Забывая себя

      О свободе она может иметь лишь то понятие, какое есть у элдийцев в их любимом Либерио, пусть она никогда там и не жила. Единственная ведомая ей свобода — свобода мысли и действий, хотя во втором элдийцы всё же обделены, в отличие от девушки. Абсурдность её бытия сводит к нулю все шансы обрести вечную свободу, зато возвращает ей свободу поступков и на нее воодушевляет.       Думать о завтрашнем дне, намечать себе цели, иметь предпочтения — все это подразумевает неоспоримую веру в свободу человека, который иной раз может утверждать, что свободы той в реальности не ощущает вовсе. Но сталкиваясь лицом к лицу с абсурдностью своего существования, своего происхождения, Хенни может уверенно сказать, что высшей свободы, свободы быть, единственно могущей послужить основанием для истины, не существует. Как, впрочем, не существует и истинны, способной дать девушке надежду на завтра.

***

      Хенни с детства мечтала иметь крылья. Она хотела быть свободной. Но сейчас, когда видит совсем иное перед глазами — стены, способные заключить её не только на долгие годы, но и в настоящий ад, — нерешительно оступается назад. Понимает, насколько тяжело ей будет в будущем, насколько тяжело будет в проклятой реальности прожить хотя бы день, но сбежать не может.          Колени нерешительно подгибаются, она падает на землю, больно ударяясь. Но не плачет. Она ни какая-то там плакса, которая будет ныть каждые десять минут вдали от дома.          Она какая-то плакса, которая хочет всё забыть…          На самом деле Хенни уже давно думала о том, что ей хочется позабыть всю свою реальность, вплоть до того, что было до двенадцати лет. До того момента, когда она прощалась со своим лучшим другом. После этого — всё, конец. Ни одной приятной мысли, ни одного хорошего человека, исключая второго лучшего друга. Но и с ним она познакомилась в разы раньше, так что она это не учитывает.          А вот мучительное разочарование в старом друге — это да, это то, что она держит в своей голове, тайно отправляясь на проклятый остров. И чем ближе она к стенам, кажется, тем ближе неявная дрожь белоснежных рук и совершенно необъяснимое — слишком иррациональное! — непреодолимое желание вколоть себе вакцину.          Лекарство от здоровья — так шутя написано на одноразовом шприце, который она надёжно спрятала у себя, привязав к бедру. На корабле, что вёз её сюда, она резко отвечала, недвусмысленно показывая всем свой скверный характер, что это просто необходимое лекарство на случай, если она поранится. В правдоподобности многословного ответа никто серьёзно не задумывался, слепо доверяя молодому военному врачу практически так же, как и другому командующему составу корабля. А дурацкое шутливое название перед другом она с трудом оправдала лишь тем, что если его найдут, то подумают, что губительный яд. А если не найдут — то кому какое дело до писанины на марлийском языке?          Отпускали её сюда со скрипящим сердцем. «Но больше некому было», — отмахивалась Хенни, в сознании перебирая всевозможные варианты и всегда останавливаясь на самой себе. Как ни крути, а она абсолютно лучшее из того, что сейчас могла своевременно предоставить её родина, чтобы и рыбку съесть, и, как говорится, на корабль сесть — так любил шутить друг, не рассказывая ей неприличный вариант шутки.          «Не для твоих благородных ушей», — шутливо гладя её по голове, говорил он. Обнимал, не давая коснуться чего-то опасного. И вот его она променяла на проклятый остров? Но Хенни, вновь замахав головой, откинула эти мысли. «Если не я, то он, а ты должна его защитить», — бормотала девушка себе под нос, пока не наткнулась на ползущего к стене титана. Небольшой, около четырёх метров, Хенни видела и в разы больше на причале или войне. Но он такой несчастный.         Её лицо исказила неприятная ухмылка, когда она осмотрела его. Атрофированные правые верхняя и нижняя конечности, ползёт полубоком. Размазано о грубую безжизненную землю половина лица, хотя Хенни не была уверена насколько может называть эту уродскую рожу — лицом. Какое она право имеет на это? Она не всегда хорошо относилась к людям, а тут — монстр, который всего лишь поразительно напоминает человека.         Но при этом по-детски наивная мысль о том, что стоило бы освободить от проклятья эту дьявольскую сущность, чтобы тот в конце концов стал действительно человеком, а не переростком-демоном, взыграла в Хенни. Но в итоге она на это не только грустно осмыслила реальность, в которой до элдийцев нет дела даже их собственному правителю, но и закатила глаза, чувствуя, как ярость непонятно на кого закипает в ней. Почему же тогда кто-то другой должен сопереживать им? Почему это то, о чём её попросил друг? Если даже сами элдийцы этого не делают, то почему должна сделать она?          «Он ведь попросил», — грозно начало сознание, но Хенни вновь от него отмахнулась. Мало ли её о чём просят, она что, должна выполнять каждое поручение? Она? Нет, не для этого девушка росла, училась и становилась специалистом. Не для того, чтобы ею помыкал каждый, кто хотел. Но парадокс был в другом — её лучший друг всё-таки был тем, кто не просто хотел помыкать ею, а тем, кто в действительности мог это сделать. Потому что ему она вверяла своё сердце ещё пять лет назад, и может сделать это и сейчас.          Но при этом цинизм ситуации, в которой оказалась Хенни, зашкаливал. Прочитанный ранее дневник лучшего друга, что был там, за стенами, сначала ужаснул, но после подарил отнюдь не блаженную мысль, что элдийцы не сильно отличаются от всех, в том числе — от марлийцев. И Хенни, больше всех в этом мире доверяющая лучшему другу, смирилась с таким мнением. В конце концов, она не марлийка или элдийка, чтобы вмешиваться в эти распри. Она за мир, вот и всё. Мир для своей родины. А затем, сразу после прочтения, её отправили сюда, на остров нечестивых дьяволов, со словами, чтобы она поторопила дьявольских отребьев, потому что операция затянулась.          И что ей делать сейчас?          Промедление бесславной смерти подобно, но если она всё же сделает то, что потенциально способно спасти ситуацию, если все же просто умоет снежно-белые руки от всего этого, не окрасив ничего в проклятую кровь — она ведь легко сможет и рыбку съесть, и на корабль домой сесть? Когда-нибудь, в будущем?          Вряд ли.          Хотя бы потому, что понимание дома у неё сотрётся.          Но попробовать ведь можно?         И именно в тот момент, когда у Хенни проскочили такие мысли, она примерно подошла во внутренние владения стены Мария. Внутри всё кишело титанами, но девушка лишь апатично осмотрела их, и продолжила идти, не привлекая к себе внимания. Титаны будто и не обращали его на Хенни, занимаясь кто чем. А когда Хайнс практически вплотную подошла к территории Троста — тогда она ещё не знала, что город так называется, да и ворот не видела, так как те были южнее от девушки — то решительно достала шприц. Обвязанная ранее нога приятно заныла, кровь начала циркулировать нормально, но на мгновение, когда препарат был введён в вену, всё остановилось. Мир временно прекратил своё существование, а вокруг возникла кромешная темнота.         Хенни рухнула, полностью живая, но с бешеным сердцебиением, на землю. И молилась она уже всем богам где-то во наркотическом сне, но совсем не путях, которые сознательно были недоступны ей, чтобы всё действительно подействовало. А единственная пояснительная записка в руках не выпала, иначе она формально останется не только без дома, но и без имени.

***

Я очнулась, чувствуя лишь одно: первобытный страх. Словно я вернулась обратно, к истокам своей жизни. Но нет, я просто встретилась со смертью с глазу на глаз.

      Хенни Хайнс прогуливалась за стеной Мария. Смешно звучит, на самом деле она бежала со всех ног, не понимая, что происходит, но чувствовала, что должна бежать, иначе умрёт. Должна спрятаться, иначе первородный ужас — пустота, — поглотит её с ног до головы, забирая к себе как дань от тех людей, что долго не платили по счетам? Было несколько проблем: Хенни не знала, кто она. Она-то и имя узнала по чистой случайности: рылась в карманах в поисках чего-то полезного, а нашла старый клочок бумаги, который ничего не значил ни для кого в этом мире, кроме неё. Там аккуратным почерком было выведено: Береги себя, Хенни Хайнс.       Было логично думать, что она и есть Хенни.       Вторая проблема заключалась в том, что пусть никто на неё не реагировал сейчас, но… но, чёрт возьми, она видела этих чудищ: огромные, больше её самой минимум в три раза. И страшные, как черти. Улыбаются, словно хотят съесть и чувствуют её, но отчего-то не подходят. Находятся на безопасном расстоянии — но для кого? Явно для самой Хенни. Да и к тому же, почему «словно хотят»? Они, думает Хенни, хотят. Поэтому и бежит со всех ног вдоль стены, надеясь, что совсем скоро наткнется на магическую дверь, которая, возможно, спасет её от всего. И это и есть ещё одна проблема: она совершенно не представляет, куда бежать. А значит, по иронии судьбы, может завернуть совершенно не туда, потеряв не только время и силы, но и свою жизнь. Еще один недостаток в окружающей её среде и ей самой — устала, ужасно. Как долго она сможет жить, передвигаясь?       Недолго.       И сама понимает. Пусть памяти совершенно нет, белый лист, но понимать основы жизни не разучилась. То ли хороший инстинкт самосохранения, то ли ещё какая-то чертовщина в мозгах, но «выживи любой ценой» отчетливо выбивается в мозге. На подкорке заседает, требуя одного простого действия. Жить.       «Вру, непростого», — ругает себя мысленно девчонка. Но всё же требует.       Хенни слышит ржание лошади. Она не знает, что это. Точнее, знает, но только на подсознательном уровне, а сейчас, когда весь организм мобилизовался для выживания, извилины, видимо, выпрямились и вовсе не хотят работать. Поэтому, от этого самого громкого звука она падает. Летит носом вперёд, чувствуя под собой жёсткую траву, камни и чёрт знает что ещё. Ничего не сломала — и на том спасибо. А после глаза стремительно закрываются, она в безысходности опускает руки, которые успела прижать к себе; разжимает кулаки, в одном из которых пряталась та самая бумажка с именем; и, думая, что это последний раз, глубоко вдыхает, задерживая дыхание в лёгких настолько долго, насколько это возможно.       В голове теплится надежда, что, возможно, если она не будет дышать, всё закончится? Всё вокруг исчезнет, а она окажется в безопасности? Действительно, перестань она дышать, всё бы закончилось. Но явно не так, как хотелось бы. Не счастливым концом, о котором мечтает каждый. Поэтому Хенни вдыхает вновь после более полуминуты задержки. — Эй, капитан, здесь человек! Прямо возле стены! — Возьми труп, похороним по приезде в Розу. — Я не труп, — выдаёт, открыв глаза, Хенни. А стоящий над ней солдат там и садится.       Хенни жмурится, задумываясь, не сказала ли она что-то не так?

***

       Найденная отрядом Хенни Хайнс вела себя как настоящая дикарка, находясь в кабинете Эрвина Смита. Точнее, так казалось всем, кроме неё. Она по привычке, которая взялась откуда-то, забралась на кресло, поджав ноги, и пристально разглядывала обстановку, как будто та могла дать ей хоть какую-то информацию. Но нет. В голове было совершенно пусто. Безмолвная тишина сознания, в котором не хватало только перекати-поля, отдавалась головной болью и от этого взгляд Хенни становился всё более пугающим и мрачным, походя на тот, каким одаривали её саму.        По разговору, точнее — его отрывку, она поняла, что кидать в тюрьму её никто не будет, хотя за что туда было бросать она решительно не понимала. Хенни, правда, ничего не помнит, но, будучи честной сейчас перед всем миром, ей кажется, что она была законопослушным гражданином. Не в её стиле было что-то нарушить. Так она думала, смотря на свои руки, когда была связана и ехала в повозке. Что странно, так это то, что в итоге те огромные стены, которые она видела… её завезли именно туда. Может, это город, где она жила? Но почему он за стеной? Вопросов было много, но Хайнс пока не знала даже толком о себе ничего, ни то что об окружающем мире.       А то, что по её внутренним меркам, он был довольно странный, это точно. — Как тебя зовут? — довольно мягко раздался голос того, кого она так тщательно разглядывала, и в итоге Хенни улыбнулась, расслабляясь. Значит, её никак не собираются наказывать? Правда, кое-что не сходилось: тюрьма и доброжелательный тон. Но Хенни, видимо, немного глупая, или, может, потеря памяти так на неё повлияла. Она об этом не задумывалась. — Я Хенни. Хенни Хайнс. Но я не уверена в этом, — тушуется сразу после того, как немного расправила грудь, девчушка, а Эрвин Смит только и думает о том, кто перед ним находится.        Дезертир из отряда? Кто-то мирный, кто сбежал в мир, обойдя стены? Но как? И почему она жива? На своей памяти Эрвин не встречал никого, кто мог бы выжить за стенами более получаса в окружении титанов. А их там было немало: те, которых они видели со сослуживцами, смог бы перебить только здоровенный отряд, а тут девчушка — и убегает от них. И цела. И твари не реагируют на неё, только посматривают, наверняка заинтересованно, если предполагать то, что те имеют хоть бы зачатки мозга.       Загадка выживания во внешнем мире для Эрвина оставалась лишь загадкой. Очередной тайной, которую он бы хотел когда-нибудь разгадать, как тысячи других, которые перед ним поставил этот мир. Но не сейчас. Сейчас нужно узнать как можно больше информации, извлекая при этом наибольшую выгоду при наименьших потерях.       Наименьших потерях своих нервов, вероятно. — Хорошо, Хенни, — Эрвин поближе присаживается на стуле, как бы создавая доверительную обстановку между ними, и улыбается как можно мягче. А Хенни ведётся. — Как ты оказалась за стенами? — Я очнулась там, — непосредственно отвечает, подгибая под себя еще дальше колени. Елозится на месте, немного нервничая, так как не может сказать ничего конкретного. Господи, она такая бесполезная. Тут человек об информации спрашивает, а она молчит. Какой из нее военный?       Стоп, она военная?       Она, журя себя, в сознании произнесла фразу, о которой даже не помнила. Она была сказана на автомате. Значит, может ли быть так, что Хенни — солдат в армии или что-то такое? Хайнс сразу зажмурилась, когда по телу пробежали мурашки. Боже упаси ей воевать с кем-то. Она не хочет — чувствует сердцем. Да и с кем воевать? Все вокруг люди, они не заслуживают смерти. Может, с теми тварями? Но сейчас, когда страх полностью отпустил её, и они казались безобидными. Что те вообще могут: зло посматривать, плотоядно улыбаться и качаться с ноги на ногу, не в силах догнать убегающую несчастную девушку? Если да, то Хенни опять совсем не понимает, с кем бы она воевала. Да и эти люди… Они все военные, так? Против кого они борются? — А до этого, Хенни, ты что-то помнишь? — Нет… а как ваше имя? Я… извините, я даже не знала, как меня зовут, пока не увидела записку со своим именем. Я ничего не помню. — А как вели себя титаны? — наблюдая за реакцией Хенни, Эрвин не видел в её глазах страха. Словно она вообще не боялась титанов. Такое вообще возможно после встречи с ними один на один? Даже он после первой вылазки чувствовал себя откровенно ужасно: его рвало полдня, выворачивало наизнанку при одном образе мертвых товарищей, отдавших своё сердце. Может, проблема в том, что она не видела, как убивают её родных и близких? Дело в отшибленной памяти? Что ж, тогда ей крупно повезло. — Их было достаточно, когда мы возвращались с разведки. Как ты спаслась?       Главный вопрос, волнующий его. Не так интересно знать, кто она и откуда. Важнее — почему на неё не реагировали? — Те твари? — искреннее удивление на лице девчушки было совсем непонятно Эрвину. Чему она так удивилась? Неужели думает, что титаны — пушистики, подобные собакам, которых погладишь по шейке и всё, они твои? Смит усмехнулся своим словам. «Да, если погладишь по шейке лезвием, то они точно твои». — Увидев их, я правда испугалась. Такие громадные… Я побежала, что есть сил, но, если честно, те твари, точнее, титаны, как вы их назвали. Они просто смотрели. Гаденько, но просто смотрели и улыбались. А я всё бежала, глупая. Надо было остановиться, наверное, все равно ничего страшного бы не случилось, да? Они вроде вашей защиты? От кого? — Титаны пожирают людей, — показательно закидывая крючок в сознании Хайнс, Эрвин едва заметно щурит глаза. Если бы Хенни была внимательна, она бы заметила это, но нет. Она ничего не поняла. Просто искренне и без лишних слов… не поверила ему.

***

      Когда она своими глазами увидела смерть человека, было уже поздно. Её поднял очередной титан своей рукой, рассматривая как нечто диковинное, при этом доказывая своё превосходство над жалким человеком. — Отпусти меня, тварь ходячая, кому говорю! — громко закричала Хенни, а после, вывернувшись на 360 градусов в теплом объятии ладони титана, отрезала ему все пальцы. Лишь бы выжить, лишь бы остаться живой.        Тот страх, который сковывал её, когда она бежала, вернулся. Но сейчас он подступил к горлу, подобно рвоте, и не отпускал даже после того, как Хенни оказалась на коне, а рядом был капитан Леви. Он, как она поняла, сильнейший воин человечества. Вот только веры ему в деле своей безопасности у Хайнс совершенно не было. Она не верила, что кто-то с неё ростом и лицом ещё более юношеским, чем у неё самой, способен убить, да так, чтобы всех и за раз. Чтобы и кровь не успела брызнуть на лицо, а он уже парил дальше, словно птица.       Так ведь не бывает, правда?        Когда Эрвин Смит отдал приказ зарегистрировать её как будущего бойца разведывательного отряда, Леви чуть не поперхнулся чаем, а сама Хенни была в шоке. То есть, как так? Хенни категорически была против, но довольно резкая фраза о том, что ей стоит отработать потраченные на нее средства, отрезвила, а фраза о том, что прежде чем попасть в разведывательный корпус ей еще предстоит отучиться, успокоила. Она уже не так сильно волновалась, так как ничего не помнит, но Хенни все еще — маленькая и беспомощная девочка, ей нужна помощь и защита, а не передовая! И пусть она и понимала, что бояться нечего, титаны её не тронут — наверное! — душа предательски требовала уюта, покоя и хорошей музыки. Правда, когда она сказала о последнем Эрвину Смиту, тот её не понял. Музыка, которую она слушала, будучи под одеялом? Она что, благородных кровей? Иного объяснения, как она могла слушать музыкантов, если бы не пригласила их к себе домой, он не находил.        Но она не выглядела как та, кто имел голубую кровь. Еще при первичном осмотре, когда та притворялась спящей, Эрвин успел увидеть мозоли на руках и грязь под ногтями. И если второе можно было объяснить тем, что она валялась на земле и вообще вся была в ней, то первое… Не натёрла же она их, пока пыталась согреться? Верно, это бредовая идея. Ко всему прочему были видны мышцы. Обтянутые чёрными штанами, ноги имели развитую мускулатуру и, Эрвин предположил, что Хенни много бегала раньше. Была бегуном? Но где? Даже в Шине он не слышал о том, что есть какие-то соревнования по бегу. Восемьсот сорок девятый год был непростым, как и все до этого, даже для Шины. Все были заняты выживанием, а не конкурсами. Так как она получилась вся такая «развитая»?       Тогда, сидя в кабинете с этими тяжелыми размышлениями, Эрвин предположил, что, возможно, она из будущего или прошлого. Отец любил говорить о таком: что люди раньше жили куда лучше. Что музыка была повсюду, а книги о мире — в свободном доступе. Что люди видели океан, пустыни, весь мир. А не сплошные стены, сделанные не пойми из чего, но точно ограничивающие их свободу, пытаясь охранять. Но как тогда это возможно? И, раз её не особо трогают титаны (он убедился в этом по отчету Леви), может ли быть так, что она все же из будущего, и они — их потомки — нашли способ избавиться от всего этого? Нет, глупо. Тогда бы она что-то знала о стенах. Из слишком далекого будущего быть она не может, так как и одежда, и повадки, и манера речи… все будто принадлежит этому времени. Но тогда остается прошлое?        Может ли быть так, что раньше люди не привлекали титанов? Что это произошло только сто лет назад, когда они напали? Могло ли быть так, что это люди были во всем виноваты? Вполне. Эрвин вообще был склонен винить людей в их собственных бедах. Часто думал: сами виноваты. Но тогда, если судить по тому же внешнему виду и словам, скорее всего до нападения титанов развитие человечества было на том же уровне, что и сейчас? Но как? Да, не все выжили, однако никто ведь не мог стереть из памяти людей те блага, что у них были? Они должны были все восстановить. А люди ни то, что за сто лет никуда не продвинулись, так еще и изрядно деградировали, если судить по тому, что у той дома была музыка на постоянной основе, а здесь такого нет.       Эрвин вылил остатки коньяка, что был на дне стакана, в безысходности рассматривая гранёное стекло. Да уж, что люди пронесут сквозь века, так это способность делать алкоголь.       Лучше бы несли знания, чем опиум. Но дуракам не докажешь.        Стакан треснул, а Эрвин прикрыл глаза, думая, что делать дальше.

***

«Ты закончишь вместе со сто четвёртым кадетским корпусом. Главное не закончи с жизнью раньше времени»

Капитан.

      Гласили слова капитана Леви, когда его отряд вернулись с тренировки с титанами во внутренних стенах Мария. Это как та записка, где ей желали беречь себя, только более реальная. Звучащая холодным железным тоном речь, пугающая до костей. И говорящая, что Хенни вполне может не выдержать.       Да, прошлое послание, от кого бы оно не было, в разы позитивнее.       Оно хотя бы дарило надежду.       Надежду, которой ни у кого в этом мире нет.