as i paint death in its purest form

nowt — an empty nostalgia

—2015—

— это была ошибка, — бубнит юнги, глядя на свое отражение. хосок, застыв с расческой в одной руке и клочком волос юнги — в другой, тоже смотрит в зеркало. — поздновато, дружище. — знаю, — сквозь стиснутые зубы шипит юнги, — ладно, просто сделай это и все. — хорошо, погнали. хосок резво наносит ярко-зеленую краску на недавно осветленные волосы юнги, после чего не выдерживает и начинает заливаться смехом, опускаясь на корточки. юнги измученно стонет. — да это даже не смешно… чонгук, почему ты смеешься? чонгук, сидящий на плитке у двери, мигом отбрасывает айфон в сторону, словно тот его обжег, и невинно смотрит вверх. — да так, просто думаю о том, что завтра ты придешь в школу с зелеными волосами. — такими темпами можешь считать, что ты счастливчик, если вообще увидишь меня в школе, — комментирует юнги, глядя на телефон хосока, который валяется на полу в ванной, — ты же не фотографировал меня? — нет, конечно! ну, как бы… не только тебя, — отвечает чонгук, расширяя глаза в доверчивой манере, которую, как он знает, юнги просто не переносит, — хоби-хена я тоже фотографировал, поэтому… хосок шевелится при упоминании своего имени. он сидит на полу, скрюченный, все еще держа кисточку, покрытую краской, в одной руке, а другой — закрывая лицо, сотрясаясь от беззвучного смеха. — зеленая, — бормочет он, — почему именно зеленая? юнги лишь вздыхает, но чонгук знает, что он старается не улыбаться. — вы, ребят, меня в могилу сведете.

———

лето уже совсем близко. на улице тепло, дни становятся длиннее, и яркое солнце дает о себе знать, придя на смену блеклым зимним дням и проглядывая сквозь зыбкие облака. и школьники, и преподаватели не находят себе места, ожидая, когда они, наконец, через несколько недель освободятся от необходимости вдалбливать знания в головы людей и от необходимости вдалбливать знания в головы собственные. чонгуку 14 лет; он юный и совсем беззаботный. он ничего не боится, все любит и живет так, словно завтра не существует. сегодня он, как это обычно и бывает, ждет своих друзей после уроков, сидя на ступеньках у входа в школу. чонгук, как и многие его сверстники, мог бы гордиться, что общается со старшеклассниками, но это не так. он быстро понял, что в действительно клевой компании возраст не имеет значения. (ну, не в педофильском смысле, конечно. чонгук недавно узнал, что это такое, и понял, что в больном-пребольшом мире не все так радужно) и кому какое дело, что у него только два друга? для чонгука их более чем достаточно. к тому же, иногда ему кажется, что они больше, чем он заслуживают. чонгук гипнотизирует взглядом свои часы, слишком тяжелые для его худого запястья. — пять… четыре… три… два… — ты что здесь делаешь? ты же можешь тепловой удар словить. чонгук поворачивается, поднимая взгляд и щурясь от яркого солнца. — ты говоришь это каждый день. — а ты каждый день сидишь и ждешь нас, — хосок присаживается рядом с чонгуком на ступеньки и взъерошивает ему волосы, — как прошел твой день? все хорошо? хосок довольно часто спрашивает об этом в своеобразной родительской манере, в которой чонгук на самом деле находит утешение. он кивает один раз, делает паузу и следом энергично кивает еще несколько раз. хосок недоверчиво хмурится, поджимая на мгновение губы. — что случилось? — ничего. меня просто почти весь день здесь не было. — почему? ты в порядке? — спрашивает хосок, после чего выражение его лица слегка меняется, — подожди, ты что… мне надо как можно скорее серьезно поговорить с юнги, потому что он подает тебе… очень плохой пример. — что? нет! хен, я не прогуливал. и юнги-хен — хороший пример для меня. чонгук не понимает до конца, почему чувствует необходимость защищать юнги буквально перед его собственным парнем, но все же делает это. — мне просто нужно было ко врачу. хосок сверлит его скептическим взглядом. — зачем? — ну… ты же знаешь, что я иногда психую из-за рандомных вещей, да? вот из-за этого. но, хен, — продолжает он, глядя на друга блестящими глазами, — эта врач даже не была похожа на врача. она просто позадавала мне вопросы и все, ничего такого не было. — ты имеешь в виду… психиатра? чонгук щурится. — я всегда думал, что психиатры носят белые халаты, заставляют тебя ложиться на кушетку и все такое. в этом был бы смысл. хосок хмыкает и улыбается, пораженный наивностью чонгуку. ну, или его глупостью. — в любом случае, что она сказала? все ли… ты в порядке? — да, в порядке, — отвечает он, возможно, слишком быстро. нет смысла переживать из-за всего этого. чонгук считает, что не надо относиться к чему-то серьезно, пока оно не начнет причинять боль. в конце концов, он же всего лишь мальчишка. нет причин волноваться больше, чем обычно. хосок оживленно улыбается, сияя яркой улыбкой, способной посоперничать с поздним майским солнцем, греющим им спины. — я рад это слышать, — говорит он, наклоняется и обнимает чонгука с одной стороны, сжимая его плечо, — не знаю, что бы я делал, если бы с тобой что-то случилось, ты знаешь это? хосок всегда такой — надумывает разное. чонгук знает его уже много лет, но все еще не привык к этому. — ну и что ты меня тискаешь? — ворчит чонгук, слегка отталкивая его в сторону. хосок ничего не говорит, только весело смеется, и напряжение тут же спадает. сзади раздаются шаркающие шаги, кто-то спускается по ступенькам. — что я пропустил? — спрашивает юнги, держась большими пальцами за лямки рюкзака. в его низком монотонном голосе слишком быстро теряется игривая нотка, а улыбка немного угасает, когда он замечает, что хосок обнимает чонгука, — все в порядке? хосок полностью отстраняется. ему приходится повернуться, чтобы посмотреть на юнги, который стоит, освещенный лучами солнца. — да, у нас все хорошо, — говорит он, и на его губах появляется натянутая улыбка, — садись, а то я тебя почти не вижу. когда юнги спускается еще на две ступеньки, чтобы сесть к ним, чонгук поворачивается к нему лицом. — хен, ты лохматый. улыбка юнги исчезает полностью. — ну, ты всегда немного растрепанный, но сегодня ты… очень… чонгук запнулся, не зная даже, как закончить свою мысль. — думаю, в волосах дело, — комментирует хосок. — в этих ублюдских волосах, — повторяет юнги, сузив глаза. чонгуку думается, что, возможно, дело и впрямь в них. волосы юнги теперь бледно-зеленого, почти мятного цвета, а еще они торчат в разные стороны. да и сам он дополняет картину с его круглыми щеками и мерцающими глазами, которые всегда полузакрыты от неизлечимой тяги спать. юнги не нравится, что его называют лохматым. — может быть, и в них, — пожимает плечами чонгук, — не знаю. хосок внезапно встает, да так быстро, что чонгук чувствует секундный прилив крови к собственной голове. — клянусь, я расплавлюсь, если просижу здесь еще немного, — говорит он в качестве объяснения, бросая неодобрительный взгляд на солнце. — хотите мороженого? — спрашивает чонгук, быстро съезжая с предыдущей темы. хосок кивает. он подает чонгуку руку, мельком смотрит на юнги и начинает бежать по тротуару. чонгуку тоже приходится бежать, чтобы не отстать от него, и он задыхается от смеха. — даже не мечтайте, что я буду за вас платить, — предупреждает юнги, оставаясь где-то позади. — тогда беги быстрее, говнюк!

———

мать чонгука всегда уставшая. каждое утро она просыпается с темными синяками под некогда очаровательными глазами и поздно ночью ложиться спать с такими же. улыбается она слабо и очень редко, кажется, давно потеряв способность к радости. мать чонгука работает дни и ночи напролет в неприметном придорожном магазине на окраине города. на заработанные деньги она покупает еду, платит за аренду их маленькой старой квартиры и покупает крохотные таблетки в прозрачной оранжевой баночке, которые лежат нетронутыми у постели ее сына. кроме этого, мать чонгука платит за визиты врачей, которых она судорожно вызывает каждый раз, когда его сердце бьется слишком быстро, или он забывает, как дышать. ей не нравятся друзья чонгука. она буквально чувствует в них потерянные мечты, боль и абсолютно все то, от чего она хотела бы навсегда оградить своего сына. но их любит он. он любит их такой особенной любовью, которую она никогда в своей жизни не испытывала — ни к друзьям детства, ни к мужу, которого у нее практически нет. поэтому она смиряется. она позволяет чонгуку жить, потому что она им дорожит. она не может допустить, чтобы он закончил так же, как она. она не простит себе этого. и она уверена, что чонгук ничего обо всем этом не знает, но он знает. он часто не спит ночами и думает обо всем этом, смотрит на нетронутые таблетки в прозрачной оранжевой баночке и гадает, что будет, если он выпьет одну. или две. может быть, три. а может быть, проглотит целый контейнер, как пыталась его мама, когда ему было десять лет. он никогда этого не сделает. он должен оставаться живым. абсолютно живым. возможно, жизнь чонгука сейчас и не идеальна, но она только-только начинается. у него впереди целое будущее. скорее всего, он закончит школу и продолжит изучать то, что ему нравится. найдет работу, влюбится и увидит мир за пределами их маленького пригорода. желательно, чтобы рядом с ним были хосок и юнги. чонгук очень хочет, чтобы его мать не беспокоилась о нем так сильно. она и так достаточно переживает о муже, которого никогда нет рядом, о счетах, которые сами себя не оплачивают. с ним все в порядке. чонгук в порядке, каждый день ходит в школу, усердно учится и проводит время с двумя мальчишками, которые любят друг друга и любят его. он любит их не меньше. он любит все в этом мире. каждую ночь чонгук засыпает, наглядевшись на таблетки в прозрачном оранжевом контейнере и думая о вещах, которые он никогда не сможет исправить. чонгук засыпает и не видит снов.

———

на следующий день хосок не приходит в школу. никто не замечает его отсутствия: ни учителя, чьи глаза безучастно скользят по пустым партам, ни другие ребята, которые слишком заняты тем, что пускают сплетни и бродят по школе в своих маленьких компаниях, похожих на культы. об этом говорит юнги после того, как прозвенел последний звонок. он выглядит сонно. — мой тупой организм, — читает юнги с телефона, — это все, что он написал. чонгук энергично кивает головой. — наверное, какой-то сезонный грипп, — рассуждает он, — такое каждый год происходит. так и есть. организм хосока никогда не был таким же выносливым и сильным, как его характер. чонгук переводит взгляд от треснувшего экрана на юнги. — хен, куда ты идешь? тот смотрит на чонгука, как на сумасшедшего. — домой, — произносит он медленно, как будто это должно быть очевидно. но это не так. все не так просто. — а если честно? куда ты сейчас пойдешь? чонгук привык быть самым младшим как в семье, так и в своей небольшой компании. он свыкнулся с тем, что его ограждают от темных сторон некоторых вещей, что он слышит лишь обрывки историй и остается с загадкой того, что произошло. но… блин, как же обидно, когда приходится разбираться во всем самому. сдерживаться при этом страхом других людей, что он слишком быстро повзрослеет, если у него появится целостное представление картины мира. они не догадываются, что где-то глубоко внутри он такой же взрослый, как и они. обидно, что ему приходится скрывать свои наблюдения. к примеру, он прекрасно знает, что люди вокруг него ведут себя беспечно, чтобы обмануть его и заставить думать, что, кроме маленького безопасного мира, который видит чонгук, ничего нет. они, должно быть, думают, что он совсем глупый. но, по факту, это не их намерение и вообще дело сейчас не в этом. юнги рассматривает лицо чонгука, заглядывая в карие оленьи глаза, которые выглядят слишком невинно для его характера. — куда-нибудь. юнги убегает куда-то каждый день. иногда дает деру после школы на красивой белой машине, которую он купил, когда она была на последнем издыхании. иногда он мчится утром, еще до того, как проснется солнце, по улицам района, который он знает как свои пять пальцев. он бежит, спасаясь от своего отца, который ставит стеклянные бутылки, наполненные яростью, выше собственного сына и считает, что избиение учит дисциплине. семья хосока хорошая. его родители и сестра обладают такой же доброй улыбкой в форме сердца и глазами, полными жизни. иногда юнги бежит к нему, и чонгук это знает. — куда-нибудь — это куда? — тебе не стоит переживать об этом, чонгук-а. ты и так волнуешься гораздо больше, чем нужно. серьезно, со мной все будет нормально. чонгук жует внутреннюю сторону щеки. — а ты не можешь зайти ко мне? — спрашивает он, заранее зная ответ. юнги не может сменить чересчур опекающего отца на отсутствующую мать, и чонгук не хочет этого для него, но что ему еще остается? — со мной все будет хорошо, гук-а, — уверяет юнги, улыбается и уходит в сторону своей белой машины. и чонгук ему верит. он машет на прощание, сидя на школьных ступеньках, когда машина скрывается из виду. больше он ничего не может сделать.

———

в тот вечер хосок звонит чонгуку по скайпу. он счастливо улыбается, когда чонгук отвечает, несмотря на горящее лицо и усталые глаза. на его голове балансирует коробка с салфетками. она остается на месте, даже когда хосок пытается поплотнее натянуть на себя одеяло, в которое он укутался. — черт, хен. ты на смерть похож. хосок смеется болезненно-хрипло, и коробка падает, приземляясь на кровать с глухим звуком. — чувствую себя точно так же, — он шмыгает носом, — чонгук, ты сделал домашнее задание? чонгук утвердительно кивает и откидывается на спинку кровати, держа на коленях ноутбук. маленький пыхтящий вентилятор на подоконнике останавливается, и чонгуку приходится подняться, чтобы заставить его работать. — ага. и к контрольной тоже подготовился. — хорошо. я горжусь тобой, ты же знаешь это? — конечно, хен, — уверяет чонгук, поднимая вентилятор, чтобы встряхнуть его, — ты говоришь мне это каждый день. — и каждый день имею это в виду, — хосок громко чихает, — да блин, почему я заболел именно сейчас? вчера же был в порядке. у меня сегодня вообще-то экзамен был. чонгук сдается, ставит вентилятор на место и откидывается обратно на кровать. ноутбук слегка подпрыгивает, когда чонгук приземляется на постель. — ты можешь его сдать, когда тебе станет лучше, так ведь? будет больше времени на подготовку. хосок тепло улыбается ему с другой стороны экрана и снова шмыгает носом. — и то верно, — он делает паузу, — слушай, а ты случайно не знаешь, где сейчас юнги? — где-то, — чонгук пожимает плечами, — не знаю. а что? — да так… родители на работе, сестра занимается в кафе, а я здесь просто… сижу и болею, — он замолкает на секунду, — не то, чтобы я сильно хотел, чтобы юнги был здесь, когда я в таком состоянии. просто… — не хочешь быть один? хосок какое-то время задумчиво смотрит на чонгука, а затем кивает. — когда я говорю это вслух, мне кажется, что это очень глупо. — это не так, хен. к тому же, я здесь. я не оставлю тебя одного. — спасибо, гук-а. как-нибудь я заглажу свою вину перед тобой. чонгук слабо качает головой. — не надо, все в порядке. и вот они разговаривают, казалось бы, несколько минут, хотя на самом деле проходит несколько часов. из-за хосока, который так ярко улыбается на экране, чонгук не замечает, что за окном уже садится солнце. он тянется к лампе рядом с кроватью, и его взгляд на мгновение останавливается на прозрачной оранжевой баночке с маленькими таблетками. чонгук, видимо, задерживается на мгновение, потому что слышит голос хосока на другой линии. — что-то случилось? контейнер вопросительно смотрит на чонгука, и тот замирает, прежде чем снова повернуться к экрану. — нет, все в порядке, — отвечает он, но уже слишком поздно. что-то в атмосфере внезапно изменилось, и чонгук не может понять, что именно. он также не может понять, что заставляет его сердце биться так быстро и так сильно, но оно бьется и бьется, пока чонгук не отрывается от ноутбука и не опускает взгляд на свою грудь. хосок на мгновение выныривает из кадра, чтобы откашляться. когда он возвращается, чонгук видит, что тот почему-то сильно взволнован. — чонгук? — слабо зовет хосок. его голос хрипит. меняется что-то еще, но у чонгука возникает чувство, что на этот раз он знает, что это. он на мгновение поднимает взгляд на экран, его глаза испуганно расширяются и тут же начинают щипать от внезапных слез. та часть сознания чонгука, которая обычно озвучивает его мысли, на секунду замолкает, а затем разражается истошным криком, резким, но при этом болезненно затянутым. у него громко звенит в ушах. — чонгук? — снова зовет хосок, чувствуя себя беспомощным по ту сторону экрана. горло чонгука сжимается, и мир плавно начинает рушиться, словно в замедленной съемке, как это уже было несколько раз. сейчас его мать не может позвать никого на помощь. она спит, сомкнув, наконец, свои уставшие глаза. она знает, что, проснувшись, увидит, что темные синяки под ними никуда не делись. поэтому чонгук ничего не может сделать. ничего, кроме как выдохнуть: «о, черт» и перекатиться на край кровати, чтобы не видеть хосока. — гук-а! — голос на другом конце зовет до боли отчаянно, но совершенно бесполезно, — твою мать, что с тобой происходит? голова чонгука сильно ударяется о деревянный пол. крик оборвался, как только он почувствовал удар, и оставил за собой лишь полную тишину. — чон чонгук, ты где?! теперь он спокоен. он спокоен. тупая боль в затылке распространяется по всему телу чонгука, и он закрывает глаза. не подходи ко мне, вяло думает он, надеясь, что хосок его слышит. не подходи ко мне, пожалуйста. и не говори ничего юнги-хену. умираешь, умираешь. чонгук дышит. ты, наверное, умираешь. ты, наверное…