Когда мы верили в бабочек

Когда дышать стало нечем, Роман отлепился от настырных губ Антона. Почти задыхаясь, он всмотрелся в тёмные глаза, полные горячего желания. Тем временем пальцы сжимали ткань свитера на спине Вербинина, грубовато цепляли её. — Хочешь продолжения, да? — хрипловато спросил парень, и без того зная ответ. Выражение лица Антона, его сбивчивое дыхание, его лихорадочно блестящий взгляд были куда красноречивее любых слов и признаний. У Романа не было никакого сексуально опыта, более того, он даже никогда до этого момента не целовался. Ему всегда казалось, что вся эта «амурная хрень» не для него. — Вижу, что хочешь, дядь, — нахально прошептал, спросил Роман, всматриваясь в тёмные глаза, покрытые маслянистой поволокой. Мужчина положил ладонь на спину парня и провёл по ней, отвечая одним только взглядом: «Да!». Эти обветренные губы, этот шальной и злой взгляд, горячий язык, крепкое тело, пышущее здоровьем… От переизбытка соблазна у Вербинина голова шла кругом, а член стоял колом и пульсировал. — Ну лады, я не против, снимай штаны и ложись на живот, — прошептал разрумяненный Никифоров, нагло улыбаясь. — Ч-что? — мужчина уже оглаживал бока и бёдра парня, не очень соображая. — А ты как думал? Что я тебе дам? И не мечтай! — Рома говорил так, будто дразнился. Резко отпрянув, он встал и вышел из комнаты, потирая пальцами свои чуть влажные и колючие губы. До Антона начало доходить, что именно сказал несносный Ромка. Он встал и, преодолевая неприятные ощущения из-за эрегированного члена, пошёл следом за Никифоровым. Тот умывался в ванной, склонившись над раковиной. — Чё, не хочешь? — насмешливо спросил Рома, поворачиваясь к мужчине. По его лицу стекали капли воды. — Тогда я пошёл. — Куда? — чуть ли не простонал Вербинин. — Мне надо отчитываться? — изогнул бровь парень. «Что делать?!» — запульсировало в мозгу Антона. Он не мог сейчас отпустить Романа. Но сделать то, что просил юнец — это немыслимо. Тем временем Никифоров отвернулся к раковине и начал обтирать влажными ладонями шею, вода стекала вниз и впитывалась в ткань кофты на груди Ромы. В штанах Антона стало ещё тяжелее и жарче. — Ну что же ты делаешь? — простонал он, подходя к Никифорову и разворачивая его к себе. — Ты специально, да? — Чё? — ухмыльнулся Рома. Мужчина вдруг подумал, что ни за что не отпустит его. Он сделает то, что тот хочет хотя бы для того, чтобы в будущем взять хулигана. Возможно, Роман боится принять пассивную роль, поскольку просто не имеет никакого опыта. — Хорошо, сделаем это так, как ты хочешь, но всего один раз. В следующий раз всё будет наоборот. Ты согласен? — как можно спокойнее спросил Вербинин. — А если мне не понравится давать? — Понравится. Роман закусил угол губ с совершенно наглым выражением лица, подумал немного, а потом кивнул, мол, ну ладно. Антон увидел искорки хитринки в серо-голубых глазах, но решил, что не станет на этом акцентироваться. Возбуждение не давало полноценно думать. — Нужен презерватив, — с хрипотцой прошептал мужчина и положил ладони на зад Ромы. Сжал его. — Нет, без, — ещё шире ухмыльнулся парень. — Боишься, что я заразный, да? Ха-ха-ха! Антон немного напрягся, поскольку никогда не занимался сексом без презервативов, но ради Романа он был готов изменить привычке. В конце концов, совершенно не хотелось обижать Ромку недоверием. — Ладно, идём в спальню, — с нетерпением добавил Вербинин и повёл Никифорова в комнату. Чтобы обеспечить себе безболезненный процесс, Антон решил, что сам себя растянет. Где-то на глубине сознания плескалась мысль: «Ты дурак! Идёшь на поводу у какого-то пацана!», но близости с ним хотелось просто до невозможного. Вербинин осознавал, что ещё никогда в жизни никого не хотел так страстно и даже безрассудно. — Снимай одежду, — сказал он, начиная раздеваться. Роман, не сводя наглого взгляда с мужчины, принялся стягивать кофту, а потом и джинсы с бельём. Оставшись без одежды, он нервно почесал предплечья и как-то неловко сел на кровать. Антон вдруг понял, что тот волнуется, просто не хочет подавать вида. Это вызвало в душе мужчины приступ нежности, но он понимал, что если обозначит, что заметил истинные чувства парня, то попросту всё испортит. А ещё хотелось сожрать Ромку глазами. Пришлось отвернуться, чтобы не смущать Рому ещё сильнее. Неспешно избавившись от одежды, Вербинин подошёл к тумбочке, достал оттуда крем, затем лёг на кровать. Под пристальным взглядом Никифорова он начал растягивать себя, испытывая что-то очень похожее на стыд. Всё же, оказаться в таком положении перед нахальным пацаном — сомнительное удовольствие. А вот быть с ним — это да, это истинное наслаждение. Антон лежал на спине с разведёнными в стороны согнутыми ногами и растягивал себя двумя пальцами, волосы начали липнуть ко лбу, и вдруг Роман поднялся, почти крадучись обошёл кровать, чтобы оказаться рядом с мужчиной, затем встал на колени между его ног и, обхватив свой член, начал быстро дрочить. — Ты же сейчас кончишь, дурной, — прошептал Антон. — А ты ещё дольше тяни, — сквозь зубы прошипел парень. — Чёрт с тобой… — выдохнул мужчина и вытащил пальцы. Роман тут же отпустил свой член и в нетерпении, лихорадочно блестя глазами, приставил его головкой к анусу Вербинина. Антон заметил на крепком теле Никифорова синяки и ссадины, на коленях — корочки от болячек. Прямо как у ребёнка. И снова душой овладел приступ теплейшей нежности. Мужчина видел жуткое нетерпение перевозбуждённого парня. Он был так погружён в свои смешанные чувства, что не сразу заметил, что Роман, оказывается, уже изнывает от желания. — Как узко! Блять! — воскликнул Никифоров, упираясь на прямые руки по обе стороны от головы мужчины и вводя член всё глубже. Его глаза увлажнились, а потрясающие обветренные губы задрожали. Антон сглотнул. Он положил ладони на тёплые бока Романа и начал их поглаживать, думая, что можно кончить только от одних прикосновений к этому дикому чуду. У Ромы был крепкий член и бархатистые яички. Вербинин заметил это ещё тогда, когда парень подходил к кровати. Было странно думать, что теперь этот юный и бодрый орган находится в нём. Роман зажмурился, глаза стали ещё влажнее, намокли и ресницы. Ничего не соображая и издавая громкие стоны, он принялся резко двигать бёдрами, сразу набирая быстрый, но рваный темп. Никифоров так сильно дрожал, что Вербинину ничего не оставалось, кроме как гладить его волосы, спину, бока, руки. Сомнений не оставалось — это была самая первая близость детдомовца. Он действовал неумело и неуклюже, но с отчаянным желанием. Сперва Антону было больновато, но потом он начал получать некоторое удовольствие. Хотя, конечно, ему куда больше хотелось взять Рому. «Ничего. Всё впереди», — думал он, наслаждаясь запахом разгорячённой кожи Никифорова, его бешеными толчками и дрожащими влажными ресницами. Парень двигался так, будто врывался в мужчину с каждым новым толчком. Кровать скрипела, стоны становились всё громче. В какой-то момент Антон широко распахнул глаза, нижняя челюсть отвисла, словно Рому что-то очень сильно удивило. — Бляяять! Как же… дааа… — чуть ли не прокричал он, начиная кончать в мужчину. Вербинин, одной рукой продолжая гладить Рому по груди, второй обхватил свой член и принялся отчаянно его дрочить. Сперма брызнула на живот, принося облегчение. Никифоров, содрогаясь, вышел из Антона и повалился на спину, стараясь отдышаться и тихо матерясь от кайфа. Вербинин какое-то время просто наслаждался теплом его тела и разрядкой, а потом, морщась, встал на колени и, положив ладони на ноги парня, приник губами к корочке от болячки на правом колене. Замер. Рома напрягся, глядя на то, что делает мужчина. Он явно не ожидал ничего подобного. Сердце всё ещё колотилось в груди, дыхание было неспокойным. — Рома, ты даже не знаешь, как ты хорош, — хрипловато прошептал Антон и нежно поцеловал болячку на втором колене Романа. — Мне пора, — грубовато произнёс парень, отводя взгляд. Вербинин погладил его ноги и откинулся на спину. — Приходи завтра, — сказал он негромко. Никифоров ничего не ответил. Было заметно, что он смущён и немного злится. Второпях одевшись, Роман вышел из комнаты, даже не взглянув на Антона. Вскоре хлопнула входная дверь. В комнате было совсем темно, только неверный белёсый свет уличного фонаря проникал сквозь оконное стекло и немного разбавлял темноту. Вербинин лежал и внаглую вспоминал о том, о чём давно запретил себе вспоминать. Но Роман… этот негодник вызвал в нём давно забытые чувства, растревожил душу. Антон любил лишь раз, это было двадцать лет назад, и уже давно не имело над ним никакой власти, но кто бы мог подумать, что Вербинин снова влюбился? Так же. Или даже сильнее. Та любовная история закончилась плохо. Небольшой шрам на правом запястье — напоминание о попытке самоубийстве, оставшееся на всю жизнь. Антон страдал от разрыва так сильно, что всерьёз решил покончить с собой. Он вскрыл себе вены в ванной общежития, зная, что парни, которые делили вместе с ним комнату, не вернутся до утра. Но Генка зачем-то взял и вернулся. Как оказалось, он забыл деньги. Какая же банальщина спасла Антону жизнь! Впоследствии он частенько думал об иронии судьбы. Гена чуть не грохнулся в обморок, застав Вербинина в алой воде, но не растерялся и поспешно вызвал скорую, а дежурившая в ту ночь вахтёрша тётя Клава оказала ему первую помощь. Эти воспоминания не приносили мужчине ничего, кроме неприязни. Но Антон понимал, что чувствует к Роману то, что много лет назад испытывал к тому человеку, который ушёл, однако, сейчас всё было ещё глубже и сложнее, потому что он давно вырос, стал состоявшимся мужчиной, который должен держать свои чувства под контролем. К тому же, теперь он прекрасно знал, как опасно давать кому-то власть над своими эмоциями и мыслями. Вербинин почувствовал, что ужасно хочет, чтобы Никифоров оказался рядом. Он бы обнял его. Бережно, осторожно. И они бы проспали, наслаждаясь теплом друг друга, до самого утра. Но как приручить этого волчонка, который никогда не знал любви, да и считает её, конечно же, слабостью? Как удержать его, такого свободолюбивого, отданного дворам и подъездам? Как не испугать, не оттолкнуть, не разочаровать? Антон не знал. От этого там, под рёбрами, что-то ныло. Он встал и подошёл к окну. В призрачном ночном стекле отразился едва заметный двойник Вербинина. Мужчине захотелось спросить у него совета, но он знал, что тот не ответит. Антон вспоминал, как целовал жёсткие корочки от болячек на коленях Романа, и на сердце отчего-то скребло. Когда тебе восемнадцать лет, любовь начинается с радости. Когда тридцать восемь — с боли. Вербинин подумал, что Рома, как эти мириады огней ночного города. Он ярко светит, так ярко, что можно ослепнуть, он такой же необузданный, сотканный из обманчивости, что так свойственна ночи и сказочности всего того, что растает, как капельки росы, с приходом рассвета. И то, что Роман был с ним в эту ночь, не означало, что это чудо когда-то повторится. Ночные чары грустной сказки рассеются с первым лучом холодного осеннего солнца. Мужчина порывисто распахнул окно, ветер отвесил ему пощёчину, кожа тут же покрылась мурашками. Он вдыхал аромат невыпавшего снега и влажной листвы. Его бил озноб. Ему до безумия хотелось сорваться, догнать Никифорова, вернуть, поскольку вопреки всем законам физики и здравого смысла, ему вдруг стало жутко от мысли, что Рома тоже исчезнет с первыми отблесками рассвета.