Без чувств, без сожалений

- Лань Чжань, - кивнул Вэй-сюн без холодности или улыбки на лице. Сложил освободившиеся руки в приветствии. - Не-сюн, господа. Надо сказать, вы как раз вовремя. Весьма неожиданно, но выглядел он при этом так, будто познал суть вещей и вот-вот вознесется на небеса. Осунувшееся лицо и потрепанные, покрытые дорожной пылью одежды ничуть не умаляли ауры спокойствия и безмятежности. - Вы можете пройти через талисманы, только не наступите. Не переступайте внутреннюю границу поля, - пригласил Вэй Усянь, быстро просматривая и перетасовывая разрозненные листы с записями. - Никогда не знаешь, что сможет стать упокоением или очищением, - продолжал он ровным тоном, когда они остановились в чжане* от него. - Очень много духов, заточенных здесь, хотели бы вырваться. Я им помогаю, а они помогают мне подавить Печать. Эти талисманы обеспечивают, что, истратив энергию затаенной злобы, душа будет затянута в мешочек-ловушку, чтобы энергия самих курганов не повлияла на неё. Могу сказать, что будучи выпущенной за пределами оскверненного места, как это, душа сможет окончательно очиститься и вернуться в круг перерождения по прошествии нескольких лет. Но если дополнительно воздействовать способом вроде "Очищения" клана Лань, они смогут освободиться сразу. Так что ваше появление здесь весьма благоприятно для этих несчастных душ. Осознание некой неправильности происходящего снова царапнуло Хуайсана. Вэй Усянь, в обычное время чутко улавливающий настроение собеседника, явно говорил с ними, но при этом одновременно игнорировал их. Он не просил помощи в очищении душ и не предлагал Лань Ванцзи заняться этим, просто сообщал. Даже его монолог был лишь выжимкой из теории, которая, должно быть, записал на бумагах, которые сейчас раскладывал по порядку. Некоторые листы в руках Вэй-сюна были свежими, как в библиотечных трактатах, но были и потертые, на некоторых присутствовали даже разрывы и посторонние пятна. Удовлетворившись порядком, он аккуратно свернул стопку бумаг и, перевязав тонкой бечевкой, бросил в их сторону. Листы естественным образом приземлились прямо в руки Лань Ванцзи. «‎... иногда мне кажется, что взаимопонимание между этими двумя все-таки изрядно выше обычного.» - Вэй Ин. - тяжело произнес Лань Ванцзи. - Зачем ты отдаешь их? - Мне нужно будет сосредоточиться на последнем этапе ритуала уничтожения печати. Было бы жаль, если бы записи унесло ветром, - с тем же спокойствием пожал плечами Вэй-сюн. Второй молодой господин Лань нахмурился, сверля собеседника взглядом. Чувствуя необходимость разрядить обстановку, Не Хуайсан спросил очевидное: - Вэй-сюн, ты в конце концов выбрал уничтожить своё творение? - Она опасна, - он отвернулся, возвращаясь к ритуалу. Задумчиво добавил: - Думаю, я не смог бы умереть со спокойной душой, зная, что Печать может попасть не в те руки. Довольно обыденное высказывание, но сейчас оно прозвучало пугающе двусмысленно. Тон Вэй-сюна оставался таким же ровным, и эта его незамутненная безмятежность всё больше чесалась под кожей. Он был больше похож в этот момент на кого-то вроде Лань Сиченя, чем на себя прежнего. Нет, подумал Хуайсан, это другое. Это было не то благожелательное спокойствие, что обычно испускал покойный дедушка Не Хуайсана или Сичень-гэ. Это была отрешенность столетнего отшельника, такая, словно ничто в мире больше не имело значения. И что-то тут было явно не так. Рядом стоял Лань Ванцзи с его нечитаемым выражением лица, и даже если его глаза выражали множество эмоций, мало кто мог понять их. В какой-то момент он открыл рот, но всё же закрыл его. Рукава его ханьфу, казалось, дрожали, пока он пристально смотрел на Вэй Усяня. Может, это был ветер. Не Хуайсан даже мог понять его. Он хотел спросить больше, не дать молчанию повиснуть, как будто что-то невыразимо страшное должно произойти, если Вэй-сюн сейчас отвернется. Сотни слов вертелись в его сознании, но ни одно из них не разорвало повисшую между ними тревожную тишину. Не заметив ничего из этого, Вэй-сюн приступил к последней части ритуала.

***

Впервые управление темной ци ощущалось таким плавным и мягким. Это было так же естественно, как плавать - работай всем телом, преодолевай сопротивление стихии, чтобы оказаться там, куда ты стремишься. Печать была стихией. Души курганов, должным образом очищенные и направленные, двигались, подчиняясь приказам, словно его собственные руки и ноги, противостоя мощи стихии, чтобы доставить его к цели. Это было долго; он строил догадки, рассчитывал, как правильно воздействовать на темную энергию, проверял и терпел неудачи. Много-много раз. Но он пришел в Илин, точно зная, что собирается сделать и как этого добиться. С самого восхождения всё шло плавно, ни единой ошибки, никаких неудач. Это опьянило бы его прежнего, заставляя подняться, смеясь, и восторженно прыгать; он, вне всякого сомнения, так бы и сделал, не будь его чувства покрыты тонкой пленкой безразличия. Появление старых знакомых не смогло стряхнуть эту пленку. Только укрепить спокойствие, что очищенные души не будут заперты в мешочке-ловушке слишком долго, а его собственные записи об очищении используют во благо. Уж на благочестивого Лань Ванцзи в этом можно было положиться. Первый этап занял полдня, второй в три раза меньше. Последний - самый сложный, но должен закончиться быстро, палочка благовоний не успеет сгореть. Мир сузился до внутренней границы магического поля, его собственной воли и Печати перед его глазами. Печать неохотно, цунь** за цунем, поддавалась напору: тускнела, выцветала, могущественное ощущение её присутствия затихало, становилось менее заметным. Контроль давался несравненно проще, чем когда бы то ни было. Разум был ясен и чист, как весенний лёд. И, подобно льду, Печать постепенно покрылась трещинами, истончилась и в конце концов была безжалостно раскрошена, не оставив после себя ни одной целой части. Вэй Усянь встал. Потянулся проверить железную пыль, осевшую внутри бамбуковой корзины. Остатки темной ци таяли, поглощенные магическим полем. Уничтожена. Ушла. Теперь... Вэй Усянь выдохнул, внезапно ощутив ветер, треплющий полы одежд, услышав собственное сердце, гулко бьющееся внутри. Глубоко вздохнул и отпустил. Упал, раскинув руки. Смотрел в хмурое небо, клубящееся облаками, совсем как в тот раз, когда был брошен здесь. Но тогда его терзали ярость, боль, пустота и отчаяние - а сейчас это всё ушло. Даже пустота. Он чувствовал легкость души, что сняла с себя все долги и оковы этого мира. Вэй Усянь уходил без сожалений. Умиротворение растекалось внутри теплотой, и он тонул в этом мягком чувстве. Как если бы его тело, качаясь на волнах теплого озера, вдруг обернулось камнем и начало уходить под воду. Медленно, размеренно, все глубже и глубже, погружаясь в тишину, к спокойствию. Как вдруг Холодный, клокочущий энергией свет проник под кожу сотней острых игл, заставил снова быть, вернул туда, где боль, и смрад, и сырость, где чей-то голос звал его, срываясь: «Вэй Ин!!!» «Зачем ты кричишь?» - хотелось спросить Вэй Усяню. Зачем вытягивать его из этой безмятежности, этого спокойствия? Но... голос был таким отчаянным. И Вэй Усянь невольно потянулся, чувствуя необходимость успокоить другого, сказать ему... да что угодно. И тьма поглотила его окончательно.