и дьявол тоже хочет любить

Демона должно быть жалко, потому что это существо обречено на вечные страдания и никогда не обретет даже самую маленькую частичку счастья, поскольку призвано нести зло всему вокруг и самому себе.

Ramin Djawadi — Not today*

The Machine+ Florence — Seven Devils

      Чанбин терпеть не может эти формальные, лживые (как он считал) встречи.       Страна уже как больше пяти лет поделена на несколько государств, борющихся за свою независимость и за верховную власть. На протяжении всего времени кровопролитные бои не утихали ни на минуту. Каждую секунду погибал солдат. Несчастный, ни в чем не повинный народ, страдал от голода и разрухи; каждый пятый попал в плен, гарем или стал рабом; слезы матерей, потерявших сыновей, лились не переставая. Война шла до последнего. Никто из королей пяти государств не желал отступать — слишком много отдано ради шанса на победу.       Но один из них не выдержал того ужаса, что они творили. Чан, король Южного государства, первым бросил острый меч на землю. Он призвал своих врагов остановиться и прекратить сеять зло. Он лично, без охраны, не боясь смерти, пришел к каждому и предложил перемирие.       Многие из них согласились неохотно, но были вынуждены принять предложение Чана: ведь армия опустошена; сил и средств вести войну дальше попросту не хватало, а численность мужского населения сократились в разы. Короли согласились, но со злобным, коварным умыслом: они воспринимали это перемирие, как передышку. Поэтому на ежемесячном Верховном собрании им приходилось лишь изображать добродушие и казаться человеком с чистыми, как у ангела, помыслами.       Чанбин, король Северного государства, также рассматривал временный мир, как фикцию, но он и не из тех, кто любезничал и предпочитал врать. Он хмур, сердит, серьезен; он почти не улыбался. Его тошнило от этих собраний, он и не скрывал этого — Чанбин не мог забыть прошлые обиды.       Напротив него сидел самый злейший его враг, Минхо, король Западного государства. Чанбин ненавидел его всей своей сущностью; в нем кипела ярость и закипала кровь лишь при одном взгляде на эту наглую, хитрую морду с высокомерной и насмешливой улыбкой. Минхо из всех больше всего принес страдания его народу — он собственноручно вырезал целую деревню, не пощадив никого. И разве этот дьявол может мечтать о мире?       Во всём облике Минхо проскальзывало что-то зловещее, темное; его глаза смотрели сквозь тебя, пожирали, смаковали; что-то было в этих глазах сумасшедшее, дикое, ужасающие, а его улыбка поистине пугающая. Черное бархатное ханьфу с золотыми узорами делало его образ еще таинственней.       Рядом с Чанбином сидел Хёнджин, король Восточного государства. Хоть он и молод (всего лишь девятнадцать лет), но по воле нелегкой судьбы ему пришлось рано повзрослеть и занять престол убитого отца. Хван отличался храбростью, великолепной военной подготовкой и прославился, как хороший стратег. Даже Минхо потерпел у него несколько поражений.       А Сынмин, король Центрального государства, сидел недалеко от Минхо. Как и все присутствующие, он холодно держался с ним, презирая его. Сынмин единственный, кто поддерживал миротворческую политику Чана. Остальные лишь хмыкали. «Если бы не Чан, то ты был давно мертв», — думали они. И это правда. Государство Сынмина самое маленькое, да и расположение в центре стратегически невыгодное. Его города чуть ли не каждый день со всех сторон осаждали вражеские солдаты, все ближе и ближе загоняя жителей в центр, образуя кольцо. Ещё бы чуть-чуть, и власть Сынмина могла рухнуть.       Ожидающие Чана короли сидели молча, каждый вспоминал нанесенные друг другу обиды. Чанбин не сводил злобного взгляда с Минхо, а тот умело делал вид, что вовсе ничего не замечает. «Смеется надо мной, гадина», — думает Чанбин, и желание отрезать ему голову прямо здесь и сейчас снова подскакивает вверх. — «Еще чуть-чуть, и я скоро сделаю это». Но Минхо на это лишь сдерживает смешок.       Наконец-то заходит Чан в красной бархатной плац-накидке, кивком головы приветствует сидящих и сразу приступает к делу. Для устранения конфликтов Высшее собрание каждый месяц проводится в разных государствах — сегодня оно проходит в Южном. — У меня есть предложение, над которым я очень долго думал, — начал Чан твердым, уверенным голосом. — Все мы прекрасно понимаем, что рано или поздно наш мир даст трещину, — на этих словах он внимательно оглядел всех. — О, так ты не дурак, — не стесняясь выражений, с вызовом сказал Минхо. — Не хуже, чем ты, — достойно ответил Чан и продолжил дальше: — Кто-то один из нас должен создать единую империю, тем самым порубить корень нескончаемых, никому не нужных войн. — Предлагаешь себя на кандидатуру? — смело спросил Хёнджин. — Нет, — ответил Чан. — Пф, а мы тебе бы и не дали такого шанса, — показывает язык Минхо и тихонько, гадко посмеивается, словно шипящая змея. Сынмин с отвращением морщится. — И как мы тогда решим это? — ледяным голосом спрашивает Чанбин, который не видит иного выхода, кроме как начало второй войны. Шестеро должны умереть, а один остаться. Иначе этот порочный круг никогда закончится.       «Почему шестеро?» — спросите вы. А потому, что у Чана и Чанбина есть два младших брата, которые, в случае смерти старших, примут власть и будут предъявлять уже свои требования. Чанбин категорически не хочет проигрывать в этой битве только потому, что эти головорезы придут и зарежут его брата, единственного близкого и родного человека. — У меня как раз есть готовое решение, — Чан некоторое время молчит. — Одного из нас должен выбрать народ. — Как только он это сказал, в просторной мраморной комнате повисло удивленное молчание. Чанбин нахмурено, непонимающе смотрел на Чана; Хёнджин явно что-то раздумывал, раз на лбу появились складки. — И как ты себе это представляешь? — спросил Минхо с ноткой истерики и неприязнью в голосе. — Ты, — указывает пальцем, — предлагаешь выбирать короля этим безграмотным и безмозглым людям? — запредельное возмущение. — Твой народ такой же глупый, как ты описываешь других? — Чан не посмеет высказывать оскорбления в сторону простых людей.       Минхо сильно нахмурился, ноздри носа сжаты и приподняты, а губы скривились. — Хочешь сказать, что ты король тех, кем легко управлять? — продолжает давить Чан. — Людьми легко управлять, — отмахивается Минхо так, будто говорит о какой-то игрушке. — Тогда почему ты до сих пор не Всеобщий король? — вставляет ядовито Хёнджин. — Хах, отмените этот мирный договор, и я сделаю свои дела, — язвительный ответ. — Ты сдохнешь первым, — шипит Чанбин. — Хватит! — повышает голос Чан. — Мы не для этого собрались.       «Собираешься здесь только ты», — хотел сказать Минхо, но промолчал. — Я не хочу убийств, — уже более спокойно продолжает Чан, — поэтому я предлагаю такой вариант. Он демократичен и справедлив — народ сам решает, кто будет распоряжаться их судьбой. — А если они откажутся от нас всех? — задает вопрос Хван, скрестив руки на груди. — Они не смогут. Не протянут. Плоды анархии всегда прокисшее. К тому же, они сами себя переубивают. — Как мы это осуществим? — недоверчиво спрашивает Чанбин. Нравилась ли ему эта идея, он еще не мог понять. Но тот факт, что при таком раскладе он сможет защитить брата… Чанбин в замешательстве; слишком много внутренних противоречий. Смириться с теми непростительными деяниями, которые учинил Минхо? Разве сам народ, жаждущий такой же мести, как и Чанбин, не взбунтуется? — Народ должен принять решение в течение года. Один из нас становится Единым королем, а другие будут губернаторами и за нами закрепляется определенная территория. — На это Минхо качает головой, будто слушает детские сказки. — К тому же, устанавливается закрепленная система. Престолонаследие по мужской линии отменяется. — Все шокировано уставились на него, но Чан не смутился. — Следующий король избирается через четыре года. Предыдущий имеет право занять престол только через раз. В случае злоупотребления власти, созывается Парламент, в котором как раз состоят три губернатора. В случае превышений полномочий короля, его могут отстранить. — Чан замолчал.       Снова раздумчивое, напряженное молчание. То, что предлагает Чан, слишком ново, необычно для их времени; оно нарушает устоявшиеся традиции и из-за этого страх, но его идея действительно может решить все существующие проблемы. У каждого из них будет власть — у каждого будет шанс занять трон. Такая перспектива может оградить их от новых конфликтов. Единственное, что вызывает опасения… это Минхо и его властолюбивый характер. Он душу свою продаст, но будет биться насмерть за победу над всем миром. У него стойкое, больное, неутолимое желание обладать всем. Его мечта — безграничная Империя. Он хочет возвыситься даже над самим Богом. Смысл его существования — подчинять, покорять, завоевывать. Минхо представляет реальную, существенную опасность. Но если Сынмин, Хенджин и Чанбин согласятся с решением Чана, то Минхо не сможет противостоять в одиночку. Ему сейчас не стоит показывать свои ноготки и острые клыки.       Гробовую тишину разрушает внезапный грохот — все повернулись на шум. В комнату врывается обеспокоенный юноша, грудь его вздымается от бега, а щечки покрылись легким румянцем. — Джисон? Что случилось? — сердито спрашивает Чанбин, вскакивая с места. Ему нельзя здесь находиться ни в коем случае. Он старается скрывать брата ради его же безопасности. Чанбин подходит к нему и с выражением крайнего негодования хватает его за руку и выводит из комнаты. — Я же говорил тебе, что сюда нельзя! Почему ты шляешься?! Почему не в комнате?! — Прости-и-и! — извиняется Хан. — Мы просто… с Феликсом… — строит виноватую, невинную моську, но его выражение тут же меняется на испуганное — он сказал глупость. — С Феликсом?! — взрывается Чанбин. — Немедленно. В свою. Комнату. Быстро!       Младший удрученно кивает, слегка клянятся и быстро, словно ребенок, пойманный за шалостью, убегает. Разъяренный Чанбин заходит обратно и замечает на лице Минхо ядовитую, улыбку победителя.

***

      Хан и Феликс дружили, несмотря на все существующие разногласия в стране и конфликты старших. Им, семнадцатилетним парням, у которых только все начинается, бурлит, зарождается, не было никакого дела до политических игр и интриг, а о завоевании власти даже не задумывались — они мечтали только о благосостоянии народа; считали войну самым антигуманным и жестоким способом решения проблем, порождающую еще больше губительных последствий.       Чан не возражал против дружбы Феликса с родственником прошлого врага, считая это отличным способом налаживания и укрепления дипломатических отношений. Он даже лично несколько раз беседовал с Ханом и увидел в нем доброго, светлого, несколько наивного мальчишку с такими же убеждениями, как и сам он.       Но только вот Чанбин категорически против всех связей с соседними государствами. Он запрещал Хану видеться и с Феликсом, и с Чаном. Не давал даже повода заговорить с ними. Отталкивал, заслонял своей крепкой спиной, грубил и шипел. — Тебя могут принять за шпиона! — кричал Чанбин в гневе. — Тебя, болвана, используют! — Думаешь я пойду против тебя?! — вспылил в ответ Хан.       Чанбин на это ничего не ответил — опустил глаза, отвернулся к окну и лишь проговорил: — Просто будь осторожен.       Старший брат и младший сильно отличались и по характеру, и по убеждениям. Джисон всегда был активным, любознательным, доверчивым и открытым миру — душа его необъятная нараспашку. Старший же рос подозрительным, скрытным: он не доверял никому и боялся всех, и именно это качество помогает держаться ему на престоле до сих пор. Хан не стеснялся подходить к незнакомцам и начать разговор так, будто они знакомы тысячи лет. Чанбин, недовольный, встревал в беседу, холодным голосом говорил «прощу прощения» и уводил брата в сторону, для того, чтобы отчитать. — Не забывай, что ты из королевской семьи, Хан. Каждый, кто здесь присутствует, хочет тебя убить, — однажды сказал ему брат. — Тебе стоит держать язык за зубами.       Но Хан, как капризный ребенок, не слушался его — он не мог жить так; ему нужна близость; он не мог запереться в четырех стенах, прятать оружие под подушкой и жить в постоянном страхе. Хан бы завял, как цветок без света.       Чанбин сильно переживал за брата и за его будущее. В случае его смерти, Джисона раздавят, как жалкое насекомое, оторвут крылья и оторвут голову у бабочки: ведь тот, даже муравья обидеть не может. Он не справится. Быть королем — не его призвание, а наказание.       Хоть старший искренне любил его, но своих чувств никогда не умел показывать. Его забота выражалась в постоянной критике, наказании и неоправданной строгости. Хан постоянно обижался на него, но быстро прощал. Снова пытался стать с ним ближе, но Чанбин боялся и отталкивал его, держа на дистанции. И такая холодность брата убивала Джисона.       И вот сейчас, сидя в своей комнате, смиренно опустив голову, он ждал очередной взбучки от брата. В комнату постучали, медленно, будто скрываясь, открыли дверь. Хан подпрыгнул от испуга. Перед ним стоял сам Король Западного государства. Минхо приложил палец к алым губам. — Не кричи только, — промурлыкал он. Джисон в страхе оглядывается по сторонам, надеясь найти хоть какое-то оружие, но ничего нет; пятится назад, упирается в стену, прижимается к ней. — Не бойся меня, малы-ы-ш, — игриво тянет Минхо и подходит все ближе и ближе, не сводя пристального, похотливо взгляда.       Хан завороженно, с примесью страха, смотрит на Короля и не в силах отвести глаза. Уже давно как Минхо вызывает в нем сладкое, будоражащее возбуждение; непонятный для него щекочущий трепет. Лукавый, надменный взгляд Минхо сносит крышу, заставляет стучать сердце чаще и громче, заглушая другие звуки, и появляется невыносимое желание подчиняться, покоряться, отдаться этому Дьяволу в человеческом теле; отдать всего себя, без остатка.       Джисон ненавидел себя за такие чувства и мысли: ведь перед ним стоит их злейший враг, но избавиться от них он никак не мог, будто какое-то колдовство невидимыми, сильными, упругими тенями тянет к нему. Старался избегать встреч с ним, но все равно думал только о нем. И сны ему снились греховные, сладчайшие. — Не подходи ко мне, — тяжело дыша говорит Хан, а сам думает совершенно о другом.       Минхо приближается вплотную, накрывая своей стальной грудью, жадно облизывая губы, Хан закрывает глаза и отворачивается, чтобы побороть искушение. Минхо горячо дышит прямо ему в шею, облизывает ее, кусает, нежно, не торопясь целует, не оставляя без внимания каждый участок кожи. «Продолжай, продолжай», — умоляет он. — Не прик… ах. — Джисон слегка стонет, как только Минхо мимолетно касается своими губами его губ. — Кого ты обманываешь, Хан-и-и, — Минхо злорадно смеется.       Он испытывает необычайный экстаз, подчиняя его своей воле, наблюдая, как он мучается, раздирается внутри, как борется в нем никому не нужная мораль и мешающая совесть. Этим мальчишкой так легко и так сладко управлять — одно сплошное, нескончаемое удовольствие, будто ешь холодное, освежающее мороженое невыносимо жарким, сухим летом. С ним можно делать что угодно. Слабые попытки такими крохотными ручками оттолкнуть его лишь заводят и подыгрывают Минхо. — У тебя есть еще силы сопротивляться мне? — Король грубо хватает его за подбородок. — Посмотри на меня. — Хан пытается вырваться — если сейчас он откроет глаза, то мгновенно растает, растворится, потеряет последние, крохотные попытки контроля. — Не слушаешься папочку? — Минхо немного злится — Джисон должен подчиняться ему беспрекословно. — Но ничего, ничего. Скоро мы это исправим, — таинственная улыбка, таящая в себе опасность. — Ты мне не папочка, — огрызается Хан, как только Минхо отходит от него. Он, все еще тяжело дыша, наконец-то открывает глаза, и видит, как Минхо, осмотрев коридор, закрывает дверь. На замок. — Что ты делаешь? — в панике.       Минхо лишь ухмыляется, и в этой ухмылке, и в этих черных, полных тьмы, глазах есть что-то страшное, дикое. — Что ты делаешь? — еще сильнее боится.       Король молча вытаскивает из кармана небольшой мешочек, а оттуда извлекает острую иглу, похожую на то, что используют древние племена во время охоты. Хан в ужасе наблюдает за действиями Минхо, кидает все чаще и чаще взгляды в сторону двери, надеясь убежать. — Не выйдет, — ледяным, мертвым голосом говорит Минхо, будто прочитал его мысли. — Что это такое? Что это?.. Не подходи ко мне! Не подходи!       Минхо, держа в руках иглу, стремительным шагом идет прямо на него. Джисон пытается сбежать, увернуться, но старший намного сильнее. Хан начинает кричать, но Король кидает его на пол, садится сверху, крепко зажимает рот и вонзает иглу прямо ему в шею.

***

      Минхо слышит, как приближаются быстрые шаги. Хан лежит без сознания. Все пошло не по плану. Быстрыми, уверенными движениями он поднимает легкое тело младшего на руки и вместе с ним прячется в шкаф. В эту секунду резко и громко открывается дверь в комнату. Кто-то с огромной силой выбил ее, сломав дверную ручку и замок. — Хан!       Это Чанбин. Он услышал крик и сразу же прибежал. «Чёрт! Дело плохо!», — ругается Минхо. Не так он рассчитывал похитить Джисона. Сейчас Чанбин поднимет панику, и спрятать от охраны будет сложнее. Но шанс все еще есть. — Хан! — в голосе волнение и надвигающаяся паника. Он выбегает из комнаты и куда-то мчится.       Минхо выжидает десять секунд, выскакивает из шкафа и бежит туда, где его должен ждать свой подготовленный человек. Нужно всего лишь быстрее туда добраться и никому не попасться на глаза. Но даже на такой случай Минхо держит рядом кинжал. Держа на руках беспомощное тело Джисона, Король несется к месту назначения: задний двор дворца Чана, где располагается сад. За листвой можно удачно спрятаться и скрыться в случае чего. Там его уже ждет верный подчиненный, который и довезет бессознательное тело в хоромы Минхо.       Добегает он беспрепятственно: охранникам еще не успели доложить. Король бежит в самый конец сада, где густая листва. Увидев силуэт человека, разгоняется еще сильнее. — Быстрее клади его в тележку и уезжай! Действуй по плану! Убивай всех, кто заподозрит! — тараторит Минхо. — Сделай все, чтобы он оказался у меня! — Да, Ваше Величество! — слуга аккуратно перекладывает тело принца на тележку рядом со всякими вещами и прикрывает его большой тканью. Так, при пересечении границ охрана на посту вряд ли заметит что-то странное.       Перед тем, как Хан оказывается полностью укрытым, Минхо успевает мельком увидеть его прекрасное, такое невинное, умиротворенное личико. Если бы не ткань, он бы дал слабину и залюбовался больше положенного. Солдат в скором темпе садится на лошадь и уезжает, скрываясь за лесом.       Пора возвращаться. Иначе заподозрят неладное.       Когда на задний двор выбегают все взволнованные Короли с кучкой охраны, Минхо изображает жуткий интерес к какому-то разноцветному цветку. — Где ты был?! — сразу же накидывается Чанбин. Глаза его бешенные; в них буря, кипучий страх, который накрывает волной за волной.  — А что случилось? — талантливо разыгрывает удивление, чуть щурясь. — Что происходит?       Чанбин срывается с места и хочет накинуться на Минхо, но его рукой останавливает Сынмин. Взглядом говорит ему, чтобы тот не делал бездумных поступков, о которых пожалеет. Чанбин, словно бурлящий вулкан, вот-вот готовый взорваться, гасит внутри пламя и еле-еле сдерживается. — Его младший брат пропал, — невозмутимо поясняет Сынмин. — Кто-то похитил его прямо из комнаты. — Из комнаты? — переспрашивает Минхо. — Еще раз спрашиваю: где ты был все это время? — пожирает его глазами Чанбин. — И? Думаешь, если бы кто-то похитил твоего братца, то стал бы делать это лично? Ты принимаешь нас за глупцов, — Минхо не мог сдержаться, чтобы не кольнуть эго врага даже в такой ситуации. — Значит это твои подставные люди! — кричит он. — Пока не можем это утверждать, — немного растерянно говорит Чан; крепко, не отпуская ни на минуту, держит руку шокировано Феликса, который прижимается к брату, ища в нем защиту. — Феликс, ты видел что-нибудь или кого-нибудь?       Младший отрицательно качает головой. — А может это ты, Чан? А? — плетет коварные интриги Минхо, а внутри бес хохочет, наблюдая за представлением. — Твой брат все это время был с ним. И он уж точно знал, где находится комната Джисона.       Чанбин подозрительно косится на Южного Короля. Феликс испуганно, непонимающе, возмущенно смотрит на Дьявола. — Я ничего не делал! — оправдывается младший. — Ничего!       Чан хмурится сильнее обычного. — Какой мне толк от этого? — сдержанно, но сердито спрашивает Чан. — Для политической борьбы, конечно же, — не сводит с него коварных глаз Минхо. — Не притворяйся невинным, — морщится, злобно и с отвращением щуря глаза. — Все может быть, — неожиданно заговорил Хёнджин. — Кто-то точно из нас ведет тайную игру, чтобы сорвать выборы. Кто-то очень жаждет войны.