as i paint death in its purest form

—2020—

чонгука касаются руки. он их не видит, но точно знает, кому те принадлежат. он, не в силах пошевелиться, замирает на месте. впереди видна лишь бесконечно черная, пустая темнота. по коже струится неприятный холодок. не такой сильный, чтобы стоило обращать на него какое-то внимание. от подобного разве что мурашки, стайкой ползущие по спине, периодически становятся ощутимее. чужие ладони продолжают касаться. пальцы скользят по рукам чонгука. находят запястья и стискивают там, где дрожит бешеный пульс. чонгук, едва почувствовав касание, тотчас рвется выдернуть руки из знакомой ему хватки, но сопротивление ее только усиливает. он паникует, чувствуя, как к горлу подкатывает нервный ком, однако, вопреки всему, продолжает вырываться. сделав шаг назад, чонгук чувствует, что его сразу нагоняют. окончательно срывается дыхание и прорезается чувство, что, чем сильнее он пытается освободиться, тем крепче становится хватка. от слез пекут глаза. вокруг по-прежнему мрак, так что он не знает, открыты они или закрыты. почти все органы чувств дали сбой — и чонгук только слышит и ощущает. ощущений до тошноты много. к нему находятся слишком близко. неожиданно чонгука отпускают, и он едва удерживается на ногах. но, не успев перевести дух, вновь чувствует, как чужие ладони, на сей раз крепко обхватив за талию, вплотную прижимают к себе. его руки оказываются зажатыми между телами. чонгук отчаянно и вместе с тем совершенно безуспешно пытается вырваться. он сопротивляется и рвется на свободу, но толку от этого, кажется, никакого. напротив дышат тяжело и прерывисто, и чонгук ощущает на своей шее жар от каждого выдоха. это… это он. — хен, отпусти меня, прошу. его голос хрипит и звучит так слабо, словно чонгук до этого ни разу не разговаривал. горло охватывает огнем, внутри все буквально сгорает. нет, только не это… вот, что такое смерть. вот, как чонгук умрет. никто не предупреждал, что это произойдет так быстро. он умрет из-за дурацких слез, что сожгут сначала глаза, а затем испепелят его самого; целиком и без шансов на спасение. он умрет. это все слезы. они его убьют. нет, хватит. если чонгука не отпустят прямо сейчас, он действительно умрет. — не оставляй меня, чонгук-а. не оставляй меня одного… — низкий голос звучит надрывно и едва слышно. так не должно быть. это неправильно. этот голос создан для звонкого смеха, фальшивого пения, бесконечных возмущенных возгласов. этот голос льется, как солнечный свет, напоминает искренние и яркие улыбки и звучит, как настоящая любовь. он не должен отчаянно умолять и просить. не должен, не должен… перед чонгуком вырисовывается что-то красное. его покидают силы, и он совсем поникает. слезы влажными дорожками скользят по его щекам. — пожалуйста, хен, — надломлено шепчет он. — не уходи от меня. хватка усиливается, пресекая всевозможные движения и попытки вырваться. в чужих объятиях становится, на удивление, комфортно, не смотря на то, что чувство страха и ощущение того, что он в опасности, никуда не делись. — почему? тишина в ответ. — почему?! — я не хочу, чтобы ты его видел, чонгук-а, — голос отдаляется, постепенно становится тише. теперь именно чонгуку хочется притянуть его к себе, прильнуть еще ближе и не отпускать. — кого? руки, удерживающие чонгука, исчезают. как и тяжелое, прерывистое дыхание. он остается один. чонгук осматривается, ищет вокруг какие-либо признаки жизни, однако по-прежнему ничего не видит. — да кого?! — вопит чонгук в зыбкую, черную пустоту, — эй, вернись! тихо и пусто. никаких ощущений. и следом… что-то начинает появляться. он чувствует, как открываются его глаза, хотя все это время считал, что они и так открыты. кажется, что теперь он словно смотрит глубже, дальше. заглядывает за грань того, что обычно видят люди. а сейчас, чонгук? сейчас ты умираешь? что-то изменилось. это что-то новое. что-то, напоминающее конец. умираешь, чонгук? — отвали от меня! — кричит парень, до конца не понимая, кому он это адресует. наверное, зудящему в голове голосу. скорее всего, ему. теперь чонгук находится в комнате, обрамленной черными стенами, что кажутся бесконечно далекими, и темным, зеркальным полом. чужие ладони канули в лету, не оставив за собой и послевкусия. чонгук наклоняется, проводит кончиками пальцев по своему отражению под ногами. пол, подобно воде, колышется в разные стороны. чонгук резко выдыхает, когда видит, как его лицо в отражении пугающе искажается, буквально следом возвращаясь в норму. что это было? он глазеет по сторонам, рассматривает зеркальную поверхность под ногами, вглядывается в отдаленные стены. пытается присмотреться, но… нет, ничего нового. вновь посмотрев вниз, чонгук видит, что у отражения широко распахнуты глаза. они сверкают сильной тревогой и замешательством. он оборачивается и замечает что-то вдали. светлые очертания складываются в силуэт, броско контрастирующий с черными стенами. он светится. любопытство чонгука берет верх над чувством страха, потому он мчится вперед, озираясь и с недоумением отмечая, что от каждого его шага пол, подобно воде, разлетается брызгами в разные стороны. чонгук останавливается относительно недалеко и понимает, что это машина. перевернута вверх тормашками и изуродована до такой степени, что больше походит на груду обломков. колеса медленно вращаются, словно она все еще находится в движении. белая краска усеяна глубокими царапинами, а половина кузова выглядела так, словно ее раздавили в огромном кулаке. сердце в груди чонгука отбивает бешеный ритм. он делает неуверенный шаг вперед. передние окна полностью выбиты. чонгук слышит, как под ногами хрустит стекло. присев, он оказывается на одном уровне с пассажирским сидением. виднеется что-то зеленое, и чонгук щурится, приглядываясь. выцветший мятный цвет волос. магазинчик возле дома. приключения в три часа утра… человек. в машине есть человек. — боже мой. чонгук перебегает к водительскому сидению и обнаруживает, что водитель тоже тут. они оба заперты здесь, в напрочь смятой, перевернутой вверх дном машине. они, скорее всего, мертвы. чонгук падает на колени и наклоняется еще ниже, дабы рассмотреть человека получше. в ту же секунду чонгук его узнает. он испуганно отшатывается назад, но вовремя успевает опереться руками за спиной. уже выцветшие мятные волосы, выкрашенные дешевой краской с круглосуточного магазинчика возле дома, приключения в три часа утра, всегда спонтанные решения, фотки-компроматы на пятом айфоне. — юнги-хен?.. глаза юнги закрыты, а руки все еще бессильно держатся за руль. чонгук слышит его слабое дыхание, улавливает каждый рваный вдох. — юнги-хен! — вновь зовет чонгук, в этот раз громче. может, он говорил слишком тихо, — ты слышишь меня? тонкая струйка крови ползет вниз по его шее, затекая за ухо. — хен, я здесь, слышишь? я вижу тебя, я здесь… я не хочу, чтобы ты его видел, чонгук-а. — пожалуйста, прошу тебя, — с каждым словом голос становится все тише. вскоре чонгук и сам перестает улавливать собственный шепот. он не в состоянии отвести взгляд от своего лучшего друга, — это не смешно, боже, ты можешь просто…? капли крови с тихим всплеском приземляются на пол. вот одна, следом за ней вторая. чонгук не может ничего сделать. застыв, он наблюдает, как каждая, плавно стекая вниз, хлюпается в… нет разницы. что цвет крови, что цвет пола… между ними нет никакой разницы. чонгук, заторможено поднявшись, становится рядом с машиной. его ладони теплые и липкие, и внезапно он чувствует, как ботинки начинают наполняться влагой. чонгук поднимает дрожащие руки и подносит их к лицу. они в крови. он переводит взгляд с рук на юнги, с юнги — на пространство, что простирается за его машиной, а затем — на пол, что тянется так далеко, как…

———

— да твою ж мать! слабого удара по затылку оказывается достаточно для того, чтобы чонгук скатился с края кровати вниз и приземлился лицом на мягкий, ворсистый ковер. поднявшись, он садится. на секунду кровь приливает к голове, и его начинает тошнить. голова кружится, весь мир вокруг вращается, чонгук чувствует, как к горлу подбирается знакомая паника, но берет себя в руки, прогоняя неприятные мысли прочь. ты в порядке, чонгук. мир потихоньку приходит в норму. все в порядке. как только паника утихает, чонгук пару раз моргает, прогоняя остатки сна, и начинает смотреть по сторонам. комната знакомая. люди в ней — тоже. — что? — спрашивает он. чимин измученно стонет и, перевернувшись, заваливается на кровать лицом вниз. его недавно выкрашенные в розовый волосы беспорядочно торчат в разные стороны. — ты кричал, — бубнит он, но ответ, приглушенный большим количеством пушистых одеял, едва долетает до чонгука. — кричал? что я кричал? чонгук, в этот раз ответа не получив, поднимает глаза и видит нависающую сверху подушку. он все еще на полу, укутанный в чужое одеяло, как в кокон. чонгук тянется вверх, чтобы убрать подушку в сторону, но, немного не рассчитав, выбивает ее из чьих-то рук. подушка, благополучно улетев, приземляется на странный клубок, свернувшийся на кровати, с которой упал чонгук. он вновь смотрит наверх. у намджуна перекошены очки, а глаза нацелены на подушку. — кто тебя ударил? потому что это… это точно не я. — это он, — любезно подмечает сокджин, неожиданно появившийся из-за полуспящего-полусдохшего чимина. намджун впивается в него взглядом. сокджин, невинно улыбаясь в ответ, продолжает: — приношу свои искренние извинения. больше не повторится, — он посылает намджуну сердечки из пальцев и плюхается обратно на кровать. — ладно, извини, я… я не хотел, — бормочет намджун, поворачиваясь к чонгуку, — правда, я просто испугался, ты так громко кричал и… — все нормально. жить буду, — отвечает тот, упрямо пытаясь вылезти из своего одеяльного кокона. черт возьми, что это за… кокон. — а который час? — интересуется чонгук, поднимаясь с пола и заваливаясь обратно на кровать. кто-то, укутанный одеялами, ворчит. чонгук разглядывает его, приподнявшись на локтях. — около семи. вообще, пора вставать, но… — намджун недоверчиво поглядывает сначала на чимина с сокджином, распластавшихся на одной кровати, а затем — на тот самый клубок, что скрывается под одеялами на другой, — т-тэхен? упомянутый недовольно ворочается, перекатывается на край кровати и соскальзывает на пол вместе с чонгуком, который инстинктивно вскрикивает, когда тот приземляется сверху. чонгук отталкивает его. — слезь с… лицо тэхена, наконец, выныривает из-под одеяла. он дуется. чонгук, замолчав, придерживает его за спину. — э-эм… — тянет намджун, глядя на этих двух. сокджин, склонившись над чимином, что-то громко насвистывает. тэхен хватает лежащую под рукой подушку и швыряет ее тому в лицо. — да дайте поспать, — бурчит чимин, накрывая ухо собственной, — я же не о многом прошу. просто спокойно поспать. ну и может немного любви… — чимин, сегодня понедельник, — констатирует сокджин, поднимаясь и прислоняясь спиной к стене. он целится одеялом в сторону тэхена, но оно залетает под кровать. чонгук, подавшись назад, ударяется затылком о стену. — и что? — шуршит из-под подушки чимин после неоправданно долгого молчания. — у тебя пары на десять, разве нет? — черт! — рявкает чимин, подрывается с кровати и буквально со скоростью света, параллельно спотыкаясь о собственные ноги, выбегает из комнаты. за этим следует мгновение тишины, которую сокджин, усмехаясь, прерывает: — даже не спросил, который час. — начало восьмого, — устало говорит намджун, глядя на экран своего телефона. задумавшись о чем-то, он задерживается прямо посреди комнаты, но через несколько секунд все же усаживается рядом с сокджином. тэхен смотрит на них, состроив негодующую гримасу, но от комментариев воздерживается. чонгук рассматривает парня, и его глаза сверкают бесконечным восхищением. это пугает. стоп. пугает? тэхен натягивает одеяло на голову, смешно приглаживая тем самым волосы. умостившись, он хватает чонгука за руку и крепко прижимается к нему. — постепенно привыкаем к обнимашкам, да? — спрашивает чонгук без намека на раздражение. тэхен хмыкает. — если хочешь, могу перестать, — говорит он, но, несмотря на сказанное, зарывается лицом в свитер чонгука. — нет, что ты… все хорошо, — немного растерянно бормочет чонгук. его щеки заметно краснеют. сокджин начинает хлопать, но намджун сразу пихает его в бок, мол не надо. — ты не понимаешь, сокджин, — сонно воркочет тэхен, прикрыв глаза и прижимаясь к чонгуку еще сильнее, — мне не позволяли такого целый год. на подкорке у чонгука звучит перемотка пластинки. невидимый режиссер щелкает хлопушкой. занавес. чонгук замирает, его сердцебиение внезапно становится оглушительно громким, но он надеется, что тэхен этого не слышит. не слышит и не чувствует. он закрывает глаза. что это было? что такое, чонгук? тебе не по себе? разве в этом нет твоей вины? он поднимает взгляд на сокджина и намджуна, застывших на своих местах. они все понимают. в отличии от тэхена, который, забывшись, счастливо сопит ему в грудь. в такие моменты, как сейчас, чонгуку действительно не по себе. ему крайне стыдно за то… какой он. ему очень жаль, что он лишает самого чудесного и светлого мальчика в этом мире чего-то настолько простого. того, что он несомненно заслуживает. так разве он не заслуживает кого-то получше тебя, чонгук? — заткнись, — шипит он сквозь зубы. тэхен поднимает на него глаза, и в них, блестящих, виднеется вопрос. — ты что-то сказал? — нет, — улыбаясь настолько тепло и ласково, насколько это возможно, отвечает чонгук и протягивает к тэхену руку, чтобы погладить его по волосам. это все в новинку. совсем в новинку. чонгук косится на намджуна, спрашивая взглядом, мол что делают дальше, но тот, демонстративно отвернувшись, делает вид, что не обращает на них внимания. он даже начинает отвлекать сокджина, показывая ему что-то в телефоне. у намджуна проявлять чувства никогда особо хорошо не получалось. честно говоря, у чонгука, по ряду своих причин, тоже. однако тэхен под боком почему-то все меняет. как ни странно, все же есть в близости с ним нечто уютное и приятное. наверное, дело в его успокаивающем запахе лаванды и ромашки. а, может, в самом тэхене. чонгук почти проваливается в сон, параллельно пытаясь вытеснить из головы навязчивые голоса и заменить их светлыми мыслями о тепле, спокойствии и мире. его веки, невольно подрагивая, прикрываются каждые несколько секунд. кажется, что еще немного — и чонгук, послав все к черту, снова вырубится. что, собственно, едва не происходит, когда тэхен, подняв голову, тихо спрашивает: — чонгук? — м? — а кто… кто такой юнги? и вновь, второй раз за сегодняшнее утро, мир рушится. только на сей раз быстрее и намного, намного жестче. чонгук импульсивно распахивает глаза. прежняя сонливость бесследно улетучивается, каждый сантиметр тела, который соприкасается с тэхеном, чувствуется слишком остро, в голове начинает болезненно пульсировать. чонгук отталкивает тэхена, что ненароком получается слишком грубо, и, встав с пола, отворачивается. он шарит взглядом по комнате, потому что видеть в глазах тэхена ту самую, не раз уже встречавшуюся боль, он не может. чонгук не знает, что будет, если увидит ее снова. намджун растерян и озадачен, в глазах сокджина искренний шок. — мне… мне пора, — выпаливает чонгук, скользя по друзьям взглядом, и спешит к двери. он резко вздрагивает и морщится, когда она из-за приложенной силы громко ударяется о стену. быстро закрыв за собой, чонгук улетает оттуда пулей. на своем пути он минует растерянного и почему-то до сих одетого в пижаму чимина, и вслед за этим слышит недоумевающее: — что, черт возьми, у вас произошло? стиснув зубы, чонгук ускоряет шаг.