А всё почему? Потому что он – дева.

— Всё ещё не могу поверить, что ты вернулся живой и невредимый. — А что со мной могло случиться? — фыркает Юта и зубами отвинчивает пластиковую крышку бутылки колы. Когда-нибудь он расплатится за такую привычку своими зубами и пожалеет, что не слушал друга детства, думает Шотаро и вместо того, чтобы наградить Накамото укоризненным замечанием, лишь безнадёжно улыбается. Всё равно этот раз не станет исключением. В квартире Юты всё ещё царила полугодовалая пустота и сырость дождливых осенних деньков, хотя её владелец живёт здесь уже неделю и даже принёс сюда тепло и уют в виде большого плюшевого мишки и запаса овсяного печенья. Мебели мало, личных вещей — ещё меньше, и от этого складывается впечатление, что сюда только-только въехали, а не жили до этого целых три курса, и скоро пол будут устилать полотна старых газет, покрытых брызгами клея и краски. Почти что так оно и было, но- — Нет, я не об этом, — Шотаро смял пустую пачку из-под чипсов со вкусом краба. — Просто, я думал, ты вообще не вернёшься. Никогда. Я уже почти удалил твой номер из контактов, и тут вдруг объявляешься ты со словами о том, что передумал и возвращаешься домой. Каково было моё удивление. Я уж подумал, что Сончан опять смешал виски с фантой и мне не сказал. Подумал, что померещилось… До этого Юта продал почти все свои вещи, даже коллекцию силиконовых фигурок аниме-персонажей вместе со стеллажом, где эта коллекция хранилась, которая суммарно стоила целое состояние. Сколько слёз было пролито над последней, больше не принадлежавшей ярому отаку, фигуркой Грелля из «Тёмного дворецкого». Юта метил в Санта Монику, в жаркую Калифорнию, купил там бюджетную квартирку, обосновался, разложил комиксы, которые не удалось продать, да и не хотелось, по полочкам и даже завёл отношения с миловидной американкой, продлившиеся добрые два месяца. Но что-то как-то не срослось, родная Япония больше располагала душе Юты. — Не ты один так думал. Будешь колу? Шотаро отрицательно качает головой. — Я пришёл не колу пить, а навестить тебя, — Осаки поднимается с пола (потому что единственное место, куда можно было сесть, а именно одинокое старое кресло, занял Юта), выпрямляется и лениво потягивается, разминая затёкшие от неудобной позы мышцы. — Боже мой, Юта-семпай… Юта ставит бутылку колы на деревянный скрипящий пол. — Я не боже, Шотаро. И вообще я не просто так позвал тебя. Как видишь, — японец многозначительно окинул взглядом унылую серую гостиную, на мгновение остановившись на покрытой пылью люстре, явно пережившей не одно поколение квартирантов, — моё пристанище нуждается в срочной реабилитации. — Ну, охеренно, что могу сказать, — Шотаро не понимал к чему клонит Юта; скрестил руки на груди и опёрся о подоконник, который под весом тела парня подозрительно скрипнул. Того гляди сломается при малейшем дуновении ветерка из форточки. — А я тут при чём? Потолок покрасить сам можешь. После ремонта на пару с Сончаном, — на этих словах его пробила мелкая дрожь, — я больше ни за что не возьму в руки кисть! Даже если ты год будешь приносить мне бенто в универ. Юта не выдержал и засмеялся, так, что на глазах выступили слёзы. — Вот так, значит, сейчас в Японии обращаются с лучшими друзьями! — Накамото наигранно обиженно отворачивается, приложив тыльную сторону ладони ко лбу. — «Ну охеренно, что могу сказать», хорошо, припомню тебе, когда ты придёшь оплакивать очередной свой неаттестат. — Ну хватит, умоляю тебя, — Шотаро закатывает глаза. «Ох уж эти скорпионы», — думает он. Подходит к Юте со спины и неуклюже прижимается, кладя голову на чужое плечо. Кажется, побывав в Америке, Накамото прибавил в росте, подражая отнюдь не низким местным жителям. Или просто начал носить ботинки на платформе. — Ты же знаешь, какой я бываю иногда… похуже Сончана буду. Так ты позвал меня по какой-то конкретной причине? Так бы сразу и сказал, боже, мне теперь так неловко перед тобой, и… Юта резко оборачивается; от неожиданности Шотаро едва ли не соприкасается лицом с досками пола, но успевает удержать равновесие. — Ну конечно! Я как бы хотел попросить моего лучшего друга, который между прочим, если вдруг ты забыл, учится на дизайнера, помочь мне вернуть в эти сорок квадратных метров былые тепло и комфорт. Сначала Шотаро опешил. Потом всё понял и виновато улыбнулся, мол, мне очень жаль, что у тебя такой тупой друг. — А что касается Сончана, — Юта теребит младшего по голове с видом старшего брата, которым почти стал за долгие десять лет дружбы, — познакомишь меня с ним как-нибудь. Это твой парень? Какой сюрприз, мой малыш вырос из пелёнок и фруктовых пюре и обзавёлся второй половинкой, да ещё и иностранцем. Надо написать об этом статью, и пусть все новостные порталы опубликуют её. — Ни за что на свете не познакомлю деву и скорпиона. Даже под пытками. Даже за миллион долларов, — клянётся Шотаро с рукой у сердца, по-ребячески смеясь. — Вы же меня съедите, а потом перегрызёте друг другу глотки. И кто тогда будет ныть о том, что он все деньги слил на силиконовых лоли?

***

— Ты точно больше не укатишь никуда? А то вдруг вздумаешь ещё уехать в какое-нибудь кругосветное путешествие. И самое главное, без меня. Юта не сразу среагировал на вопрос — он был занят тем, что беспощадно мял плюшевое авокадо, проверяя игрушку на мягкость и милашность. — Пока что нет. У бедного студента денег не так уж и много, чтобы пускаться во все тяжкие и лететь в кругосветку. «Но на Санта-Монику и американку где-то нашлись», — Шотаро цокает языком. — Что? — Юта хмурит брови и кладёт мягкую игрушку на место; сиба ину с мягкой попкой он нашёл более привлекательным дополнением интерьера. — Вот закончу журфак и хоть на луну, хоть на марс. Да куда там — на альфа-центавру, да, малышка? — обращается он к сиба ину и сжимает её набитые наполнителем розовые щёчки. — Давай возьмём её, смотри, какая милая, так и просит, чтоб её купили. — Юта-семпай, ты неисправим, — Шотаро выхватывает плюшевую сиба ину из рук старшего, но покорно кладёт её в тележку. — Не отвяжешься ведь. Они исколесили весь мебельный и с горем пополам уложились в скромный бюджет Юты. Йена к йене, и Шотаро настаивал на том, чтобы всё-таки оставить сиба ину и уже позже купить столько мягких игрушек, сколько будет угодно, всё-таки, недешёвое это удовольствие — мягкие игрушки, а Осаки не хотел, чтобы Юта снова целыми днями питался только чаем по утрам, как было в период мании к коллекционированию силиконовых фигурок. Но Юта был непоколебим. — Всего одна плюшевая прелесть, тебе жалко что ли? — говорит Юта и кладёт перед кассиршей рыжую сиба ину; та понимающе улыбается и пробивает покупку. — В конце концов, не ты теперь её «хозяин». — Ну-ну, посмотрим ещё на то, как ты будешь забегать ко мне «на чай, ибо четвёртую пару отменили, вот я и подумал, хорошо было бы навестить лучшего друга, Шотаро-кун». Ни за что не открою, даже если буду один дома. Юта не отвечает. Вместо этого один пакет вручает Шотаро, другой, тот, в котором сверху лежала сиба ину, забирает сам. Уставшие бесконечными лабиринтами и целыми улицами мебельного магазина, Шотаро и Юта возвращаются домой, по пути успев вкратце рассказать друг другу о важных событиях, которые произошли за минувшие шесть месяцев разлуки. Юта относит пакеты на кухню, туда, где находится единственный на две комнаты плюс ванная стол, и ставит их рядом с мирно лежащим телефоном. Этот телефон принадлежал Шотаро, его в который раз снова забыли в сером одиночестве. И в который раз — тридцать семь пропущенных от Сончана. — Тебе, звонили, кажется, — Юта приносит Шотаро, который расположился, вытянув ноги и закрыв глаза, в кресле, телефон. Последнего словно током бьёт — соскакивает с пригретого места и закрывается изнутри в ванной комнате. Юте только и остаётся, что пожать плечами и начать разбирать покупки. — Ты там живой? Спустя какое-то время Юта стучится. Прикладывает щеку к двери, прислушивается — мёртвая тишина. — Открывай давай, — Юта снова стучится, гораздо настойчивее, чем в первый раз; его слушаются, в дверном проёме появляется Шотаро, живой, но выглядевший так, словно полчаса назад у него умерла кошка. — Что случилось? — О, да ничего необычного, — слова Шотаро горели яростью на самого себя. — Просто один самый обычный стрелец сошёлся с самым стереотипным, коих свет носит, девой. — И что? — Юта не мог понять, почему его друг так сердится. — И вообще, почему ты постоянно всё сваливаешь на астрологию? Шотаро нечего было ответить.