Стать королем

Королевской обязанностью, которой Мерлин наслаждался больше всего, было проведение открытых аудиенций. Это единственное время, когда он мог напрямую общаться с людьми королевства, за которое он теперь отвечал. Конечно, иногда это могло немного утомлять, решать проблемы других людей, но это стоило того, чтобы просто быть вовлеченным в жизнь своих граждан. Было что-то очень приятное в непосредственном влиянии на жизнь его народа. Он предпочитал непосредственность решения конкретных проблем более абстрактным политическим проблемам, с которыми он имел дело на заседаниях совета. Мерлин уже давно покинул свой трон на аудиенциях, ему не нравилось, что он ставит его выше людей, ищущих его помощи, удаляя его от них даже больше, чем почетные звания. Вместо этого он стоял на одном уровне с ними, как часто делал Артур, стараясь смотреть каждому из них в глаза и действительно слушать, что они говорят. Люди приходили к нему со спорами о землевладении, со спорами о теленке одной фермерской коровы, которая была оплодотворена быком другого фермера и который имел на него больше прав, с мольбами о помощи из деревень, осажденных разбойниками, со множеством мелких ссор и мелких разногласий. Мерлин сделал все возможное, чтобы разрешить их все как можно более справедливо. Сэр Герунд стоял рядом с ним, возвращаясь к той роли советника, в которой он служил королеве Элеоноре, и высказывал свое мнение всякий раз, когда Мерлин спрашивал об этом. Другие советники иногда тоже стояли по периметру комнаты, чтобы наблюдать, и Мерлин не колеблясь советовался с ними, если чувствовал, что они лучше его понимают, что нужно делать. Лорд Мельбурн заметно потеплел к Мерлину после того, как поинтересовался мнением советника о том, как реагировать на сморщенного старого крестьянина, который не мог платить налоги из-за того, что его предательский зять ограбил его. Мерлин рассеянно поправил корону, когда из тронного зала вывели последнего просителя дня. Он обещал послать горстку рыцарей и магов на помощь ее деревне, надеясь, что этого будет достаточно, чтобы изгнать налетчиков. В конце концов, они защищали Эалдора от Канена и его людей гораздо меньшими силами. Мерлин повернулся, чтобы рухнуть на свой трон. Он был слишком измучен, чтобы заботиться о том, что трон так уж и удобен. Не успел он дойти до него, как дверь в тронный зал распахнулась, и в комнату ворвался дородный, хорошо одетый мужчина в сопровождении пары стражников, тащивших между собой мальчика. Они толкнули мальчика на колени перед возвышением трона Мерлина. — Что это? — спросил озадаченный Мерлин. — В чем дело? — Мальчик был молод, лет пятнадцать, но он смело поднял голову, несмотря на тяжелые руки, давившие ему на плечи, не давая встать. Коренастый мужчина шагнул вперед, решительно задрав нос. — Этот мальчик — вор, милорд, — заявил он, указывая толстым пальцем в сторону мальчика. Мерлин внутренне съежился; ему еще не доводилось председательствовать на судебных процессах или выносить приговоры, но он уже знал, что это не доставит ему удовольствия. — И что же он у тебя украл? — спросил Мерлин; ценность взятого предмета должна быть прямо пропорциональна наказанию, согласно законам. — Два яблока и буханку свежеиспеченного хлеба, сир. Некоторые из моих лучших, — сказал мужчина, его надменный тон звучал так, как будто это были бесценные артефакты. Мерлин удивленно поднял бровь. — Он украл еду? — Да, милорд. — Этот человек явно ожидал сурового приговора, хотя цена двух яблок и буханки хлеба была настолько мала, что наказание, предусмотренное законом, не более чем расплатой, а самое большее — несколькими часами в колодках. Этого недостаточно, чтобы отрубить мальчику руку, как было бы при более серьезных кражах. Мерлин проигнорировал напыщенного торговца и снова спустился с помоста, внимательно разглядывая стоящего перед ним на коленях мальчика. Его лицо, как и руки, испачканы грязью, а одежда изорвана и изношена. У него был вид человека, который долгое время обходился без достаточного количества пищи. На ногах у него не было обуви. Мерлин гадал, есть ли у него хоть что-нибудь. Мерлин повернулся к стражникам, которые все еще держали его, но в этом не было необходимости, так как он не сделал ни малейшего движения, чтобы уйти. — Он съел эту еду? — спросил Мерлин. — Простите, сир? — растерянно спросил охранник. — Еду, которую он украл. Съел ли он ее? Или ее можно изъять и вернуть владельцу? — Ее съели, сир, но не он, — объяснил другой стражник. Мерлин кивнул, ничуть не удивившись. Он повернулся к мальчику, убедившись, что стоит достаточно далеко, чтобы не нависать над ним. — Как тебя зовут? — спросил он. — Деррик, милорд, — с готовностью ответил он. Выражении его лица не выдавало вины, но он и не пытался отрицать обвинения или заявлять о своей невиновности. — Зачем ты украл у этого человека, Деррик? — спросил Мерлин беззлобно, хотя у него было чувство, что он уже знал, что скажет мальчик. — У меня не было другого выбора, сир. Я должен был, — заявил он. — Мои родители умерли, и я должен заботиться о своих младших брате и сестре. Они умирали с голоду, сир, и я не мог просто сидеть и смотреть, как это происходит. Я старался сделать все правильно, клянусь. Я пытался устроиться на работу, но меня никто не брал. Я знаю, что поступил неправильно, но мне больше ничего не оставалось делать. Это незаконно, знаю, но я не жалею об этом. Его челюсть вызывающе сжата, глаза сверкали, хотя Мерлин мог видеть легкую дрожь в его руках, прежде чем он сжал их в кулаки. Бедный мальчик изо всех сил старался держать себя в руках, быть храбрым ради своих братьев и сестер. Мерлин опустился перед ним на колени, не обращая внимания на возмущенный возглас купца, увидевшего своего короля на коленях перед крестьянским мальчиком. — Я понимаю, Деррик, — сказал он. — Я был на твоем месте. — Были? — с сомнением спросил Деррик, разглядывая его одежду из дорогого ярко-красного материала. Мерлин усмехнулся. — Я знаю, в это трудно поверить, но я не всегда был таким, как сейчас. На самом деле это довольно недавнее событие. Я познал истинный голод, как и ты. В моей юности были зимы, когда я не думал, что доживу до весны, — признался Мерлин. — Были только я и моя мать, и я сделал бы все, чтобы обеспечить ее. Я бы украл все, что есть под солнцем, если бы пришлось. Но до этого не доходило, мы выжили за счет щедрости соседей. И я счастлив передать тебе эту доброту. — Сир? — Деррик вздохнул с робкой надеждой, не уверенный, действительно ли он понял, что сказал его король. Мерлин встретился с ним взглядом и на мгновение задержал его, размышляя. Затем он встал и повернулся к Герунду, который все еще стоял на возвышении у трона. — Сэр Герунд, в королевских конюшнях еще есть свободные места? — спросил он. Герунд понимающе улыбнулся ему. — Полагаю, что есть, сир. Мерлин решительно кивнул. — Скажите им, что их новый конюх явится на работу утром, — сказал он. — Что?! — возмущенно взвизгнул купец. — Сир, я должен возразить! Меня ограбил этот негодяй, и я требую возмездия! — Вам возместят ваши потери, уверяю вас, — сказал Мерлин. — Из собственного кармана, если понадобится. — Милорд, этот мальчик — вор. Если вы его отпустите, он наверняка снова начнет воровать, — настаивал торговец. — Вы ошибаетесь, сэр, — сказал ему Мерлин, не обращая внимания на то, как торговец ощетинился от обиды. — Деррик воровал не из злого умысла, а чтобы прокормить свою семью. Если ему дадут постоянный доход, то у него не будет причин поступать так снова. Этому мальчику нужна рука помощи, а не наказание. И я рад протянуть ее ему. — Мерлин сделал знак стражникам, и они отпустили плечи Деррика, давая мальчику возможность неуверенно подняться на ноги. — Возвращайся к своей семье, Деррик, — сказал Мерлин. — Утром тебя ждут в королевской конюшне. Не опаздывай, первое впечатление — это все. — Деррик улыбнулся ему и повернулся, чтобы уйти. — О, подожди! — Мерлин выудил из кармана кошелек с монетами, который ему дали из королевской казны, — гораздо больше денег, чем он когда-либо имел при себе, — и отсчитал несколько монет, которые затем протянул Деррику. Мальчик перевел взгляд с монет, брошенных ему в руку, на лицо Мерлина с широко раскрытыми, недоверчивыми глазами. — Вот, — сказал Мерлин. — Купи себе что-нибудь поесть. Ты — все, что осталось у твоих братьев и сестер. Ты не сможешь позаботиться о них, если сначала не позаботишься о себе. — Благодарю вас, Ваше Величество, — горячо сказал Деррик, прижимая монеты к груди. — Спасибо, спасибо! — Он низко поклонился Мерлину, его глаза блестели, а улыбка была очень широкой. Затем он повернулся и выбежал из комнаты, оставив позади крайне разгневанного торговца, двух смущенных стражников и горстку безмолвных советников. В наступившей тишине Мерлин отсчитал еще несколько монет, почти наверняка больше, чем стоила украденная еда, и молча протянул их торговцу. Человек взял монеты, понимая, что битва проиграна, и отвесил ему отрывистый поклон, прежде чем выскочить из комнаты так быстро, как только мог такой грузный человек. — Вы уверены, что поступили мудро, милорд? — спросил хриплый пожилой советник, у которого почти не осталось зубов. — Вполне, — ответил Мерлин. — Купец получил свои деньги, дети получили свою еду, этот мальчик получил работу, а королевские конюшни получили конюха, который будет работать в благодарность за возможность быть там. Выигрывают все. — Советник на мгновение задумался, облизнув губы над деснами. Затем он кивнул, по-видимому, удовлетворенный решением Мерлина. Герунд спустился с помоста и встал рядом с ним, пока оставшиеся люди один за другим выходили из комнаты. — Справедливое и милосердное решение, — сказал он, подходя к Мерлину. — Наказание ничего не решит, если не будет устранен корень проблемы, — сказал Мерлин. — Штраф только усилил бы его отчаяние и заставил бы снова воровать. Нет спасения от такого голода, как этот, и нет возможности игнорировать боль, наблюдая, как твои близкие увядают от него. — Тебе действительно так тяжело приходилось в детстве? — нахмурившись, спросил Герунд. — Взросление без отца имеет свои последствия, — мягко сказал Мерлин. Герунд печально кивнул. Потом он немного оживился и похлопал Мерлина по плечу. — Может, ты и не очень хорошо знал Балинора, но я знал. И он принял бы почти такое же решение, — сказал он. — Ты так думаешь? — с надеждой спросил Мерлин. — Определенно. Он бы так гордился тобой, — тепло сказал Герунд, и Мерлин просиял.

***

Артур стоял перед своим троном, никогда не ненавидя его больше, чем в этот момент. Перед ним, крепко удерживаемая двумя крепкими стражниками и окруженная еще тремя, стояла маленькая девочка. Ей было не больше десяти лет, и все же стражники и горстка рыцарей, разбросанных по краям тронного зала, смотрели на нее с той же осторожностью и настороженностью, с какой смотрят на дикого кабана, готового взбеситься. Гвиневра, стоявшая рядом с ним, зажала рот рукой, ужаснувшись происходящему, а Гаюс стоял в стороне с до боли знакомым пустым выражением лица. Девочка не сопротивлялась. Вместо этого она обмякла в объятиях своих похитителей, дрожа так, что готова развалиться на части, и слезы текли по ее лицу. Артур видел, как крепкая хватка стражников оставляет красные следы на ее коже, и это должно причинять боль, но она не протестовала, когда они тащили ее вперед. — Что все это значит? — спросил Артур, хотя уже знал ответ. — Что сделала эта девочка, чтобы заслужить такое обращение? — Она колдунья, сир, — резко сказал стражник слева от девушки и встряхнул ее. Девочка всхлипнула, но по-прежнему молчала. — И в чем же заключалось ее преступление? — спросил Артур. Стражники неуверенно переглянулись. — Она совершила колдовство, милорд, — повторил стражник, как будто это все объясняло. Конечно, при его отце так бы и было. Но Артур не свой отец. — И что она сделала? Кому она причинила вред? — уточнил Артур. Охранники выглядели еще более озадаченными этим вопросом. — Ну… никому, сир, — признался стражник справа от девочки. — Но она… — Я спрошу вас еще раз, — сказал Артур сквозь стиснутые зубы с очень напряженным терпением. — Что она сделала? — Один из охранников из-за спины девочки шагнул вперед, бросив на нее взгляд. Он выглядел немного смущенным грубым обращением, колдунья она или нет, и Артур мысленно поблагодарил его за это. — Она спасла мальчика, сир, — сказал он. — Он упал с крыши хижины пекаря. Она использовала магию, чтобы поймать его прежде, чем он упадет на землю. — Он мой брат! — воскликнула девочка, наконец подняв заплаканное личико и умоляюще глядя на него. — Мой брат! Я не могла просто позволить ему упасть. Он мог стать калекой или мог вовсе умереть. Я знаю, что это было неправильно, но, пожалуйста, я просто… Левый охранник снова встряхнул ее, сильнее, и она замолчала, снова жалобно всхлипнув. Артур шагнул вперед, пока не оказался прямо перед мужчиной, ближе, чем ему, вероятно, было удобно, и холодно посмотрел на него. Стражник беспокойно заерзал, явно читая недовольство короля. Артур позволил ему еще немного поежиться, прежде чем повернулся к девочке. Он опустился перед ней на колени, не обращая внимания на ропот стражников и рыцарей вокруг. — Как тебя зовут? — мягко спросил он. Девочка медленно подняла на него глаза, недоверие отразилось на ее лице. Какое-то мгновение она смотрела на него, со страхом поглядывая на стражников по обе стороны от нее, опасаясь их возмездия, если она снова заговорит. Артур жестом велел им отпустить ее, что они сделали неохотно, все еще нависая над ней на случай, если она попытается напасть на него. Девочка потерла больные места на руках; Артур уверен, что там будут синяки. Это заставило его кровь закипеть. Ни один ребенок не должен страдать от такого жестокого обращения, независимо от того, какое преступление он совершил. — М-Мэри Лида, — запинаясь, пробормотала она чуть громче шепота. — Меня зовут Мэри Лида. — А сколько тебе лет, Мэри Лида? — спросил Артур. — Мне будет девять лет, когда наступит зима, сир. — Расскажи мне, что случилось, Мэри Лида, — попросил Артур, сосредоточив все свое внимание на ребенке перед собой, а не на толпе подозрительных и враждебных фигур вокруг них. — Это… это был мой брат, Джейси, — тут же сказала она, отчаянно желая, чтобы он понял. — Видите ли, отец болен и не может работать, а мать зарабатывает сколько сможет. Джейси тоже работает, и в тот момент он чинил крышу пекарни, но поскользнулся. Он падал, сир! Я даже не хотела, я не хотела, клянусь. Я просто пожелала, чтобы он находился в безопасности, и тогда он прекратил падать, просто паря в воздухе. Я не колдовала, сир, клянусь! Это просто случилось, я не хотела этого. Пожалуйста, он же мой брат! — Она расстраивалась все больше и больше, слезы текли все быстрее и тяжелее. Артур положил руку ей на плечо, чувствуя прерывистое дыхание. — Я понимаю, Мэри Лида, — заверил он ее. — Ты не сделала ничего плохого. — Милорд, я должен возразить! — резко сказал левый стражник, напугав девочку. — Она ведьма! Она практикует заклинания и чары! Магия — это зло, и… — Она произнесла какое-нибудь заклинание? — спросил Артур, встав лицом к нему. — Она произнесла магические слова, чтобы сделать то, что сделала? — Охранник беззвучно заговорил с ним, ошеломленный вопросом, который никогда раньше не задавался в таких обстоятельствах, но Артур проигнорировал его, повернувшись к комнате в целом. — Сколько времени нужно, чтобы стать мастером заклинаний? Как долго кто-то должен практиковать колдовство, прежде чем его можно будет считать колдуном? Потому что у этой девушки не было времени что-либо практиковать. Она — ребенок. — Мой господин… — Эта девочка спасла жизнь, — сказал Артур. — Если бы она сделала это с помощью какого-нибудь другого способа, мы бы восхваляли ее, а не требовали ее смерти. — Артур оглядел ошеломленные лица, встречаясь взглядом со всеми. — У вас есть брат, сэр Рот, не так ли? — спросил он, указывая на старшего рыцаря, а затем на стражника, который выглядел сочувственно. — И у вас тоже, Тимоти? Если бы жизнь вашего брата была в опасности, разве вы не пожертвовали бы с радостью своей собственной? Неужели вы ничего не сделаете, чтобы уберечь его? — Я бы так и сделал, сир, — горячо возразил Тимоти. — Все, что угодно, сир. — Мгновение спустя сэр Рот неохотно кивнул. — Это абсурд! — прогремел левый охранник, снова хватая Мэри Лиду за руку. — Ее злые поступки осудили ее. — Ее поступки свидетельствуют только о любви и сострадании к семье, — возразил Артур. — Я не вижу в этом ничего дурного. Она никому не причинила вреда. — Закон гласит… — Я не могу поддерживать закон, который, как я знаю, несправедлив, — заявил Артур. Раздалось несколько громких вздохов, и охранник отшатнулся назад, выглядя не иначе как пораженным громом. Артур стоял на своем, несмотря на шокированные и недоверчивые взгляды, отказываясь отступать от того, что он сказал. Закон утверждал, что магия — зло, но Артур видел слишком много доказательств обратного, чтобы согласиться с этой точкой зрения. Он не мог казнить маленькую девочку за ее любовный порыв, каким бы способом она ни воспользовалась, и да будет проклят закон. Артур снова опустился на колени перед плачущим ребенком, еще раз окинув враждебного стражника взглядом, пока тот снова не отпустил ее руку. — Иди домой к брату, Мэри Лида, — мягко сказал он. — Ты сделал доброе дело, и я не стану тебя за это наказывать. Иди, скажи своим родителям, чтобы они не волновались. С тобой ничего не случится. Мэри Лида долго смотрела на него широко раскрытыми влажными глазами, не смея поверить услышанному. Затем она обвила его шею руками, чуть не опрокинув на спину, и крепко обняла. Звук обнажаемых мечей эхом разнесся по тронному залу, и Артур поднял руку, останавливая их. Он похлопал девочку по спине и мягко отстранил. — Иди, — сказал он, кивнув головой. Она выбежала из комнаты, охранники были слишком ошеломлены, чтобы даже подумать о том, чтобы остановить ее, и не оглянулась. Артур встал и повернулся, чтобы снова сесть на трон, но ему не следовало думать, что все кончено. — Милорд, вы же не собираетесь просто отпустить ее? — недоверчиво спросил один из рыцарей. — А почему бы и нет? — спросил Артур, смирившись с тем, что придется отстаивать свое решение почти против всех остальных в комнате. Он хотел бы, чтобы Рыцари Круглого стола были здесь; их мнение имело большой вес теперь, когда они утвердились, несмотря на их общую кровь, и они охотно поддержали бы его в этом. А так как они вышли на патрулирование, ему придется стоять одному. — Сир, то, что она еще никому не причинила вреда, вовсе не означает, что она никогда этого не сделает, — заметил рыцарь. — Она наверняка восстанет против вас. — И почему именно она это сделает? — спросил Артур, выжидающе глядя на рыцаря. — Она ведьма, сир. — Да. И я легко мог бы убить ее за это, — сказал Артур. — Но я этого не сделал. И это то, что останется с ней на всю оставшуюся жизнь. Она вспомнит о моем милосердии и будет благодарна за него. Я сохранил ей жизнь, потому что она сделала что-то хорошее. Она запомнит это, и будет продолжать делать добро в благодарность. — Сир, вы не можете просто позволить ей… — Не вздумай указывать мне, что я могу и чего не могу, — холодно сказал Артур, снова повернувшись к левому стражнику. Ему нужно узнать имя этого охранника, чтобы позже уволить со службы. — Ваш отец никогда бы этого не допустил. — Я не мой отец, — почти прорычал Артур, его мрачный тон заставил стражника замолчать; он устал от сравнения с Утером. Когда-то это представляло собой предмет его гордости, но теперь ему становилось дурно при мысли о преступлениях отца. Вся его жизнь потрачена либо на то, чтобы соответствовать наследию отца, либо на то, чтобы стать мишенью врагов отца. Это было чертовски давно, когда люди поняли, что правление Утера закончилось, и что Артур не правит так, как он. — Я сам себе хозяин, — сказал он, — и сам принимаю решения, основываясь на фактах, которые имею перед собой. Мой отец утверждал, что всякая магия — зло, но эта девушка не выказывала злобы. То, что она сделала, было актом сострадания. Я не могу оправдать осуждение всех тех, кто использует магию, как зло, когда мне были представлены доказательства обратного. — Милорд, ее действия не могут быть использованы для оправдания остальных, — заговорил рыцарь, пытаясь казаться разумным. — Эта девушка, возможно, и не была злонамеренной, но это ничего не говорит об остальных. Действия одного индивида не имеют никакого отношения к группе в целом. — Тогда почему каждый колдун обмазан дегтем той же самой кисточкой, что и Моргана? — возразил Артур. — Если действия одного человека не могут оправдать целое, то почему действия другого могут их осудить? Почему ее поступки более достойны переноса, чем поступки Мэри Лиды? — Но закон, Ваше Величество! — Мое слово — закон, — сказал Артур, и в его голосе прозвучала непререкаемая властность, и все протесты смолкли. — Я не убью ребенка из-за ее доброты, что бы там ни утверждал закон. Буква закона не всегда абсолютна и не всегда справедлива. С этого дня я буду делать то, что считаю правильным. Если единственным преступлением человека является обладание магией, если он не причинил вреда другому человеку, то он выйдет на свободу. Вы меня поняли? Никто не ответил. Все, казалось, были слишком ошеломлены, чтобы говорить, все они смотрели на него с разной степенью недоверия или возмущения. Артур знал, что это вызовет серьезную реакцию. Кто-то неизбежно обвинит чары, и ему придется найти способ убедить их, что он не заколдован, что это его собственное решение, принятое с ясным умом и честным суждением. Он даже не осознавал, что принял решение изменить закон, но теперь он, безусловно, взял на себя обязательство сделать это. Будет нелегко. Это может оказаться почти невозможным, но он найдет способ. Он больше не мог стоять в стороне и позволять убивать своих людей за то, что они не могли контролировать, не со всем, что, как он теперь знал, было правдой. Он не мог позволить хорошим людям, таким как Мерлин, жить в постоянном страхе преследования. — Понятно, сир, — раздался голос. Тимоти, озабоченный охранник, стоял в глубине комнаты, не обращая внимания на обращенные в его сторону мертвенно-бледные взгляды. Артур благодарно кивнул ему, и Тимоти улыбнулся. По залу пробежал ропот нерешительного согласия от горстки других, менее яростных в своей ненависти к магии, дрогнувших под решимостью своего короля. Этот стражник выглядел еще более враждебно, чем когда-либо, с уродливой гримасой на лице, но он больше ничего не говорил, очевидно понимая, что его король был вне разума в этом вопросе. После долгого молчания Артур рявкнул, чтобы его отпустили, и люди начали покидать тронный зал, перешептываясь. Артур уверен, что к ночи слух о том, что здесь произошло, разнесется по всему городу, а через несколько дней распространится по всему королевству. Он тяжело вздохнул, последние остатки напряжения покинули его плечи, когда дверь в тронный зал наконец закрылась, оставив его наедине с женой и врачом. — Я так горжусь тобой, Артур, — сказал Гаюс с сияющими глазами и широкой улыбкой. Артур кивнул, слишком измученный, чтобы чувствовать себя довольным. Гвиневра притянула его к себе и крепко прижала к себе, поглаживая по волосам. — Я знаю, как тебе тяжело, — сказала она. — Но это было правильно. И Мерлин тоже гордился бы тобой. — Артур обнял ее в ответ, желая, чтобы его лучший друг был здесь, чтобы увидеть это, чтобы Мерлин мог быть рядом с ним, когда он сражается во имя магии. Как Артур боролся за него. — Надеюсь. — Я это знаю, — сказал Гаюс.