Без чувств, без сожалений

Цзян Чэн был готов рвать на себе волосы, бить людей и работать до упаду, если бы это помогло узнать, куда провалился Вэй Усянь на этот раз. Ничего не помогало. После того, как к разделу земель и сокровищ Цишань Вэнь подоспел Цзинь Гуаншань, обстановка стала немного более нервной. Тому понадобилось некоторое время, чтобы выяснить текущую обстановку, переварить деяния одного из своих бастардов и обратить их себе на пользу. Но это лишь ненадолго задержало старого лиса - совсем скоро он начал исподволь интересоваться пропажей Вэй Усяня с опаснейшим темным артефактом, делать тонкие намеки главам орденов, сея подозрительность в их умах. Ранние приготовления Цзян Чэна пошли на пользу; через несколько дней после бесследной пропажи Вэй Усяня он убедительно сообщил главам орденов, что укрощение чрезмерной силы Стигийской Печати истощило силы его шисюна и тому потребуется время, чтобы оправиться. Необходимость уединенной медитации была хорошо знакома людям, особенно тем, кто сталкивался с отравлениями темной ци. Должно быть, такая постановка вопроса задела что-то личное - слишком уж твердо его поддерживали Лань Сичень, глава Не, а с ними и приближенные к главам адепты. Лань Ванцзи - и тот, кажется, проникся. Не совсем, видать, каменное у него сердце. Это знание распространилось и уже укрепилось в умах людей, когда Цзинь Гуаншань начал действовать, и слухи про опасность Вэй Усяня распространялись не так активно. Отказ от пути меча насовсем - совершенно не то же самое, что вынужденное использование темной ци на время, нужное, чтобы одолеть общего врага, превосходящего по силе. То, что с помощью Печати он (в одиночку!) убил не только несколько тысяч вражеских заклинателей, но и нескольких союзников, было опасно. Объявив, что сам Вэй Усянь пострадал так сильно, что ему понадобились долгие недели, а потом и месяцы, уединенной медитации, глава Цзян смог превратить того в человека, пострадавшего после внесения огромного вклада в победу. Не то чтобы он действительно планировал это. В отношениях между людьми Цзян Ваньинь был неуклюжим настолько, что даже сам признавал это, и оказывать такое тонкое воздействие на людские умы, подогревать слухи, направляя их в нужную сторону, - это было для него даже больше, чем невозможно. Всё, на что он мог рассчитывать - это заткнуть отсутствие всякой информации тщательно придуманной ложью и надеяться, что этого хватит, пока Вэй Усянь не будет найден. Но вышло так, как вышло. Каким-то непостижимым образом слухи дорисовали Вэй Усяню образ праведника, пожертвовавшего своим совершенствованием и собственной жизнью ради свержения Вэнь Жоханя и священного воздаяния убийцам его приемных родителей. Слушать подобное даже в пересказе было странно, слишком уж образ Вэй Усяня из слухов и из жизни разнился в представлении Цзян Чэна. Но пока это было лучшее, что он мог сделать. Стоило придумать, как не дать слухам зайти слишком далеко, ведь он совсем не горел желанием объяснять Вэй Усяню, как он превратился из отступника в праведника, ведь тот мог загореться этой идеей, а разгребать последствия пришлось бы снова главе его Ордена. Эту проблему Цзян Чэн решил отложить до момента, как шисюн вернется.