Брайт, Гласс и очень много хуйни

Этот день настал. День, когда Джек Брайт обнаглеет окончательно и предложит Саймону нечто большее, чем отношения: он предложит ему разделить вечность. Гласс, конечно, откажется, но Брайт не идиот: это — всего лишь начало его бесконечно долго плана, в котором доктор Гласс обязательно станет принадлежать ему. Покрытое дешёвыми розовыми блёстками будущее было, безусловно, прекрасно, однако Джек все же был вынужден открыть глаза и выключить будильник. — Святые бляди и алкаши... Ну и нахуй я спать на три ебаных часа лег? Чувствуя, что заставить себя подняться по-хорошему не получится, доктор оттолкнулся от спинки дивана и свалился на пол, становясь немного бодрее. Резкая боль в рёбрах придала мотивации, а занывший позвоночник и вовсе заставил проснуться окончательно. Чувствуя себя дедом не только фактически, но теперь и физически, доктор недовольно поднялся, держась за поясницу. Фраза "старость не в радость" никогда не звучала в его голове настолько безнадежно. Тем не менее, сквозь головную и душевную боль, Джек сел на холодном полу и тихо выругался. Неохотно поднявшись на ноги, Брайт, все ещё пошатываясь после сна, побрел в ванную, дабы хоть немного привести себя в порядок. Впрочем, учитывая его мрачное выражение лица и бездонные круги под чужими глазами, это было невозможно. *** Гласс откинулся на спинке дивана и уставился в белый потолок. Он неожиданно освободился раньше, чем думал: вместо какой-никакой беседы с матерью, потерявшей свою единственную дочь, психолог вынимал ее труп из петли вместе с другим доктором, случайно проходившим мимо. Это было с одной стороны жутко, а с другой... Он не знал Елену толком. Да и, в конце концов, перед ним уже висело тело — оно не чувстовало боли и страха, прямо как и какая-нибудь лампа. Это было очень странно: вчера она была живой, сегодня уже нет. Впрочем, учитывая, как часто гибли люди вокруг, даже это не особо удивляло. И весь поток жизни и смерти, в котором он нёсся в неопределенное будущее, нисколько не колебал его, от чего становилось страшно, хотя, в то же время, даже этот страх возникал лишь на пару секунд осознания. — Саймон! — радостно воскликнул доктор Айсберг, падая рядом. Впрочем, все его веселье исчезло, стоило парню получше разглядеть друга. — Ты как? Гласс со вздохом оторвался от не самой мягкой обивки и упёрся взглядом в стену напротив. Резкая головная боль разлилась по черепу, словно в него пустило корни какое-то паразитическое растение, и потому, едва контролируя свои движения, он обернулся к секретарю. — Доброе утро, — слабо улыбаясь, кивнул психолог. — Скажи честно, — осторожно поинтересовался Айсберг, — сколько часов ты сегодня спал? — Четыре, — бессовестно соврал Саймон, который после стандартных восьми часов, больше напоминавших короткую кому, чувствовал себя мертвым. — На тебя теперь тоже эту ебаную макулатуру валят? — с облегчением вздохнул Айсберг, уже заподозривший что-то неладное. — Что-то вроде того. — Кстати, ты сейчас идёшь на зеркало? — внезапно уточнил секретарь. — Ты, типа... Вообще морально готов? — А? Ну, наверное, — честно не зная, справится ли он, отозвался Гласс. — Не переживай. Я слышал, в этот раз они взяли настоящего хладнокровного маньяка. Он один из тех, кто "прозрел и понял всю суть жизни", — попытался успокоить его Айсберг, но вышло не слишком хорошо: Саймона не воодушевлял факт того, что руководство вновь решило экспериментировать, ещё не разобрав базовый исход событий. — А-ага, — неуверенно кивнул Гласс. — Да не ссы, все нормально будет. Не может же все идти по пизде каждый раз... — Блять, полигон горит! — раздался отчаянный крик вдалеке. — ...по крайней мере, на сто первый случай все точно придется нормально, — подрываясь с места, отсалютовал Айсберг и рванул в противоположную от полигона сторону. Саймон смотрел, как опаленный халат развевается и, словно в замедленном действии, растворяется вдали, и как мимо проносится разгневанный смотритель полигона. Тем не менее, когда шум утих, парень взглянул на часы и, со слабостью, сводящей колени, поднялся с дивана: ему нужно было идти в камеру испытаний. *** — Я видела твоего ебыря утром. Выглядит хуево. — Да блять, какого хера ты его так называешь? В любом случае, что-то случилось? — Он вроде опять не выспался, но если без гейских шуток... Ты это, можешь ему снотворное дашь? Он что-то слишком часто не высыпается. Брайт шептался с Лерой, пока вокруг царил сущий пиздец: люди, не так давно назначенные на объект, судорожно перепроверяли оборудование, а те, кто выжил при предыдущем эксперименте, судорожно молились всем богам. В повисшей оглушающей тишине даже дыхание казалось громовым, однако на их тихий разговор никто попросту не обращал внимание. Вообще, Джек не особо понимал, почему верит Лере. Было в ее поступках нечто странное и необъяснимое, что, однако, не пугало, а скорее заставляло сотню раз обдумать каждый приказ и просьбу. Тем не менее, она стала одной из немногих, тесно вовлечённых в их с Саймоном отношения. — Если я ещё не слишком близорука, то у него круги под глазами больше, чем у тебя. — Да я ебаный енот, это тело вообще надо вернуть в мать и на что-то нормальное переебать. — Не кипишуй, всегда есть вариант, что мне все-таки пора носить очки. Дверь в наблюдательную комнату с тихим шумом механизма отошла в сторону, и в помещение выплыл бледный, как призрак, Саймон Гласс. Стараясь не привлекать ничьего внимания, он подошёл к ближайшему доктору, тихо интересуясь, когда начнется главная часть исследования. Получив крайне неопределенный ответ, состоявший из бормотания и нескольких ругательств на французском, парень кивнул и отошёл, окидывая взглядом свое окружение. Брайт, стоявший поодаль, о чем-то тихо переговаривался с Лерой, и лишь почувствовав на себе взгляд обернулся. Мгновенно встрепенувшись, он сделал шаг на встречу психолога, однако Гласса тут же одернули: испытуемый был готов. Парень слабо улыбнулся и махнул рукой в знак приветствия, после чего торопливо побрел к дверям, ведущим в камеру объекта. Короткий коридор, ещё в прошлый раз казавшийся мостом в неизвестность, теперь был просто коридором с хорошим освещением. Камера, раньше пугавшая своим огромным размером и белыми, выжигающими глаза и сознание стенами. Психолог просто прошел вперёд и сел на стул, стоявший подле стола, за которым сидел ещё один сотрудник класса D. — Добрый день, — вздохнул он, уткнувшись в свои бумаги и выбирая наиболее подходящий вопрос. Внезапно накатившая сонливость мешала буквы, но Гласс уже слишком привык, так что неплохо понимал написанное. — Мне всегда было интересно, куда ты отправился после университета, — с улыбкой, читаемой в голосе, вздохнул человек по ту сторону ограждения. — Саймон, ты же помнишь лекции про важность сна? — Я все ещё могу отыскать старые конспекты, но вряд ли вспомню материал. Профессор Грейс говорила слишком быстро, так что вряд ли там будет... — не задумываясь, ответил психолог, и наконец запнулся, осознавая вопрос. Подняв глаза на своего собеседника, он различил знакомые черты лица. Николас Вольта, бывший однокурсник, чей голос он уже успел забыть, снова беззаботно улыбался. Словно Саймон никогда не пропадал на долгие годы и не был сейчас прямо перед ним но уже по другую сторону стекла. Гласс смотрел на старого друга и не чувствовал ничего, словно тот факт, что некогда близкими человек сейчас умрет, был очередным фактом судьбы. «Умрет. Как и другие. Ничего необычного.» — Почему ты в D классе, — словно из вежливости интересуясь, спокойно спросил Гласс, почти не меняя интонацию. — Убил пару человек, — беззаботно пожал плечами Ник. — Так вот вышло. Самооборона была, а доказать было нечем. — Это... Это звучит странно, — помотал головой Саймон. — Да брось. Наше первое свидание было странным, а это — ничего особенного, — фыркнул Вольта. — Ты прав, наше первое свидание я никогда не забуду. — Жаль, я не могу тебя снова потащить на мафиозные разборки, — Ник цокнул языком. — Но, думаю, у тебя ещё будет нормальный опыт отношений. А, чёрт, точно, у тебя работа. А я отвлекаю. Прости. — Ничего страшного, ты — моя работа, — помотал головой психолог. — Впрочем, я действительно хочу... «Поговорить с тобой ещё немного». — ...задать тебя пару вопросов... «Потому что, кажется, я умираю». — по поводу того зеркала. «Пожалуйста, скажи, что это самое обычное зеркало. Я не хочу знать, что будет со мной, когда ты умрёшь. Я не хочу видеть эту сторону себя снова». Где-то в глубине души Саймон надеялся, что его мысли будут услышаны хоть кем-то, хотя бы богом, который уже наверное давно оставил и его, и фонд, и все человечество. — Конечно, валяй. Я даже почти понял, что с ним не так. Но бог остался непреклонен. — Что ты почувствовал, смотря в зеркало? — безэмоционально зачитал Гласс. — Интерес, — честно кивнул Ник. — Но не думаю, что это из-за зеркала. Просто меня привели к нему и сказали, что если я успешно завершу месяц подобных приколов, то меня отпустят, так что конечно же я чувствовал подвох. — Вызвало ли в тебе зеркало какие-то странные мысли или эмоции? — Да, пожалуй, я знатно охренел, когда почувствовал, что все, чем я жил до этого, было неправильным. — Можешь объяснить подробнее? Ник не стал отвечать. Несколько секунд он осматривал старого знакомого, и на его лице читалось явное недоверие. — Я объясню, но... Мне нужно минут пять, лады? — Да, конечно, — что-то себе записав, кивнул Гласс. — Слушай, Саймон, — выдохнул Ник и, приняв серьезный вид, продолжил. — Ты не выглядишь здоровым. — Нет, я полностью в норме, — понимая, что записи все сложнее различать, помотал головой психолог. Впрочем, на секунду он отвлекся, чувствуя, что настолько глупая ложь уже звучит совершенно несуразно. — В частичной. Но это норма в пределах нормы. Нет, то есть... Хотя, ты меня понял. — Скажи честно, — Вольта сделал паузу, то ли подбирая слова, то ли набираясь смелости. — Ты правда в порядке? — Да, я просто мало спал сегодня ночью, — вздохнул Гласс. — То есть трупы, кишки и вот это все... — Я привык. Просто... Должно же это было произойти? — И никаких психологических травм? — Нет, никаких. Саймону казалось, что он одновременно озвучивал правду и ложь. — Тогда, — все ещё в лёгком напряжении, но уже спокойнее продолжил Ник, — у тебя есть парень или девушка? — Нет, я не особо заинтересован в романтических отношениях сейчас, — уверенно ответил Гласс. — Просто, я хотел... Ник осекся, и Саймон на мгновение заволновался, перед тем как его снова затянуло в пучину безразличия. — Саймон, слушай, — настороженно произнес Вольта. — У тебя есть два варианта. — Да? — безэмоциольно выразил участие Гласс. — Я могу рассказать тебе, что с зеркалом, но тогда... Я превращусь во что-то странное. Да, звучит хреново, но я просто... Я просто чувствую так, окей? Психолог кивнул. — Либо ты должен немедленно отдать приказ на расстрел, — выдохнул Ник. Гласс на пару секунд задумался. Он думал о расстоянии между ним, остальными учёными и потенциально опасным Вольтой, о том, чего он хочет. — Расскажи мне, — кивнул психолог и отложил записи. В конце концов, он вряд ли успеет из дополнить. — Саймон... — Ник хотел возразить и призываться парня одуматься, однако лишь помотал головой. — В общем, это зеркало... Оно не внушает что-то слишком явно. Просто оно... Оно показывает то, куда ты двинешься в следующий момент. И ты просто не успеваешь обмануть его, потому что видишь результат, когда двигаешься, когда тебя двигают. Оно... Оно знает, что будет. Словно все уже предрешено, — на одном дыхании выпалил он. Гласс кивнул, замечая мелкие судороги на лице и руках знакомого. — Саймон, блять! Лера ворвалась в комнату и, оборачиваясь на нее, психолог лишь успел разобрать фразу, утонувшую в изменённом голосе, который словно бы захлебнулся в плоти, поглощаемой чернотой. — Я был хреновым парнем. Лера стремительно приближалась, громко ругаясь, и ее глаза, казалось, были распахнуты достаточно, чтобы в них можно было даже издалека увидеть все, что творилось перед агентом. Гласс стоял на месте, даже не особо понимая, что происходит. Леха вылетел из двери, вскинув автомат, когда девушка оказалась достаточно близко, чтобы схватить Саймона и рвануть на себя, выставив вперёд внезапно появившееся в ее руке копьё. Раздалась череда выстрелов и громкий звук рвущихся мышц. Звуки внезапно разорвали пространство, прошив его вместе с пулями насквозь. Мир, пронизанный невидимыми силами, внезапно, казалось, в одно мгновение стал совершенно иным по своей сути, к которой тело не могло привыкнуть. Пол встретил психолога холодом, и тот наконец пришел а себя, оглядываясь на происходящее. Лера, стоявшая рядом с ним, сжалась, и психолог не сразу понял причину, однако факт того, что из ее плеча хлестала кровь, все же заставил осознание прийти. Неведомое существо, загнанное в угол, расплывалось и кричало. Его пасть, раскрывшаяся в предсмертном рёве забитого животного, была окрашена в алый, и лишь заметив торчащее внутри копьё с оторванной рукой, Гласс снова перевел взгляд на девушку. — Ну пиздец, — просто раздосадованно выдохнула она и, теряя сознание, посмотрела в глаза психологу. — А я ебнутая, да? Леха подлетел к подруге мгновенно, перехватывая ее ослабевшее тело. Саймон молча созерцал всю симфонию ужаса, страха и боли, осознавая одно: он уже ничего по этому поводу не чувствует. Ни из-за Ника, ни из-за Леры, ни из-за себя. Осталась пустота, которая долго убивала его, и теперь наконец воцарилась тишиной чувств. Кто-то резко схватил Гласса за плечи и отвернул от происходящего. Человек громко говорил и, кажется, звал его, так что Саймон снова заставил себя прийти в чувство. Доктор Брайт отчаянно тряс психолога, пытаясь понять, жив ли тот вообще. — Все в порядке, — кивнул Саймон. — Простите, что отвлекаю. Я все запомнил и запишу в отчёте. — Саймон, блять! Какой отчёт?! Ты живой?! — Да, все хорошо, — улыбнулся Гласс. — Не беспокойтесь обо мне. Я могу идти? Джек с тревогой осмотрел психолога в последний раз и, кивнув, бросился к толпе оперативников, которые добивали раненое существо. Рядом пронесся парень с подругой на руках, и все, кажется, закончилось. Саймон поднялся с пола и медленно побрел к выходу. Он не особо различал происходящее, ибо для него не осталось ничего, кроме маршрута до собственного кабинета. Крики, бегущие силуэты, боль и отчаяние, витающие в воздухе. И ничего из этого словно не касается его собственного мира. Гласс вновь позволил себе думать, лишь когда свалился в кресло и откинулся, будучи не в силах и дальше держать себя. Все, что с ним произошло, казалось просто внеочередным кошмаром, кроме которых в жизни ничего не осталось. Может, это были импульсивные мысли, накрывшие его с головой из-за усталости, может, его выбило из колеи осознание того, что он просто устал откладывать момент отдыха, может, его ужасал тот факт, что произошедшее больше не вызывало в нем никаких чувств. Тем не менее, Саймон Гласс чувствовал себя просто мёртвым после созерцания того, во что превратилась его жизнь. Ни страха, ни отчаяния, ни хоть малейшего разочарования. Просто монотонные размышления о том, что было, что есть, и что будет. Психолог уже не хотел ничего, кроме сна. *** Никогда ещё Джек Брайт так громко не орал на своих подчинённых. Это был идиотизм, в котором, никто, по сути, виноват не был: Гласс сделал то, что считал необходимым для изучения объекта, Лера ворвалась спасать его по собственному желанию, оперативники выполняли приказ, наступая на измученную ранами тварь. И вроде никто не виноват, но все же Джек хотел найти такового, чтобы просто высказать ему все свои мысли о ебаном эксперименте. Но он не мог открыто заявиться к членам совета. И потому, едва срочные ситуации были разрешены, Джек, чтобы хоть на сотую долю успокоить себя, бросился к кабинету Саймона. Все, чего он хотел — увидеть самого дорогого ему человека и удостоверится, что с тем все было в порядке. Бесцеремонно ворвавшись в уже позабытую комнату, Джек окинул помещение взглядом. Его уже не волновали прелюдия и вежливость; все, что ему было важно — увидеть Саймона. И, заметив Гласса, доктор замер. Психолог бился в предсмертных конвульсиях, повиснув на верёвке, что была завязана на лампе. Его глаза, пустые и бездушные, уставились на нечто, ждущее Саймона за порогом смерти, и ему, казалось, уже было плевать на боль, сдавливавшую горло. Джек оказался рядом с Глассом в одно мгновение, хватая парня за ноги и приподнимая. Наугад протянув руку и схватив верёвку, доктор нашел на ощупь узел и попытался ослабить. Судороги Саймона медленно затухали, и хрип, издаваемый самоубийцей, становился все тише. Брайт оглянулся и, заметив рядом опрокинутый стул, подтянул тот ногой, после чего резко поднялся, наконец получая возможность высвободить шею психолога из петли. Тело, потерявшее поддержку, камнем рухнуло на пол, и Джек, все ещё державший Гласса, полетел следом. Удар выбил из лёгких Саймона воздух, и он, все ещё в почти бессознательном состоянии, глубоко вдохнул. Брайт, севший на полу, одернул руки и со страхом наблюдал, как тело висельника медленно возвращается к жизни. *** Когда мир, наконец переставший приносить боль, вновь обрел краски, Саймон едва мог чувствовать хоть что-то. Открыть глаза. Различить в ужасающей тишине шорохи и чужое дыхание, едва слышное за своим. Почувствовать холод пола и боль в ребрах. — Саймон? Гласс закрыл глаза и поморщился. Во всем фонде из объятий смерти его вытащил доктор Брайт, которому пришлось беспокоиться о своем друге. Ему правда стоило опоздать хотя бы на пару минут. Ради собственного блага и счастливой жизни, в которой не было бы человека, не способного просто быть нормальным. — Саймон... Пожалуйста, скажи что-нибудь. Почувствовав аккуратное прикосновение, повернувшее его лицом к потолку, психолог заставил себя открыть глаза вновь, но не решился посмотреть на доктора. — Извините, — едва различимо произнес он. — Я не хотел. — Саймон, что ты, блять, творишь?! Брайт кинулся вперёд, и его руки сжались на плечах самоубийцы. Гласс искренне пытался найти, что ответить доктору, но так ничего и не сказал. Нечего было говорить, все и без того было ясно. Он просто смотрел в потолок, все яснее ощущая реальность. — Скажи уже что-нибудь! — наконец сорвался Брайт и закричал. — Какого черта ты делаешь?! — дрожащим голосом орал он. — Я сделал что-то ужасное, да? — вздохнул Саймон и, подняв себя на ослабевших руках, поджал колени. — Ужасное?! Ужасное, блять?! Ты умер, Саймон! Ты почти умер, блять! В затуманенном взгляде Саймона на мгновение появились черты лица Джека, которая смотрел на него в ожидании ответа и пытался сдержать плач — откровенный и в удивительной степени человеческий. В нем не было надменности и самоуверенности, не было задора и азарта. Были страх и лёгкое облегчение. — Я устал, — помотал головой Саймон и уткнулся лицом в колени, от чего его и без того тихие слова казались вовсе беззвучными. — Я так больше не могу. Может, я поступил импульсивно, но... Я так больше не могу. Я устал. Снова сжав пальцы Джек силой снова опрокинул Гласса на спину и, уже не сдерживаясь, вжался в плечо распластавшегося психолога. — Саймон, блять! — Мне жаль, — извинился Гласс и нерешительно положил руку на спину доктора, мягко того поглаживая. — Я не хотел.