Меняльный круг

Я жизнь люблю, она моя, она добра ко мне Она размазала меня как сопли по стене Употребила верное средство, свой излюбленный ход Когда закончилось детство, мне перекрыли кислород Я лежу, словно рыба в прибрежной грязи

Я жизнь люблю… - Серебряная Свадьба

***

      Войдя в палату к Смерти, Шкет сразу же почуяла что-то неладное. Липкое чувство страха, неопределенности, смешанной с завывавшей где-то далеко грустью. Смерть ровно сидел на постели и пялился в пустоту отрешенным взглядом. Никогда она еще не видела его таким. Может, Рыжая чего начудила?       Шкет села около него, предчувствуя, что привычные смех и радость, сегодня обернуться слезами и криками.       Тишина…       — Тебе… — неловко завела разговор Шкет, пряча глаза за отросшей челкой.       Дом надолго для нее закрыл свои двери, запирая уже повзрослевшую девочку в Могильнике. Как дикого зверя в клетку: он грызет железные прутья, скулит и ерзает на одном месте, никого не подпуская к себе.       Волосы ее отросли до самых плеч, мальчишечьи резкие черты лица приняли более округлый мягкий вид, взрывной характер поутихомирился.        — …тебе тоже всякая дрянь сегодня снилась? Тебе не кажется, что-то плохое сегодня должно произойти? Я всю ночь крутилась и не могла нормально заснуть… Такая муть в голову лезла.       Мурашки побежали по спине. Может, и не стоило все это ей начинать? Постояльцев Могильника мало интересовала домовская жизнь. Как-то все уходило на второй план, когда сидишь в четырех белых стенах и единственные твои собеседники — недовольные Пауки и Паучихи. Кого уж интересовали сплетни Дома?       Только вот Шкет — не родная для Могильника. И свыкаться с мыслями, что Дом выбросил ее, как ненужного котенка, она не собиралась.       Она ничего не понимала. Она боялась того, что сегодня могло произойти. И самое главное, никто и не мог знать, что должно сегодня произойти. Хотя…возможно, Смерть все знал. Но он сидел спокойно, отмалчивался. Только и тяни из него слова, как клещей.       Предвыпускной месяц прошел. Все самые страшные сказки, которые им рассказывали старшие, отшучивающиеся на эту тему, вот-вот обратятся в реальность. Только вот, одинаковых выпусков в Доме не бывало. Каждый раз все шло как наперекосяк. Не тихо и не спокойно, как мечтали воспитатели.       Вокруг них разбросаны ответы на любые вопросы, надо только суметь отыскать их.       — Ты так и будешь играть со мной в молчанку? Эй! Ответь хоть что-нибудь внятное! — взревела Шкет, ударив кулаком по плечу Смерть. Настолько он ее разозлил. — Ты же им не просто так снишься! Ты не просто так запугиваешь их! Они все сидят в коридоре и трясутся от страха, ожидая, когда их час наступит! Ты же снился Леопарду тогда, перед тем, как он… он сам говорил. Все говорят, что ты…       — Я ничем не могу им помочь, — только ответил Смерть, даже не повернувшись к собеседнице. Шкет слишком много придавала значения знаком, что ей подбрасывала судьба. — И ты тоже не лезь в это дрянное дело… Приснилось и приснилось. Свали все на плохое самочувствие. Ты думаешь, если что-то расскажешь, все поменяется?       После недолгого молчания Смерть снова заговорил, поворачиваясь к Шкету с наигранной улыбкой:       — Хочешь апельсинку?       Совершенно ошалевшее солнце наплевательски светило ей в глаза. Слишком уж сегодня был хороший день, чтобы думать о плохом. Только вот самое плохое и происходило в самые хорошие дни. Выпускной год — плохое время. Шаг в пустоту, не каждый на это способен. Это год страха, сумасшедших и самоубийц, психов и истериков, всей той мерзости, что лезет из тех, кто боится. Хуже нет ничего.       Хотя... хуже — наблюдать за этим всем сумасшествием. И их ждет точно такая же участь…       — Ничего я не хочу. Подавись своей апельсинкой...И с тобой разговаривать я тоже не хочу! Кто тебя укусил, что ты ведешь себя, как последний кусок дерьма?       И снова тишина. Шкет чуяла — тишина вот-вот лопнет. Дом и каждый в Доме заново начнет все по частичкам собирать.       Почесала красное ухо, настолько горячее, что казалось, кто-то недобро вспоминал о ней, пока она прохлаждалась в чужой палате, и, немного помявшись, засобиралась обратно.       Смерть все равно сегодня не годился в роли подушки для слез.       — Так что там тебе приснилось? — резко выпалил мальчишка, когда заметил копошение возле себя.       Серую серость и одинокие разрушенные коридоры, словно по ним проехались на тракторе. Вот, что она увидела. Ни единой души. Только звонкое завывание, молящее о прощении, — в ушах, в голове — образы некогда веселых старшиков, вальяжно путешествующих по Дому. А дальше серая пустота. Грязная, тусклая и пыльная.       Шкет дернулась от собственных мыслей.       — Ничего. Неважно. Все скоро забудется…       — Если ночью будет страшно, приходи ко мне. Разделим страх на двоих… Все равно после сегодняшней ночи мы все очень сильно поменяемся…

***

      — Убери весь этот мусор, — скривилась Ведьма, кивая на разбросанные на парте тетрадки и разноцветные карандаши. — Такой беспорядок только помешает сосредоточиться.       Шкет молниеносно выполнила сказанное и, сложив руки в замок, принялась внимательно следить за действиями старшей.       — Возможно, я больше не смогу тебе что-то похожее показать. Придется тебе самой всему учиться, — как-то грустно произнесла девушка. Глаз ее не было видно из-за больших полей шляпы. Она их скрывала сейчас даже для своей любимой младшенькой. — И во снах я больше не буду к тебе приходить.       — Что за глупости ты начала говорить? На сентиментальность пробило? — рассмеялась Шкет, не задумываясь о ведьминских словах. — Ты сама на себя сейчас не похожа. Да и учиться мне больше нечему, все уже ты мне рассказала и показала.       Ведьма принялась перетасовывать колоду и по одной карте выкладывать на стол. Еще раз перемешала и собрала в колоду.       — Задавай вопрос, — серьезно произнесла Ведьма, крутя указательным пальцем, словно наматывала на него невидимую нить. — Только быстрее. До утра мне надо уже быть на другой стороне. Долго с тобой сюсюкаться не буду…       — Сказанула же ты, — все так же весело отвечала ей Шкет. Сложившаяся ситуация ее забавляла. — Кто же нам до утра разрешит здесь сидеть?       — Мне уже все можно, — пожала плечами старшая. — Так ты будешь задавать вопрос?       Немного подумав, Шкет кивнула и, неосознанно прикрыв глаза, потянулась к колоде, что протянула ей Ведьма. Наугад вытащила одну карту и показала девушке. Та только недовольно покачала головой, отбросила карты и, ничего не сказав, ушла. Настолько быстро, что девочке показалось, будто Ведьма растворилась в воздухе.       — Пики? — произнесла она в тишину и…       Тут же проснулась. Потерев глаза, Шкет поудобнее устроилась на подушке, но взгляд вдруг уловил розовые отблески за окном. Та подскочила, случайно разбив чашку с водой на полу, что забыла убрать вчера поздним вечером, максимально бесшумно приближаясь к стеклу. И правда, небо будто расцвело яркими розовыми пятнами, подобно гематомам на бледной коже.       Мир разбился вдребезги. Точно так же, как секунду назад разлетелась ее кружка. Во дворе по дороге в Могильник носились Пауки и Ящики. Девочка не видела их лиц, но по их суете можно было предположить, что это скорее паника, чем радость. Радость бы Ящики пропивали где-нибудь в подсобных помещениях Могильника.       Вскоре появились Ящики с носилками и когда их унесли, постепенно весь персонал исчез со двора. Ящики отправились за пределы, а Пауки собрались в родной обители.       Открыв окно, девочка по пояс высунулась из него и закричала так громко как могла:       — Что произошло?       — А ну быстро вернулась в палату! — затявкала на нее одна из воспитательниц, поднимая на любопытную девчонку заплаканные глаза. Настолько стеклянные, что Шкет подумала, они вовсе кукольные. — Только попробуй еще раз без разрешения высунуться!       Шкет на зло им показала язык и закрыла окно. Помявшись в комнате, она решила немедленно иди к Смерти. Может, хоть он сможет рассказать, что такого произошло, пока она спокойно смотрела сны, сладко похрапывая.       В коридоре никого не оказалось. Единственный раз мимо нее пробежала запыхавшаяся Паучиха, даже не взглянув на разгуливающую в одной ночной рубашке девчушку. Совершенно бледная, она исчезла на лестничной площадке, соединяющей Могильник и Дом.       — Дурдом, — протянула Шкет и пошлепала по холодному полу.       Пока кто-то не схватил ее за край рубашки, не позволяя двигаться дальше.       — Иди-ка ты обратно к себе, — угрюмо произнес Янус, разворачивая ее. — Ты же не хочешь до конца жизни мучиться от кошмаров?       — Не хочу...но тогда объясните, что здесь происходит! Почему все плачут и бегают, как ужаленные?       — Давай мы с тобой поболтаем немного попозже. Я тебе все расскажу.       Только вот маленькой Шкет никто ничего так и не рассказал. Только через несколько долгих недель, когда смысла держать ее в Могильнике уже не было, Волк, быстро уплетая остывшую кашу, запрятавшись в прачечной за ходившей ходуном стиралкой, поведал ей всю правду. И говорил он настолько обыденно, словно такой кошмар в Доме происходил постоянно.       — Там было абсолютно все в крови: стены, пол, по-моему, даже потолок. Кузнечик до сих пор валяется в Могильнике без сознания…Наступил в лужу случайно и все! Побелел и брякнулся тут же.       — Не рассказывай мне больше ничего, — спрятав уши в ладонях, завизжала Шкет. — А я ничего не слышу! Ничего не слышу! Ла-ла-ла!       И каждый раз, когда Волк вспоминал при ней эту ночь, девочка начинала плакать, понимая, что к ней больше не придет Ведьма. Не фыркнет на какое-нибудь ее глупое слово, не расскажет интересную историю, не взглянет на нее… Больше ничего этого не будет.       — Эх, а я еще хотел поговорить, — усмехнулся Волк и зашуршал у себя в карманах. — Держи, должно помочь. Прекрасная вещь, чтобы успокоиться.       — Откуда это у тебя? — удивилась Шкет, увидев протянутую мятую пачку сигарет. — Украл?       — Там, где нашел, уже нет, — Волк зажал одну зубами, немного морщась, зажигалка замерла у самых губ. — Давай-давай. Ты же у нас смельчак, Шкет.       Подкурив свою сигарету, мальчик спокойно передал ее девочке. Та, сделав первый же вдох, подавилась кашлем.       — Ну, как ощущения? — улыбнулся Волк, наблюдая за сморщенным лицом медноволосой. — Чувствуешь уже себя взрослой? Теперь нам все можно.       — Это вам все можно. А нам в воспитатели поставили какую-то вечно брюзжащую каргу. Не так дыхнешь — и сразу же окажешься в Клетке. Меня за это, — она указала на сигарету. — Будут отчитывать до самого нашего Выпуска...если не закроют до него в Клетке.       Мир слегка закружился перед ней. Но сигарету изо рта она не выпустила, выпуская новые клубки дыма. Волк засмеялся.       — Вот присосалась. Ты ее иногда вытаскивай-то изо рта. Пепел стряхивай, — и протянул пустую тарелку.       Девочка смешно постучала по сигарете и снова закурила. Словно уже дышала ей.       — Не очень-то она и успокаивает.       — А у них накопительный эффект, — усмехнулся мальчишка. — Тебе бы кличку поменять…       Шкет согнулась в приступе кашля снова и засмеялась. Вот чего она точно сейчас не хотела, так это менять кличку. Хоть что-то надо было оставить от прошлого Выпуска. Хоть какую-то память.       — Поменяй себе кличку, если так чешется…Мне и моя нравится.       — Мне моя подходит, а вот тебе уже нет. Слишком уж ты спокойная для шкета стала…да и на мальчишку все меньше похожа, — Волк осторожно погладил ее по отросшим волосам, словно боялся, что она укусит.       — Давай я тебе лучше погадаю…чтобы ты побыстрее заткнулся.