Брайт, Гласс и очень много хуйни

В кабинете Гласса порой витали самые разнообразные запахи: порой он весь оказывался в неприятно пахнущей слизи, иногда помещение утопало в тошнотворно приторных духах, а иногда в нем можно было задохнуться от свежей краски. Сам Гласс, конечно, старался заполнить его ароматом условной лаванды и какао с зефиром, но чаще трупный смрад от некоторых пациентов заглушал все его попытки. Однажды, зайдя в один из дней, неудачных для кабинета психотерапевта, доктор Брайт поздравил своего друга с потерей носовой девственности, и пусть Саймон сомневался в существовании оной, он все же согласился с этим выражением. И все же раз в месяц вся мебель в кабинете Гласса пропитывалась лёгкими оттенками винограда и спирта на часы вперёд, оставляя новых посетителей психолога в лёгком замешательстве из-за несоответствия образа их врача и полуденного алкоголизма. Елена Херманн, немка с восточными корнями, имела странную привычку носить с собой бутылку вина, и даже сейчас она сидела перед Глассом, закинув ногу на ногу, отпивая свой алкоголь из чайной чашки, которую она покачивала, словно настоящий винный бокал. —...и вот, моя бренная душа задержалась на том окаянном месте, дабы закончить эту проклятую работу. Однако вышло так, что я снова уснула, и Диана ждала меня десять часов под дверью. Если бы я знала, почему она не смогла войти внутрь и потревожить меня... — вздохнула женщина и опрокинула чашку. — А вы... Спрашивали ее об этом? — уточнил Гласс, скрывавший сморщенный нос за ладонью. — Безусловно. Диана сказала, что ей было неловко, — с лёгким сарказмом отозвалась Елена, наклонив бутылку и вновь наполнив свой сосуд. — И... Что вы подумали... То есть, почувствовали, когда она это сказала? — Что если бы в мире был конкурс "я херовая мать", я заняла бы первое место. — Не думаю, что дело действительно в вас, — вздохнул психолог, не знавший, что вообще в таком случае можно сказать: в фонде редко говорили о проблеме отцов и детей. — Она же ребенок, в конце концов. Аномальный, но все же. Хотя, может ее аномальность также...влияет на ее положение? Нет, в смысле, не то, что она не должна вписываться в эту... В это положение, просто... — Нет, это так. Она — суккуб, росший без отца и практически без матери, которую внезапно отдали на растерзание безумным учёным, что делают из нее солдата мечты. А теперь ее мать и вовсе пропадает из ее графика, ибо пытается как можно скорее покончить с осточертевшими исследованиями. Саймон молился, чтобы длинная стрелка на часах была близко к двенадцати, и его молитвы были услышаны: до конца сеанса оставалось около минуты. — Думаю, она скоро привыкнет к ее новому положению. Или окружению. То есть, она привыкнет и... Сможет нормально... Коммуницировать... С другими. — А ты приспособился, Гласс? — Приспособился... Я? Психолог нахмурился, боясь предположить, к чему вел заданный ему вопрос. — Ты безмерно взволнован, попросту смотря на меня, — и это учитывая, что я не ношу с собой автомат, хоть это обстоятельство и, кажется мне, временно. Ты взаправду привык к этой замечательной организации? — Привык. Наверное. То есть, частично привык, наверное, — ответил Саймон. Это была ложь — сомнительная и заготовленная заранее. Гласс уже много раз задавал себе этот вопрос сам, и потому давно пришел к простому ответу: он не знает. Для него понятие "норма в фонде" было настолько туманным, что терапевт не знал, привык он, привыкает, остаётся в неведении или что ещё. — Безусловно. Нет никаких признаков, по которым можно сказать, что ты брешешь. — Ну, мне действительно порой сложно верить, — сдался Гласс и разочарованно выдохнул. Ноутбук издал звуковой сигнал, обозначавший окончание их встречи, после чего психолог с лёгкой надеждой улыбнулся. — Но вы и не должны. Впрочем, я все ещё буду пытаться завоевать ваше доверие. — Не доверять? Гласс, ты себя в зеркало видел? Не верить тебе — это как отказываться от беседы с ретривером, по той причине, что он укусит тебя за грехи. — Даже не знаю, рад я или разочарован, — устало отозвался Саймон и сполз на стол, ощущая усталость от грустного факта своей несостоятельности. — Ну, не расстраивайся, — развела руками женщина, поднимаясь с дивана. — Я, конечно, имею жестокую манеру сравнивать людей с животными, однако поверь, я совершила сей непростительный акт лишь из глубокой любви к ретриверам. В конце концов, позволь мне загладить свою вину хоть частично, сопроводив тебя до одного особого кофейного автомата. Елена одним глотком осушила чашку и безэмоционально глянула на Гласса, ожидая ответа. — Я бы действительно не отказался от чашки кофе, — вздохнул психолог и оторвался от стола, расплывшись в кривой усталой улыбке. — Ох, я... Вижу. — Простите, я не хотел казаться жутким. — Гласс, дорогой, ты вообще спишь? — Да, к сожалению... То есть, к счастью... Гласс оборвался на полуслове и уставился в одну точку где-то перед собой, пытаясь обдумать свою мысль, однако от того, что он не может даже нормально выглядеть перед пациентами, ему стало лишь хуже. — В общем, ваше предложение с кофейным автоматом ещё в силе, верно? — парень поднялся с места и выдохнул: рабочий день окончен, теперь он не психолог, а просто коллега Елены. — Безусловно, — фыркнула немка и торжественно вскинула чашку. — Wir werden jemand in disem Gebäude mit disem Kaffe töten! Wir werden ihre Gesichter mit dem Kaffe schmelzen! — громко воскликнула она с несколько деспотичными нотами в голосе. — Простите, а что это значит? — неуверенно поинтересовался Гласс, выходя из-за стола. — "Мы должны защищать природу" или фраза, ей подобная. То — не более шутка, мне ее один украинский парень имел удовольствие пересказать. — По-понятно, — уверяя себя в том, что женщина вовсе не была похожа на диктатора, кивнул Саймон. *** —...а затем я парировала: "Ja, ich bin eine lesbische Frau, aber du bist einen verdammt Teufel!" Елена по-злодейски расхохоталась, и Гласс лишь неловко улыбался, не понимая немецкий. — Нет, безусловно, я ему въебала после всех моих речей. Слова, в конце концов, лишь средство для людей, а то был полный мудак. — Ну, нет, кончено... Та ситуация была... Несколько... Ужасной.... То есть не несколько, она была абсолютно ужасной, никто не имеет право... Чьих либо детей... — Домогаться. — Да, до... В общем, конечно, это было ужасно, но все же есть куда более гуманные или... Законные... Законодательные... Методы, например, вы могли пойти в суд или, не знаю... Но все же, наверное, не стоило ломать ему двадцать, кажется, костей. — Нет, всего девятнадцать. — Я не могу вас осудить, однако... Я... В замешательстве. — Ох, Гласс, молю тебя: не мешкай. Въебать тому, кто для тебя опасность — отличное решение. Женщина стукнула кофейный автомат и тот недовольно загудел. — В общем, смотри. Один прекрасный индус это чудовище переоборудовал под кое-что куда более совершенное, чем обычный автомат. Один правильный удар по коже этого неживого дракона, и он, вуаля... Елена замахнулась и с лёгким оскалом врезала по боку машины, оставив на ней едва заметную вмятину. Скрытая дверца оторвалась от корпуса, отошла в сторону, скрипнув петлями, и обнажила небольшой экран. — Я как-то потревожила Акарша, где могу добыть Диане немного отменного горячего шокола, на что он пообещал мне помочь с моей бедой. И вот, неделю спустя, он показал мне это чудо, попросив лишь не дать начальству об этом знать. — Пожалуй, ваш друг — талантливый человек, — с облегчением выдохнул психолог. Не то чтобы он боялся чего-либо, просто в фонде автомат вполне мог оказаться живым. — Да, безупречный был мужик, что мне даже жениться предлагал. Полагаю, лучшими исходом было бы соглашаться, — пожала плечами Елена. Гласс почувствовал лёгкий дискомфорт, смешавшиеся с чем-то вроде смирения. — И, безусловно, то, что я должна была заметить ранее, — спокойно переключилась женщина, повернув голову куда-то в сторону. — Диана, не бойся, этот человек не безумен, ты можешь подойти. У него всего два глаза. Психолог проследил для взглядом собеседницы и заметил в конце коридора девочку-подростка, выглядывавшую из-за угла. Он попытался дружелюбно улыбнуться и помахал рукой, однако Диана только нахмурилась, глядя с большим подозрением. — Умоляю, Диана, это же Гласс, — вздохнула Елена. — Тот самый, что в жизни не носил с собой оружие. — Неужели вообще все носят с собой оружие? — уточнил психолог, слегка склонив голову в непонимании. — Безусловно, — женщина фыркнула. — Здесь каждые две недели происходит печально известные нарушения условий содержания. Девочка за углом бесшумно выдохнула и наконец показалась полностью. Ее внешность не отличалась рогами или чем-либо ещё, что она по рассказам Елены могла унаследовать от своего демона-отца, и потому Саймон невольно отметил, что не так уж сильно она вписывается в реалии фонда, что и могло, как не было бы это парадоксально, вне стен зоны девятнадцать, послужить поводом для ее плохой социализации. Ребенок нерешительно зашагал навстречу матери, на что та лишь по-доброму усмехнулась. Когда девочка подошла ближе, Гласс робко улыбнулся и хотел было поднять руку, чтобы подгладить ее по голове, однако быстро одумался. Диана с секунду смотрела на замершую в воздухе руку, после чего кивнула. Психолог счёл это жестом одобрения и всё ещё неуверенно положил ладонь на макушку подростка. Та, словно котёнок, прикрыла один глаз, когда чужая теплая рука плавно прошлась по ее волосам. — Конечно, в фонде не так много отроков ее возраста, с которыми можно вести беседу, — пожала плечамт Елена, улыбаясь увиденной картине. — Хотя, признаться, я видела здесь и обезумевшую деву лет шестнадцати или семнадцати... Елена внезапно замерла, и Гласс услышал тихий, однако быстро нарастающий крик. — Мое шестое чувство подсказывает, что это явно к беде, — пробубнила женщина. — Ебать... Ебать, ебать, ебать! — всё громче раздавался чей-то панический голос, и психолог медленно узнавал в нем голос своей знакомой. — Пиздец, ебать-копать, да ёбушки-воробушки! Лера показалась в конце коридора и стремительно обретала новые черты, ровно как и странная фигура за ней, в которой можно было лишь различить длинные иглообразные конечности. — Гласс, бежим! — воскликнула Елена и, дёрнув парня за рукав, помчалась в противоположную от девушки сторону, следуя за Дианой, уже успевшей набрать скорость. Беглецы в мгновение ока достигли угла, за который свернули, и один коридор сменился другим, однако, судя по звукам, таинственная аномалия и Лера не спешили отставать. Гласс быстро подстроился под ритм бега, даже не понимая, что происходит. Тем не менее, он не горел желанием что-либо осознавать: где-то в глубине души парень чувствовал, что ясный разум ему ничего хорошего не покажет. Вряд ли это было нормально, однако так было определенно легче. Он просто медленно набирал скорость в уже привычном ему темпе, и даже не задумывался над тем, что он должен делать. Шаги за спиной становились все громче и девушка наконец поравнялась с Глассом. — Хорошего де... — начала она, скрывая нервозность в голосе за непринуждённостью, однако весь образ порушился, когда она различила в психологе знакомого. — Блять. — Доброе утро, — ещё не придя в себя, безэмоционально откликнулся Саймон. — Девушка, позвольте мне задать один вопрос, — крикнула Елена, не оборачиваясь. — Können sie bitte töten, um uns zu helfen?! — Es tut mir leid, aber ich möchte auch leben! — с уже нескрываемой паникой проорала Лера в ответ. — Fickene Deutsche! — Danke, scheise! Гласс ничего не понимал. Для него все вокруг звучало просто как безумная песня в стиле хард рок, которая непонятным образом затесалась в его плеере. И скоро она сменится на Чайковского или, может быть, на обычный рок-н-ролл... Стоп. Плеер? Реальность словно бы выбила дверь в его сонное сознание, придавая окружению реальные оттенки. За ними гонится огромная аномалия, сбежавшая из своей камеры, и теперь они все, возможно, умрут. — План прост, вы налево, я вперёд, — объявила Лера, когда впереди показалась развилка. Саймон нахмурился и хотел сказать, что это опасно, однако Елена резко рванула его в сторону, утаскивая в пробел в стене. Однако она все же и не думала сбавлять скорость, продолжая бежать безумно быстро. Картина перед глазами плыла то ли из-за их темпа, то ли из-за все ещё не до конца ушедшей ментальной сонливости, и потому Гласс прислушался, доверяясь единственному своему органу, оставшемуся в полностью рабочем состоянии. Сотни быстрых ударов острых железных ног о камень на мгновение замедлились и затихли, однако тут же оглушительной симфонией вернулись к прежнему звучанию. Женщина громко выругалась на немецком, и психолог снова различил знакомые слова. На мгновение он даже задумался, не выучит ли он весь словарь ругательств ранее незнакомого языка таким образом, однако тут же опомнился: в момент смертельной опасности его должно было волновать не это. А впрочем, какая разница, если он умрет? Елена быстрее его и точно убежит, пока аномалия будет расправляться с психологом. Тогда есть ли смысл побега вообще? Саймон помотал головой. Ладно, это уже явно переходит все границы. Пора посетить собственного психотерапевта. Из-за внеочередного поворота навстречу бегущим внезапно выскочил столь же стремительный силуэт, в котором психолог быстро узнал Леру. Она, вполголоса перебирая ругательства на нескольких языках, пронеслась мимо Гласса навстречу устремившихся к ней железных конечностей, и Саймон попытался обернуться, однако Елена вновь сменила направление, и парень потерял чувство ориентации, а с ним и ясность зрения. Однако, заворачивая за тот угол, из-за которого и появилась девушка, он успел мельком заметить, как агент скользит по полу между сотен ног робота, который оказался больше похожим на стальную коробку, подвешенную на сотнях нитей. Немка внезапно затормозила, и Гласс полетел вперёд, однако вместо встречи с полом он наткнулся на дверь. Диана с ужасом смотрела на электронный замок, и психолог смог понять ее, только разглядев разбитое табло, торчащий из него железный прут и все такой же красный экран на фоне карты доступа. Поблескивающий в свете ламп корпус качнулся в сторону и оказался посреди их единственного выхода из западни. Он видел лица Елены и ее дочери, искаженные паникой и страхом, видел красную лампочку камеры, принадлежавшей убийственной машине, видел Леру, чья одежда была местами пропитана кровью. Девушка стояла у стены за преградой из стальных ног и, глубоко вздохнув, оттолкнулась от своей опоры, ускоряясь в сторону аномалии. — Стой, идиотка! — внезапно закричала Диана, и в это же мгновение мимо психолога пронеслась серая полоса. Глаза девочки, которая всего секунду назад потерянно скалилась от ужаса, распахнулись от удивления. Из ее груди торчал длинный прут, прошивший подростка насквозь и впившийся в стену. Раздался громкий хриплый крик, полный непонимания и потерянности. Елена метнулась к дочери, и в этот раз машине было не до нее: по другую сторону от аномалии снова громко выругалась Лера, чье плечо точно так же оказалось пробито насквозь. — Блять! — закричала она и, не долго думая, резко метнула в аномалию нечто небольшое и чёрное. Предмет был сбит с траектории одной из конечностей робота, и пока машина отвлеклась на обманку, девушка вырвала из своего плеча стальной прут и снова сорвалась с места, на сей раз уворачиваясь от всех атак. Прорвавшись через решетку из сотен ног, она оказалась рядом с дверью и выхватила острие из Дианы. Рванув его к себе, Лера загнала его в тонкую щель между железными плитами, она надавила на него, словно на рычаг. Обычная дверь, не рассчитанная на защиту от аномалий, с трудом, но все же поддалась и отошла на несколько сантиметров в сторону, после чего автоматически зашла в стену. Рука девушки потянулась к Глассу и схватила его за шиворот, резким рывком отбрасывая его в открывшийся проход. Сама девушка, схватив руку Елены, переступила черту двери и выхватила пистолет. — Закройте дверь, кретины! — скомандовал она и открыла пальбу, занимая аномалию на несколько секунд. Саймон смотрел, как залитая слезами женщина берет себя в руки и подрывается к замку, роется в карманах и наконец прикладывает карту к табло. Двери снова ожили и стремительно захлопнулись, пока Лера материлась на заканчивающийся магазин. И вот, повисла тишина, нарушаемая лишь тихим бубнежом и всхлипами. Инквизиторша, отбросив все приличия, шагнула навстречу немке, что сдерживалась и беззвучно плакала, после чего выудила у нее из кармана телефон. Елена не сопротивлялась и, покачиваясь, прислонилась к стене, по которой сползла на пол, закрыв лицо руками. Лера на мгновение растерялась, однако тут же отвернулась и уставилась в экран полученного мобильного. Быстро набрав что-то на клавиатуре, она приложила аппарат к уху и, выждав несколько секунд, заговорила: — Я с Глассом. Мы заперты. Я почти уверена, что оно уже вышло за нами. Нет, он в порядке. Суккуб-агент убита. Я не могу драться. Пистолет на нуле, огнемета нет. У тебя минуты три. Не получив ответа она сбросила вызов и обернулась к Елене с желанием вернуть ей телефон, однако видя, в каком состоянии была женщина, она сунула телефон в карман и взглянула на психолога. Визуально оценив состояние Гласса как, видимо, удовлетворительное, Лера выдохнула, но все же уточнила: — Ты в порядке? Саймон не смог ничего сказать и лишь кивнул. — Карта при тебе? Снова кивок. — Будь готов бежать, когда эта хрень появится. Побежите направо и к камерам содержания, оттуда будет бежать пятая оперативная группа. — А ты? — голос Саймона прозвучал тихо, хотя он и пытался разговаривать нормально. — Я не могу придумать шутку так быстро, так что, в общем, вы без меня. — Но это... — отчаянно попытался апеллировать Гласс, однако девушка быстро его перебила. — Это моя работа, — отрезала она и вздохнула, пытаясь звучать не так жёстко. — Знаешь, смерть — это всего лишь социальный конструкт, так что я со своим подростковым максимализмом обязательно его сломаю. Агент усмехнулась в своей беззаботной манере, и Гласс невольно сдался. Его внезапно захлестнуло отвратительное чувство невозможности повлиять ни на что, и вслед за ним второй волной пришло осознание: а не так уж и сильно он взволнован. Саймон взглянул на свои руки, которые раньше после подобного тряслись словно в припадке, однако сейчас его ладони были абсолютно послушны. Почему? Он насколько привык к смерти? Да, он не знал Диану и, наверное, холод к смерти незнакомцев была действительно неотъемлемой частью работы в фонде. Но Лера же сейчас жива и говорит, что время ее жизни исчисляется минутами. Почему он не паникует, слыша это? Саймон представил себе смерть знакомой — ее мертвое тело, стеклянные глаза и звенящую тишину в освободившееся время в неделе. Все ее шутки, что уйдут в небытие, странные футболки, за которые ей не раз влетало, огнемет, Джеральда без всех этих ожогов. Ему просто казалось все это невозможным, однако в тот же момент... Разве его собственная жизнь сильно изменится? Неужели он просто забудет Леру? Пару раз навестит могилу, в последний раз попытается перевести ее фамилию и забудет? — Пожалуйста, не говори, что уже мысленно выбираешь мне гроб. Я же бог драк без оружия, ты правда думаешь, что я умру... Вот прям без шансов? Лера показала язык и улыбнулась. Нет, конечно, он будет по ней скучать. Забыть Леру просто невозможно. Но если это будет кто-то не такой, как Лера? Что, если это будет доктор Андерсон или Фил Коллинз? Неужели он правда способен кого-то из них забыть после смерти? — Гласс, сходи к психотерапевту, ладно? — вздохнула она и отвернулась, засовывая пистолет меж пуговиц рубашки. Гласс не успел понять смысл этого действия, так как раздался старый цокот железа о бетон. Лера фыркнула и сжала кулаки. — Ну, что бы такое придумать... А, вот... Железная машина показалась в конце коридора, и девушка сорвалась с места, устремляясь к врагу. — I choose blood! Аномалия метнула в смертницу несколько конечностей, когда та, приблизившись достаточно, взмыла в воздух. Гласс без мыслей смотрел, как в нее впиваются железные острия. Одно из них словно соскользнуло с траектории, и психолог наконец понял, зачем нужен был пистолет. Руки девушки, защищавшие голову, оказались насажены на железо, однако она так и не убрала из от головы. Агент громко ругалась, теряя ускорение и падая на землю, однако эти крики перекрыли звуки тысяч выстрелов, раздавшихся в одно мгновение. Небольшая коробка была пробита снарядами насквозь и задымилась. Конечности ослабли и задергались, словно в конвульсиях, прежде чем опасть окончательно. Аномалия безвольно повисла, в каком-то смысле умерев. — Саймон! Доктор Брайт в мгновение ока оказался рядом, хватая психолога за плечи. — Ты жив?! — Да, я... Лера... — Гласс не смог отвести взгляд от окровавленного тела на полу и посмотреть на Джека. Директор обернулся, смотря на агента, которая тихо смеялась, умирая, и дёрнулся. — Ох ты ж блять... — выругался он. Оглядев психолога и не обнаружив следов крови, он, все ещё сомневаясь в своем решении, отпустил Саймона, направившись к Лере, и Гласс нерешительно последовал за ним. Опустившись на корточки, Брайт сморщился от запаха крови и дотронулся до дернувшегося полумертвого тела. — И как это, блять, воскрешать? — нахмурился он, прислушиваясь к тихому бреду Леры. — Что за тупость... "Кровь"..? У него же нет... Крови... — прохрипела девушка и тихо засмеялась. — Зато не стыдно... Сдохну же... — Вопрос: нахуя? — Доу... Увидеть Доу... И Брайт... просил когда-то. Джек вздрогнул. — Бля... Я так и не... Выбрала... — Лера закалялась и, сплюнув кровавый ошметок собственных лёгких, продолжила. — Эпитафию. — Да где, блять, врач?! — не выдержал Брайт и обернулся, высматривая быстро приближающуюся фигуру медсестры. Женщина через несколько секунд уже оказалась рядом и, уперевшись руками в колени, со злостью взглянула на Брайта. — И что мне с этим делать? — огрызнулась она, указывая на уже лишённое дыхания тело. — Это — копия четыреста семьдесят второго, как только оживет — закроешь, — доктор выудил из кармана небольшой серебряный амулет и бросил его доктору. Та, не мешкая, раскрыла полученный объект и направила его на клинически мертвую девушку. — И откуда ты это спиздил, директор? — ехидно поинтересовалась женщина. — От той Сьюхи был один прок — таблетки. Она любезно одолжила мне одну, а Гирс предоставил доступ к своей машине совершенствования. — Предоставил? — Если он ни о чем не узнает, то да, подпись стоит, а значит предоставил. — Думаю, он точно отберёт у тебя этот дубликат. — Стукачье. — Безответственный мудак. Гласс смотрел на мертвую Леру и не чувствовал ничего. Может потому, что он видел, как ее раны затягиваются, и потому знал, что ее спасут. А может он просто привык. — Саймон, — резко поднявшись на ноги, обратился к нему Джек. — Бери... Её, — доктор кивнул на Елену, уткнувшуюся лицом в колени, — и идите в медпункт. Психолог поднял взгляд с Леры и уставился в глаза Джеку, который сжался, не зная, что он должен был ещё сказать. Гласс на секунду поймал его за халат и, с секунду продержавшись за шершавую ткань, кивнул, после чего отпустил доктора и обернулся к женщине. Однако он не успел сделать шаг к ней, когда почувствовал на своих плечах ладони, потянувшие его назад. Брайт уткнулся носом в шею психолога и стоял несколько секунд молча, не решаясь что-либо сказать. Их тихий диалог окончился, когда директор отпустил Гласса и, не проронив ни слова, зашагал прочь. Саймон не думал ни о чем, когда касался плеча Елены и говорил ей что-то про необходимость подняться и идти, когда помогал ей встать и шел в знакомом на подсознательном уровне направлении. Его разум был погружен в черный омут лишь одной мысли: "это ужасно. Я больше не человек". Психолог снова чувствовал медленную смерть, ощущавшуюся словно гниение заживо, и опять слышал ноты вальса смерти, кружившегося вокруг. Он тонул в тихом ужасе, лишь надеясь на то, что это нормально. В конце концов он посетит своего психотерапевта и наконец снова расставит все на места. Дверь в лазарет оказалась приоткрыта, и потому Гласс бесшумно потянул ее на себя, входя в просторную палату с десятками пустых коек. Единственный обитатель этого места, Леха, смотрел лишь в экран своей консоли, хотя его глаза, впрочем, смотрели лишь в одну точку. Заслышав шаги, он дёрнулся и перевел взгляд на зашедших, тут же хмурясь. — Лера где? — Она... В порядке, — не зная, как было бы правильнее ответить, вздохнул Гласс. — "В порядке" в смысле "не умерла", или в смысле "умерла и скоро воскреснет"? — Воскреснет. Думаю. Нет, она воскреснет, это же... это же просто клиническая смерть, верно? — обращаясь скорее к себе, кивнул психолог. — Она точно воскреснет... Глаза парня наполнились ужасом, и он попытался вскочить с кровати, однако нога, прочно закреплённая в воздухе,ему этого не позволила. — Что это, блять, значит?! — едва не срываясь на крик, всполошился Леха. Гласс подошёл к одной из кроватей и жестом указал на нее Елене, так и не переставший плакать. — Я не знаю, — честно признался Саймон, отходя от женщины и занимая место на другом лежбище. — Я правда не знаю. Раздался знакомый скрип петель и Гласс безэмоционально уставился на Леру, больше напоминавшую ходячий труп — бледная кожа, изорванная и окровавленная одежда больше делали ее похожей на мертвеца, чем на жизнерадостного и неунывающего агента. — Что ты, блять, натворила?! — уже не сдерживаясь, заорал Леха. Девушка, казалось, не слышала никого и ничего: она, покачиваясь из стороны в сторону, подошла к ближайшей кровати и остановилась рядом с ней, сверля взглядом подушку. Ее ноги ослабли, и Лера упала, однако вовсе не на койку, а на пол. Саймон смотрел, как она мгновенно отключается и мерно дышит во сне, даже не переменив странную, словно бы трупную позу. Нет, это просто ужасно. Саймон понимал одно: с него хватит. Конечно, он никогда никому не расскажет, что ему страшно — ни своим пациентам, ни Айсбергу, ни Брайту. Он не должен волновать их просто потому, что слишком мягкий для Фонда. Да, это тяжело, однако он может пойти к психотерапевту и рассказать ему о мертвых, сумасшедших и прочих странных людях, который он начинает бояться. В Фонде много хороших психологов, и один из них точно ему поможет. Ведь его психотерапевт — доктор Лив. Доктор Лив ведь точно... Поможет? Саймон, как и другие его пациенты, станет лучшей версией себя: его покинут все страхи и сожаления. Он станет кем-то другим. Но все эти слухи... Разве это нормально? Человек становится кем-то другим, разве это нормально? Нет, конечно это нормально. Он помнил чудную доктора Мэй, которая теперь совершает множество успехов на работе. Ту Мэй, с которой они когда-то вместе заполняли отчёты, которая помогала ему собрать стол. Она была ужасно... Умной? Работящей? Приветливой? Или, например, доктор Уилсон, хороший мужчина, с которым они как-то... Они... Или доктор Кляйн, тоже отличный юноша, отличающийся... Гласс перебирал в голове образы докторов, однако мало что мог вспомнить, кроме трёх слов: "интеллигентный", "продуктивный" и "дружелюбный". Это было странно, так как обычно он помнил каждую мельчайшую деталь, запомненную при знакомстве — вкусы, привычки, характер. Но эти люди, казалось, расплывались в его памяти, превращаясь в тех, кого он видел на днях — обычных порядочных людей. Это было отчасти странно, но почему-то Саймон тут же принял этот странный факт. Почему ему казалось, что он может просто забыть все о человеке? Хотя, с другой стороны, почему бы и нет. Но все же, в чем причина? Психолог поймал себя на том, что он не знает. Эта мысль о том, что странность с его восприятием — нечто обыденное, была для него не нова, словно он давно с ней жил и опирался на эту истину. Но как он к ней пришел? Доктор Лив и его пациенты казались нормальными, но если учесть, что с ними шел этот странный факт полной идентичности и отсутствия воспоминаний, то это вряд ли было нормально. Саймон смотрел в пол, понимая, что его психолог ему вряд ли поможет.