I Need You

      Пальцы Чонина приобретают фиолетовый оттенок, когда он переплетает их вместе. Он стучит ногой о пол и понимает, что это раздражает — видит, как администратор то и дело бросает на него взгляды.       Он не знает, почему так себя чувствует. Больницы, доктора, полиция — в его голове всё смешалось в одну кучу. Это люди, которые могут сказать ему: "Ну что ж, ты больше не можешь этим заниматься, езжай домой". Или "В этот раз всё серьёзно, ты не можешь продолжать петь и танцевать". Или "Наркотики останутся в твоей крови навсегда, и теперь ты умираешь".       - Инни, - тихо зовёт Чан сбоку и кладёт ладонь на его ногу. - Милый, успокойся, ладно? Всё будет хорошо.       Хотел бы Чонин ему верить.       Врач слушает, пока Чонин сбивчиво перечисляет свои симптомы — иногда поправляемый Чаном — и замеряет кровяное давление и пульс. Она также взвешивает его, и Чонин зажмуривает глаза, лишь бы не видеть цифры.       - Что ж, Чонин-щи, - наконец, произносит женщина, - думаю, я могу назвать диагноз, но мы должны направить вас в больницу, чтобы сделать дальнейшие анализы для подтверждения.       Чонин невольно вздрагивает. Он обнимает себя рукой за живот. "Теперь что?" - отчаянно думает он. Что может быть с ним не так на этот раз? Что бы ни было причиной — это жестоко. Одна угроза за другой: его жизни, его карьере, его группе, и он никогда не узнает, что станет последней каплей.       Тёплая ладонь Криса ложится ему на загривок, и Чонин понимает, что дышит слишком часто.       - Я почти уверена, что беспокоиться не о чем, - доктор наклоняется к кулеру с водой, что стоит в углу её кабинета, и затем передаёт ему пластиковый стакан с водой. Он дрожит в руках Чонина. - Сделайте глубокий вдох, Чонин-щи, - мягко произносит женщина. - Я хочу увидеть больше румянца на ваших щеках, прежде чем дать объяснения.       Чан потирает его спину и подталкивает локоть, чтобы Чонин пил. Младший послушно поднимает стаканчик к губам.       - Вы нормально себя чувствуете? - проверяет доктор. - Слабость? Тошнота?       - Нет, нет, я в порядке, извините, - бормочет Ян. Он лжёт, и по тому, как врач хмурится, он абсолютно уверен, что она это знает.       - Ладно, - произносит медленно. - Как я и сказала, не о чем беспокоиться. Я определила ваш диагноз, а анализы в больнице подтвердят степень заболевания, чтобы мы могли подобрать верное лечение.       Она объясняет всё: неоднократные передозировки нарушили слизистую оболочку его желудка, вызвав хронический гастрит. Спазмы, тошноту, рвоту, склонность к анемии и язве желудка. Чонин должен избегать определённых продуктов. Не сможет есть много за один раз, как и не сможет долго обходиться без еды.       - Нам нужно определить, какая диета облегчит ваши симптомы больше всего, поэтому нас могут ждать пробы и ошибки.       Чонин спокойно выслушивает её, натягивая свою обычную робкую, вежливую улыбку. Он смеётся, когда доктор шутит, кивает в знак понимания, берёт её листовки. Затем, в машине, он сгибается на коленях пополам, тяжело дыша.       - Знаю, знаю, - произносит Чан. Он поднимает руку над головой младшего и притягивает его ближе. - Мы со всем справимся, окей? Мы тебе поможем. Мы разберёмся, как это исправить, и всё будет хорошо.       Он забирает листовки из слабых рук и укутывает тонсена в объятие. Чонин съёживается ещё сильнее, руками обвивая свой живот. Желудок уже болит; вероятно, из-за того, что Чонин думает об этом. Или, может, потому что теперь это его обычное состояние.       В больнице ещё хуже — голова кружится от тревожности; Чонин запинается на простых вопросах, неправильно понимает каждую инструкцию. Они вводят через его гортань тонкую трубку — камеру, чтобы оценить ущерб — и Чонин настолько сильно паникует от обездвиживания, что им едва не приходится прибегнуть к наркозу.       Чан заботливо помогает ему пройти через всё это, ведя из одного кабинета больницы в другой, говоря за него, когда Чонин не может сам. Чонин видит, что старший часто поглядывает на телефон, отвечая на сообщения каждый раз, когда выпадает свободная минутка. Прошло уже несколько часов, и Чонин снова отвлекает хёна от работы.       Чан поднимает на него взгляд, словно почувствовав поток мыслей младшего, и дарит ему мягкую, любящую улыбку.       - Сейчас они возьмут анализ крови, милый, - произносит нежно, будто знает, что Чонину это не понравится.       Хён прав — каждый мускул в теле Чонина напрягается. Он ненавидит анализ крови. Ему никогда не нравились иглы, особенно когда из него вытекает красная жидкость, и он абсолютно уверен, что никогда не сможет избавиться от страха, что они опять найдут в его крови наркотики. Сперва он понятия не имел, что они в его организме. Это может повториться и сейчас. Доктор может ошибаться насчёт гастрита, и они всё узнают, и он снова попадёт в больницу, и его вышвырнут из группы, и...       - Инни, - терпеливо произносит Крис, - постарайся успокоиться, ладно? Ничего страшного. Они просто проверят уровень железа, помнишь? Доктор считает, что у тебя анемия, и поэтому у тебя постоянно кружится голова.       Чонин неподвижно сидит на больничной койке и старается собраться. Он впустую тратит время Чана, заставляя нянчиться с собой, снова. Меньшее, что он может сделать, — это перестать быть размазнёй.       Анализы подтверждают, что уровень железа в его крови слишком низкий, и ему выписывают таблетки — Чонин подавляет в себе инстинкт отказаться — а также лекарства, чтобы снизить уровень кислоты в желудке, и огромный, запутанный план диеты, включающий время и количество пищи, которое он может есть. Чан внимательно слушает всю информацию, делает заметки, задаёт вопросы. Чонин не хочет даже смотреть на всё это.       Как только приезжают домой, Чонин моментально скрывается в своей комнате, пытаясь не пересекаться с остальными. Вряд ли кто-то из них сейчас дома — ещё нет и шести часов — но Джисон внутри, лежит на своей кровати ногами в изголовье.       Чонин пытается избежать разговора с ним, спрятаться, но Джисон, очевидно, замечает его выражение лица, и сразу поднимается на ноги.       - Эй, - Хан кладёт ладони ему на плечи, слегка наклоняясь, чтобы заглянуть в глаза. - Что случилось? Ты не... всё прошло нормально?       Чонин мотает головой, а потом пожимает плечами. Нельзя сказать, что он прямо умирает. Он не хочет пугать хёна.       - Это... - начинает он дрожащим голосом, - не то, чтобы... всё не настолько плохо, но всё это... это всё надолго, скорее всего, и они не знают, как с этим работать, и есть куча всего, что я должен делать, а я... это просто... я...       Грудь сжимается, словно в тисках. Джисон роняет беспокойный звук и хмурит брови. У Чонина подгибаются колени, и он выскальзывает из рук старшего, падая на пол и сгибаясь. Сердце гремит в ушах, в горле; он царапает грудь пальцами одной руки, пытаясь сорвать тугой ремень, стягивающий его лёгкие, пытаясь сделать хоть что-нибудь. Глаза заволакивает пелена, и Чонин не уверен — это от слёз или он сейчас потеряет сознание.       - Инни. Инни, - Джисон держит его лицо в своих ладонях, заставляя смотреть в глаза. - Дыши. Медленно. Всё в порядке.       Чонин наклоняется к нему, вцепляясь в запястья хёна. Он слышит свои собственные всхлипы.       - Ш-ш, тише, малыш, всё хорошо, - Джисон оглаживает пальцами впалые щёки. - Дыши. Я с тобой. Хён рядом.       В ушах звенит. Чонин слышит Чана из дверного проёма позади себя, Джисон говорит что-то поверх его головы, но не может разобрать слов. Они не двигаются с места — Чонин стоит коленями на полу, Хан присел возле него — пока ему не удаётся выровнять дыхание на более контролируемые вздохи, и затем Джисон поднимает его на кровать.       Хён натягивает рукава на ладони, чтобы стереть слёзы младшего, и прочёсывает волосы одной рукой.       - Всё хорошо, - повторяет чуть более решительно. - Хочешь поделиться с хёном, что они сказали?       Чонин нерешительно поднимает глаза на лицо Хана, его нежную улыбку, тёплый взгляд.       - Мы можем, эм... Мы можем не говорить об этом? Пожалуйста?       Улыбка Джисона становится шире, и он ерошит волосы младшего.       - Конечно. Иди сюда. Моему малышу нужны обнимашки.       Он снова ведёт пальцем по тёмным кругам под глазами — Чонин даже не понял, что снова плачет — и падает на подушки, обвивая младшего руками. Чонин не сопротивляется; он всё ещё ощущает дрожь в теле, тревогу, лёгкое головокружение после анализов в больнице и стресс. Он нерешительно сворачивается у Джисона под боком, позволяя ему гладить себя по волосам.       Джисон начинает рассказывать о своём дне, и Чонин расслабляется, пытаясь унять и дыхание, и желудок.       Спустя время — Чонин понятия не имеет, сколько прошло — раздаётся осторожный стук в дверь, и в комнату крадётся Хёнджин, держа что-то в руках. Он издаёт звук, что приятно отдаётся в ушах, глядя на то, как младшие обнимаются, затем садится на край кровати Чонина и мягко сжимает его лодыжку.       - Ты плакал, - говорит он расстроенно.       - Паническая атака, - бормочет Чонин, приглушаемый толстовкой Хана. Нет смысла что-то скрывать, если Хёнджин видит следы его слёз, и всё равно остальные рано или поздно узнают.       - Я принёс тебе это, - произносит печально.       Он протягивает бутылку с горячей водой и кладёт её на низ живота Чонина — именно туда, где болит сильнее всего. Чонин издаёт тихий звук в качестве благодарности.       Хёнджин продолжает поглаживать лодыжку, вглядываясь в лицо Чонина, и на его собственном отражается такое ласковое выражение, что Чонину трудно на него смотреть.       - Ты отдыхай с Хан-и, - вдруг произносит Хван. - Минхо-хён сказал, что позже приготовит суп, чтобы тебе стало полегче.       Он напоследок ещё раз сжимает ногу младшего и уходит, осторожно закрывая за собой дверь.       - Знаешь, я чуть не поменялся с Хёнджин-и комнатами, - признаётся Джисон в пустоту.       Чонин шмыгает.       - Что?       - После... когда ты только приехал от родителей. Ты был так... Я думал, может, эм, ты хотел, чтобы он был рядом. Я просто хотел, чтобы тебе было комфортно.       Чонин не знает, что сказать. Он чувствует щекой, как стучит сердце Джисона, чуть быстрее, чем обычно.       - Но я так и не попросил, - продолжает старший. - Я слишком эгоистичный. Я бы очень расстроился, если бы ты согласился.       Чонин почти готов сказать, что он бы не согласился, но он не уверен в этом. Он едва помнит то время: воспоминания заволочены болью, и плохим самочувствием, и травмой. Он провёл дома две недели и с трудом может наскрести достаточно воспоминаний, чтобы собрать их в пару дней. Когда он вернулся, кто-то всегда был рядом с ним, спал с ним, провожал. Это удушало и дарило комфорт в равной степени.       Когда они встретились, Хёнджину понадобилось три дня, чтобы сказать Чонину, что он любит его, и, оглядываясь назад, Чонин абсолютно уверен, что старший говорил это искренне. Ему кажется, что именно это — безудержная привязанность Хёнджина к нему — значительно упростило ситуацию. Хван никогда не злится на него; Хёнджин — это всегда открытые руки, в которые Чонин может упасть, и, когда он только вернулся в общежитие, раненый и запуганный, он повернулся к самому комфортному для себя человеку.       С Джисоном порой всё было — и есть до сих пор — сложно. Чонин всё время ощущает его чувство вины, и от этого ему некомфортно. Он не может забыть, как подавлен был Джисон, как зол на него. Иногда Чонин вспоминает некоторые слова, которые хён говорил ему, когда был расстроен, выражение его лица, как он выглядел, когда пятился подальше из поля досягаемости младшим, и Чонин не уверен, что ему чувствовать насчёт всего этого.       Он не может придумать, что ему ответить, поэтому вновь утыкается лицом в джисоново плечо, цепляясь так сильно, как только может.       - Не уходи.       - Даже не собираюсь, - отвечает Хан. - От этого хёна ты так просто не избавишься.       Чонин ненадолго погружается в дрёму и просыпается только когда звонит его телефон. Это его мама — он обещал, что даст ей знать, как всё прошло в больнице, и виновато закусывает губу, когда осознаёт, что совсем забыл про это.       Джисон выпутывается из объятий и встаёт с кровати младшего, ерошит его волосы и оставляет одного, чтобы он мог ответить на звонок.       - Мама?       - Чонин-а, - сразу откликается женщина. - Ты в порядке? Что происходит? Ты всё ещё в больнице?       Атакованный вопросами, Чонин делает глубокий вдох.       - Нет, мам, я дома.       Он сбивчиво пересказывает ей события дня, пытаясь припомнить подробности того, что сказала доктор, несмотря на то, что всё кажется размытым за пеленой из стресса.       - Хорошо, ладно, всё не так плохо, - заключает мама. - Ты и так уже не ешь молочного, правда? Так что немножко поменяются правила. Мы справимся.       - М-м, - мычит Чонин вместо ответа. Грудь будто наливается свинцом.       - Чонин-а, - вдруг зовёт она. - Ты чуть не погиб из-за того, что делал тот мужчина.       Её голос пронизан эмоциями, и Чонин резко вдыхает, садясь на постели.       - Если бы мне пришлось переехать в Сеул и каждую твою порцию скармливать с руки, это всё равно было бы куда лучше, чем то, что с тобой могло произойти.       - Мама...       - Радость моя, я знаю, это сложно, - произносит она ласково. - Я знаю, что это очень сложно. Но ты изменишь свой рацион, и продолжишь посещать психотерапевта, и ты со всем справишься. Мама так гордится твоей стойкостью. И папа тоже. Ты молодец.       Чонин сглатывает. Он не доверяет сейчас собственому голосу.       - Хочешь, чтобы я приехала повидаться с тобой?       В первую ночь по приезде домой Чонин плакал, пока не уснул, положив голову на колени матери, и она всю ночь спала, сидя на диване, лишь бы не беспокоить его. Если он скажет "да", она тут же сядет на ближайший поезд. Он в этом уверен.       - Нет, мам, я в порядке.       - Скажи мне, если передумаешь. И вышли мне свою диету. Мама отправит тебе что-нибудь.       - Ты не обязана это делать.       - Я попрошу Чан-и отправить мне твой план. Он послушный мальчик.       - Ладно, - вздыхает Чонин, принимая поражение.       - Я люблю тебя, - говорит женщина. - Будь паинькой и позволь своим хёнам заботиться о тебе.       - Обязательно, - бормочет юноша. - Я люблю тебя.       Когда кладёт трубку, в груди болит, и в этот раз он не может винить в этом сломанное ребро. Он скручивается калачиком вокруг подушки, прижимая бутылку, которую принёс Хёнджин, с теперь уже тёплой водой. Сейчас до сих пор рано, но несколько хёнов дома — Чонин слышит телевизор и голоса, переговаривающиеся на кухне. В воздухе парит аромат специй от чьей-то готовки.       Чонин хотел бы иметь возможность оставаться в постели весь вечер. Его тело тяжёлое, уставшее, вымотанное, желудок болит, а в голове витает туман от панических атак, обуревавших его весь день. Он больше не хочет думать о том, что сказала доктор — перед ним простираются пугающие последствия, и слишком много поводов для волнения, слишком многое может пойти не так.       Но остальные заставят его поесть, захотят, чтобы он поговорил, и даже сама мысль об этом ошеломляет. Чонин просто очень устал.       Он слышит шаги в коридоре, а затем раздаётся осторожный стук в дверь. Она открывается ещё до того, как он даже подумает сказать "Не входите".       - Привет, младшенький, - здоровается Крис. - Ты как?       - Я думал, ты вернулся в компанию, - отвечает сбитый с толку юноша. - Ты не... разве ты не был занят?              Разве я не мешал тебе работать весь день?       - Этим вечером я поработал из дома, - легко поясняет старший, но Чонин умеет читать между строк — у него опять случилась смехотворная паническая атака, и Чану пришлось ещё больше отодвинуть свой график работы, чтобы остаться в общежитии на случай, если он понадобится. Чонина терзает чувство вины.       Чан садится на его кровать, прикасаясь к лодыжке, как это делал Хёнджин.       - Минхо приготовил суп, - говорит он. - Почти всех нет дома, но он тут, и Хан-и. Пойдём кушать.              - Хён, я...       - Я не могу позволить тебе отказаться, Инни, - перебивает Чан; глаза широко раскрыты и полны печали. - Доктор сказала, что, если не будешь долго есть, тебе станет хуже, и у тебя анемия, и ты близок к недоеданию. Я не могу этого допустить.       - Пожалуйста, - просит Ян почти шёпотом. - Пожалуйста, я... я просто хочу поспать.       - Я знаю, ты устал, родной, - голос старшего невыносимо нежен. - Я знаю, сегодня был трудный день, - он делает паузу, поглаживая его ногу. - Я знаю, что всё это даётся с трудом уже давно.       - Просто... - тихо произносит младший. - Оно не прекращается. Просто... нет ничего, что не было бы испорчено. Я только...       - Ты ничего не испортил, Инни, - серьёзно заявляет хён. - Ты поправляешься.       Горло резко сжимается, и Чонин подтягивает ноги к груди.       - Хён, я... Ты не понимаешь, - убеждает он очень-очень тихо.       - Ладно, так помоги мне понять.       Тяжело сглотнув, Чонин поворачичает голову, чтобы смотреть в окно. С этого угла он не видит лицо старшего даже на периферии. Как будто он один в комнате.       - Знаешь, когда ты ходишь по дому голым, - произносит торопливо, - и мы... все постоянно кричат?       Чан удивлённо хмыкает от смены темы разговора.       - Окей, допустим, хотя нижнее бельё не считается, как голым, но да, я знаю..?       - Я... я просто... - Чонин замолкает. Он никогда по-настоящему не формулировал то, что хочет сказать сейчас, даже в своих мыслях. И он не уверен, что достаточно силён, чтобы услышать. - Когда я был младше, я... я брал с тебя пример, и ты был сильным, и у тебя широкие плечи, и всё такое, и я... я хотел выглядеть так же. Выглядеть, как ты.       Голос превращается в неясное бормотание. Чонин ощущает, как горят щёки, ощущает взгляд Чана на затылке.       - А теперь... этого не будет. Я никогда... Ты слышал, что они сказали. Будет тяжело даже вес набрать, не говоря уже о мышцах и прочем.       Он чувствует, как сжимается горло, дрожит голос, и он знает, что хён тоже это слышит, но он уже начал говорить и нацелен закончить свою мысль, пока не заплакал.       - И это... после случившегося... Никто не смотрит на айдолов и не говорит: "вау, только поглядите, у него видны рёбра, это впечатляет". Не... не по отношению к парням. И я знаю, что это... что нет ничего хорошего, когда так говорят о девушках, но я имею в виду, что... я просто...       - Я понимаю, о чём ты, родной, - тяжело произносит Чан.       Чонин бросает робкий взгляд через плечо. Хён хмурится, тёмные круги под его глазами хорошо видны в приглушённом свете комнаты. Он поднимает руку, с надеждой предлагая местечко у себя под боком.       Сперва Чонин сомневается. С тех пор, как всё произошло, он был слишком прилипчивым ко всем ним, особенно к Чану. Но старший широко открывает глаза, наполовину по-детски умоляя, наполовину выражая просьбу лидера. Чонин практически уверен, что больше никто во всём мире не умеет делать такое лицо.       Младший двигается ближе, в личное пространство хёна, но не прислоняется к нему.       - Мы что-нибудь придумаем, - уверяет Бан. - Мы найдём то, что подойдёт тебе, ладно? Они сказали, что будет сложно набрать вес, но не невозможно. И это... ты... практически никто не может гарантировать себе то тело, которое хочет, верно? Твой хён всегда хотел быть высоким, но это никогда не случится, правда же?       Чонину удаётся рассмеяться. Он давится смешком, будто всхлипывая.       - Ты прекрасен таким, какой есть, Инни. Просто нужно, чтобы ты выздоровел, а потом, когда тебе станет лучше, мы сможем поговорить с тренером, и с диетологом, и с кем угодно, кто поможет тебе нарастить мышцы, если ты так этого хочешь, договорились? Но ты потрясающий. Хён не хочет, чтобы ты ещё когда-либо думал, что это не так.       До этого старший не двигался, легко положив руку тонсену на плечо, но теперь тянет всё тело Чонина ближе.       - Первый шаг — это позволить нам помочь тебе есть больше, да? Без этого ничего не получится. Ты должен попытаться.       Чан ведёт его на кухню, уложив обе руки на плечи и имитируя драматичный звук трубы. И Минхо, и Джисон уже там — Минхо закатывает глаза, взглянув на Чана, но по-доброму улыбается Чонину — своей самой ласковой улыбкой, которую дарит тем, кто расстроен. Он тянется через стол, чтобы ущипнуть его за щёчку.       - Хён приготовил суп, - констатирует он, - и тонсен его поест, да?       - Спасибо, хён, - мямлит Чонин. - Я попробую. Пахнет вкусно.       Он послушно садится, когда Джисон опускает его на скамью рядом и прижимается плечом. Суп Минхо густой и тёплый, в нём много шпината ("Это для железа, - раздражённо произносит Ли, когда Джисон канючит, - но хён может засунуть его тебе в нос, если хочешь". Джисон замолкает.) Чонин боится есть, но бульон смягчает горло, и он осиливает половину миски, прежде чем желудок начинает протестовать.       Хёны драматично хвалят его, воркуя, будто он ребёнок или маленькая зверушка — как делают это всегда — и на какой-то момент Чонин позволяет себе расслабиться. Телефон Чана звонит, и он поднимается, чтобы ответить, нежно касаясь бледной щёки младшего, когда уходит.       - Ты хочешь спать, детка? - спрашивает Хан, глупо изменив голос. - Пойдём посмотрим со мной дораму и пообнимаемся. Хёнджин смотрит одну про школу и говорит, что она офигенная.       Чонин облокачивается на него, играясь с ложкой.       - Ладно, хён, но тебе нельзя плакать.       - Хён никогда не плачет, - заявляет Хан. - Я стойкий, и сильный, и очень-очень скромный, вообще-то, самый скромный из всех, я...       - Инни, - зовёт Чан, когда возвращается.       Тон его голоса мрачный. Все сразу замолкают.       - Это была Хечжин, - продолжает медленно. - Они хотят закончить допросы на этой неделе, а потом подадут заявку на дату проведения суда.