Когда мы верили в бабочек

Сперва было больно. Вербинину казалось, что вода, в которой он лежал, медленно вытягивала из него все жизненные силы. Она остывала и окрашивалась в алый цвет. Руки мужчины были опущены на ноги. Бледное лицо, рассредоточенный и покрытый поволокой взгляд — всё указывало на то, что конец близко. Раны болели и ныли, всё тело ломало, словно при высокой температуре. Вербинину казалось, что он падает в бесконечный туннель, который несёт его всё дальше от жизни и света. А потом боль начала таять. Тело наполнилось тяжестью. Антон попытался поднять веки, но у него ничего не получилось. Он слышал, как медленно капает из крана вода, создавая, должно быть, круги в его алом море. Потом стало темно и тихо. Идеально. Боли больше не было.

***

С какой-то странной внутренней злобой Рома надавил ножом на подтаявший кубик масла, лежащий на куске хлеба. Размазал его и откусил побольше. Принялся остервенело жевать, исподлобья глядя перед собой. — Ребята, вы бы знали, что я сейчас слышал! — выпалил Страус, тяжело дыша от бега. Он плюхнулся рядом с Никифоровым и, схватив свой стакан с компотом, жадно выпил половину. — Говори уже, — недовольно взглянув на друга, сказал Лешек. — Ух. Короче, Спицу кто-то порезал. Ножиком, — счастливо улыбнулся Страус, отставляя стакан и косясь на Рому. — Ничего себе! — округлил глаза Витя, перестав жевать. В эти секунды его толстое лицо было очень забавным. — Чё вызверился? — сурово спросил Никифоров, посмотрев на Страуса. — Ты не в курсе, кто это его? Рома надменно улыбнулся, зачерпнул в ложку побольше каши и отправил в рот. Его друзья с благоговением переглянулись. Отомстить обидчику настоящим оружием — это вам не кулаками махать! Это по-мужски. Это по-взрослому.  — Жрите, черти! — приказал Роман, не выдержав этого негласного восхищения. И рассмеялся. Весьма, надо заметить, довольно. Все принялись поглощать завтрак: кашу, бутерброды с маслом, компот и коржики. — Значит, урод жив? — спросил Лешек, медленно жуя. — Ага. Пришёл в сознание. Услышал, как физрук и химичка болтали об этом, — протараторил Страус. — Ром, — Лёша как-то озабоченно глянул на друга. Тот, соскребая остатки каши с тарелки, изогнул бровь, не отвечая на взгляд. — А если он сообщит, что это был ты? — спросил ещё тише. — Пусть докажет. Пиздеть — не мешки ворочать, — холодно ответил Никифоров и ухмыльнулся. Он ликовал. Хотя, где-то даже был расстроен, что Спица выжил. Этот тип, по мнению парня, заслуживал высшей меры. Иногда Ромка даже представлял, как подкарауливает выписавшегося из больнички врага и убивает его точным ударом ножа в горло. Но со временем такие мысли покинули его голову. Начиналась предновогодняя суета, которая всегда только раздражала Никифорова. Весь город горел от ярких гирлянд, стоял заснеженный и наряженный. Люди спешили в магазины, чтобы успеть урвать что-нибудь особенное для подарков близким и деликатесы к праздничному столу. В эпоху дефицита за такие вещи приходилось бороться, простаивая в очередях и успевая быстрее прочих оказаться в нужном месте и в нужное время. Тридцать первого на Рому нахлынула отвратительная тоска. Он лежал на боку, упираясь щекой в сгиб локтя, и сурово смотрел в стену. Друзья знали, что когда Никифоров находится в таком состоянии, его лучше не трогать. Роман сам не понимал, почему «загрузился». Он никогда не питал иллюзий и симпатий в отношении Нового года. Он не ждал подарков и чудес. Это всё для дураков и малышни. Но в этот раз что-то было по-другому. В этот раз ему казалось, что он отказался от чего-то очень хорошего и выгодного, что было в его руках. — Ромка, — вдруг шепнул Витя. — Тут к тебе сопляк тот… Никифоров медленно привстал на локте и ошалело посмотрел на дверь. В проёме стоял всё тот же тщедушный шкет с огромными глазами. В руках он сжимал синюю коробку. — Привет, — ухмыльнулся Рома и сел ровно. — Ты чего тут? В эти минуты в актовом зале начиналась праздничная ёлка, на которой присутствовали все воспитанники детского дома. Точнее, должны были присутствовать. Страус и Лёха были обязаны урвать побольше сладких подарков для Никифорова, который до массовых развлечений не собирался снисходить. — Здравствуй. Это тебе, — глядя на Рому, Костя подошёл к его кровати и протянул коробку. — Подарок? — хмыкнул тот. Мальчик кивнул. Как всегда, очень серьёзный и сосредоточенный. Никифоров глянул на Витю, жующего очередную шоколадку, и забрал дар. Открыв коробку, он увидел наручные часы. Вполне себе неплохие. — Вау. Это у тебя откуда, малявка? — изогнув бровь, Роман достал подарок и надел его на запястье. — Это осталось у меня от отца. Ты мой брат. Пусть они будут твоими, — тихо ответил Костя, покраснев от стыда. — Ага, пусть, — Никифоров надел часы и, рассмотрев их, остался довольным. Немного подумав, он зыркнул на Витю: — Бери деньги и дуй в магазин. У них своя пьянка, а у нас будет своя! Накупи там побольше. И мальцу конфет два больших пакета. С этими словами Рома с важным видом вынул из кармана джинсов несколько крупных купюр и протянул Вите. Тот присвистнул, забрал их и пулей вылетел из комнаты. — Отпразднуем, как положено, мелкий, — небрежно сказал Рома, посмотрев на мальчишку. Из коридора доносились еле слышные обрывки музыки и крики ребят. Костя осторожно положил маленькую ладонь на колено парня, с благоговением глядя в его лицо. Внутри у Никифорова что-то будто бы подтаяло. И ему это не понравилось. — Роман! — раздался хорошо поставленный женский голос. Парень метнул волчий взгляд на дверь. Там стояла Валентина Борисовна. Взгляд чуть уставший, впрочем, как и всегда. Никакой косметики на лице. Серый юбочный костюм и цветастая блузка, напоминающая о чём-то мексиканском. — Можно тебя на минутку? — добавила она. Никифоров бы ответил, что нет, нельзя, но выбора-то не было. Была лишь его иллюзия. Он встал и нехотя вышел в коридор. Директриса, скрестив руки на груди, пристально смотрела в лицо своего непутёвого воспитанника. Парень гадал, что она сейчас скажет: о том, что она в курсе, что это именно он чуть не убил Спицу, или начнёт нудить, что он обязан быть на новогоднем представлении? — Я не буду спрашивать тебя, имеешь ли ты какое-то отношение к той истории со Спицыным. Хочу верить, что нет, — строго, но беззлобно сказала Валентина Борисовна. Никифоров вдруг подумал: «Да всё ты знаешь, просто опять меня прикрываешь». — Я пришла сообщить тебе о том, что тебя хочет видеть твоя родная тётя. Она нашла тебя. Приходила несколько дней назад. И сегодня тоже. Рома не поверил своим ушам. — Чё? — только и смог выдавить он, сжимая правую руку в кулак. — Ты не ослышался. Тебя нашла твоя тётя, сестра твоей матери. Я долго думала, говорить ли тебе об этом, и решила, что скажу. Эта женщина настроена решительно, очень хочет тебя видеть. Я не имею права умалчивать, ты уже взрослый, — голос директрисы отчего-то стал значительно мягче. — Охренеть, — пробормотал Никифоров, вдруг ощущая прилив лютой ярости. Какая. К. Чёрту. Тётка? Какая. Мать? На кой они ему? Хотелось кого-нибудь избить. А лучше убить.