурашки по коже от ненависти к самому себе. С тех самых пор, когда они встретились, Хёнджин только и делал, что заботился о нём. И чем Чонин ему отплачивает? Позволяет заботиться о себе, обременяет этим идиотским секретом, заставляет вставать посреди ночи только потому, что сам слишком напуган, чтобы поговорить с Чаном самостоятельно.       В такое позднее время коридоры компании практически пустынны. Хёнджин ведёт младшего за собой, не разговаривая, но в лифте крепко целует его в висок. Когда добираются до студии, он стучит и вводит код прежде, чем дождаться ответа.       Чан, Чанбин и Джисон сидят внутри; повсюду стоят ноутбуки, записные книжки, бутылки с водой и стаканчики кофе. Они поднимают взгляды, когда Хёнджин открывает дверь, по-совиному моргая от того, что их прервали.       – Ребят, мы вас выгоняем, – обыденно произносит Хёнджин. – Нам нужно поговорить с Чани-хёном.       – Эй, – стонет Хан, – мы тут работаем, Джин-а.       Чонин не может взглянуть им в глаза; он стоит на месте, наполовину спрятавшись за плечо Хёнджина. Хван заводит руку назад, чтобы продолжать держать его ладонь в своей. Наступает пауза.       – Я знаю, – продолжает Хёнджин. – Это важно.       – Окей, – взволнованно подаёт голос лидер. – Парни, вы не могли бы...       – Мы всё поняли, – прерывает Чанбин. – Мы будем в моей студии, ладно? Пойдём, Хан-а.       Джисон ещё немного канючит, пока пакует свой ноутбук, но Чонин подозревает, что хён делает это больше, чтобы разрядить обстановку, чем из-за раздражения. Чанбин целует его в висок, когда идёт к двери. Хан салютует, и Хёнджин испускает нервный смешок. Чонин не может заставить себя посмеяться.       Чан улыбается им, но выглядит взволнованно, пока смотрит то на одного, то на другого.       – Вы в порядке?       Хван пользуется тем, что держит тонсена за руку, чтобы подвести его ближе и усадить на диван. Ян удерживает ладонь Хёнджина на своих коленях, цепляясь за неё обеими руками. Он не может сейчас отступить. Но также не может посмотреть хёнам в глаза.       – Инни, – зовёт Чан. Его голос нежный, но звучит серьёзно. – Ты дрожишь. Что-то случилось? Я знаю, письмо Хечжин тебя обеспокоило, но...       – Дело не в этом, – рвано говорит Ян.       В итоге за него говорит Хёнджин. Из-за паники в горле встаёт ком, и Чонин может лишь давиться всхлипами.       – Хён, пожалуйста... пожалуйста...       – Ш-ш, тише, всё хорошо, – утешает Хёнджин. – Хён сам скажет.       Чонин тупо пялится на свои колени и пытается не слушать, но ему не удаётся проигнорировать резкий вдох Чана, его низкое, опустошённое "Что?" и скрип кожаного кресла, когда руки хёна резко сдавливают подлокотники.       – Полиция знает, – осторожно произносит Хван. – Но Инни не уверен, как это используется в суде и всё такое. Будет ли это, эм, упомянуто. Из-за этого... в этом вчера было дело, когда Инни расстроился, а я плакал.       Его голос слегка подрагивает, и Чонин вжимает плечи. Чан подкатывает кресло ближе и тянет руку, чтобы погладить Чонина по затылку.       – Ясно, – выдаёт он тяжело. – Инни, родной... хёну очень жаль. Я даже не знаю, что сказать. Я горжусь тобой за то, что ты рассказал нам. Прости, что мы не поговорили с тобой раньше о том, что случилось в тот день. Мне очень жаль, что ты так долго был с этим один на один.       Он не прекращает гладить Чонина по голове и вниз до самых плеч.       – Ты больше не один, слышишь?       Слова хёна обрывают что-то в груди Чонина. Он крепко хватается за руку Хёнджина и рукав Чана и сгибается поверх коленей, тяжело сглатывая. Чан тут же бросается вперёд, резко, будто не может остановить самого себя, скатывается с сидения и опускается на колени перед тонсеном, сгребая его в свои объятия.       – Ничего, – твердит он решительно в плечо юноши. – Ты будешь в порядке. С тобой всё будет хорошо.