Стать королем

Город Картис был окружен стеной, которая возвышалась выше, чем любой строитель в Камелоте мог когда-либо надеяться построить, извиваясь вокруг него почти идеальным кругом изящного белого камня. Вдоль вершины выстроились несколько гвардейцев в темной униформе с акцентом на ту же самую королевскую синеву, некоторые с арбалетами или длинными луками в руках, другие же не нуждались в обычном оружии, все они следовали своим маршрутам патрулирования и внимательно следили за городскими улицами, раскинувшимися под ними, как карта. Рябь движения пробежала по шеренге, когда стражники заметили группу, пробирающуюся к ним, и каждый повернулся, сообщая об этом стоящему рядом. К тому времени, как небольшая группа путников добралась до замысловатых кованых ворот, охранявших вход в город, сообщение об их прибытии было передано стражам ворот, и они широко распахнулись, впуская их. Ворота, какими бы высокими они ни были, вероятно, не выглядели столь пугающими, как казалось Мерлину, но ему почудилось, что они приближаются к нему, когда он проходил через них, нависая над ним и угрожая обрушиться и расплюснуть его. Ничего подобного они, конечно, не сделали, и Мерлин остался невредим и чувствовал себя немного глупо из-за своего иррационального страха. Стражники с любопытством наблюдали за ними, некоторые даже перегнулись через балюстраду, чтобы получше разглядеть людей, сопровождавших Главного Мага. Мерлин пригнул голову под их взглядами, прекрасно сознавая, что за три дня пыль и грязь, поднятые лошадиными копытами, покрыли его с головы до ног, потертый старый шейный платок, который был у него с тех пор, как он покинул Эалдор одиннадцать лет назад и дырка, которую очень решительная крыса умудрилась прогрызть в боку его левого сапога, несмотря на заклинания, которые он наложил, не лучшее первое представление о нем. Он не хотел, чтобы его рассматривали эти люди, не хотел, чтобы это стало их первым впечатлением о человеке, который скоро станет их королем. Он надеялся, что они еще не знают, кто он такой, несмотря на то, что, скорее всего, знали о поисках Герунда и о человеке, которого тот искал, и делали свои собственные выводы относительно его личности. Хотя они, скорее всего, заподозрят Мордреда в том, что он более важен, нежели его; Мордред спрятал свой красный плащ в седельные сумки, но он все еще носил кольчугу, которая отмечала его как рыцаря чего-то. Город, построенный вокруг замка, мало чем отличался от нижнего города Камелота. Дома не были такими ветхими, как те, к которым он привык, поскольку они, без сомнения, держались с помощью магии, но они все были тесно прижаты друг к другу по обе стороны главной дороги, вперемежку с лотками, тележками и бочками товаров, которые составляли рынок. Несмотря на то, что свет на небе начал угасать, день уже подходил к концу, на улицах все еще находились люди, занятые своими делами. Мимо них прошла худая женщина в тонком шарфе, обернутом вокруг волос, с помощью магии поднявшая большой кувшин с водой из колодца, явно не способная поднять его вручную. Очень старый человек с тростью на колене сидел в дверях своего дома с толпой маленьких и очень возбужденных детей у ног, развлекая их, вызывая дождь искр из своих пальцев и формируя их в различные формы по нетерпеливым просьбам детей. На глазах у Мерлина молодая девушка со свежевыстиранным бельем в руках споткнулась о камень на улице, и куча стала опасно раскачиваться. Издалека его удерживало поспешно вызванное заклинание молодого человека. Как только она восстановила равновесие, девушка улыбнулась ему с румянцем на щеках, и он застенчиво улыбнулся в ответ, приподняв шляпу. Все вокруг него окутано магией, используемой в открытую, свободно и без ограничений. Никто не опускал головы, чтобы скрыть изменение цвета глаз, никто не понижал голоса, когда произносил заклинание, никто не оглядывался через плечо, прежде чем заговорить. Люди помогали друг другу с помощью магии, не стесняясь предлагать свои навыки или принимать взамен чужие. Мерлин зажмурился так крепко, как только мог, на мгновение, звезды появились за веками, а затем он снова открыл их, чтобы убедиться, что не спит. Но сцена не изменилась, и ему пришлось сморгнуть слезы, которые грозили пролиться, изо всех сил стараясь дышать сквозь внезапное стеснение в груди, почти подавленный видом чего-то, что он всегда считал почти невозможным, пустой фантазией, нереальным идеалом. Прошло так много времени с тех пор, как он по-настоящему верил, что они с Артуром смогут достичь всего, о чем говорилось в пророчествах; он не понимал, насколько безнадежным стал, пока не увидел свою цель, лежащую перед ним, и не обнаружил, что никогда по-настоящему не надеялся прожить достаточно долго, чтобы увидеть, как она станет реальностью. Люди на улицах приветствовали Герунда, когда они проходили мимо него, и маг отвечал каждому в том же духе, махая и возвращая улыбки и называя каждого из них по имени. Он был, очевидно, любим людьми в нижнем городе, его манеры дружелюбны и доступны, он относился к каждому человеку, с которым встречался, как к равному себе и, следовательно, достойному уважения. Мерлин задавался вопросом, был бы его отец таким же, если бы он стал тем королем, который общается со своим народом и говорит с ним индивидуально, смотрит им всем в глаза и внимательно слушает, что они говорят. Был бы он так же любим своим народом, как теперь его лучший друг, если бы не вынужден затворничать, чтобы стать тем человеком, которого Мерлин знал так недолго? Он надеялся, что так оно и было, но они никогда уже не узнают. В целом город казался счастливым местом, но в нем чувствовалась скрытая напряженность, какая-то настороженность под веселой поверхностью, которая добавляла нервную энергию всем движениям. Это, без сомнения, являлось результатом смерти их королевы, неуверенности в том, что на троне никого нет, и беспокойства, что кто-то попытается захватить его силой. Вокруг самого города расставлено больше стражников, чем строго необходимо, и еще больше расставлено у основания дворца, их глаза осторожно осматривали толпу в поисках признаков беспокойства. Стражники, однако, без колебаний расступились, пропуская Герунда и его гостей во двор дворца, и вслед за ними поднялся шепот. Небольшая толпа собралась вокруг них, достаточно далеко, чтобы не быть навязчивой, но достаточно близко, чтобы было ясно, что они надеются подслушать любой разговор, который может пройти между ними. Герунд проигнорировал их и повел Мерлина и Мордреда к тому, что, скорее всего, было королевскими конюшнями. Он спрыгнул со своего мерина и передал поводья ожидавшему конюху, показывая, что они должны сделать то же самое. Когда они закончили, он велел мальчику позаботиться о том, чтобы с лошадьми обращались с величайшим уважением и заботой, и приказал отнести их вещи в лучшие покои западного крыла. Мальчик выглядел немного озадаченным этим приказом, его взгляд скользнул по ним, как будто он пересматривал свое мнение о них, но все равно поспешил подчиниться. Герунд повел их по длинной лестнице к широким двойным дверям, которые открыла для них еще одна пара охранников в форме. Мерлин последовал за ним, стараясь не прятаться от глаз, которые он чувствовал на своей спине. Замок был просторнее, чем в Камелоте, ярко освещенный высокими окнами, равномерно расположенными вдоль коридоров. Горничные, мимо которых они проходили, с любопытством наблюдали, как все трое направляются к центру замка. Гораздо раньше, чем ожидал Мерлин, они стояли перед дверями в палаты совета, прислушиваясь к тихому шепоту голосов, доносившемуся с проходящего там собрания. Он чувствовал, что его может стошнить. Трясущимися руками он поправил одежду и попытался привести в порядок волосы, торчащие на затылке, несмотря на то, что уже давно решил, что это безнадежное дело. — Помните, Мерлин, — сказал Герунд, обнимая его за плечи. — Вы имеете полное право находиться здесь. В ваших жилах течет кровь королей. Не позволяйте никому убедить вас в обратном. Мерлин громко сглотнул, но все равно кивнул; он не чувствовал, что в нем течет кровь королей, но словно кто-то заменил его кости желе. Герунд задержал его взгляд еще на мгновение, пытаясь этим самым придать ему храбрости. Затем он сделал знак стражникам, и те широко распахнули двери. В зале совета стоял длинный узкий стол, по краям которого вырезаны руны или символы Древней Религии. Вдоль стен стояли стулья с высокими спинками аналогичной конструкции и стиля. В них сидели мужчины — и несколько женщин, к удивлению Мерлина, — одетые в длинные синие мантии, похожие на плащ, который Герунд все еще носил на плечах, каждый с гербом, вышитым на левой стороне груди. Мерлин довольно неуклюже нащупал в кармане перстень с печатью, ощутимое доказательство своих притязаний на трон и права вообще находиться в этом месте. Разговор между советниками, прервался почти сразу же после их появления, когда все взгляды обратились к внезапному вторжению на собрание. — Сэр Герунд, — сказал очень старый и довольно полный человек, сидевший во главе стола, с трудом поднимаясь на ноги. — Ты вернулся. — Это так, лорд Мельбурн, — сказал Герунд, склонив голову в почтительном приветствии, на которое лорд чопорно ответил. — Ты отсутствовал недолго, — произнес мужчина примерно одного возраста с Мерлином, возможно, на несколько лет старше, сидевший в середине стола, откинувшись на спинку стула и постукивая пальцами по краю стола в повторяющемся ритме. — Я так понимаю, что ты, наконец, вынужден признать тщетность своих нелепых поисков? Несколько других членов совета хихикнули, будто это их давняя шутка. Мускул на виске Герунда спорадически подскакивал, когда он стискивал челюсти, но никаких других внешних проявлений раздражения он не выказывал. — Отнюдь, — спокойно ответил он. — Мои нелепые поиски увенчались успехом. Веселье исчезло при этом заявлении, неуверенность появилась на лицах некоторых членов совета, в то время как другие насмехались и обменивались скептическими взглядами со своими соседями. Никто из них не обратил ни малейшего внимания ни на Мерлина, ни на Мордреда, стоявших за спиной Герунда. — Успехом? — повторил молодой лорд с лающим смехом. Он поднялся на ноги с важностью человека, убежденного в своем месте в этом мире. — Ты хочешь сказать, что действительно нашел этого таинственного наследника, в существование которого так упорно веришь? — Я никогда не сомневался в его существовании, лорд Эллисон, — сказал Герунд, и теперь его вежливый тон стал заметно натянутым. — После смерти покойного принца вылупился новый дракон. — Есть еще много людей, имеющих родство, Герунд, — протянул Эллисон, небрежно махнув рукой. — Новый дракон может быть вызван из яйца только Повелителем Драконов, полностью владеющим своими силами, как ты прекрасно знаешь, — нетерпеливо отрезал Герунд. — Никто, обладающий родством, каким бы сильным оно ни было, не смог бы совершить такое. Эллисон поднял руки в жесте капитуляции, по-видимому, признавая, что у него нет возражений, но он снисходительно улыбнулся другим советникам, как будто только потакал Герунду. Мерлин не понимал этих разговоров о родстве, но он понимал, что здесь происходит что-то еще, какая-то история, которую он упускал, когда дело касалось этого Лорда. — И ты утверждаешь, что нашел этого человека? — спросил Эллисон, его голос буквально сочился сомнением. — Ты действительно нашел наследника нашего покойного великого принца Балинора? Мерлин ощетинился от тонкой нотки, подчеркивающей его слова, от саркастической интонации, которую он вложил в слово «великого», и увидел, как Герунд тоже крепко сжал кулаки. — Да, — процедил маг сквозь зубы. — Нашел. Эллисон двинулся к ним, широко раскинув руки в всеобъемлющем жесте, который одновременно представлял собой приглашение и вызов. Это похоже на то же самое движение, которое Артур сделал в самой первой встрече Мерлина с ним, когда он был высокомерным и самоуверенным, полностью удостоверенный в своем превосходстве и стремящимся унизить противника. Эллисон оглядел комнату, без малейшей паузы окинув взглядом двух мужчин, стоявших прямо за спиной Герунда. На его лице все еще играла самодовольная полуулыбка; в то время как его поведение напоминало молодого Артура, эта улыбка так сильно напоминала Мерлину Агравейна, то, как он ухмылялся за спиной Артура, когда знал, что что-то пойдет не так, что ему пришлось подавить внезапное желание стереть человека с лица земли. — Ну? — подсказал лорд Эллисон. — Мы ждем. Где этот твой давно потерянный принц? Это был его намек. Мерлин шагнул вперед и встал по правую руку от Герунда. Эллисон мельком взглянул на него, но почти сразу же снова устремил выжидающий взгляд на Герунда, очевидно, все еще ожидая, что тот произведет на свет принца. Очевидное пренебрежение укололо его гордость, и Мерлин инстинктивно выпрямился, расправив плечи и высоко подняв голову. Он так и сделал чувствуя это всем своим существом. Было что-то в рунах, начертанных на столе совета, задержавшихся в воздухе, в самих камнях под его ногами, какие-то остатки древней магии, которая сформировала и заложила их, что признало собственную магию Мерлина как родственную. Она взывала к нему, резонируя глубоко в его душе и придавая сталь его позвоночнику. Его место здесь, в доме его предков, и он не позволит, чтобы на него смотрели свысока в собственном замке. — Это, должно быть, я, — сказал он, и его голос, сильный и ясный — гораздо более сильный, чем он ожидал всего несколько минут назад, — казалось, эхом разнесся по комнате. Его негодование смыло остатки страха, по крайней мере на мгновение. На этот раз Эллисон посмотрел на него, оценивающе оглядывая Мерлина с головы до ног. Его губы недовольно скривились. Он повернулся к Герунду, приподняв бровь, даже не потрудившись выразить свой скептицизм вслух. — Лорд Эллисон, уважаемые члены совета, — официально объявил Герунд, обращаясь ко всем присутствующим, — позвольте представить вам принца Мерлина Амброзия, сына покойного наследного принца Балинора. Добавление фамилии немного застало Мерлина врасплох — в конце концов, у него никогда раньше не имелось фамилии, такого низкого происхождения, как он, и без отца, чье имя он мог бы взять вместо него, — но он не позволил своему лицу показать удивление. Вместо этого он стоял, высокий и гордый, не дрогнув, глядя в недоверчивые глаза лорда Эллисона. Тут Эллисон расхохотался. — Уж не думаешь ли ты, сэр Герунд, что мы поверим этому? — спросил он, продолжая смеяться. Обида Мерлина немного смягчилась тем, что никто из других советников, казалось, не склонен присоединиться к нему; они смотрели то на лицо Герунда, ожесточенное гневом на грубое поведение лорда Эллисона, то на лицо самого Мерлина, читая в нем торжественность и понимая, что это не смешно. — Ты утверждаешь, что этот… этот мальчик, — усмехнулся Эллисон, махнув рукой в сторону Мерлина, — давно потерянный принц, которого ты выслеживал весь последний месяц, наследник самой чистой способности Повелителя Драконов из всех? Хa! Герунд гневно открыл рот, но Мерлин ответил раньше, не в силах оставить без ответа такое оскорбление. — Этот мальчик, — сказал он ледяным тоном, — не такой. И если вы не окажете мне простой любезности, обратившись ко мне напрямую, то я прошу вас, по крайней мере, воздержаться от такого вопиющего неуважения в моем присутствии. Последовавшее за этим молчание стало напряженным и тяжелым от волнения, когда Мерлин и больше не смеющийся Эллисон встретились взглядами, глядя друг на друга через несколько футов, разделявших их. Советники, казалось, затаили дыхание, ожидая реакции лорда Эллисона. Он смотрел на Мерлина прищуренными глазами, их водянистая голубизна становилась все более задумчивой, когда он переоценивал своего противника. Медленная, острая улыбка расплылась по его лицу, и он застенчиво опустил голову. — Мои извинения, конечно, — сказал он чересчур любезным тоном, говорившим о чем угодно, но только не об искренности. — Я не хотел вас обидеть. Я просто хотел выразить свое удивление тем, что принц, которого мы так долго искали, оказался таким… — Он деликатно замолчал, бросив взгляд на одежду Мерлина, которая явно была настолько низкого качества, что никто из благородных кровей не мог надеть ее даже во время путешествия. Мерлин не позволял себе поддаваться жестам застенчивости, особенно когда на него со всех сторон смотрели оценивающие взгляды. Ему нужно излучать уверенность, авторитет, как это всегда делал Артур. Ему нужно управлять комнатой одним своим присутствием. Он должен вести себя как принц, как король, даже если он не выглядит таковым, иначе они никогда не поверят, что он способен выполнить эту роль. — Должен признаться, — сказал он с трудом сдерживаемым голосом, — что до недавнего времени я не знал о том, что мой отец родился в королевской семье. Шокированный ропот, последовавший за этим признанием, не был неожиданным; смысл этого заявления очевиден любому, кто знал, что слушать. Старший из членов совета, лорд Мельбурн, заговорил первым, тяжело облокотившись на стол. — И что именно вы имеете в виду? — Мерлин практически слышал подразумеваемое «мальчик» в конце, сдерживаемое только из-за едкого ответа, который он дал Эллисону. — Я имею в виду именно то, что говорю, — настаивал Мерлин, отказываясь отступать перед лицом явного презрения мужчины. — До вчерашнего дня я почти ничего не знал о своем отце, кроме тех способностей, которые он передал мне после своей смерти девять лет назад. Если они заподозрили правду из его предыдущего заявления, то это подтвердило его, и реакция всех за столом соответственно шокирована. — Ты приводишь бастарда ко двору и предлагаешь ему достойное правление? — спросил Герунда грузного телосложения мужчина с румяным лицом и хмурым взглядом, вскакивая со своего места и выглядя возмущенным самой этой идеей. Впервые Мерлин порадовался тому, что за долгие годы своего детства слово «ублюдок» было первым оскорблением из уст любого хулигана, потому что это означало, что он давно уже перестал краснеть от стыда и негодования, когда это проклятое слово бросали ему в лицо. Когда он впервые прибыл в Камелот, он мог бы сорваться прямо в подземелье, если бы кто-то сказал ему такое, но теперь он вынес это оскорбление, лишь слегка стиснув зубы. — В самом деле, Герунд, это и есть та альтернатива, которую ты нам предлагаешь? — спросил Эллисон. — Неужели ты настолько против моего правления, что поддержишь бастарда вместо меня? Мерлин был потрясен, когда наконец посмотрел в сторону Герунда; он ничего не сказал о том, что есть еще один кандидат на трон. — Притязания Мерлина так же сильны, как и твои, — настаивал Герунд, не отвечая на обвиняющий взгляд Мерлина, хотя, должно быть, заметил это. — Закон гласит, что править могут только те дети, которые родились в законном браке или были публично признаны и одобрены своими отцами, — твердо произнесла одна из дам в конце стола. — И закон также гласит, что только те, кто принадлежит к дому Амброзия, могут занять трон, — возразил Герунд. — Никогда еще не было правителя, который не был бы либо Повелителем Драконов, либо носителем родства. Способность вызывать и консультироваться с драконами является отличительной чертой, одним из столпов, на котором построено это королевство. — У нас осталось всего два дракона, и нам доступен только один. Он не будет жить вечно, и его мудрость умрет вместе с ним, — резко сказал Эллисон. — Почему способность называть то, чего больше нет, должна иметь какое-то значение? — Если яйца в подземельях вылупятся, драконы, возможно, не будут потеряны для нас, — яростно сказал Герунд, и у Мерлина вырвался тихий вздох; существование большего количества яиц, возможность спасти расу драконов были так далеки от всего, что он когда-либо представлял. Еще яйца. Если кто-то из драконов, содержащихся внутри, был женщиной, то вид потенциально мог быть спасен. Однако его удивление осталось незамеченным, поскольку остальные продолжали спорить вокруг него. — А у Килгарры впереди еще много лет, — продолжил Герунд. — Нельзя так бездушно пренебрегать его советами. — Царствование Элеоноры не страдало от его отсутствия, — возразил коренастый советник. Мерлин поморщился; из того, что он слышал, Элеонора была прекрасной и милостивой королевой даже без поддержки какого-либо совета драконов. Единственный способ опровергнуть этот конкретный пункт — намекнуть, что Эллисон менее важная персона, чем королева Элеонора, и не могла править без руководства, и почему-то Мерлин не видел, чтобы это конкретное замечание заканчивалось каким-либо благоприятным образом. Поэтому, когда Герунд надулся, чтобы возразить, Мерлин решил, что с него довольно этой глупой ссоры. — Почему бы нам не спросить Килгарру, что он думает? — он ворвался достаточно громко, чтобы привлечь внимание всех мужчин и женщин в комнате. Они повернулись, чтобы посмотреть на него с удивлением, даже Герунд, как будто эта идея вообще не приходила ему в голову. Конечно, скорее всего, нет, поскольку никто из них не обладал способностью вызывать дракона, и поэтому они вряд ли рассматривали такую возможность. — Если вам нужны доказательства моего происхождения, — сказал Мерлин, — то это должно прекрасно сработать. И если вы хотите убедиться в моих способностях, несмотря на статус моего рождения, то я уверен, что Килгарра будет более чем счастлив ответить на любые вопросы, которые у вас могут возникнуть. Члены совета переглянулись, обдумывая идею. В какой-то момент во время жаркого спора лорд Эллисон потерял тот самоуверенный вид, который, как теперь знал Мерлин, исходил от веры в то, что он скоро будет коронован, и свирепо хмурился на них всех, как на предателей. — Неужели вы рассматриваете этот… этот фарс? — воскликнул Эллисон. — Если Килгарра придет на его зов, — сказала пожилая советница с серебряными волосами, собранными в элегантный пучок и затянутыми золотой нитью, — тогда, я думаю, его притязания останутся в силе. — Он ублюдок, Пенбрук, — еще раз повторил грузный мужчина, как будто это еще не совершенно ясно. — Чтобы доказать свою королевскую кровь, — невозмутимо возразила леди Пенбрук. — Он не нуждается в признании, если его отцовство не под вопросом. — Он незаконнорожденный! — Он Повелитель Драконов. — Я не видел никаких доказательств. — Я был бы счастлив доказать вам это, — нетерпеливо перебил его Мерлин, которому уже порядком надоело, что его игнорируют и говорят о нем так, будто его здесь нет. — Однако дневной свет уже померк, а мы с моим спутником путешествуем уже довольно долго. Могу ли я предположить, что было бы более благоразумно отложить все необходимые демонстрации до завтра? — Я соглашусь, — легко ответила леди Пенбрук, несмотря на то, что Мельбурн, Эллисон и нахальный краснолицый мужчина, имени которого Мерлин так и не разобрал, пытались заставить ее подчиниться. — Час поздний, друзья мои. Давайте все разойдемся и вернемся к обсуждению утром. Лорд Мельбурн, похоже, не в восторге от такого решения, но придержал язык; очевидно, мнение леди Пенбрук было достаточно весомым для остальных членов совета, чтобы он не посмел поднимать шум. Он прорычал что-то в ответ, и мужчины и женщины начали подниматься на ноги, задерживаясь по двое и по трое, обсуждая между собой события дня. Мерлин почувствовал, как напряжение в плечах немного спало, как только двадцать пар глаз перестали смотреть на него, исследуя, изучая, оценивая. Мышцы его спины и плеч устали и болели от того, как крепко он держал себя. Служащая часть его сознания, та его часть, которая действительно слушала и принимала близко к сердцу то, сколько раз Артур пытался вбить ему в голову приличия и уважение, была абсолютно потрясена тем, как он осмелился говорить с этими людьми. Все они являлись могущественными людьми, высокородными и почитаемыми, и они, без сомнения, привыкли к тому, что к ним относились с тем высоким уважением, которое давало им их положение. Но если Мерлин вел себя как слуга, как нечто меньшее, чем равный им, то они будут считать его таковым и обращаться с ним соответственно; они никогда не смогут увидеть в нем своего вождя, своего короля, если он будет кланяться и скрести, как мальчик-слуга. Теперь он будет относиться к ним с уважением, когда они ответят ему тем же, и ни минутой раньше. Он не мог отступить, не мог позволить, чтобы на него смотрели свысока, не мог проявить слабость, иначе они съедят его живьем. — Не обращайте внимания на лорда Теннисона, — раздался голос из-за его плеча. Мерлин вздрогнул — он не слышал, чтобы кто-то приближался к нему, — и обернулся, чтобы увидеть старуху с серебряными волосами, которая говорила за него, когда дело коснулось дракона, леди Пенбрук. Пенбрук, видя замешательство Мерлина при упоминании имени, которое ему не знакомо, кивнула, и Мерлин проследил за взглядом Леди, устремленным на коренастого мужчину, который, казалось, был лично оскорблен незаконным рождением Мерлина. Он говорил тихим, резким шепотом с Эллисоном, наполовину скрытый от глаз Мерлина рядом опорных столбов и время от времени бросая в его сторону язвительные взгляды. — Он хочет только одного: чтобы его сын занял трон. Боюсь, что ваши претензии — довольно серьезное препятствие, которое он, возможно, не сможет преодолеть. — Его сын? — спросил Мерлин. Пенбрук кивнул, еще раз взглянув в сторону другого лорда. Мерлин оглянулся и понял только после долгого замешательства. Теперь, когда он увидел их стоящими рядом, он увидел сходство между лордами Теннисоном и Эллисоном: у них одинаковые массивные плечи, почти одинаковые носы над тонкими губами, поджатыми в одинаковом выражении неудовольствия, ни на дюйм не отличающиеся друг от друга ростом, похожие оттенки темно-каштановых волос, длинных и стянутых на затылке кожаным ремешком. Если Эллисон был сыном лорда Теннисона, то неудивительно, что он сразу же невзлюбил Мерлина и так яростно протестовал против его притязаний; если бы притязания Мерлина были признаны недействительными, Эллисону бы легче занять трон. — Жена Теннисона Имоджин была двоюродной сестрой вашего отца, — объяснил Пенбрук. — Она была прелестной девушкой. В молодости они с Балинором прекрасно ладили. Но Теннисон всегда завидовал Балинору. Он сам не так силен, как твой отец, и даже наполовину не такой сильный маг, сколько бы его ни обучали. И он никогда не мог понять, как Балинор мог отказаться от возможности стать королем и захватить всю власть и престиж, которые с этим связаны. — Сила — это еще не все, — нахмурился Мерлин. — Боюсь, что он не согласится с вами по этому поводу, — вздохнул Пенбрук, бросив довольно разочарованный взгляд на недовольного лорда. Она повернулась к Мерлину с мягкой улыбкой. — Но я соглашусь. Она протянула руку Мерлину, и он взял ее, наклонившись, чтобы поцеловать костяшки пальцев так, что она нежно улыбнулась ему. — Вы очень напоминаете мне вашего отца, мой мальчик. В устах леди Пенбрук это слово не несло в себе того веса насмешки, который оно несло в устах Эллисона. Вместо этого оно казалось ласковым, больше похожим на слова Гаюса, и это обращение согрело Мерлина почти так же, как сравнение с отцом. — Я помогала ухаживать за ним после смерти его матери, — сказала она. — Позже я стала одним из его наставников. Он был умным ребенком, самоуверенным и никогда не боялся стоять на своем. Вы мне кажетесь таким же. — Благодарю вас, миледи, — искренне поблагодарил он. — Вы даже не представляете, как мне приятно это слышать. — Добро пожаловать домой, мой принц. — С огоньком в глазах она сжала плечо Мерлина, ее хватка была удивительно сильной для человека столь преклонного возраста. Мерлин смотрел ей вслед, слишком ошеломленный, чтобы ответить, если бы женщина ждала его. Мой принц. Пенбрук, похоже, уже приняла решение по этому вопросу и считала Мерлина истинным наследником. Но это нечто более личное. — Мой принц, — сказала она тем же теплым, искренним тоном, каким говорила о его отце. Добро пожаловать домой, мой принц. Мерлин все еще недоумевал, когда рядом с ним снова появился Герунд, очевидно, подслушавший большую часть разговора. — Это хорошо, — сказал он ободряюще. — Леди Пенбрук — влиятельная женщина. Ее одобрение поможет привлечь остальных членов совета на вашу сторону. Мерлин повернулся к нему, очнувшись от оцепенения, внезапно вспомнив, что он зол. — Вы не говорили мне, что придется сражаться за это! — прошипел он, ткнув пальцем в грудь Герунда так сильно, как только мог, но так, чтобы члены совета, все еще находившиеся в палатах, не заметили этого. — Вы ничего не сказали о том, что есть еще кто-то с законными претензиями. Вы сказали мне, что я единственный. — Э-э, нет, я сказал, что вы единственный, у кого есть прямые претензии, — поспешно поправил Герунд, немного отступив при виде мятежного выражения лица Мерлина. — Лорд Эллисон — ваш троюродный брат, и он разделяет с вами королевскую кровь по материнской линии. Но он на три поколения отстал от истинной королевской линии, а вы — прямой потомок. Трон должен достаться вам как истинному Повелителю Драконов дома Амброзия и единственному сыну Балинора. Мерлин ответил бы сердито, но боль, пронзившая его висок, отговорила спорить столько, сколько он хотел. Головные боли, подобные той, что обещала быть в этот раз, всегда были испытанием, и он уже не в первый раз зарабатывал головную боль; он винил в этом свою жизнь. Он был чрезвычайно благодарен, когда Мордред положил руку на плечо Герунда, чтобы привлечь его внимание. — Может быть, нам лучше удалиться на ночь, — предложил он достаточно твердо, чтобы стало ясно, что это вовсе не предложение. — После такого дня нам всем не помешает немного отдохнуть и немного проветриться. — Конечно, — вздохнул Герунд, праведность покинула его, как только он по-настоящему посмотрел на Мерлина. — Вы, должно быть, очень устали. — Немного, да, — сказал он. Это было преуменьшение; с адреналином противостояния, исчезающим из его крови, ему становилось все труднее держать глаза в фокусе. Он потер их, надеясь, что это поможет, но на самом деле это не помогло. — Это был долгий день. — Так оно и есть, — согласился Мордред. — Верно, верно. Пойдемте сюда. Я провожу вас в ваши покои, — сказал Герунд. Мерлин туманно следовал за ним, пока он вел их через несколько длинных и извилистых коридоров к тому, что, по-видимому, было западным крылом замка, где он велел конюху оставить их вещи. Настенные канделябры зажжены на протяжении всего пути, и пламя гипнотически мерцало, когда Мерлин проходил мимо; это определенно не помогало ему бодрствовать. На самом деле, казалось, они решили усыпить его еще до того, как он доберется до своих покоев. В конце концов Герунд остановился и махнул Мордреду, чтобы тот прошел в другие комнаты, прежде чем проводить Мерлина к его собственной. Однако он остановил Мерлина, прежде чем тот успел войти, потянув назад и стараясь смотреть ему прямо в глаза. — Вы молодец, Мерлин, — сказал он. — Вы держались, несмотря ни на что, и вели себя как настоящий государь. Ваш отец гордился бы вами. Мерлин сглотнул внезапно подступивший к горлу комок. — Спасибо, Герунд. — Умирая в объятиях Мерлина, Балинор сказал, что знает, что Мерлин заставит его гордиться собой. Это было то, к чему Мерлин стремился каждый день своей жизни, и то, что, как он боялся, слишком часто ему не удавалось. Услышав, что он преуспел от кого-то, кто знал его отца этого… этого было почти достаточно, чтобы он поверил. — Спокойной ночи, Мерлин, — сказал Герунд. — Спокойной ночи. Герунд одарил его еще одним из тех почтительных кивков, которые ему действительно понадобятся, чтобы перестать смущаться, если он собирается остаться здесь надолго, а затем оставил его, чтобы войти в свои новые покои в одиночестве. Мерлин облокотился на тяжелую дверь, как только она закрылась за ним, почти лишившись сил, усталость последних двух дней обрушилась на него разом. Ему пришлось сжать колени, чтобы не соскользнуть на пол. Он откинул голову назад, морщась от силы, с которой она столкнулась с неумолимым деревом. Он оставался в этой позе некоторое время, уверенный в том, что никто не видит его минутной слабости, просто наслаждаясь шансом наконец-то потерять бдительность после того, как так долго держал себя под контролем. В конце концов он заставил себя выпрямиться, но встревоженно покачнулся на ногах, и ему снова пришлось опереться рукой о стену. На него накатила волна головокружения, и он вспомнил, что не только не спал прошлой ночью, но и ничего не ел с полудня, а сейчас уже вечер. Чувство прошло достаточно быстро, и он оглядел комнаты, которые ему предоставили. Мерлин гадал, станут ли эти покои его покоями официально или же его переселят в еще более роскошные покои, когда он будет коронован. Если он будет коронован, то у него есть шанс — и он не совсем уверен, насколько это хороший шанс — что совет примет решение в пользу лорда Эллисона. По законам о престолонаследии, с которыми Мерлин был знаком, ему никогда не позволили бы занять трон, его статус бастарда не позволял владеть какой-либо властью, но здесь были и другие факторы. Казалось, что его рождение вне брака было здесь меньшей проблемой, чем в любом другом месте, поскольку его способности Повелителя Драконов подтверждали его происхождение так, как ничто другое. Но достаточно ли этого, чтобы убедить совет в том, что ему можно доверять такие полномочия? Интересно, что будет с ним, если они решат отдать трон Эллисону? Герунд сказал, что ему всегда будут рады в Картисе, но если он не нужен, если есть кто-то еще, поддерживающий мир, тогда ему незачем оставаться здесь. И он еще не знал, есть ли вообще возможность вернуться в Камелот. Возможно, Артур и извинился за то, что чуть не задушил его, но это не означало, что он примет Мерлина с распростертыми объятиями. Для этого между ними было слишком много боли и разрушенного доверия, и он никогда ничего не говорил о том, чтобы изменить свою позицию в отношении магии в королевстве. Мерлин прогнал эти мысли из головы; завтрашний день был для завтрашнего. Сегодня у него есть теплая постель и передышка перед предстоящими испытаниями, и именно на этом он собирался сосредоточиться. Точно так же, как покои в Камелоте были отделаны Пендрагонским красным, так и покои в Картисе были украшены, как предположил Мерлин, Амброзиевым синим. Занавески, задернутые на окнах, соответствовали одеялу, свернутому на краю кровати с балдахином, которое выглядело таким толстым и теплым, что Мерлину захотелось погрузиться в него и никогда больше не выходить. Но прежде чем он успел это сделать, кто-то поставил перед камином лохань с водой, такую большую, что она едва помещалась между ширмой с одной стороны комнаты и резным письменным столом с другой. Вода все еще дымилась, несмотря на то, что прошло много времени с тех пор, как ее принесли наверх, наполняя комнату слабым ароматом лавандовых масел. Как бы Мерлин ни жаждал сна, зов горячей ванны был слишком силен, чтобы сопротивляться ему после трех дней, проведенных верхом и сна на земле. Кроме того, если завтра утром ему предстоит бороться за корону, то он предпочел бы быть чистым и презентабельным. Мерлин устало снял с себя грязную одежду и аккуратно сложил ее, прежде чем положить в корзину для белья — вежливость, которую Артур никогда ему не оказывал. Он даже не уверен, что Артур знает, где находится корзина для белья, как и его привычка бросать грязную одежду на пол или на голову Мерлина, в зависимости от настроения. Он со стоном опустился в ванну, жар проникал до самых костей и высасывал боль из усталых мышц. Не так уж много раз в жизни он мог позволить себе такую роскошь, как настоящая ванна. Гаюс был не в состоянии позволить себе ванну, даже с зарплатой Мерлина, прибавленной к его собственной, а в Эалдоре у Мерлина не было даже кровати, чтобы спать, не говоря уже о ванне, достаточно большой, чтобы купаться. Он оставался в ванне достаточно долго, чтобы вода остыла, просто впитывая и наслаждаясь ее экстравагантностью, но кто-то, должно быть, заколдовал ее, чтобы поддерживать эту температуру. Зная, что если он еще дольше пробудет в ванне, то неминуемо заснет там и проснется утром весь сморщенный, промокший и с ужасной болью в шее, он вымыл волосы мылом и окунул голову под воду, чтобы смыть пену. На полу рядом с ванной лежала куча толстых мягких тряпок, одной из которых Мерлин вытирался насухо, а другой обмотал себя вокруг талии. На туалетном столике лежали бритва и зеркало, но Мерлин счел это достаточно незначительным, чтобы подождать до утра. Он достал одежду для сна из седельных сумок, оставленных в ногах кровати, и натянул ее. Мерлин чуть было не открыл дверь, чтобы позвать слугу, чтобы тот опорожнил ванну, как сделал бы Артур, но остановился. Он обернулся и некоторое время смотрел на ванну, чувствуя, как в груди поднимается паническое возбуждение. Прежде чем он смог позволить годам укоренившейся осторожности взять верх над ним, Мерлин махнул рукой и сказал: Àþwìne meresteall Вода исчезла, оставив ванну сухой, как будто ее там никогда и не было. Мерлин издал лающий смех, зная, что, даже если кто-то видел его, это ничего бы не изменило, он ощутил такую эйфорию, которую он испытывал в полете, когда был высоко над землей на Килгарре, наблюдая, как земля исчезает под ним. Свобода, подумал он. Вот на что похожа свобода. Пьянящий порыв вызвал у него желание бежать и кричать, но в данный момент он слишком устал для этого. Кровать взывала к нему, искушая отказаться от дальнейшего колдовства просто ради удовольствия знать, что ему это позволено. Не в силах больше сопротивляться искушению, он забрался в постель. Это было куда роскошнее всего, в чем он когда-либо спал раньше; он никогда не поддавался соблазну вздремнуть в постели Артура из страха быть пойманным и впоследствии брошенным в колодки за это. Матрас до смешного мягкий, одеяла теплые и толстые, а подушек так много, что он не знал как с ними поступить. Его последней мыслью перед тем, как он заснул, было то, что одной этой кровати может быть достаточно, чтобы весь этот кошмар того стоил.