техники сближения

      После смерти отца Какаши не может избавиться от совершенно дурацкой привычки. Она привязывается, прилипает к нему, становясь чертой портрета его посттравматического синдрома. Даже спустя десятки лет, возвращаясь в пустой и холодной дом, Какаши из раза в раз забывает прикусить язык.       «Я дома».       Разумеется, ему никто не отвечает. Пыль и паутина на вербальные контакты не настроены, завести питомца он тоже так и не решился. Хатаке кажется, что Паккун заревнует, да и сдохнет животное, если он сам застрянет на миссии на долгие месяцы. Поначалу он не обращал внимания на это, потом дичился сам себя, а в итоге просто забил. Если его изуродованной психике нужно прощаться с пустыми стенами, то так тому и быть. В конце концов, к двадцати пяти годам своей жизни ему ни проститься, ни поздороваться не с кем, кроме этих стен.       До тех пор, пока в его жизнь не вторгается Ирука. Как солнце после долгой зимы, как живительная влага и самая вкусная сладость, он наводняет все пространство вокруг Хатаке. Кроме его пустого холодного дома. Вообще-то в их странно завязавшихся отношениях все практически идеально. Ирука оказывается универсальным лекарством для каждой раны и объектом безоговорочного восхищения в одном флаконе. Он умный, сильный и заботливый, вкусно готовит, восхитительно целуется и любит собак. Какаши не сразу понимает, что он влюблён по самые уши. Впервые он осознаёт это, когда после тяжелой миссии лежит на жесткой общажной кровати и залипает на сенсея, треплющего по холке Паккуна. Его собственный нинкен тёплых чувств к чунину не скрывает, позволяет тискать себя и кормить чуть заветрившейся колбасой. И Хатаке, пялясь на эту человечно-собачью идиллию, думает, что хотел бы встретить так старость. Эта мысль пугает до одури в первую секунду, а во вторую кажется безоговорочно правильной. Он не умеет красиво говорить и правильно думать, когда дело касается его Ируки. Вообще-то это больше похоже на инстинкты, хотя Генма убеждает его, что эти странные ощущения люди называют «чувствами».       — Ты хочешь со мной жить?       — Уверен, что готов к соседству?       Ирука очень умён. При прочих равных, за это Какаши любит его особенно сильно. Его сенсей умеет подбирать нужные вопросы в правильный момент. Казалось бы, мелочь, но для эмоционального инвалида Хатаке они — спасительные костыли, на которых он теперь почти безболезненно ковыляет по дороге жизни. И Какаши не врет ни себе, ни Ируке. Он понятия не имеет, готов ли он привести кого-то в дом его семьи. И дело даже не в страхе неодобрения мёртвых предков, а в том, что дом его семьи скорее склеп, нежели уютный очаг. И нужно ли все это сенсею — одному богу известно. Но жить в общаге Хатаке не хочется, а разлучаться с Умино не хочется ещё больше, и поэтому он готов рискнуть.       Первое время им обоим немного неловко. Хотя, его идеальный сенсей и сейчас оказывается самым великолепным в мире: Ирука позволяет течению нести их, протягивая руку всякий раз, когда Какаши может утонуть. И этого более, чем достаточно. Ирука буквально превращается в солнце, отогревающее заледенелые стены. Ненавязчиво, но беспощадно он оттесняет тьму по углам. Хатаке явственно осознаёт, что до их съезда он жил практически на кладбище, ежедневно хоронил себя заживо, запирая склеп изнутри.       Когда Какаши впервые возвращается с недельной миссии в дом, где его ждёт Ирука, то вновь поддаётся своей привычке неосознанно.       — Я дома!       — Наконец-то! Я жутко соскучился.       Из кухни тянется овощной аромат, а следом за ним сенсей. В растянутых спортивных штанах и его, Какаши, футболке, с завязанными в мягкий пучок на затылке волосами и самой красивой улыбкой. Он обнимает его, мажет губами по виску, бегло осматривает на предмет повреждений, игнорирует вялые отнекивания вроде «ну, чего ты, я грязный же» и отправляет в душ. Смывая с себя очередную успешную серию убийств, Какаши думает, что теперь все иначе: идти домой, когда там ждёт Ирука, хочется. Идти домой, когда на «я дома» тебе ответит не тишина, а человек, самый лучший из всех людей — стоит всего, что Хатаке мог бы отдать.