I Need You

      Чонин сидит возле унитаза, скрючившись от острой боли в животе. Его рваное дыхание эхом разносится по маленькой ванной их общежития.       Он не уверен, сколько сейчас времени. Где-то около двух часов ночи, потому что он проверил сразу после того, как некоторое время назад услышал, что кто-то вернулся домой. Ему до сих пор так и не удалось поспать. Судороги начались прямо перед тем, как он лёг в постель, и становилось только хуже, так что теперь он просто ждёт неизбежного.       Обычно такое не случается дважды за день. И это всё, о чём Чонин может думать. Значит ли это, что теперь он всё время будет таким? Скрывать такое состояние будет намного труднее. Он больше не может отпроситься с работы — всё уже и так откладывается из-за него, и каждый раз ситуация лишь усложняется, когда он исчезает с репетиции, чтобы пойти на сеанс терапии, или когда кто-нибудь убеждает его прилечь.       Чонин с силой прикусывает губу. Дыхание учащается, едва не доходя до гипервентиляции, и он роняет унизительные всхлипывающие звуки при каждом выдохе, с трудом сглатывая, чтобы подавить их.       Раздаётся лёгкий стук в дверь, и юноша вздрагивает. Это, наверное, Джисон — Чонин пытался быть тихим, когда уходил из их спальни, но после всего случившегося Хан стал очень чутким к ночным передвижениям младшего по комнате, даже если Чонин и думает, что делает это незаметно. Он также думает, что Чонин не знает о его ночных кошмарах. Желудок Чонина переворачивается не только от тошноты, но и от чувства вины.       - Йен-а? Ты в порядке?       Это не Джисон. Чанбин. Чонин пытается сформулировать ответ, но дверь легонько открывается ещё до того, как он успеет подумать. Он отдёргивается от унитаза, пытаясь выглядеть так, будто его не тошнит, но, судя по нахмуренным бровям хёна, очевидно, что ему это не удаётся.       - Инни, - Чанбин садится на корточки рядом с ним и поглаживает по спине. Его ладонь очень, очень тёплая, и младший понимает, что он продрог, сидя голыми ногами на холодном кафеле.       - Привет, хён, - вздыхает Ян.       - Тебе плохо, малыш? - взволнованно спрашивает старший. - Желудок болит?       Чонин подтягивает колени ещё ближе.       - Я тебя разбудил? - отвечает он вопросом на вопрос. Голос выходит хриплым.       - Нет, - Чанбин поглаживает его по волосам, зачёсывая их за ухо. - Хён не спал. Я услышал... Я подумал, может, ты плакал. Ты как?       Чонин ничего не отвечает. Он не хочет смотреть на Чанбина, не хочет видеть, каким уставшим и обеспокоенным он выглядит. Он чувствует себя уязвимым. Он хочет спрятаться.       Чонин пытается уклониться от нежных рук хёна, но как только начинает двигаться, желудок переворачивается, и он сгибается вперёд, чтобы его вырвало.       Чанбин всё равно следует за ним, чтобы оказаться ближе, и гладит по бокам.       - Ай, Инни, всё хорошо, ты в порядке, - повторяет он. - Хён рядом.       Чонин сплёвывает, обмякая на стенке душа. Глаза горят от слёз, которые он так сильно старался не пролить.       Чанбин приносит ему воду и вытирает лицо, будто он маленький ребёнок, с самым мягким выражением на лице.       - Теперь тебе лучше? - спрашивает он спустя минуту. - Ты весь замёрз. Я должен отнести тебя обратно в кровать.       Чонин кивает. Он чувствует дрожь, слабость после рвоты, но огонь в желудке стих. По крайней мере, пока, как он вяло думает про себя.       - Всё нормально. Ты не обязан меня нести.       - Это всего лишь в конце коридора, малыш-хлебушек, - напевает старший. - Хён справится. Твой самый большой, сильный и лучший хён на свете.       Он берёт тонсена за обе руки, поднимает его с пола и, пользуясь сцепленными ладонями, притягивает в объятие.       - Хён, - хнычет Чонин, но звук вырывается, скорее, от того, с какой силой его голова падает на чужое плечо.       Чанбин похож на твёрдую, тёплую подушку, к которой младший может прислониться. Он так устал, что его мышцы будто состоят из мокрого песка.       - Мой Инни, - произносит Чанбин прямо ему в волосы. - Хотел бы я, чтобы ты позволил нам позаботиться о тебе.       Чонин ощущает внезапное желание начать говорить; такое небывалое, словно дикий голод, но он давит его в себе. Если начнёт, ему будет не остановиться. Он крепко цепляется за хёна, всего на секунду, просто, чтобы почувствовать, как Чанбин сильнее прижимает его в ответ.       Это слишком сложно, должен он сказать. Я ужасно устал так себя чувствовать. Мне всё время больно. Я больше не могу. Мне очень жаль. Пожалуйста, помоги мне.       Вместо этого он сохраняет молчание, через зеркало глядя на то, как рука Чанбина гладит его по спине.       Они все вместе сидят утром на встрече, где обсуждают шоу, которое будут снимать завтра. От стресса Чонин не может перестать трясти ногой под столом. Это не первое появление на телевидении, которое они снимают после его возвращения к работе — они снимали выступления и интервью на музыкальных шоу — но они впервые за долгое время будут записывать индивидуальные сегменты, и ему ужасно хочется справиться как можно лучше.       Содам, недавно назначенная на позицию их второго менеджера, зачитывает им информацию с листа, и Чонин изо всех сил старается сфокусироваться. Желудок пока не болит, но он чувствует, что состояние колеблется на грани, и ему не по себе. Он ощущает на себе взгляд Чанбина, что сидит за столом напротив.       Чуть раньше Чонин застал Чанбина и Минхо приглушённо перешёптывающимися в коридоре. Минхо просто улыбнулся ему, когда младший вышел из кухни, и протянул руку, чтобы взъерошить его волосы, но Чанбин резко перестал говорить, пока Минхо не ткнул его локтем, поэтому Чонин предполагает, что говорили хёны о нём.       - После фрагмента с интервью есть часть с танцами, что должно быть сюрпризом, но скорее всего, там будут ускоренные танцы или рандомная хореография, что-то типа такого, - говорит Содам, и Чонин усиленно моргает, чтобы заставить себя сохранять внимание, - поэтому это не будет для вас проблемой. Потом они сыграют с вами в физическую игру — что-то с катанием друг друга на спине — и игру в угадывание предметов с завязанными глазами. Так что, по-моему, это всё похоже на игры на детской площадке.       Она дарит Чонину широкую улыбку, когда он поднимает взгляд.       - Назначенное время и всё остальное в информационном письме на электронной почте, а также уже в вашем календаре. Ынчжи-щи будет вашим менеджером на съёмочной площадке, чтобы помочь, если возникнут вопросы.       Джисон обнимает Чонина одной рукой, когда они идут по коридору после встречи.       - Идём, детка, - воодушевлённо говорит Хан. - Твой самый красивый хён сегодня пойдёт с тобой на дэнс-практику.       - Верно, - подаёт голос Минхо, вышагивающий позади них, - Хёнджин и правда пойдёт.       Джисон глотает воздух так сильно, что закашливается, толкая Чонина вбок, а Хёнджин проскакивает мимо них и идёт вперёд. Чонин смеётся над гневным выражением Джисона сильнее, чем должен бы, уворачиваясь от его шутливого удара.       Как только Чонин поправился достаточно, чтобы танцевать, Минхо, Хёнджин и Феликс взяли на себя задачу помочь ему наверстать упущенное, назначая дополнительные репетиции четыре раза в неделю. Не всегда всем троим из них удаётся прийти на занятие вместе, но хотя бы двое всегда в зале. Остальные тоже заглядывают к ним, обычно кто-нибудь их тех, кто просто свободен, и каким-то образом дополнительная репетиция превращается в прогон хореографии для всех.       Чонин никогда-никогда их не пропускает. Старшие тратят на это личное свободное время, и он отплатит им тем, что будет репетировать до тех пор, пока не вернётся в строй. По большей части он находит в этом мотивацию. Однако иногда кажется, будто ему никогда не достичь этой цели.       Они начинают работать над самыми недавними хореографиями. Минхо всегда ведёт репетицию сегмент за сегментом, постепенно переходя к полноценным прогонам. В таком подходе есть смысл — это определённо более логично, чем метод Хёнджина, который заключается в том, чтобы прыгать от песни к песне, пока он не найдёт, над чем хочет поработать — но так невозможно избежать контроля.       Сегодня всё идёт хорошо. Минхо смотрит за ним, пока Чонин репетирует сегмент, над которым они работали в последний раз, и выглядит довольным, отчего в груди младшего растекается тепло. Они несколько раз прогоняют хореографию недавних танцев тоже — одну из них на удвоенной скорости, чтобы попрактиковаться перед шоу — и затем снова делят на части.       Примерно через час Чонину становится нехорошо. Он пьёт больше воды и игнорирует тошноту — ему всегда плохо — пока к ней не прибавляется и головная боль. Он решает, что попросит сделать перерыв после следующего прогона.       Но разумеется, долго он не протягивает.       Они едва заканчивают припев, прежде чем желудок и голову охватывает тошнота, и юноша чувствует, как подрагивает земля под ногами. Он прекращает танцевать, задерживая дыхание, и поднимает руки к вискам.       Музыка обрывается.       - Инни, - резко зовёт кто-то, - что случилось?       - Ты как? Ты весь побледнел.       - Я, эм... мне нужно сесть, - слышит собственный голос Чонин, приглушённый, будто он под водой. Кто-то — Минхо? — крепко берёт его за предплечье и ведёт к диванам.       Ладонь ложится ему на загривок, направляя голову вниз, между коленей. Чонин слушается. Пальцы онемели, зрение замылилось и стёрлось по краям. Желудок сковывает спазм.       - Дыши глубже, - говорит Минхо. - Я не дам тебе упасть в обморок на моей репетиции. Хан-а, принеси ему воды.       Дышать глубже. Это Чонин может. Он стискивает зубы, зажимая голову между ладоней.       Ли продолжает разговаривать — и Хёнджин тоже, где-то поблизости — но Чонин не улавливает суть их слов. Он сильно моргает, глядя в пол, пока серая пелена не исчезает с глаз, и послушно потягивает воду из бутылки, которую Джисон зажимает в его ослабленных руках, но ничего не говорит.       - Теперь ты снова с нами?       Чонин медленно кивает, избегая взгляда Минхо, когда хён наклоняется перед ним и охватывает щёку ладонью, изучая всё лицо.       - Ты завтракал? Бин-и сказал, тебя тошнило прошлой ночью.       - Он почти ничего не ел утром, - отвечает Джисон, когда Чонин сохраняет молчание. - Ты почти ничего не ешь, типа, постоянно, Инни...       Чонина пожирает чувство вины. Он съёживается, отстраняясь от их рук, чтобы спрятать лицо в коленях. Они все тратят время на эти дополнительные репетиции — время, которое могли бы использовать на отдых или на то, чтобы поработать над чем-то другим — и Чонин тратит его впустую.       - Я знаю, тебе это трудно, - ласково говорит Минхо, прочёсывая волосы младшего, - но ты должен есть, малыш. Ты доводишь сам себя.       Ян сглатывает, жмуря глаза, чтобы не заплакать.       - Я не могу, - отвечает он слабым голосом.       Наступает пауза.       - Что ты имеешь в виду? - интересуется старший ещё нежнее, но Чонин не может ответить.       Он делает судорожный вдох, и несколько жгучих капель скатываются по щекам.       - Ш-ш, всё хорошо, - вдруг произносит Хёнджин, поглаживая его спину, и сжимает плечи. - Не плачь.       Чонин вяло обмякает к его боку, всхлипывая, как ребёнок. Минхо вздыхает — тяжело и немного напряжённо — и сердце Чонина обрывается.       - Нам нужно будет поговорить об этом, Йен-а.       Звучит больше как угроза.       Остаток дня Чонину удаётся избегать остальных, задержавшись допоздна в компании и сразу нырнув в кровать, как только оказался дома, но на следующее утро все и сразу суетятся в квартире, готовясь к съёмкам. Чонин чувствует на себе достаточно взглядов, чтобы понять, что новость разнеслась по всем мемберам. Он опускает голову и ни с кем не разговаривает всю дорогу до съёмочного павильона.       Он хмурится, критически оглядывая в зеркале наряд, который ему выдали для съёмок. Образ отличный — двухслойная рубашка, белые джинсы, милая многослойная подвеска и массивные ботинки. Всё это очень хорошо смотрелось бы на Минхо или Хёнджине.       На одной из первых встреч после возвращения Чонина из дома родителей Содам, Исыль и команда стилистов ознакомились с расписанием на несколько следующих месяцев. Судя по сообщениям в Bubble и социальных сетях, STAY по-прежнему уверены, что обморок Чонина в эфире телевидения и последующий перерыв были вызваны расстройством пищевого поведения.       Чтобы визуально скрыть худобу, на него надевают свободные наряды, много слоёв. Его пристрастие к мешковатой повседневной одежде сыграло ему на пользу. Чонин понимает это, и он невероятно тронут тем, как сильно команда заботится, чтобы ему было комфортно, пока они работают над опровержением слухов, которые он же и вызвал.       Просто он любит одежду. Любит сочетать её. Это одно из первых, что он понял о себе после дебюта, когда им начали давать стильные образы, когда он заинтересовался модой. И теперь Чонину кажется, будто всё это у него отняли. Каждый раз, когда он мысленно представляет наряд, он не видит того же в зеркале. Вещи неуклюже висят на фигуре, что стала намного худощавее, чем он помнит. Его любимая одежда больше не подходит ему так, как раньше. Чонин ненавидит смотреть на своё тело, что в одежде, что без неё. Он опускает взгляд в пол. "По крайней мере, ботинки сидят, как надо", - думает он про себя.       Чьи-то руки обнимают его за талию, и кто-то трётся щекой о волосы.       - Привет, малыш, - воркует Хёнджин. - Ты в порядке?       - Да, - бормочет Ян.       Старший мычит, будто знает, что это ложь, и ведёт тонсена к остальным, всё ещё обнимая.       Они уже были на этом шоу и знают ведущих, поэтому Чонин пытается расслабиться. Часть с интервью проходит хорошо — это не тот тип шоу, когда их спрашивают о чём-то серьёзном, поэтому никто не упоминает перерыв Чонина — и ему удаётся не облажаться в игре с рандомными танцами, как он от себя ожидал.       Он проверяет, как выглядит, в мониторе, когда они выстраиваются вновь, и расправляет рубашку.       - Окей! - говорит один из ведущих. Его слишком громкий голос громом проносится у Чонина в голове. - Следующая игра — это правдивый и очень серьёзный тест на ваши физическую силу и ловкость.       Джисон выгибается, и Чонин прикрывает глаза, прячась за плечо Хёнджина.       - Для этой игры нам нужно кое-что узнать, - продолжает второй ведущий с напускной драматичностью. - Кто из вас самый лёгкий?       Чонин замирает. Это он; он знает это. Он каждый день видит себя в зеркале рядом с остальными. Прошло много времени после дебюта, как они перестали делать взвешивания для всей группы, но с тех пор, как попал в больницу, у него появилось больше медицинских осмотров — бесконечная череда анализов крови и проверки веса.       Они не могут делать вид, будто не знают, кто из них самый лёгкий. Группы знают всегда. Это определённо не самый лучший факт, но это факт. И всё равно это должно быть очевидно — Чонин снова думает о том, как он выглядел этим утром. Об острых чертах его лица. Ему страшно встречаться с кем-либо глазами, но он чувствует на себе взгляд ведущих. Сердце громко стучит в груди.       Маленькая рука, спрятанная за их спинами, пробирается в его ладонь и аккуратно сжимает.       - Наверное, я? - произносит Феликс, что стоит возле него, и затем пищит, отпуская, когда Чанбин подхватывает его за талию и поднимает в воздух.       - Ёнбок-и крохотный, как феечка, - громко объявляет Хёнджин. Он тоже касается Чонина; два длинных пальца легко лежат на пояснице младшего.       - Эй! Я не крохотный!       Чанбин тоже притворяется, будто обижен этим заявлением, и затем почти все они начинают одновременно перекрикивать друг друга. Чонин улыбается немного шире и продолжает молчать.       Затем подходит время игры, в ходе которой нужно держать Феликса в воздухе, пока они пытаются надеть друг другу на головы шапки в виде животных или типа того — Чонин забывает слушать правила — и Сынмин мягко поддталкивает его в сторону, пока младший не оказывается возле локтя Ёнбока, в итоге не получая ни капли его веса. Феликс визжит и хихикает, как ребёнок, извивается, усложняя им задачу, и Джисон сияет от радости, когда перегибается через ноги младшего Ли, чтобы надеть Чонину заячьи ушки, а Чанбин не перестаёт кричать, что он один выполняет всю работу, хотя это определённо делают Минхо и Чан.       Это весело, думается Чонину. Раньше он бы решил, что это весело.       Когда съёмка заканчивается, и они готовятся покинуть павильон, Чонин ощущает на себе взгляд Чана. Наверное, он был чрезмерно тихим, но он слишком устал, чтобы сегодня продолжать притворяться. Желудок снова начинает болеть; они вместе заказывают обед в здании компании, прежде чем разделиться и работать индивидуально, но Чонин уже знает, что не сможет поесть.       Иногда, когда наваливается слишком много стресса, Чонину кажется, он не осилит ни крошки, даже если приготовил еду сам. Он израсходовал все силы; не осталось ни капли, чтобы подавить тревогу.       Сила — жалкое слово, чтобы использовать его, говоря о потреблении пищи, как думает Чонин.       Сегодня плохой день. Он думает об этом всю дорогу от места съёмок до конференц-зала, в котором они обедают. Там стоят коробки с салатами, гарнирами и закусками — всё запечатано, прямиком из ресторана — но Чонин не хочет даже прикасаться к ним. Минхо бросает на него непреклонный взгляд и всё равно ставит перед ним коробку. Чонин чувствует, что остальные тоже смотрят на него, и садится на свой стул. Ему очень, очень плохо.       Он нерешительно тянется к крышке на бутылке с соком, когда горло сковывает спазм. Он отшатывается от стола и спустя мгновение уже стоит на коленях, опорожняя желудок в мусорное ведро.       Это третий раз за сутки. Он тяжело дышит в бак, сердце сильно отбивается о колени. В груди трепещет что-то горячее и дрожащее, и юноша что есть силы вцепляется в ткань своих брюк, чтобы угомонить это чувство. Один из его хёнов роняет тревожный звук, кто-то ещё произносит его имя, но он игнорирует их всех.       Чонин не сможет продолжать с остальными. Они знают, что ему не становится лучше — все они — и что это сказывается на их работе, снова. Компания была добра к нему, потому что ему причиняли боль прямо у них перед носом, но они не позволят айдолу сидеть и тянуть на дно одну из их групп. Даже мемберы — они любят его, Чонин знает это, но они любят и Stray Kids тоже, а он вредит им.       - Инни.       Чья-то тёплая рука лежит у него на спине, поглаживая вверх и вниз. Чан обошёл стол — Чонин не понимает, как он так быстро передвигается — и придвинул стул ближе, закрывая его от остальных.       - Успокойся, родной. Всё хорошо.       Поблизости доносится шорох и бормотание. Кто-то подходит — это Хёнджин, Чонин распознаёт по его ботинкам — и протягивает салфетки и бутылку воды, которую открывает у Чонина перед глазами. Младший принимает их дрожащими руками, кивая головой в качестве благодарности. Взгляд он не поднимает.       Чан продолжает гладить его по спине.       - Тебе и вчера было нехорошо, - говорит он без приукрас. - И позавчера. Что происходит, м?       - Ничего, - мямлит Чонин, - со мной всё нормально.       - Ты болен, - прямо заявляет Минхо, сидя в другом конце комнаты. - "Болен" — это не нормально. Посмотри в словаре.       - Спасибо, Минхо, - многозначительно произносит Бан. Он прикладывает тыльную сторону ладони к щеке тонсена, затем ко лбу. Чонин закрывает глаза. - Тебя снова стошнит?       Чонин мотает головой, хотя он не уверен. Просто он очень, очень устал.       - Ладно, - рука Чана согревает теплом шею младшего. - Сможешь встать?       Когда Ян кивает, Чан берёт его за локти и поднимает на ноги. Чонин пошатывается, но у лидера железная хватка, и ему удаётся устоять на ногах. Сквозь дымку нынешнего состояния младший думает, что больше никогда в жизни не станет сильным.       Он держит голову опущенной, слишком стыдясь смотреть на кого-либо и видеть их выражения, и позволяет Чану вести себя к двери.       - Поправляйся, Инни, - произносит Феликс вдогонку. - Люблю тебя.       Чонин слишком смущён, чтобы ответить. Среди всех Феликс произносит эти слова чаще остальных, но они до сих пор заставляют младшего краснеть.       - Милашка, - воркует Чан, сжимая плечи Яна.       Он ведёт Чонина в свою студию через кухню артистов, где садит тонсена на стул и наливает им две кружки чая. Чонин молча повинуется, точно так же, как делал это в первые недели после своего возвращения.       Придя в студию, он оседает на диван, подтягивая колени к груди. Он всё ещё одет в несколько слоёв одежды, но теперь озноб пробирает его до костей.       Чан подаёт ему чашку, Чонин протягивает обе руки, чтобы послушно принять её, и направляет лицо в тёплый пар.       - Окей, - хён садится и окидывает его мягким, обеспокоенным взглядом. - Поговори со мной, Инни. Что происходит?       Чонин не знает, с чего начать, поэтому продолжает молчать. Горячая кружка начинает обжигать кончики пальцев.       - Я знаю, что ночью тебе было плохо. Минхо сказал мне, что вчера ты едва не потерял сознание. И я знаю, что ты ничего толком не ешь.       Младший смотрит на него с болезненным выражением.       - Я... я пытаюсь.       - Я знаю, милый, - успокаивающе произносит Чан. - Конечно, ты пытаешься. Все это понимают, слышишь? Но это не работает, и ты изводишь себя, и...       - Это не... я...       Горло сдавливает, будто в тисках, и Чонин поднимает взгляд к потолку, чтобы не дать слезам пролиться.       - Ох, малыш, - хён двигается ближе и тянет руку, чтобы погладить его по плечу. - Ты в порядке. Что бы ни происходило, хён поможет, хорошо?       - Это... - выдавливает Чонин мокро. - Это... знаешь, моя... моя проблема с желудком?       Не самый лучший способ, чтобы всё объяснить, но Чан знает, о чём он говорит.       - Спазмы? Из-за них тебе так плохо?       - Просто... иногда они не проходят. Они становятся всё сильнее и сильнее, пока меня не стошнит.       - Ясно. И ты ничего не принимал, чтобы облегчить их, правильно?       Чонин мотает головой. Он хочет поправиться, правда, но даже отдалённое упоминание лекарств заставляет сердце биться быстрее.       - Я не могу, хён, - отвечает юноша. Голос ломается от тревоги. - Потому что это как... как было раньше, в самом начале, когда он... когда это постоянно было у меня в крови, и что, если... если...       - Тише, ш-ш, - Чан мягко потирает его предплечья, зачёсывает волосы и смотрит на него нежно, с невыносимой заботой в глазах. - Это больше не повторится, милый, окей? Ты в безопасности. Всё в порядке. Хён рядом.       Он обвивает младшего руками и прижимает к своей груди. Чонин понимает, что весь дрожит, только когда Чан удерживает его на месте.       - Вот, что мы сделаем, - бормочет хён ему на ухо. - Сейчас я напишу Содам-нуне, чтобы тебе назначили осмотр у доктора. Кто-нибудь пойдёт с тобой, если хочешь.       Чан всегда говорит "если хочешь", как будто новая фобия Чонина оставаться одному испарится за одну ночь. Чонин ценит его оптимизм.       - А мы пока будем работать над тем, чтобы помочь тебе есть чуть больше, да? Я не дам тебе снова упасть в обморок. Ты знаешь, что мы все только рады делить с тобой еду, если это поможет тебе испытывать меньше тревоги.       К горлу подступает стыд таким огромным комом, что Чонину на мгновение кажется, что его снова стошнит.       Экран телефона Чана вспыхивает, и он двигается, чтобы проверить уведомление, одной рукой продолжая держать Чонина близко к себе.       - Содам-нуна уже ищет, когда тебя записать. Мы выясним, в чём проблема. Всё будет хорошо.       Чонин не может смотреть на него. Не может вынести тот стресс, который добавил на плечи своего хёна, снова. Крохотная, жалкая часть его души хочет схватить Чана за рукав и умолять, чтобы ему сказали наверняка. Ты всё ещё любишь меня, правда? Даже если я приношу одни проблемы?       Он поджимает губы и ничего не говорит.