Когда мы верили в бабочек

Снег шёл так сильно, что казалось, он всерьёз задумал завалить весь город. Снежинки стремительно летели на землю, с любопытством заглядывая в окна. Утро было холодное, воздух — острым, словно бритва. Антон стоял на балконе в одних штанах и курил. Кожа давно покрылась мурашками, но ему было плевать. Даже душа закоченела. Сперва холод будоражил его, а теперь Антон будто бы перестал его чувствовать. Вербинин вдруг подумал, что смерть — это такой, в сущности, пустяк. Что стоит закинуть ногу, затем вторую, и совершить полёт вниз, чтобы получить вечную лёгкость и вечный покой? И Антон не понимал, что его держит, ведь мысли о смерти сопровождали его, кажется, всю жизнь. Наверное, с того самого момента, когда он совершил первую попытку суицида. — Ты чё? Решил замёрзнуть? — раздался хрипловатый и сонный голос. Вербинин медленно затянулся, прищурив глаза. — Просто курю, — ответил он после паузы. — А ты уже проснулся? — Вроде как. Антон мягко, почти не размыкая губ, выпустил серебристый дым, который красиво растаял в снежной пелене, затем бросил окурок на улицу, с сожалением думая, что не может проследить траекторию его падения. Мужчина обернулся и увидел Рому. Тот был облачён в голубые джинсы и вытянутую футболку болотного цвета с дыркой на плече. Лицо сонное, взгляд маслянист. В желудке Антона что-то связалось в тугой узел. Они вернулись в квартиру. Тепло оглушило Вербинина. Он остановился, ощущая, как перед глазами всё едва заметно качается. Было слишком тепло. Слишком. Никифоров, потирая кулаками глаза, ушёл в ванную. Вчера он весь день просидел за игрой в «Денди» и теперь ощущал лёгкую головную боль. Но был уверен, что мог проиграть так всю жизнь — слишком уж увлекало. Когда тело привыкло к теплу и оглушение стало меньше, Вербинин взял с кресла чёрную кофту, натянул её и прошёл на кухню. Теперь он ощущал дрожь. Сколько он простоял на балконе? Явно очень долго. Поставив чайник, Антон достал из холодильника масло, икру, сыр, творог с клубникой и импортную колбасу. Пальцы почти не слушались, когда он делал бутерброды. Вербинин вдруг вспомнил одно небольшое парижское кафе, которое он, когда бывал во Франции, посещал по утрам. Там делали удивительный кофе с шоколадным соусом, замёрзшей вишней и традиционным ликёром Куантро с ароматом сладких и горьких апельсинов, и нежные хрустящие круассаны со сливочно-сырной начинкой. И хотя Антон никогда не был любителем сладкого, эти завтраки он почему-то любил. Было в сочетании этих вкусов что-то совершенно особенное. — Сегодня надо валить в детдом, — нехотя сказал Никифоров, откусывая сразу половину бутерброда с колбасой. — Потеряют? — Да. И так сутки не было, считай. — Когда вернёшься? — Антон взял чашку и сделал глоток кофе, думая, что получилось горьковато. Потянулся за бутылкой с молоком. — Постараюсь завтра вырваться, — Рома облизал пальцы и продолжил активно жевать. — Игруха просто класс. От неё не оторваться, блин. — Рад, что тебе нравится. — Да не то слово! — У меня вопрос. Ответишь? — Антон откинулся на спинку стула, внимательно глядя на парня бездонным шоколадным взглядом. — Ну валяй, — ухмыльнулся Рома, настороженно откусывая от второго бутерброда и опасно взирая на Вербинина. — У вас в детдоме есть какие-то правила? Не знаю, законы выживания. Никифоров ухмыльнулся, что с набитым ртом выглядело достаточно забавно. — Главное правило — подчиняться мне! Слушаться и не рыпаться, вот и всё! — И все его выполняют? — чуть улыбнулся мужчина. — Те, кто не выполняют, в бубен получают, потом уже выполняют, как миленькие. Вербинин сделал глоток кофе, ощущая, что холод словно законсервировался в его теле. И даже горячий напиток не мог его «возродить». Антону казалось, что он весь набит тем самым снегом, что валил за окном. — И много у тебя друзей? Избранных, так сказать? Роман показал три пальца. Затем, начав жевать с чавканьем, хмуро посмотрел в стол. — Был ещё один. Енот. Но его больше нет. — Это как? — Убили его. В драке. Вербинину стало нехорошо. Он вспомнил, как несколько подонков отчаянно и ожесточённо убивали Рому, и спасло его только появление мужчины. Приди он чуть позже, спасать уже было бы некого… — А та баба, что была у тебя. Она тебе кто? — вдруг спросил Никифоров, делая глоток сока. — Бывшая возлюбленная. — Какая мерзкая, — отчеканил Рома излишне раздражённо, отставляя стакан. — Как тебя угораздило? — Она не так плоха, как тебе показалось, — слегка улыбнулся мужчина, убирая волосы, лезшие в глаза, назад. — Вполне умна и интересна, просто мыслит другими категориями. Для неё важны происхождение и успешность. — Хрень всё это, — Рома явно начал не на шутку заводиться. — Сама-то из себя чё представляет твоя подруга? Уж не английской ли она королевской крови, бля? — Почему она так тебя задела? Никифоров порывисто поднялся и вышел из кухни. Антон догнал его в коридоре и мягко припечатал спиной к стене. — Ну? — улыбнулся он, заглядывая в злые глаза. — Отстань. — Уж не ревнуешь ли ты?.. Роман вспыхнул и оттолкнул мужчину. Ударив стену кулаком, он пошёл в гостиную, чтобы найти свой свитер. Вербинин проводил его взглядом, едва заметно улыбнувшись. В эту секунду кто-то позвонил в дверь. Антон, рассеянно глянув на своё отражение, поспешил открыть. Пришедшим оказался Глеб. — Привет! Есть новые материалы по будущему фильму. Хотят, чтобы музыку к нему писал именно ты. Снимает сам Русинов, — торопливо заявил мужчина, проходя в квартиру и ставя портфель на комод. — Что за фильм? — Мелодрама. Я притащил кусок сценария. Если ты согласишься, в воскресенье же едем на киностудию. Из гостиной вышел Рома. На нём уже был его свитер. Сурово посмотрев на Шестакова, он перевёл тяжёлый взгляд на Антона, глаза которого заблестели из-за беседы о работе. — Морду проще сделай, — сказал Никифоров, не выдержав. Глеб на миг замер, а потом обернулся и непонимающе уставился на неухоженного парня в электризованном свитере. — Познакомься, это мой друг Глеб Шестаков, — спокойно сказал Вербинин. — Да мне похуй. — Глеб, а это Рома. Антон бросил взгляд на шокированного мужчину и тихо рассмеялся. — Я пошёл. Хер ещё сюда приду, — грубо заявил Никифоров и стал торопливо обуваться. Глеб уставился на друга с немым вопросом: «Что тут происходит?». Надев ботинки, Рома схватил с крючка куртку и торопливо вышел из квартиры, хлопнув дверью. — Это что сейчас было? — поражённо спросил Глеб. Он так и стоял в пальто, успев вытащить из рукава только одну руку. — Это был Рома. — Ну это я понял… — Раздевайся, и идём в гостиную. Вербинин наполнил низкие стаканы шоколадным ликёром, принёс тарелку с тонкими ломтиками сыра, и мужчины погрузились в обсуждение нового фильма. Когда с этим было покончено, Антон забрал сценарий и сказал, что должен будет его изучить, только после этого сможет дать какой-то ответ. — Ну хорошо. А теперь рассказывай, что это за пацан, и почему он так на меня смотрел. Мне аж не по себе стало. «Наверное, потому что он ревнует», — подумал Вербинин. На сердце стало жарко. И этот жар будто бы даже тронул тот лютый холод, что закостенел в душе. Антон закусил угол губ и испытал боль от того, что Ромы сейчас не было рядом. Но что-то подсказывало ему, что он придёт. Обязательно. Нужно просто подождать. Может быть, ворвётся с мороза прямо завтра, принеся с собой аромат улицы и снега… Думая о парне, Вербинин вдруг испытал прилив острого вдохновения. Нестерпимого. Такого, когда хочется поскорее взять в руки бумагу и карандаш, и сделать наброски. — Антон, ты меня слышишь? — голос Шестакова доносился, словно из подземелья. — Да, секунду… Мне надо записать… — не глядя на друга, пробормотал мужчина и бросился к шкафу. Вытащив оттуда большой белый альбом, исписанный нотами, он, чертыхаясь, отыскал ручку и опустился за стол. Глеб покачал головой, наблюдая за другом, и подлил себе ещё ликёра. Антон писал музыку порядка получаса. И когда запал прошёл, отбросил ручку и запрокинул голову, глядя в потолок. Музыка всегда отнимает часть души композитора. Она приносит боль и облегчение. Никогда не знаешь, чем станет твоё творение: лекарством или отравой. У Вербинина были такие работы, которые он до сих пор не мог слушать, хотя с момента создания прошло слишком много времени. Желудок сводило, душу просто выворачивало наизнанку и хотелось только одного — в петлю. — У тебя было озарение? — спросил Шестаков. — Да. Очень сильное. Давно такого не случилось, — ответил Вербинин, с нежной теплотой думая о Романе. — Что ж, это хорошо. Рад видеть, что ты не стоишь на месте и начал двигаться вперёд. Твоё поведение в последние месяцы меня очень беспокоило. Антон встал и вернулся на диван. — Я очень любил вашу с Ириной пару. У вас всё безвозвратно закончено? — Да, без вариантов. — Жаль… Вербинин налил себе ликёра и, сделав глоток, посмотрел в окно. Снегопад шёл стеной. Было ещё утро, но казалось, что в городе уже царили зимние сумерки. Совсем скоро Новый год. И мужчина понимал, что хочет встретить его с Никифоровым. Он купит ему самые лучшие подарки, всё, что тот только пожелает. Ради такого даже сгоняет в Европу или Америку, если нужно. Он не хотел восполнить Роману детство, он хотел дать ему всё сейчас, в настоящем. — Антон… — Что? — Вербинин вопросительно взглянул на друга. Тот был напряжён. — Я беспокоюсь о тебе. Всё время думаю, что ты снова… попытаешься сделать то… — осторожно сказал Шестаков. Год назад Вербинин опрокинул в себя большую горсть таблеток, всю банку, и запил их лошадиной дозой коньяка. Его с трудом откачали. Это была его вторая попытка самоубийства. — Налей ещё ликёра, — чуть улыбнулся Антон. — У меня в морозилке была замороженная клубника. Хочешь?