Брайт, Гласс и очень много хуйни

Кипящая ненависть разливается по венам, заставляет каждую артерию трепетать, заполняет разум и глушит все, что было в сознании, оставляя только громкий садистский смех, адреналин застилает глаза, хрипит, требуя почувствовать стальной привкус крови, а дробовик уже дымится и пачкает рубашку кровью на прикладе. Каждый раз, отправляясь на задание, Клеф жаждал снова почувствовать это безумие, чтобы заглушить голос разума снова. Доктор отказывался от мысли, что его метод все менее эффективен, но, как бы он того не желал, к любому лекарству или яду организм в конце концов вырабатывает иммунитет. Делая шаг в столь привычное для него помещение, доктор привычно улыбался, на сей раз с лёгким снисхождением. В этот день у него на душе было особенно скверно: попал под дождь, заблудился в городе, чуть не оказался под колесами фуры. Охранники на входе, давно уже заменённые на людей Фонда, смотрели вслед человеку, о котором слышал каждый, и с лёгким разочарованием мысленно прощались с людьми заведения, коих они успели за время своей конспирации узнать. Приглушённый розовый свет, томная музыка, безэмоциональный бармен, толпа посетителей, делающих вид, что они здесь ради чего, мать его, угодно, кроме полуголых стриптизерш. Альто давно не был в борделях, по крайней мере в обычных. Конечно, ебался он часто, и его выбор партнёров даже не ограничивался бесконечной, блять, документацией, но все же эта особая атмосфера чего-то неправильного и запретного была главной отличительной чертой, игравшей на стороне заведения. Хотя, в любом случае, он сюда не за тем пришел. Из-за барной стойки вынырнула девушка приятной наружности, словно бы списанная со всех фантазий Клефа: каштановые кудряшки, красное короткое платье, веснушки и милая дружелюбная улбыка. Доктор кивнул девушке в знак приветствия, и она, завидев это, лишь ускорилась. Когда незнакомка оказалась на расстоянии в несколько метров от него и уже открыла рот, чтобы заговорить, доктор неспешно вытащил из-за спины заранее заряженный дробовик и, с той же сдержанной радостью, направил его в сторону резко побледневшей дамы. Платье потемнело, приобретая замечательную ассиметрию, а освобожденная из тела кровь, пусть лишь на один миг, но создала прекрасную картину. По канону хорошего фото фон не должен занимать слишком много места, и все это пространство, лишь отвлекавшее от жертвы, оказалось занято алыми брызгами, что чудесно подчеркивали весь символизм и трагедию происходящего. Бесконечная болтовня Кондраки о его хобби наконец обрела для Альто смысл: он смог запечателить отчаяние и боль, пусть и не на пленке. Лицо девушки исказилось отчаянием, и эта маска стала для нее посмертной. Тело рухнуло на пол, и звук падения, казалось, вывел из ступора всех вокруг: подставные посетители вскочили, освобождая помещение от самих себя, а местные работницы в панике кричали, искренне не понимая, что происходит. Впрочем, все двери уже были заперты, вероятных рабов великой любви не осталось, а патроны для дробовика, казалось, были бесконечными. Демоны разврата не пошли бы тропой мира, и потому облава казалась единственной и, по совместительству, замечательной идеей. Конечно, нихера бы не вышло без такого замечательного человека, как неуязвимый к аномальному дерьму доктор Клеф, который с радостью согласился убить толпу гребаных суккубов. Альто сделал шаг вперёд: план помещения, необходимое колличество трупов — все это было в его голове, но почему-то сегодня не доставляло того странного удовольствия перед грядущей разрядкой. Впрочем, эта проблема обычно решалась повышением жестокости, и именно этот метод доктор в который раз выбрал. Девушки метнулись в закулисную зону в надежде на черный выход, однако Клеф не спешил за ними: не было смысла. К тому же, одна из девушек оцепенела от ужаса и, теряя остатки сил, сползла по своему шесту, цепляясь за тот, словно за поручень в метро. Альто шел медленно, с каждым шагом видя в глазах проститутки все больше страха и пытаясь этим ужасом напитаться, однако в его душе словно пробили дыру. Наконец он остановился в полуметре от нее и опустился на корточки, сокращая дистанцию между своими и ее глазами до нескольких сантиметров. Рука доктора потянулась вперёд, и девушка даже не смогла отшатнуться — ну надо же, у дьявольского отродья человеческая реакция. Впрочем, вместо того, чтобы схватить чертовку за волосы и просто ударить головой об пол, он прикоснулся к ее скуле и мягко улыбнулся. Он сжал оружие, думая, как засунет девушке дуло в рот, отпустит глупую шутку и выстрелит, снова увидев ту чудесную инсталляцию смерти. Однако каждый раз, воображая себе эту сцену, он натыкался на глухую стену из безразличия. Смысл, который он раньше находил в насилии, падал в бездонную пропасть бессмыслицы. Подняв дробовик, он прижал ствол ко лбу девушки и выстрелил, оканчивая ее короткую психологическую пытку. Не то чтобы это было приятно или наоборот: он скорее чувствовал, что снова проводит плановый осмотр камер, но только по пути приходиться драться с Джекинсом, который пытается убить Альто за то, что эта по сути ежемесячная проверка стала первой за последние года три. Что ж, метод "бери топор, руби хардкор" перестал работать. Печально. Клеф перехватил ствол и будничной походкой направился в ВИП-комнаты, в которых, вероятно, уже заперлись демонессы. Он бесцеремонно сорвал бархатистую штору, закрывавшую проход к коридору с дверьми, все так же, без каких либо манер, выбил первую дверь и выстрелил в что-то зашевелившееся в углу. Едва глаза привыкли к тени, доктор выстрелил снова: первым зарядом он убил суккуба, закрывавшую своим телом свою адскую сестру, а вторым добил последнее адское отродье в комнате. И снова ничего. Ни мрачного счастья, ни, как это было поначалу, стыда, лишь лёгкое разочарование. Впрочем, у него ещё осталось где-то семнадцать попыток. *** Доктор хлопнул дверью скромной квартиры, на которую для него раскошелился Фонд, и, не долго думая, направился к ванной. Кровь, чей-то мозг, ноющие укусы — все это нужно было окропить теплой водичкой из под душа. Одежда была бесцеремонно отброшена, последний замок, отделявший его от всего мира, закрыт, а кран с кипятком выкручен до упора. Доктор ступил под обжигающие струи и наконец почувствовал приятное тепло воды, которая мгновенно стекала с него, забирая грязь с собой. Что ж. Вот он, закрыт от всего мира кафелем, снова оказывается один на один с собой. Альто оперся на стену и скользнул по не вниз, оказываясь на полу душевой. Оказалось, что не такой он уж и маньяк. А с чего он вообще решил, что он маньяк? Эту черту он изначально подделал, украл у Кондраки, надеялся ей завершить свой замечательный образ сумасшедшего. Пусть это и неприятно, но было бы глупо отрицать, что Клеф действительно так жесток, каким он притворяется. Доктор вздохнул, задрав голову и подставив лицо теплой воде. И вот он снова убил кучу людей, но только в этот раз деланный садизм не помог. Придется искать новое успокоительное, и в этот раз поиски явно будут посложнее. Альто хотел кричать, громко материться, может пнуть что-то. Но все это бы не помогло: смысл в злости, если он ее на самом деле не чувствует? Она давно затухла, и этот огонь тоже теперь хер разожжешь. Был ли он в этом виноват? Нет уж, его руки чисты, это общество сделало из него социопата. Все люди — бляди, а значит и общаться с ними не надо. А без общения человек просто атрофируется в эмоциональном плане, так что связь сучей подноготной человеческой натуры в его безчувственности виновата. Да, конечно, Клефу нахер не нужны люди. Именно поэтому он и пытается с одним из них сблизиться, чтобы вылечиться от своих проблем с головой. И все же ему было просто по-человечески больно. Он был заперт в этом ебучем душе с самим собой и своими страданиями, заперт на огромном шаре, который он не мог покинуть, заперт сам в себе. И вот, сука, чувство одиночества есть, а пожаловаться можно только самому себе. Даже его блядский психотерапевт свалил в зону двенадцать, чтобы с Клефом не видеться, о других людях уж и говорить не стоило. Доктор откинулся головой на мокрый кафель и вздохнул. Только здесь, в ебучем душе на краю города, он мог ныть себе самому. Даже не Кондраки, не секретарю, нет, самому, блять, себе. Замечательно, наверное, иметь кого-то, кому можно бы выложить все, что на душе, кого-то с блондинистыми волосами, нормальной улыбкой и образованием психотерапевта, но, боже милостивый, неужели таких людей в округе нет? Ах, есть! Но неужели вышло так, что Клеф к нему и подойти не может? Вот же, блять, досада. Доктор опустил голову и уставился в белизну плитки. Грубые стыки, прошитые бетоном, не были чем-то особенным, но в потоке бесконечного разочарования в себе даже казались какими-то... Раздражающе-оптимистичными. Клеф не знал, что вызвало это чувство, оно просто возникло само. Наконец даже для того, кто сидит один в душе, молчание самого себя стало неловким, и Альто поднялся на ноги, выключая воду. В конце концов, он просто дождется утреннего скорого рейса до зоны девятнадцать, где доктор сможет нормально принять душ, просто зная, что на него снова смотрят, и нужно держать образ. Накинув на плечи полотенце, Клеф вышел из ванной и тут же метнул взгляд на телефон, надеясь увидеть там сообщение. Однако чуда, конечно же, не произошло: Кондраки никогда не писал первым. Он вообще редко отвечал своему коллеге, когда дело не касалось работы, хотя, впрочем, даже в такие моменты он мог неделями игнорировать Альто. Тем не менее, доктор не отчаялся и, подхватив устройство, тут же открыл почту, набирая сообщение: «Конни,» Однако на запятой мысли оборвались. Что, "Конни"? "Скучаешь?" На такое Бен точно не ответит. "Доброе утро"? Ну да, очень доброе, Кондраки его пошлет. Впрочем, пошлёт его доктор в любом случае, что бы Клеф не написал, однако "Доброе утро" выглядит через чур сухо, не по-Клефовски. "Заходят в как-то в бар..."? Нет, это уже было. Клеф, так ничего и не придумав, просто стёр запятую и отправил сообщение из пяти символов, содержащее одно лишь имя. Он ни на что не надеялся, однако все же где-то внутри горел слабый огонек надежды в то, что Кондраки не такой мудак. Прошло секунд тридцать. За ними ещё несколько десятков, минута, пять. Альто обновлял ящик, однако тот оставался пуст. Доктор вздохнул, понимая, что он как та мелкая собачонка ждет своего давно умершего хозяина, безнадежно веря в то, что нужно лишь ещё немного подождать. Говорят, бог любит троицу (но на самом деле этот мудак никого не любит), и потому Клеф решил: он попытается ещё три раза, не более. Первое нажатие — почта пуста. Второе — результат тот же. Альто немного помедлил, прежде чем в последний раз отказаться от своих надежд, однако, решив, что уж лучше подыхать зная, что ты труп, он в последний раз нажал на "обновить". Пусто. Доктор бросил телефон на диван и упал рядом, растягиваясь на не слишком мягкой обивке. Собственно, ничего такого он и не ждал, конечно. Клеф закрыл глаза, вспоминая, почему вообще решил, что "тот самый" — это Бен, однако всплывшие воспоминания о рулетке с парой-тройкой имён его не слишком обрадовали. Отбросив последние размышления, он погрузился в омут, где не было ни одной поганой мысли, и стал терпеливо ждать наступления сна. Минуты тянулись в тишине, казалось, превращаясь в небольшую вечность. Сон, сволочь, не приходил, а сознание упорно отказывалось отключаться, встревоженное какой-то глубинной идеей, что не желала исчезнуть. Клеф открыл глаза и вновь схватился за телефон, понимая, что все таки не смог смириться с этой тишиной на почте, и потому снова обновил страницу. Не заметив ничего нового, доктор сдался и, выключив устройство, уставился в потолок. Это будет долгая ночь.