французское гетто

       — Винсент, — из-за того, что Эрвин только что проснулся, голос очень хриплый и грубый, — Ты опять выпил всю воду из стакана? Винсент поворачивает голову в другую сторону и Эрвин фыркает со смеху. Он ведёт себя, как человек! Эрвин гладит кота, который сейчас лежит у него на ногах, и откидывается на подушку, тяжело вздыхая. Второй день без Леви. Эрвин и подумать не мог, что так сильно привяжется к нему. Как маленький мальчик, который влюбился до потери памяти и не может ни минуты прожить без предмета своих воздыханий. Леви обещал позвонить, как только приедет, но телефон в квартире Эрвина за эти два дня звучал всего один раз — вчера вечером звонила Ханджи, которая слишком уж эмоционально и нервно искала отчёт за прошедший месяц. Он, к слову, лежал у неё на столе, но она его попросту не заметила. Эрвин поворачивает голову и смотрит на будильник, стоящий на тумбочке. Почти семь часов. Опять проснулся раньше будильника. Он зевает и поднимается с кровати, хоть и хочет спать. Всё равно больше не сможет заснуть. Он идёт на кухню, попутно включая телевизор для шума на фоне. Сразу же включает новостной канал и останавливается, внимательно слушая диктора:  — Сегодня в четыре утра в районе Даунтауна было найдено тело двадцатилетнего юноши. Тело настолько изуродовано, что родственники сначала даже не признали убитого. Эрвин решает, что завтрак подождёт. Садится на диван, положив одну ногу под себя, и пристально смотрит выпуск утренних новостей.  — …Судя по разговорам местных жителей, такое убийство мог совершить только серийный убийца, известный как Даниэль, который вновь вернулся около полугода назад. Вот уже десять лет полицейские не могут отыскать его, даже не находят никаких зацепок. Послушаем мнение начальницы отдела полиции номер семьдесят три, чьи люди занимаются данным делом. На экране появляется Ханджи. На удивление абсолютно бодрая и даже веселая. А ведь устает она в последнее время всё больше и больше: за последний месяц её и без этого помотали бесконечными проверками и отчётами, а тут ещё с утра пораньше вызывают, чтобы просто дать интервью. Как же она это всё выдерживает, ещё и выглядит так хорошо? За ней видно само место убийства, перекрытое лентами, само тело, которое лежит под белой тканью, полицейскую машину, стоящую с включённым проблесковым маячком. Эрвина аж пробирает до мурашек. Эрвин как будто чувствует, что что-то идёт не так. Ханджи какая-то слишком уж разговорчивая, слишком резво представляется и кратко, но эмоционально рассказывает об участке. Как бы не сказала лишнего… А это она умеет.  — …Делом Даниэля в данный момент занимаются два наших лучших специалиста: Эрвин Смит — человек, который работал над этим делом практически с самого начала и Леви Аккерман — совсем юный детектив, но справляющийся со своими обязанностями получше некоторых опытных людей. За последние пять месяцев эти люди сумели накопать множество информации по поводу Даниэля, например такую, как…  — Молчи! — кричит вдруг Эрвин на Ханджи за экраном. Если она сейчас ещё раз скажет что-то лишнее, то пиши-пропало! Будет конец всему делу, да и им всем вцелом. Она уже сказала их имена, чего делать, конечно же блять, не стоило: Эрвину вдруг вспоминается Астор, который в гетто организовал охоту на него. Он ведь не знал его имени… Зато теперь знает! Ещё и отдел, где он работает. Чёрт, дела плохи, до ужаса плохи! Эрвина вдруг начинает трясти и становится уже как-то не до разговора Ханджи с корреспондентом. Слова как-то моментально улетают на второй план, а сам он хватается за голову с такой силой, что в глазах начинает темнеть.  — …Всем известно, что Даниэль вышел из французского гетто. Ранее он убивал только в этом районе, но теперь начал выходить за его пределы. Наши детективы часто бывают в гетто, на одного из них — Эрвина, французские бандиты даже начали охоту. Но в последнее время всё было очень хорошо, даже замечательно, чему нельзя не радоваться!  — Да заткнись же ты, блядина! — ругается себе под нос Эрвин, а самого трясёт, как наркомана, даже хуже. В горле сохнет, а дыхание сбивается, — Дура! Зачем?!  — Скажите, пожалуйста, по вашему мнению, когда дело о Даниэле закроют? Раскроют ли одновременно с ним ещё несколько дел по поводу французских бандитов?  — Я думаю, что довольно-таки скоро закроют дело как о Даниэле, так и о всех крупных бандитах гетто. По крайней мере, мне известна информация о том, что есть бандиты, которые сотрудничают с Даниэлем. Так же известно, что Даниэля в лицо знает большая часть жителей французского гетто, но они даже под дулом пистолета не расскажут о нём. Таковы их законы, что поделать? Эрвин сам не замечает, как по лицу начинают стекать слёзы. Просто в один момент осознает, что он не то, что плачет — рыдает навзрыд. Что же она наделала… Она рассказала всё, что только знала о деле, всё, что только нужно было скрыть от посторонних глаз. Абсолютно всё! Ханджи всё просто взяла и разрушила. Как песочный замок. Все труды, всё, что можно было сломать — разрушила к чертям, даже не думая о последствиях!  — Мы будем рады видеть вас в нашем отделе! Хотелось бы, чтобы об этом деле узнало как можно больше людей! На этом интервью с Ханджи заканчивается и Эрвин к чертям собачьим выключает телевизор, кидая в него пульт с такой яростью, что тот разлетается на две части, а батарейки закатываются под диван. Дела не то, что просто плохи, а кошмарно плохи! А что теперь можно придумать, чтобы избежать катастрофы, которая так и так наступила?! Эрвин слышит то, как разрывается телефон в коридоре и идёт отвечать, в надежде на то, что звонит Леви.  — Эрвин, блять! Спасибо, что ещё живая.  — Я тебя слушаю.  — Что происходит? Почему вся информация, которую мы передали тебе, вышла на телевизор?! Что случилось?  — Саша, Саша, послушай…  — Нет уж, Эрвин, это ты меня послушай! — голос в трубке срывается в истерике до свиста, — Я уверена, что сегодняшний понедельник, а может быть и даже день, последний, который мы с Конни, блять, живём! Мы отбивали наши шкуры ценой собственной жизни, твою, идиот, кстати, тоже! На тебя самого начал охотиться сам Астор, мы стали прятаться по улицам, лишь бы прожить хоть ещё один день в спокойствии! Наша жизнь стала адом, мы надеялись на тебя, надеялись, что скоро этот кошмар закончится! А что сделал ты…? Эрвин, у меня нет слов!  — Александра, выслушай меня, — девушка на том конце провода сначала возмущается, а потом всё же замолкает, слушая не менее трясущийся голос на другом конце провода, — Выслушай и пойми. Меня самого сейчас ужасно трясёт от услышанного из телевизора. Я в ярости, Александра! Мне ужасно неприятно, что столь ценная и конфиденциальная информация вылилась в свет, ведь вероятность, что её услышали бандиты из гетто да и сам Даниэль равна примерно тысяче процентов из сотни! Я действительно не думал, что всё так выйдет, я сам узнал об этом только что, так же как и вы, из ящика. Я буду думать о том, что делать с этим.  — Тут уже ничего не поделаешь, — голос на том конце вновь срывается и Эрвин понимает, что Саша сейчас ужасно сильно плачет, — Астор сразу же узнает и про тебя, и про нас, и про твое место работы. Если он и не смотрел выпуск этих ебучих новостей — кто-нибудь из его приближенных точно его видел! Ну, жди теперь гостей в отделе, которые точно придут не с добрыми намерениями. Как там сказала ваша эта начальница? «Мы будем рады видеть вас в нашем отделе»? Что ж, этих гостей она тоже будет встречать с красной дорожкой и распростёртыми объятьями? Если она вообще до сих пор жива…  — Я сам лично приеду сегодня на работу, выскажу ей всё, а потом поеду в гетто, чтобы посмотреть обстановку! Я прошу тебя, только не паникуй. Запрячьтесь с Конни где-нибудь, где вас точно не найдут, и ждите новостей. Я что-нибудь придумаю, Саша, обязательно придумаю!  — Даже не смей переться в гетто, кретин! И напарника своего не тащи с собой.  — Он в Сан-Диего.  — Тем более, в одиночку не суйся сюда! Они же сейчас будут ждать тебя здесь так же, как твоя начальница ждёт гостей на работе. Не суйся, блять, Эрвин, сиди в своей каморке и жди. В любом случае, они всё равно тебя найдут — им не сложно, мой драгоценный друг, не сложно.  — Я всё же…  — Всё! A plus tard, si ça arrive encore. Je prierai Dieu pour ton âme pécheresse! * В трубке гудки — Эрвин кладёт трубку (еле сдерживается, чтобы не швырнуть её в стену) и чуть ли не бегом направляется в комнату. Эрвин не помнит, как собрался, не помнит, как сел за руль и как полетел в отдел на довольно-таки высокой скорости, судя по тому, что он прибыл туда через семь минут после телефонного разговора с Сашей. Даже не помнит, закрыл ли он квартиру или же нет. Ничего не помнит. В голове пустота. В здание он забегает, громко хлопая дверьми. Почти сразу же встречает Моблита, бросает короткое «Доброе утро» уже по привычке, и направляется к Ханджи в кабинет.  — Войдите!  — Ещё бы я не вошёл. Эрвин хлопает дверью и закрывает её на замок. Ханджи сидит за столом и медленно курит сигарету, что-то быстро чиркая в записную книжку. Лишь через несколько секунд медленно поднимает голову и недовольно корчит лицо, откидываясь на спинку стула:  — Бо-оже, храни Америку, ну и видок у тебя… Возможно, Эрвина это и взволновало бы, но точно не сейчас. Сейчас плевать на то, как он выглядит, плевать на то, как видит его Ханджи, главное, что он добрался до неё и сейчас может высказать всё прямо в лицо. Он подходит к столу и упирается в него руками с такой силой, что белеют костяшки. Сейчас каждое её слово выводит его из себя всё больше и больше, кажется, что ещё хоть слово из её рта и Эрвин разорвёт её на части с диким воплем. Кажется, что ещё один звук и он просто взорвётся, как бомба, самая что ни на есть огромная!  — Чего такой взвинченный, красавчик? Щёлк.  — А теперь заткнись и слушай меня внимательно, — говорит тихо, но так угрожающе и зловеще, что сам удивляется, и смотрит на неё из-под лба, — Ни слова, иначе я убью тебя прямо здесь и сейчас. Ты уже утром много наговорила, достаточно на сегодня, не думаешь? Ханджи окидывает его удивлённым взглядом, но всё же слушается. Поэтому откидывается на спинку стула и закидывает ногу на ногу.  — Значит так. До тебя доходит осознание того, что ты сегодня убила не только наше дело, но и нас всех? Доходит или же нет?!  — Не понимаю, о чём ты говоришь, — подкуривает очередную сигарету и смотрит ему в глаза, совершенно его не боясь.  — ОТВЕЧАЙ! — бьёт кулаком по столу, из-за такого сильного удара пепельница подпрыгивает и отлетает на несколько сантиметров в сторону Ханджи и чуть ли не падает со стола.  — Заткнись и не ори, я спала сегодня от силы два часа, — огрызается Ханджи, пуская ему в лицо горький дым, — Завались и объясни мне, о чём ты говоришь. Я не понимаю ни слова из твоего психоза. Успокойся. Немедленно.  — Ах, не понимаешь… — Эрвин глубоко дышит, стараясь держать себя в руках, но что-то идёт не так. Гнев выкатывается из него раскатами грома, такими сильными, что его никак не удержать.  — Я не буду тебя слушать, пока ты не успокоишься, — Ханджи игнорирует эти порывы агрессии, чем ещё сильнее выводит Эрвина из себя. Да что же это такое?! Неужели нельзя просто ответить на этот вопрос? Эрвин хлопает ладонями по столу так, что Ханджи вздрагивает из-за неожиданности.  — Скажи мне, Ханджи, что ты будешь делать, если сейчас в наш уютненький отдельчик ворвётся банда французских ублюдков? Будешь миллион раз просить бога сохранить Америку? Как ты будешь защищаться? — он смотрит на неё, а она лишь смеётся в ответ. Как совсем ничего не понимающая дура. У Эрвина в голове проскакивает мысль о том, чтобы дать ей пощечину как следует, но он её всячески подавливает. Всё же, воспитание поднять руку на женщину не позволяет.  — А с чего бы она должна ворваться? — Ханджи выпускает дым и невозмутимо смотрит на Эрвина, — Вроде бы мы им не нужны.  — Вспомни, что ты рассказывала на интервью?  — Всё, что знала. Мне же нужно повышать наш участок в глазах гражданских, в конце-концов! — она поднялась со спинки стула, выпрямила спину и развела руками, — Представляешь, если мы разберемся с этим делом, сколько же мы получим всего: похвалы, уважения со стороны людей, повышенной зарплаты…  — Да плевать я хотел на эту зарплату! Плевать я хотел и на похвале с высокой колокольни! — он вновь ударяет кулаком по столу, из-за чего рука уже неприятно начинает гореть, — И, хочу тебя поправить, делом занимается не мы, не весь отдел, а только я и Аккерман. Мы вдвоём. А я уж не думаю, что нам двоим зарплата дороже безопасности наших коллег да и обычных людей тоже!  — Да что ты так завелся?! Неужели ты действительно думаешь, что твои эти французики так и будут смотреть выпуск новостей в семь утра? — Ханджи кидает сигарету в пепельницу и встаёт со стула, встаёт в такую же позу, что и Эрвин.  — Поверь мне на слово, Ханджи, эти — будут. Они ещё и приехать могут. Ты же сказала, что рада гостям в нашем отделе! Вот они с удовольствием заскочут погостить, переубивают всех нас, а после заберут все документы по поводу Даниэля, вот и всё! — голос снова срывается на крик, — Подумаешь, делов то! Всего-навсего можем начинать прощаться с жизнью прямо сейчас.  — Как же мне надоели эти твои истерики, Эрвин, — Ханджи цокает губами и недовольно закатывает глаза, — Что мне нужно сделать, чтобы ты перестал паниковать? Никому мы к чертям не сдались, особенно вашим французам. И ты им не сдался…  — Ты же сама сказала в этом поганом интервью, что на меня, даже назвала меня по имени, блять, началась охота! Чем ты думала, когда произносила это предложение и моё имя вместе?!  — Думала о том, как бы лучше сформулировать следующее предложение, а что? Что-то изменилось после того, как я рассказала об этом?  — Ты сдала меня, сдала Леви, сдала так же и двух людей, которые, несмотря на запреты кодексом французского гетто, рассказали мне большую часть информации о Даниэле и всех бандитах гетто. Сейчас эти двое находятся под смертельной угрозой, можешь осознать это?! Сейчас все мы находимся под смертельной угрозой…  — То есть, если мы сейчас с тобой погибнем здесь от рук французов, вся вина будет на мне? — спрашивает Ханджи, удивлённо и глупо приподнимая брови.  — Да. По кабинету раздается громкий хлопок. Эрвин всё так же смотрит в глаза Ханджи и даже не обращает внимания на то, что щека сейчас очень сильно горит, видимо ещё и краснеет отпечатком её маленькой ладони.  — Я так не считаю, — она пожимает плечами и будто виновато улыбается, — Никому до нас нет дела, пойми же это. Разговор пустой, Эрвин. Закрыли тему.  — Нет, я всё же договорю…  — Только после того, как сдашь мне значок и оружие. Эрвина пошатнуло. Он смотрит на Ханджи и сваливается на стул, потому что ноги становятся ватными из-за сильного стресса за только что начавшийся день.  — Что ты сказала?.., — спрашивает тихо он, опуская бессмысленный взгляд в пол, а сам всё ещё прогоняет её слова в голове.  — Значок и оружие мне на стол, — произносит Ханджи, снова двигая к себе блокнот с ручкой, и начинает что-то быстро писать, — Кладешь их, подписываешь заявление об увольнении по собственному желанию — и я продолжаю выслушивать твои бессмысленные вопли. Если же не хочешь потерять работу — выметайся отсюда к чертям собачьим. Эрвин сжимает кулак в кармане и ещё сильнее напрягается, за секунду уходя в свои мысли. Прикусывает щёку изнутри и быстро поднимается со стула, смотря на Ханджи:  — Я это запомнил, — тычет в неё указательным пальцем, а она даже не поднимает голову от записей, — И всё же, держи пистолет при себе.  — Свободен, — рычит Ханджи, когда дверь наконец-то громко хлопает. Эрвин вне себя от злости. Шагает по коридору и быстро дышит, как будто пробежал марафон. Щека горит из-за пощёчины и кровоточит изнутри, по лбу стекает капелька пота. Он выходит на улицу и садится в машину, наплевав на все эти слова Саши о том, что ему нужно сидеть в своей каморке и не соваться в гетто. Сегодня он зайдёт в гетто без всяких платков на лице и солнечных очков — пусть видят его. Сегодня он вновь появится в гетто в одиночку. Пусть даже попытаются его поймать, ничего у них не выйдет! Хотя его никто даже не тронул в те разы, когда они вместе с Леви приезжали в гетто. А может всё дело в Леви…? Может они боялись, что двоих сразу не возьмут? Может это действительно ошибка и его инстинкт самосохранения на фоне стрессовой ситуации его покинул, но сейчас ему абсолютно не страшно. Он просто уверен в том, что никому он там действительно не нужен. Никто не будет искать его специально, никто не будет ловить его. А даже если и поймают (в чем он крайне сомневается), то что? Убить они его не могут — он сто процентов нужен им живым, чтобы добыть информацию о Даниэле, пытать — тоже не вариант, потому что могут сильно навредить его здоровью, а он всё же коп, чего забывать нельзя! Тем более он один, а толпой на одного — неуважение к самому себе. Он настолько загоняется в этом бесконечном круговороте бешеных мыслей за этот час, что даже забывает на время о Леви. Интересно, звонил ли он? Даже несмотря на сильную тоску, Эрвину сейчас совсем не до него. Совсем. Он просто интуитивно стучит по рулю и шепчет короткую фразу:  — Я разберусь с Астором и Даниэлем и наконец-то тебе во всем признаюсь. Он приезжает в гетто и ставит машину в своё привычное место. Берет из бардачка пистолет и выходит из машины, хлопая дверью. Закрывает её и уверенной походкой шагает вперёд. Совсем позабыв о том, что излишняя уверенность иногда заводит его совсем не туда.  — Ну и где же все? — шепчет внутренний голос, когда Эрвин медленно выходит на главную улицу района и смотрит по сторонам, — Вокруг ни души. Эрвин решает пройтись по ещё нескольким улицам, а потом, если все будет нормально, поехать домой с практически спокойной душой. Проходит первую улицу и ничего не замечает, только лишь старик в соломенной шляпе, сидящий на балконе двухэтажного дома. Эрвин проходит мимо и старик недовольно смотрит на него, а после харкает сверху ему вслед. На другой улице тоже чистота, ничего нет, поэтому, недолго думая, он всё же поворачивается и шагает обратно, в сторону своей машины. Идёт медленно, чуть ли не в развалку, будто специально подогревает к себе внимание.  — Ну и где же те, кто охотится на меня? — спрашивает у себя под нос Эрвин и чувствует, что сзади кто-то шагает за ним. Оборачивается — никого, поэтому считает, что ошибся и уверенно идёт дальше с мыслями о том, что сейчас вернётся домой, выпьет успокоительного и ляжет спать дальше. На душе удивительно стало легко, будто бы и не было сегодня никакого выпуска новостей, никакого разговора с Сашей, никакого конфликта с Ханджи. Будто бы всё сегодня было замечательно. Он снова слышит за собой шаги, оборачивается и вновь никого не видит. Может, это ветер, который поднимает листы черепицы на старых крышах. Конечно, не совсем похоже на шаги, но всё же что-то в этом есть. Он двигается дальше, но всё же на всякий случай сжимает пистолет в кармане брюк. Так случается несколько раз, пока в один момент сзади на него не набрасывается человек, цепляясь пальцами в плечи. Резко заваливает его на себя и прижимает шею, оттаскивая его за угол. Эрвин, не ожидав такого, пытается достать пистолет из кармана, но не выходит — его сразу же выхватывают и приставляют к виску. Надавливают на шею, а сам он хватается пальцами за чужие руки, бьёт человека по лицу ладонями, насколько дотягивается, но всё тщетно. Стало слишком страшно и из-за этого всё тело будто бы парализовало. Он ничего не может сделать.  — Не рыпайся, коп, будь умницей. Иначе будет хуже, — картаво приказывает голос на ухо и Эрвин чувствует, что к его лицу приставляется смоченная чем-то противнопахнущим тряпка. Последнее, что видит Эрвин перед тем, как потерять сознание, так это тёмно-серое небо в рамках старых французских крыш, которое начали закрывать дождевые тучи. ______ * — До встречи, если она еще вообще состоится! Буду молиться богу за твою грешную душу!