Брайт, Гласс и очень много хуйни

Дориан, Оскар, Джей, Френсис, Дуглас, Артур, Майкл, Воланд. Все эти имена никогда ему не принадлежали, как, впрочем, ни одно другое. В общем-то, они даже не были тем, что хотелось бы иметь — носи он хоть одну из этих кличек, делил бы ее с миллионами других людей. А что касалось прозвища, то во всем огромном мире доктор из фонда один имел честь его носить. Альто Клеф. Прозвище, внушавшее ужас. На то было множество причин: дикая любовь к мучению людей вокруг, сотни и тысячи хладнокровных убийств, относительная дружба с рептилией и так далее. Нет, конечно, выстрелить в Джеральда в тот день он так и не смог, однако эта капля человечности тонула в той огромной куче дерьма, которой являлся его скверный характер. Альто Клеф. Мог бы что-то и получше придумать. Дробовик привычно тяготил руку, шляпа позволяла видеть лишь на небольшую дистанцию, а широкая улыбка, к боли от которой он уже давно привык, пугала остальных прохожих. Вообще, ему принадлежала вовсе не эта зона, но директор его собственной был известен как "абсолютный козел, который свалил все на сообщество секретарей и съебал туда, где интереснее". Конечно, он всегда держал свое заведение под контролем, (пусть чаще всего издалека и с помощью верного помощника Салливана, который в рот ебал и Альто, и фонд в целом,) но все же порой приходилось подавлять локальные бунты заебавшихся бухгалтеров и просто недовольных докторов. Обычно усмирение толпы проводилось с помощью публичного скармливания ящерице нескольких расходников, однако иногда приходилось проводить недели в душном кабинете, имитируя работу, чтобы его просто не забили камнями собственные подчинённые. Но все же большую часть времени он был свободен от оков пыльной работы, так что зона девятнадцать стала для него вторым домом. Особенно Клефу полюбились два места: камера содержания расходника-бесконечной мишени и кухня, где часто можно было спиздить немного спирта. Впрочем, употребить оный по прямому значению не удавалось: все уходило на уход за оружием. Вышагивая по коридорам, он часто слышал, как перешептываются окружающие, обсуждая, какая катострофа будет устроена им. Легким насвистыванием неизвестной ему самому мелодии Клеф старался полностью подтвердить все опасения, хотя на самом деле попросту шел к "парковке", с которой должен был отчалить в далёкое путешествие. Подойдя к лифту и прожав кнопку вызова, он приподнял полы шляпы и осмотрелся по старой привычке. Впрочем, сейчас он вряд ли бы стянул свою улыбку хоть на секунду, даже если бы людей не оказалось в радиусе нескольких тысяч километров. Двери такого же белого, как и все, блять, вокруг, ослепительного цвета раскрылись перед ним, впуская в кабину. Зайдя внутрь и пройдя вправо, Альто облокотился на стену и замер, словно в ожидании жертвы, которую можно будет напугать внезапной жуткой улыбкой, когда та войдёт. Проход закрылся, и пол плавно ушел вниз, унося Клефа с собой. Когда кабина опустилась на этаж ниже и впустила ещё двоих гостей, доктора откровенно передёрнуло. Не сказать, что реакция Гласса отличалась, однако он ещё несколько секунд всматривался в попутчика, прежде чем отпрянул. На вид он казался совершенно вымотанным, как и на протяжении последней недели-двух, что, впрочем, полностью не соответствовало сумасшедшей активности его спутника. Брайт, правда уже в новом теле, точно так же как и раньше не отлипал от своего психолога, словно боялся, что кто-то украдёт Саймона. Не зря боялся. Являясь фактически Брайтом, отделившимся от... Единого сознания Брайта? Клеф был во многом похож на Джека. Напускное безумие и ненависть ко всему подряд, бесконечные любовные похождения, незаурядный интеллект, ненависть ко всему живому, особое отношение к работе. Наверное, только поэтому Рептилия однажды согласилась его прокатить: в Альто была часть его собственной души, которая доктору досталась от оригинала. Человек любит себя больше всего, и, наверное, это и послужило причиной дружбы двух сначала немного разных, а в последствии мало чем похожих личностей. Впрочем, Клефу было сложно назвать Джека другом, после того как он, забросив новое экспериментальное тело в пустыню, забил на него и не стал вытаскивать. Альто должен был сдохнуть, как все другие вторичные копии, не боясь смерти и плюя на законы божьи, но Клеф не смог заставить себя сделать это. Он же, блять, особенный, он так, сука, долго работал над этим телом. Хотя, все же, пусть даже он не признается себе, но в глубине души доктор знал, что просто хотел жить. Когда весь мир, включая тебя самого, пытается убить, ты начинаешь его ненавидеть каждой клеткой своего тела. Ненависть — великая вещь, способная толкнуть на самые безумные и жестокие поступки, просто чтобы выжить. Именно она завладевает людьми в смертельной опасности, именно она даёт рывок. Но как у любой силы у нее есть и обратная сторона: ненависть сжигает человека полностью, быстро убивая все, чем он когда-то был. Клеф это прекрасно понимал, и потому пытался устранить этот дефект вещью, полностью ненависти противоположной — любовью. Только вот, едва заприметив единственный объект, который он действительно был способен полюбить, Альто узнал, что ебаный Брайт его опередил. И он не стал соваться к Глассу. Он жестил с ним, игнорировал, пугал — все, чтобы не мешать Брайту. В конце концов, он слишком хорошо понимал, что в этой игре чувств они равны, только вот Джек сделал свой ход первым. Не то, чтобы Кондраки был плох. Нет, он был вполне себе приятным мужиком, только вот максимум другом. Но Клеф к нему цеплялся изо всех сил, понимая, что Бенджамин — его последний шанс быть близким хоть с кем-то. Жаль только, что король бабочек его всем сердцем ненавидел. Интересная получается закономерность. Клефа ненавидит все, что он любит. Неужели ему досталась настолько хуевая личность, что даже Гласс теперь его обходит стороной? Нет. Гласс не виноват. Он сам заставил его держаться подальше. Саймон стоял прямо перед ним и, то ли мягко, то ли просто устало улыбаясь, слушал бесконечный трёп Брайта, который не мог заткнуться ни на секунду. Этот звук, противный звук наглого британского акцента, что так быстро менял тональности. Было удивительно, как терапевт мог слушать это часами, оставаясь спокойным и терпеливым. Наверное, таков уж был Гласс — человек, которого Клеф проебал. Двери снова раскрылись, и Брайт потащил Саймона вперёд, кажется, обсуждая какой-то эксперимент. Последний не противился и покорно пошел вперёд, словно намеренно не оглядываясь на Клефа, стоявшего рядом. За секунду до того, как Джек исчез из его поля зрения, Альто поймал его серьезный взгляд. Он лишь кивнул, отвечая, что положение дел не изменилось, и Брайт снова повеселел. Снова оставшись в одиночестве, Клеф вдруг осознал, что пусть он и улыбался, но его взгляд был каким-то печальным. Доктор встрепенулся и на всякий случай надвинул шляпу пониже. Ещё несколько этажей спустя он наконец вышел из лифта и потянулся, мысленно прокладывая свой дальнейший маршрут, когда услышал знакомый голос: — Доу позвонила и сказала, что я должен ехать с тобой. Кондраки выглядел привычно разочарованным, хотя бабочки, порхавшие вокруг него, явно были в приподнятом настроении, что Клеф научился определять по их полету. — Боже, Конни, неужели? Я так рад! — Заебал. Кондраки, а не "Конни". Максимум Король Бабочек. — Прости, — пожал плечами Клеф. — Но для меня ты — мой любимый Конни.