Маховик: Во Власти Времени

— Вы рехнулись, — утвердительно сказала Гермиона, сложив руки на груди, демонстрируя своё отношение к идее того, чтобы её спрятали. — Куда вы собираетесь меня запихнуть? — Не запихнуть, Гермиона, — вздохнув, ответил Гарри. — Спрятать. Спрятать на время. Девушка едва мазнула по нему взглядом и обратила его на Рона, который тоже явно не поддерживал то, что предлагали Гарри и Сириус. — Я не вещь, — огрызнулась она. — Я живой человек, у которого есть чувства и своё мнение, и вот оно: я не стану прятаться, — она проговорила последние слова медленно и по слогам, чтобы до всех точно дошёл смысл сказанного, посмотрев, наконец-то, в глаза друга. — Почему ты такая упрямая? — фыркнул Гарри, и Гермиона вновь отвернулась от него, наблюдая за веткой яблоневого дерева, которая беспрерывно стучала в окно из-за резких порывов ветра. — А почему я должна делать то, что не хочу? Я устала от всех этих приказов. Мне хватает их во время битв. Но почему я не могу жить так, как вздумается мне тогда, когда рядом не слышно взрывов от заклинаний? — Это не приказ, Гермиона, — покачал друг головой. — Это делается ради твоего же блага. Ради нас всех. — Потому что я могу быть опасна? — вскинулась девушка, вздёрнув бровь. — Потому что моя магия может уничтожить меня и всех вокруг? Гарри, разве я могу это сделать? Разве я могу допустить, чтобы подобное случилось? Вам повезло, что я старше вас, но я бы никогда не поступила с вами так, как поступаете со мной вы. Вы так легко отправляете меня куда-то, не зная, что будет с вашей магией, когда придёт время. — Это всё индивидуально, — ответил Гарри. — Дамблдор сказал, что реакции на отделение части души могут отличаться. Они все находились в гостиной, куда Гермиона спускалась с огромной неохотой, но после того, как дверь её жалобно скрипнула после очередного удара Сириуса, она вышла из своего укрытия. Похоже, он отыгрывался на ней из-за обиды. Что ж, видимо, этот день предназначался для подобных чувств. Блэк не сказал ни слова, пока Гермиона находилась в гостиной, иногда бросая на неё мимолётные взгляды из-под лба. И складывалось впечатление, что именно он был главной обиженкой в этом доме. Рон сгрыз все ногти на руках, этим невероятно раздражая Гермиону: она хотела ударить его по рукам, как маленького ребёнка, чтобы тот прекратил это делать. Но он нервничал, и в этом девушка не могла его винить. Гермиона стояла от всех них на приличном расстоянии поближе к лестнице, чтобы можно было сразу же после этого разговора убежать наверх. Гарри, Сириус и Рон стояли прямо напротив неё, словно создав некую коалицию по устранению опасности, которая заключалась в магии Грейнджер. Девушке ничего не оставалось, кроме как, сложив руки и отгораживаясь, выслушивать слова Дамблдора в интерпретации парней. Парня. Говорил только Гарри. Наверное, именно поэтому Гермиона была на него обижена больше всего. — Гарри, я в состоянии контролировать собственную магию. — Если она не будет контролировать тебя. Гермиона, мы не хотим, чтобы с тобой что-то случилось, пойми же ты. Она понимала. Понимала, но принимать это и осознавать получалось плохо. И, наверное, только мысль о том, что она вправду может причинить вред близким, если станет использовать магию, заставила девушку расцепить руки. — Если бы вы мне просто сказали… — То что? Очки Гарри съехали на кончик носа, и он вернул их движением пальца на переносицу. Гермионе было почти жаль. — Ты бы согласилась принимать зелье? — спросил друг, склонив голову. — Ты бы послала нас куда подальше, если бы мы сказали тебе это сразу. — Может быть, — кивнула Гермиона, переступая с ноги на ногу. Гриффиндорка видела, как опустились плечи друга, когда она впервые за весь вечер согласилась хотя бы с одним его утверждением. — Но почему вы хотите меня спрятать? Куда вы хотите меня спрятать? Поттер посмотрел на Рона, потом поднял взгляд на Сириуса, ведя безмолвный разговор. Грейнджер чувствовала себя так, будто её выбросили из лодки, оставив посреди бушующего моря, которое вот-вот должно было поглотить девушку в свою пучину, из которой не выбраться, как ни старайся. — Орден будет знать, что ты отправилась на миссию. Снова. Чтобы не было вопросов, где ты находишься. Сейчас битвы происходят куда чаще, бойцы нужны постоянно, и орденовцы будут задаваться вопросом, почему ты не участвуешь в боях. К тому же, если вдруг магия возьмёт верх… — Она не возьмёт верх, — впервые за всё время подал голос Сириус, не смотря на Гермиону, но сжимая руки до такой степени, что костяшки пальцев побелели. — В чём смысл тогда этого пойла? Гарри не ответил. Но Гермиона поняла: если её магия всё-таки вырвется, она навредит всем, не только ей. Сейчас девушка представляла угрозу. Интересно, как парни воспринимали её — боялись? — А где ты будешь находиться мы и сами не знаем, — сказал Гарри, повернувшись к Рону. — А кто знает? Послышался щелчок зажигалки, и клубы белого дыма окутали силуэт Блэка. Всегда магловским способом, никакой магии, хотя, чтобы зажечь сигарету, не требовалось большой концентрации, вообще-то, можно было воспользоваться только силой мысли. Серебристую зажигалку Сириусу подарил на Рождество Рон, объясняясь тем, что его раздражает запах серы от спичек. Гермиона действительно была удивлена, что Блэк пользуется ею. Хотя и от спичек он не отказывался. Иногда парень просто зажигал их и дул, чтобы потушить, находя это занятие очень забавным. — Сириус знает одно место, — аккуратно начал Гарри, маша руками перед лицом, отгоняя дым, пока сам Блэк, чему-то ухмыляясь, упал в кресло, что стояло позади него, и вальяжно развалился. — Замечательно, — коротко ответила Гермиона, надеясь, что все уловили промелькнувший сарказм в её ответе. — Я бы сказал «великолепно» на твоём месте, — обращаясь к Гермионе, протянул Сириус. — Но ты не на моём месте, — отрезала Грейнджер, поворачиваясь к парням спиной, чтобы уже уйти наверх. Гарри больше ничего не говорил, наблюдая за странным диалогом Сириуса и Гермионы. Он, похоже, вообще не понимал, как стоит реагировать на их конфликт. Да и, честно говоря, Гермиона сама понятия не имела. — Когда? — коротко спросила девушка, ступая на первую ступеньку лестницы. — Будь готова завтра к обеду, — бросил Сириус с кресла. Ей хотелось сказать, чтобы он шёл к чёрту, но, кажется, эта фраза сегодня звучала неоднократно, поэтому Грейнджер позволила себе лишь закатить глаза.

***

Сириус придержал Гермиону за локоть, когда они, трансгрессировав, оказались на залитой солнцем поляне; сам же парень твёрдо стоял на ногах, ни разу не оступившись. За их спинами начинался густой лес, казалось, с многочисленными тысячелетними деревьями, которые заключали территорию в непроглядный полукруг. Ветер подул сильнее, заставив их кроны приветливо зашелестеть. Этот звук позволял чувствовать себя в безопасности. Наверное, из-за чувства безопасности Сириус и вспомнил об этом месте, где не появлялся уже очень давно. Так много изменилось с того момента, когда он в последний раз был здесь. — Что это за место? — спросила Гермиона, оглядываясь по сторонам. — Место, в котором ты будешь в порядке, — ответил Блэк, подняв с земли сумку с вещами Гермионы и закинув большой рюкзак, в котором находились его вещи, на плечо. — Учитывая то, что я сама опасна сейчас, это утверждение навеивает некие сомнения. Сириус ухмыльнулся и двинулся вперёд, ступая по мягкой траве. Солнце ослепляло, и парню пришлось прищуриться, чтобы лучше видеть, куда им нужно было идти. Он кивнул, услышав шум воды, и улыбнулся тому, что до сих пор помнил дорогу, которая вела к дому. Поляна заканчивалась резко, переходя в крутой склон, внизу которого стоял единственный дом, укрытый от глаз всего мира. Позади дома — этот самый склон, по которому нужно было спуститься; прямо перед зданием — река; по сторонам — лес. Идеально. Внутри стало тепло, когда Блэк увидел знакомое строение из тёмного бруса, и парень с трудом смог сдержаться, чтобы не рассмеяться из-за того, как сильно, оказывается, скучал по этому месту. Он вспомнил о нём, когда Дамблдор сказал, что следует найти пристанище, где Гермиона сможет дождаться своего дня рождения, наверное, потому что когда-то очень давно сам нашёл в этом месте безопасность и спокойствие. Магия, которая чувствовалась здесь, не позволяла дому выглядеть заброшенным, да и трава была невысокой, словно её ежедневно подстригали домовые эльфы. Река натолкнула его на полезное воспоминание: потерявшись, нужно идти за течением — оно приведёт обратно к дому. Он часто забегал далеко в лес, но всегда находился благодаря этому знанию. — Здесь красиво, — выдохнула Гермиона, остановившись позади Сириуса. — Красиво, — согласился, возобновив шаги. — И что же, ты теперь мой тюремщик? — настороженно спросила девушка после небольшой паузы, приняв свободную руку Блэка, чтобы опираться на неё, спускаясь со склона. — Если тебе нравится так думать, то на здоровье, — отмахнулся парень. — Но вряд ли это место похоже на тюрьму. — Моя палочка у тебя, а ещё в твоём рюкзаке полно треклятого зелья — это слабо ассоциируется со свободой. Сириус продолжил идти, не оборачиваясь. Его несколько раздражал тот упрёк, который проскользнул в высказывании девушки; он вообще терпеть не мог, когда его в чём-нибудь упрекали, вне зависимости от того, кто именно это делал. Раздражало и то, что девушка обвиняла его в том, что он не сказал ей о свойствах зелья, считая это неким предательством с его стороны. Сириус же чувствовал себя предателем в последнюю очередь, потому что предательство в его понимании, это то, что разрушает жизнь. Но его жизнь не была разрушена, мир остался прежним, разве что… немного пошатнулся. Наверное, да, стоило сказать Гермионе о зелье, но он предвидел её реакцию на это, поэтому промолчал. Ему хотелось, чтобы с девушкой всё было в порядке, но только так она действительно будет чувствовать себя хорошо. Если не будет сопротивляться. Зелье было в его рюкзаке, но он не мог быть уверен в том, что одна из склянок не полетит в его голову, когда настанет время принимать его. На самом деле парень испытывал некую неконтролируемую обиду по отношению к Гермионе, особенно сильно она разгоралась, когда парень вспоминал о публичном обвинении и той пощёчине, которая, как ему казалось, терзала не только его кожу, но и разум. И парень сдерживался каждый раз, чтобы не закатить глаза, когда замечал обвиняющий взгляд. И, кажется, дело было не только в зелье… — Свою палочку ты можешь получить в любой момент, только не факт, что у тебя получится сотворить хоть какое-нибудь волшебство, — медленно ответил Сириус, разрушив напряжённое молчание, которое повисло в воздухе. — Я могу не пить это зелье, — тут же ответила девушка, словно они находились в одной из лавок в Косом Переулке, и в ней проснулось сильное желание поторговаться. — А я могу стать горным троллем, — пробубнил Сириус. — Что? — То, что мы оба говорим о невозможных вещах, — бросил парень, взмахом головы отбрасывая чёлку, которая упала на глаза, пока они спускались со склона. Он чувствовал, как разозлилась Гермиона: её ногти сильно впились в его ладонь, и Блэк дёрнул кистью, чтобы ослабить хватку девушки. Конечно, она злилась, и это было вполне нормально, учитывая то, что её против воли лишали магии, хоть и на короткий период времени. Она говорила, что не представляет жизни без волшебства, и Сириус понимал, хотя, наверное, восприятие магии чистокровными, которые с детства знали, кто они такие, и что это совершенно нормально, и маглорождёнными, которые считали волшебство чем-то вроде дара, подарка судьбы, отличалось. Как тяжело, должно быть, лишаться того, что делало тебя особенным. — Это не делает тебя хуже, — внезапно сказал он, совершенно случайно вспомнив фразу, которую Гермиона говорила ему. Да, причины, по которым они слышали её, были разными, но фраза удивительным образом подходила им обоим. Сириус почувствовал, как ослабла хватка Гермионы, и, кажется, барьер, возникший между ними за эти дни, начал растворяться. — Так что это за место? — спросила она, когда они остановились напротив деревянного дома. — Просто место, — пожал плечами Блэк, уклончиво уйдя от ответа. — Ты думаешь, Орден нормально воспримет новость о том, что мы на миссии, учитывая то, что я «болела»? — Некоторые нет, некоторые да. Марлин, уверен, будет в ярости, Грюм — вне себя от радости. У некоторых нет времени на то, чтобы беспокоится о земных заботах, когда война занимает большую часть жизни. — И ты что, всё время будешь со мной? — А ты этого не хочешь? — Но, — Сириус видел, как порозовели щёки девушки, — Джеймс… — Он знает, — кивнул Сириус. — Я рассказал ему обо всём. Сохатый в курсе того, что происходит на самом деле. Последующего вопроса не последовало, поэтому Сириус, не выпуская руки Гермионы из своей, поднялся по лестнице наверх и прошептал отпирающее заклинание. В доме ничего не изменилось с того момента, когда он в последний раз был здесь: просторная кухня, совмещённая с прихожей, чуть дальше ванная комната, слева вход в гостиную и с места, на котором стоял Сириус, было отлично видно камин и пианино, которое стояло возле большого окна. Дальше по коридору были спальни, и Сириус никогда не мог определиться, какая из комнат ему нравится больше — окно одной из них выходило на реку, а другой — на лес. Здесь отчётливо ощущался успокаивающий запах дерева, и было сложно понять, это из-за близкого расположения к лесу или из-за того, что в доме буквально всё было деревянным? — Вау, — выдохнула Гермиона, отпуская его руку и проходя дальше. — Здесь потрясающе. — Рад, что тебе нравится. — Ещё бы, — сказала она, касаясь пальцами поверхности тёмного стола. — Это как охотничий дом, но более… изысканный. — Это всё чванство, здесь им пропитан каждый угол, — фыркнул Сириус, толкнув ногой рюкзак, который сбросил с плеча, и подошёл к девушке. — Но мне нравится. — Кто-то ещё знает об этом месте? Блэк на секунду замер, задумавшись. — Нет. — Даже Джеймс? Парень отрицательно покачал головой, оглядывая комнату: нужно всего лишь немного освежить и убрать ту странную картину с нарисованными на ней фруктами, — Мерлин всемогущий, — какая безвкусица. — Здесь довольно чисто, — осмотрелась Гермиона по сторонам, вытирая ладонь от пыли о джинсы, когда она оперлась на стол. — Пыльно, но чисто. Явно тут кто-то жил. — Здесь никто не жил. Неужели тебя удивляет то, что можно провернуть, когда магия делает большую половину твоей работы? — спросил Сириус, поворачиваясь к сумкам, чтобы отнести их в гостиную, и только когда ответа не последовало, а шаги отдалились, он понял, что сказал. Болван. Парень повернулся, наблюдая за тем, как Гермиона, ровная, словно натянутая струна, прошлась вдоль коридора, попутно открывая двери ванной и двух спален. Она пыталась изобразить на лице некое подобие заинтересованности в изучении дома, но Блэк видел, как поджались её губы, а взгляд стал стеклянным, и, казалось, она забыла, что моргание является обязательной функцией её организма. Он не хотел поднимать это на поверхность, — то, что так тревожило Гермиону. Её переживания действовали на него удручающе, потому что он никак не мог полностью понять то, что переживала девушка. Можно было всё время говорить, что магия вернётся через несколько месяцев, но это всё полная херня, если она не представляла своей жизни без волшебства, не представляла себя. Кто я без своей магии? Её слова врезались в него, обдав мозг волнами электричества, от которого мышцы напряглись под кожей от шока. Он не знал о её магловской жизни — нет, конечно, он знал её родителей, но сейчас даже они были ненастоящими. И если бы он спросил, она бы вряд ли начала рассказывать. Или рассказала бы? Он ведь никогда не спрашивал, невольно держа слово, когда пообещал в начале их знакомства ни о чём не расспрашивать. Сириус настолько свыкся с мыслью, что всё, о чём знают ребята из будущего, под запретом, что неведение стало абсолютной нормой. Гермиона была волшебницей, великолепной волшебницей. Сириусу всегда казалось, что настолько сильной магией может обладать либо человек, который долго искал такую силу и, наконец, нашёл, либо человек, который просто-напросто боялся потерять её, этим страхом подпитываясь и становясь сильнее. Гермиона была воином, который составлял неслабую конкуренцию опытным мракоборцам на поле боя; она нашла в войне себя, и благодаря тому, что она обладала сильной магией, девушка заслужила уважение среди остальных волшебников. Потому что они ведь не знали, насколько добрая у неё была душа, сколько света можно было увидеть в карих глазах, которые всегда на солнце переливались, заставляя сравнивать их с жидким золотом. Не знали, какой нежной она была, какой чувственной. Не знали, что Блэк, каждый раз, когда видел её, испытывал такой прилив радости и тепла, что улыбался глупой улыбкой, на которую Гермиона всегда вопросительно поднимала бровь. Это было совершенно странное и новое чувство, когда ощущение полного умиротворения будто впрыскивали внутрь, вонзив иголку в вену, и по телу растекалось блаженство. У него точно была потребность в ней, потребность, которая балансировала на грани, грозя перерасти в зависимость. И если Гермиона не представляла жизни без магии, то Сириус, кажется, не представлял уже жизни без той, кто, ворвавшись в неё, абсолютно неведомым ему способом меняла представление о мире, о восприятии, о чувствах. Он дёрнулся, было, чтобы сказать девушке, что и без магии она в его глазах выглядит кем-то неземным, с исключительной способностью заставлять его замирать каждый раз, когда лёгкие наполняются свежим ароматом персиков. Или когда её пальцы касаются его. Блэк был уверен, если бы ему завязали глаза, а сотни рук прикоснулись, он с абсолютной точностью узнал бы её — нежные и мягкие, с чуть острыми аккуратными ногтями, которые оставили бы красные полосы на груди. Но дверь одной из спален закрылась за Гермионой, из-за которой она пробормотала, что теперь эта комната её. Сириус так и не сказал, но он обязательно скажет, потому что как можно было молчать, когда он так сильно ощущал присутствие девушки рядом, даже когда она была спрятана. Даже когда они оба чувствовали обиду друг на друга, просто как что-то нормальное, что-то, что не позволяло им утопать в грёзах об идеальной жизни. Так нужно было, чтобы потом, когда они вернутся в реальный мир, не было слишком больно. Но на фоне всего этого, он нуждался в присутствии девушки, наверное, именно поэтому вызвался присматривать за ней и привёл в место, которое навеивало только грустные воспоминания, и которое ассоциировалось только с одним человеком. Теперь с двумя.

***

Сириус проснулся от внезапного звука из кухни, который разбил утреннюю тишину вдребезги, заставив парня поморщиться. Солнечный луч вором пробрался в комнату, своровав у Блэка последние надежды на то, что он сможет уснуть вновь, когда звуки из кухни затихли. Он бы не уснул, бросил мимолётный взгляд на наручные часы, что находились на тумбе возле кровати, которые снял перед сном. Одиннадцать. Прекрасно. Он уже и забыл, когда в последний раз просыпался в такое время. На самом деле, Блэк чувствовал себя отдохнувшим и набравшимся сил. Он даже не мог вспомнить, как уснул вчера вечером, кажется, не было и десяти, когда он погрузился в сон, едва его голова коснулась подушки. Гермиона заканчивала переставлять посуду на кухне, когда он ушёл, завалившись в ту спальню, которая была ближе. Они убрали весь дом и передвинули мебель, и Сириус помнил своё разочарование, когда понял, что не сможет воспользоваться магией, чтобы в мгновение ока всё в нём блестело чистотой и стояло на своих местах. Вообще-то, воспользоваться мог, но позволить себе — нет. Мысль об уборке с помощью магии спряталась где-то на задворках сознания, когда Гермиона, блеснув злым взглядом, опустошила пузырёк с зельем. Они вычистили дом полностью магловским способом, негласно устанавливая правило, что их жизнь здесь будет мало чем напоминать жизнь волшебников. Замечательно, Блэк всегда хотел пожить в магловском районе Лондона и узнать столько нового; столько интересного, что всегда привлекало парня; столько всего, что никогда не являлось нормой, но сильно привлекало Сириуса. Что-то неправильное, но идеально ему подходящее. Ему стоило ещё привыкнуть к этой жизни, потому что для парня это было не меньшим испытанием, чем для Гермионы, которая сейчас чем-то занималась на кухне намного тише, чем тогда, когда разбудила его. Видимо, у неё что-то упало. Девушке стоило продержаться эти несколько месяцев без магии, а ему в спокойствии. И не то чтобы оно было для Сириуса новым, просто осознание того, что он находится в безопасном месте, когда друзья могут жертвовать собой, находясь на миссиях Ордена, неприятно будоражило его, заставляя чувствовать себя виноватым. «Но ты ведь сам захотел приглядывать за ней!» «Потому что не хотел отпускать.» Вот и всё, он пошёл за ней, потому что хотел быть ближе. Если бы был выбор, спрятать Гермиону в этом месте или запереть на сто замков в его доме, он бы выбрал второй вариант, просто потому что хотя бы в своих мечтах ему хотелось оставаться эгоистом, если уж в реальности это сошло на нет, когда дело касалось Гермионы. По крайней мере, Блэк не чувствовал бы себя трусом. Но в этом была виновата не Гермиона, а его импульсивность, которая заставляла принимать решения, которые обещали свести его с ума, останься он наедине с собой и последствиями принятых решений. Сириус поднялся с кровати, прошёл к окну и отдёрнул шторы, без которых солнечный свет, без каких-либо преград, залил комнату, пуская по ней солнечных зайчиков. Окно выходило на лес, и это была комната, которую выбрала для себя Гермиона. Блэк повернул голову, разглядывая сжатую постель и гадая, ночевала ли девушка вместе с ним. — Доброе утро, — протянул он, выходя из спальни и натягивая на ещё влажное после душа тело обычную белую футболку. Свежая ткань приятно холодила кожу, хоть немного избавляя от той жары, которая разворачивалась в начале июня. Он ненавидел жару, гораздо легче было переносить холод. Гермиона подпрыгнула на месте от неожиданности, прижав руку к груди, и Сириус улыбнулся — ему нравились такие реакции, они доставляли парню странное мрачное удовольствие. — Доброе утро, — наконец-то смогла проговорить Гермиона, дав себе время отдышаться и выровнять дыхание. Сириус в искреннем интересе склонил голову, когда Гермиона повернулась к плите. Он ни разу не видел, чтобы девушка готовила и, честно говоря, сомневался, что она умеет — ничего такого, просто в его доме готовила Мини, в Хогвартсе были домовые эльфы, и слабо верилось, что Гермиона проводила свои летние каникулы за готовкой. — Я не очень хорошо готовлю, — подтвердила его предположения девушка, поставив на плиту сковородку. — Но я могу… — Я тебе помогу, — ответил Сириус, делая несколько шагов вперёд, оказавшись возле Гермионы. — Ты… ты умеешь готовить? — удивление и неверие в её глазах выглядели почти комично. Волосы девушки были собраны в высокий хвост, но одна непослушная прядь упала на глаза, и Сириус сдул её, наблюдая за тем, как затрепетали ресницы волшебницы, и улыбнулся ей. — Пришлось научиться, пока Мини отсутствовала. Я не всегда мог есть у Поттеров, но когда я всё-таки ужинал у них, то Джим не уставал повторять, что я ем за двоих — за себя и за Бродягу, — ухмыльнулся Блэк, открыв холодильник, чтобы достать оттуда яйца для яичницы. — Уверена, ты находил, что ответить, — улыбнулась Гермиона, опираясь на стол возле плиты и подтягиваясь, чтобы сесть на столешницу, забавно покачивая ногами. — Говорил, чтоб он свалил на луг, где полно подходящей пищи для парнокопытных. Гермиона звонко рассмеялась, и Сириус поднял на неё удивлённый взгляд, потому что ему действительно казалось, что она выглядит гораздо здоровее и бодрее, чем вчера. Словно она выпила энергетическое зелье… А, ну да. — Ты выпила зелье? — спросил он, возвращаясь к сковородке, и всё ещё вырывающийся смех девушки затих. Гермиона спрыгнула со стола и, засунув руку в карман, достала оттуда пустой пузырёк. Она приложила чуть больше силы, чем требовалось, чтобы поставить пустую склянку на поверхность стола, и парень честно подозревал, что стекло раскрошится в её руке, — настолько сильно девушка сжимала его. Она раздражённо закатила глаза, когда он оценивающе посмотрел на неё, прищурившись и склонив голову. Рациональная часть парня понимала, что ей сложно мириться с этим, но другая часть, которая всегда заглушала первую, становясь ей на горло, чтобы она не смогла и вдохнуть, говорила, что он тоже жертвует тем же, что и Гермиона. Они были равны сейчас, Блэк не кичился тем, что может пользоваться магией, когда у девушки не было этой возможности. Может быть, её действительно лишили этой возможности — обращаться к магии, — но он ведь самостоятельно принял это решение, чтобы выразить поддержку. Ему казалось, что Гермиона действительно не понимает всей трагедии, которая развернулась внутри парня; не понимает, на какие жертвы он пошёл, только бы обеспечить ей безопасность и комфорт. И это было абсолютно странно, потому что она всегда понимала его. Сириус не жалел, что находился здесь, но это решение ему далось тяжело, хоть он и демонстрировал всем своим беспечным видом, что оно не заняло у него несколько часов раздумий. Блэк снял кипящий чайник с плиты и бросил на сковороду несколько полосок бекона. Гермиона молчала, но не отступала, сложив руки на груди и смотря в стену напротив так, словно одним взглядом собиралась разобрать её. Парень протянул руку, чтобы коснуться каштановой пряди, которая вновь выпала из причёски девушки, задевая при этом покрасневшую кожу, и Гермиона отшатнулась от него, словно её прошибло током от его прикосновения. Но не в приятном смысле этого слова. Сириус будто превратился в оголённый провод под напряжением, и он чувствовал, как это напряжение растёт с каждой секундой, пока они с Гермионой продолжают молчать, чувствуя, как потрескивают искры в воздухе. Блэк шумно выдохнул через нос, давая своему раздражению малую свободу. Внутри него судорожно сжимался и разжимался тот клубок нервов, который парень изо всех сил пытался утихомирить. Сириус не сдерживался, он никогда не сдерживался раньше, всегда выплескивая яд на того, кто был его раздражителем. Яда хватало и на тех, кто его не заслуживал, но обычно парня мало это беспокоило. Сейчас же он почувствовал его на вкус — горький, прожигающий язык, — словно кислота, — потому что, несмотря ни на что, парню не хотелось, чтобы Гермиона узнавала об этой его стороне, поэтому Сириус сдерживался, поглощая яд полностью, ни разу не сморщившись. Но как бы парень ни пытался сдержаться, пара капель этого яда попали на нежную кожу девушки, потому что это, наверное, было тем, что невозможно спрятать, как ни старайся. — Слушай, — начал он, отодвигая сковороду. — Я, может, тоже не особо доволен тем, что нам приходится торчать здесь. — Но ты ведь сам предложил, — выдохнула Гермиона, заправляя непослушную прядь за ухо. — Потому что тебе нужна была помощь. — Кто сказал, что я нуждаюсь в помощи? — возмутилась она, сложив руки на бёдрах. — Я бы могла не обращаться к магии, но оставаться дома. Мы полезнее там, чем здесь. — Ты думаешь, я сам не знаю? — повернулся к девушке Сириус, сжимая скулы. — Думаешь, не понимаю, что мы должны быть там? Он понимал, потому что сам думал об этом. И это было почти невыносимо, потому что они оба чувствовали себя бесполезными сейчас, когда нахождение в безопасности было их главным заданием. Заданием Сириуса. Они были бы желанным облегчением для Ордена, если бы вернулись, если бы могли позволить себе вернуться. — Тогда почему ты здесь? Я могла бы сама позаботиться о себе, — огрызнулась Гермиона, и Блэк видел, как прорываются острые шипы сквозь тонкую девичью кожу. — Да потому что я волнуюсь о тебе, как ты не понимаешь?! Он старался не кричать, чтобы ещё больше не настраивать девушку против себя, чтобы хоть немного сгладить углы, об которые можно было порезаться, едва прикоснувшись. Кажется, прошла вечность с того момента, когда она смеялась с его шутки, сидя на столе, на который сейчас опиралась, сжимая столешницу пальцами. Но тон голоса грозился сорваться и перерасти в крик и, кажется, так было бы лучше, потому что стало бы гораздо легче. — Я не нянька, — покачал он головой. — И если бы я был уверен в том, что ты будешь в порядке, или что с тобой не произойдёт чего-то подобного, что произошло в прошлый раз, когда ты провалялась пять дней, не приходя в себя, я бы так не волновался! Он импульсивно дёрнул рукой, и девушка чуть отшатнулась, как тогда, когда он прикоснулся к ней, но теперь от неожиданности и резкого движения. Она продолжала сжимать столешницу, не смотря на Сириуса; взгляд её зацепился за пустой пузырёк, и Гермиона взмахом руки опрокинула его, и тот покатился по поверхности стола, упав на землю. Блэк переступил с ноги на ногу, когда возле него рассыпалось мелкое стекло. — Откуда мне знать, что, когда я выйду за дверь, ты снова не грохнешься в обморок, потому что твоей магии вдруг вновь захочется потягаться с тем ребёнком за кусок твоей души? Откуда мне знать, что тебе не станет хуже, если ты не будешь пить это чёртово зелье? Откуда мне знать, что ты не уничтожишь себя и всё живое в радиусе несколько километров, если случится стихийный выброс магии? Гермиона повернула к нему голову и посмотрела так, словно впервые за этот день открыла глаза, в которых уже можно было увидеть выступающие слёзы. Её губы дрожали, и девушка подняла голову, чтобы не дать слезам политься из глаз. Мерлин, он не хотел заставлять её плакать. Последнее, что парень хотел видеть на её лице — слёзы. — Ты ведь умная, Гермиона, — сказал он на полтона тише, понимая, что всё-таки сорвался на крик. — Ты понимаешь, что мне бы хотелось быть там, но я пообещал — не Дамблдору, а себе, — что мы вернёмся домой только 19 сентября, когда ты будешь полностью в порядке. И будь уверена, я прослежу за каждым проклятым пузырьком, чтобы его содержимое попало в твой организм. И если ты заставила меня беспокоиться о своём состоянии, я буду заставлять тебя не отмахиваться и делать всё возможное, чтобы с тобой всё было хорошо. Потому что это важно. Чёрт возьми, мне казалось, что из нас двоих я должен играть роль законченного эгоиста, но ты, должен признать, справляешься не хуже, — последнюю фразу он попытался сказать легко, но увидел, как Гермиона сморгнула слёзы, закусив нижнюю губу, и тяжело сглотнул. Блять. Его колотило от того, что он не контролировал ситуацию. Вообще-то, это у него и раньше получалось не очень, потому что он чаще действовал по наитию, не тратя время на анализ происходящего. Броситься в горящий дом? Ладно. Бросаться на Пожирателей, когда те готовы использовать против него Аваду? Тоже ладно. Самому убить? Он не помнил, как это произошло в деталях, так что, да, он признавал, что это было, скорее, интуитивное решение, чем взвешенное. Но сейчас у него было много времени, чтобы думать, но ведь думать иногда гораздо больнее, чем получать Круцио куда-то в район рёбер. Сириусу хотелось прикоснуться к девушке, чтобы успокоить, чтобы дать понять, что он не жалеет о своём решении, чтобы дать понять, что он просто рассказал о том, что его тревожит, но он бы ни за что не решился оставить её. Но, кажется, девушка была не сильно настроена на тактильность, потому что даже не повернулась, когда он сделал небольшой шаг к ней. Поэтому, наступив на стекло, которое противно захрустело под обувью, Сириус, обогнув кухонный стол, вышел в коридор, собираясь выйти наружу. Хотелось, чтобы те шипы, которые он видел на коже Гермионы, и которые, он был уверен, прорезались у него внутри, растворились под натиском свежего воздуха. Наверное, он пожалеет потом о том, что оставил Гермиону одну, хотя сам не хотел покидать. Но Сириус был уверен, что сейчас их разговор не привёл бы ни к какому выводу никого из них, и они бросались бы словами, пытаясь поднимать чувствительные темы друг друга, которые потом обязательно бы выстелили с новой силой, попадая точно в цель. Они удивительным образом знали многие вещи друг о друге, знали о том, что делает им больно, что может разрушить, что может пошатнуть устоявшийся мир. И хорошо, что они не были врагами, потому что в противном случае, столкнувшись, они бы развязали эпичную битву, в которой совершенно точно не было бы победителей и тех, кто сдался — только проигравшие.

***

Начался пятый день, как Сириус и Гермиона не разговаривали друг с другом. Они даже не пытались, демонстрируя свою гордость, которая не позволяла никому из них сделать шаг назад или шаг вперёд. Сириусу и Гермионе словно дали спасательный круг и бросили в детский мелкий бассейн: они точно знали, что не утонут, но цеплялись за него, как за последнюю надежду на жизнь. Они точно знали, что земной шар не сойдёт с орбиты, если они заговорят, но цеплялись за своё молчание, которое уберегало их от новых стычек. Наверное, кто-то, посмотрев со стороны, сказал бы, что они демонстрируют не гордость, а детское упрямство. И Сириус мог бы даже с этим согласиться… если бы не был столь упрям, чтобы признать это. Иногда Гермиона смотрела на него так, словно Блэк был виновен во всех катастрофах мира, и тогда парню хотелось спрятаться от её холодного взгляда. Мерлин, он был уверен, что глаза такого тёплого цвета просто не способны на подобный холод. Обычно девушка выпивала зелье, швыряла пустой пузырёк в мусорную корзину и уходила в свою комнату, — окно которой выходило на реку — закрываясь там до момента, когда приходилось выходить, чтобы снова выпить зелье. Сириусу было скучно. Казалось, что здесь, в этом месте, время течёт медленно, лениво, а за его пределами оно сошло с ума и разогналось до скорости света. Было ощущение, что, когда они вернутся, мир изменится, неясно в какую из сторон, но он уж точно не будет прежним. Он не знал, чем занимается Гермиона, запираясь в комнате, кажется, она много читала, сидя за столом на кухне, но когда Сириус появлялся в поле её зрения, уходила в комнату, заставляя Блэка закатывать глаза и недовольно цокать языком. Сириус готовил завтраки каждое утро, с трудом сдерживаясь от колкого замечания в сторону девушки, мол, разговаривать не собирается, а яйца с беконом уплетает за обе щёки. Пока что готовка была его козырем в рукаве, потому что он видел однажды, как Гермиона пыталась приготовить еду, а в итоге все содержимое кастрюли полетело в урну. На самом деле в его запасе было немного блюд, которые он мог бы приготовить; завтраки были самой простой частью, потому что, что может быть проще яичницы? К ней и не придраться. Но парень подозревал, что скоро Гермиона догадается, что он не такой уж умелый кулинар, каким представил себя, поэтому только пока что готовка была его козырем, вскоре он потеряет и это преимущество. Его пальцы проходились по чёрно-белым клавишам массивного пианино из чёрного цвета, которое издавало настолько противный, дребезжащий звук, который терзал его слух, что возникло желание вырвать эти клавиши к чёрту. Впору было бы сойти с ума от такого звучания. Оно было расстроенно: кто знает, сколько лет к нему никто не прикасался. Когда Сириус был здесь в последний раз, его мало привлекала игра на инструменте. Но парень не настраивал его, потому что осознание того, что что-то в этом доме (даже если это неодушевлённый предмет) чувствует себя так же, как и он, немного притупляло его злость. Послушав старое пианино, можно было понять, что испытывает Сириус. Его будто неведомым образом подключили к инструменту, и эти звуки буквально транслировали всё происходящее внутри парня, заставив чувствовать себя ещё более гадко. Поэтому он не предпринимал никаких мер, чтобы пианино звучало «чисто», он мрачно улыбался, понимая, что в доме не одному ему так херово. — Настрой его уже, чёрт бы тебя побрал, — раздался вдруг голос, который принудил руки Сириуса застыть над многострадальными клавишами. Он повернулся, будто это резкое движение могло помочь ему застать человека, голос которого заставил Сириуса почувствовать приятное волнение. В комнате никого не было, но, наверное, впервые за семь дней, пять из которых они с Гермионой игнорировали друг друга, Блэку показалось, что он не один. Годрик, он и забыл о зеркале, которое лежало сейчас на дне его рюкзака. — Сохатый! — восторг в его голосе едва ли отличался от детского во время распаковывания рождественских подарков. В зеркале виднелось улыбающееся лицо Джима, и Сириус мог бы поклясться, что выглядел друг гораздо лучше, чем тогда, когда они виделись в последний раз. Его лицо было всё ещё немного худым, и синяки под глазами никуда не исчезли, но даже через зеркало можно было почувствовать ту бешеную энергетику, которая всегда исходила от друга, даже когда ему самому приходилось несладко. В этом был весь Джеймс, — он всегда знал, когда Сириус нуждался в нём, даже если Блэк не говорил этого вслух. Да и зачем было говорить, если все вокруг знали, что парень всегда потребовал, чтобы Поттер был рядом. Даже когда они не могли общаться и находились на расстоянии, а мысли Сириуса были заняты совершенно другим, доля его подсознания была спокойна, потому что чтобы не случилось, всегда есть Джеймс, а если есть Джеймс, значит, всё будет хорошо. — Здорово, Бродяга, — блеснул улыбкой Джим, и Блэк не смог не ответить ему тем же. — Ты чего на связь не выходил? — Понятия не имею, — пожал он плечами, поджав губы. — Как-то… — А-а-а, — протянул Джеймс, прищурившись, — понимаю. — Понимаешь что? — спросил Сириус, упираясь локтями в колени и чуть склонив голову. — Ну, — Джим провёл языком по нижней губе и подмигнул Сириусу. — Ты, она, спокойное место. Кстати, место, о котором я, чёрт возьми, даже не знаю. Ты думаешь, я не понимаю, как вы там проводите всё своё время? Уверен, ты удивишься правде. — Пошёл ты, — отмахнулся Сириус, зарываясь пальцами в волосы и пропуская их между пальцев. Блэк видел, как лицо друга тронула серьёзность, а его ладонь оказалась на груди, словно он страшно о чём-то переживал. — Мерлина ради, Бродяга, только не говори, что у тебя не встаёт. — Кретин, — буркнул он, сдерживая улыбку. — Тогда это проблема, знаешь, тебе ведь всего девятнадцать, — продолжил притворно вздыхать Джим, и Блэк показал ему средний палец. — Тебя действительно это так интересует? — К чему смущение? — прыснул Джим. — Мы семь лет жили в одной комнате, свой интерес я утолил давным-давно. — Это звучит очень по-пидарски, ты знаешь? Джеймс прыснул и рассмеялся, отчего Сириус немного расслабился. Ему нравились такие моменты, когда они шутили дебильные шуточки, как во времена учёбы в Хогвартсе. Это возвращало в ту беззаботность, о которой они могли сейчас только либо мечтать, либо вспоминать, как о чём-то, что невозможно будет повторить. — Как обстановка в Ордене? Сириус, вообще-то, хотел спросить о состоянии Джима, но знал, что тот сразу поникнет, поэтому он решил узнать всё изворотливым путём: спросить о делах в целом, чтобы Поттер сам пришёл к тому, чем захочет поделиться. Обычно ему не требовалось рассказывать всё, Сириус обладал потрясающим воображением и мог самостоятельно додумать то, о чём друг умолчал. — Всё стабильно. Ничего за эту неделю не изменилось. А, разве что Питера отправили на задание. — Серьёзно? — скептически поднял брови Блэк. — Куда? — Что-то секретное, — Джим закатил глаза, — как всегда, впрочем. Да не смотри ты так, он отлично справится. — Учитывая, что никого из нас рядом нет, можно будет считать чистым везением то, если его не сожрёт какая-нибудь кошка. Надеюсь, ему хватит мозгов, чтобы не превращаться. — Ты слишком строг к нему. — Я просто говорю правду, сам знаешь, — Сириус откинулся на спинку мягкого зелёного дивана, давая понять, что ему эта тема больше не интересна. Поттер явно хотел возразить, но, заметив, скептический взгляд Сириуса, запнулся. — Ты был в Стаффордшире? — спросил Сириус после короткого молчания. — Лили была, говорит, парни справляются. Рон взял на себя роль хозяина. Блэк насмешливо фыркнул и цокнул языком. — Главной я оставил Мини, так что, что бы рыжий ни делал, его действия незаконны. Сражения были? — Нет. Была одна заварушка на юге, на которую нас хотели отправить, но её быстро устранили пара мракоборцев. Ответ действительно пришёл к Сириусу, он даже не задал вопроса. Джеймс мог сражаться, значит, он был в порядке. Это то, что действительно волновало Сириуса. — Так ты скажешь, что это за место? — спросил Джеймс, поворачивая голову так, будто хотел заглянуть Сириусу за спину, чтобы увидеть больше, чем позволял парень. Напрасно. Кроме бархатной обивки дивана он не увидел бы ничего. — Как-нибудь обязательно. — Настолько секретно, что ты даже мне не можешь рассказать? — выгнул бровь Джим, и Блэк тяжело вздохнул. — Прости. Но я обещаю, что мы вернёмся с тобой сюда, чтобы сыграть в квиддич, тут есть идеальное место для этого. И никаких маглов. — Что ты имеешь против маглов? — заговорщицки улыбнулся Сохатый. — Против маглов? Абсолютно ничего, но их любопытство меня убивает. — Мы такие же, когда отправляемся в их мир, — задумчиво сказал Джим. — Гарри сказал мне, что ты всё время пялился на мотоцикл, когда вы были в Лондоне. — Мерлин, видел бы ты его, Сохатый, — восторженно вскинулся Сириус. Он точно походил сейчас на ребёнка, и это чувство было таким старым и давно забытым, но парню не хотелось его отпускать. — Это что-то волшебное, в переносном смысле, конечно. Хотя я до сих пор в шоке из-за того, что волшебники не придумали чего-то подобного. В смысле, он бы мог передвигаться по-другому, может быть, летать. Как мётлы. — Ты представляешь шок маглов, если они увидят летающий мотоцикл? — Да ладно тебе, летающие мётлы они ведь пережили. — Это была твоя вина, ты меня не предупредил, что они нас видят. — Зато мы сделали праздник тем детям, помнишь? — ухмыльнулся Сириус. — Мне кажется, они до конца жизни будут помнить, как в них чуть не врезались люди на летающих мётлах. — А мне кажется, они до конца жизни будут бояться взять в руки эти мётлы. Это был какой-то странный разговор, словно они с Джимом сидели рядом друг с другом, но не могли дотянуться, чтобы шутя толкнуть или ударить в плечо. Но Сириус был безмерно счастлив, что не забыл положить зеркало на дно рюкзака, потому что, увидев друга и поговорив с ним, Блэку стало намного лучше. Поттер будто был магнитом, который всегда забирал у Сириуса всё самое плохое, и парень удивлялся, как при таком раскладе у Джима ещё не поехала крыша. Он был сильным. Гораздо сильнее тех, кого Блэк знал, этим заставляя его восхищаться собой. — Так что там с Гермионой? — вдруг спросил Сохатый, когда очередной приступ смеха закончился. — Всё… не так, как я себе представлял, — смазано ответил Блэк. — А как ты всё представлял? — По крайней мере, я думал, что она будет со мной разговаривать. — Вы всё это время не разговаривали? — Ну, мы поругались в начале… — Ну ты и идиот, — бросил Джеймс, скривившись. — Узнаю тебя. Упёртый баран. — С чего ты взял, что это я упёртый баран? — С того, — отмахнулся Джим. — Если бы это было не так, то ты бы сразу же пошёл к ней и извинился. — Мне не за что извиняться, — Сириус переместился, чтобы лечь на подушки, и закинул одну ногу на спинку дивана. — Тебе всегда есть за что извиняться, Бродяга. Может быть, ты не чувствуешь своей вины, но это не значит, что её нет. — Я не виноват в том, что ей не нравится находиться в безопасности, — ответил другу Сириус, сбрасывая одну из подушек ногой на пол. — Ты уверен, что именно в этом дело? — склонил голову Джеймс, Блэк раздражённо выдохнул, и стекло запотело. — Чёрт, — прошептал он, вытирая зеркало рукой. — Нет, из-за зелья, которое усыпляет её магию и не позволяет её использовать. Она считает это предательством, — то, что я не сказал ей для чего оно предназначено сразу же. — Но ты знал?.. — Да. — Знаешь, — задумчиво почесал подбородок Джеймс, смотря в сторону. — Если бы я был на её месте и мог пользоваться магией, если бы не вся эта история с её душой, я бы абсолютно точно использовал эту магию против тебя. Против тебя и Гарри. Ну, конечно, справедливый Поттер. Он ненавидел, когда подобное скрывалось. — Какая разница, как бы отреагировал ты, — фыркнул Сириус, скрывая раздражение, которое внезапно вернулось вновь. — Меня волнует её безопасность и состояние, и я готов делать всё, чтобы она была в порядке. Даже если это кому-то не нравится. — Я могу поимённо назвать тех, кому это не понравится, — ухмыльнулся Джеймс, а потом замолчал на некоторое время. — Я не осуждаю тебя за твоё желание защитить её, друг. Это очень благородно с твоей стор… упс, я сказал это, да? — Придурок, — закатил глаза Сириус. — Брось. Хоть кто-то должен быть действительно благородным в этом семействе. — Там есть достаточное количество людей, чтобы быть благородными. Сириус резко поднялся, потерев пальцами одной руки глаза. Каждый раз, когда разговор хоть как-нибудь касался его семьи, ему хотелось просто встать и выйти из комнаты, чтобы ни одно слово не добралось до его ушей и не залезло в голову. Ему хватило, ему хватило на всю жизнь. И он не хотел жалеть себя, но это чувство — жалость — само просыпалось в нём, совершенно не контролируемое. Его раздражало то, что мир либо подозревал его в чём-нибудь, едва услышав фамилию, либо жалел — это были абсолютно разные грани, которые парень терпеть не мог. Ни одну из них. И где бы он ни оказался, это всегда преследовало его. Клеймо. Их было много, на самом деле. — Поговорите уже, — произнёс Сохатый. — Обычно слова помогают. Но, Сириус, не заставляй её. Дай ей выбор… — Какой выбор, если ей нельзя не пить это зелье? — перебил друга Сириус. — И она будет пить, но если ты перестанешь на неё давить, жить станет легче и тебе, и ей, — чуть громче сказал Джеймс, чтобы Блэк больше не смог его перебить. — Давление — не всегда забота, даже если тебе кажется наоборот. Ты не привык к другому виду заботы, кроме давления, считая, что ещё чуть-чуть, и жертва прогнётся. — Она — не моя жертва, — возмутился Сириус. Было сложно, но он должен был признать, что Джеймс во многом был прав. Друг обладал такой же способностью говорить правду в лицо, как и Сириус, но иногда Блэку казалось, что Поттер пользуется ею только против него. — Она уж точно не жертва, — согласился Джеймс. — Но и ты не добродетель, знаешь ли. — Она ударила меня, — вспомнил парень, ухмыльнувшись. — Готов поспорить: ты проплакал всю ночь в подушку, — съязвил Джим, и Блэк прикусил язык, чтобы уберечь друга от собственных выпадов в его сторону. — Ты говоришь, чтобы я дал ей свободу выбора, но что, если?.. — Гермиона похожа на самоубийцу? — внезапно спросил Поттер, и Сириус отрицательно покачал головой. — Ты думаешь, она желает причинить себе вред? — парень опять покачал головой. — Тогда какого хрена, Бродяга? Оставь её, чтобы она решала сама, когда и что ей пить, и что ей делать со своей магией. Знаешь, маглорождённые относятся к ней немного иначе, чем мы: для нас это как дышать, а для них — как вдохнуть впервые за долгое время. — Значит, забить? — Выбор. Выбор, который всё равно приведёт Гермиону к решению выпить зелье и уберечь свою душу. Выбор, который позволит ей почувствовать себя свободной. Она с самого начала говорила, что чувствует себя здесь пленницей, а потом Сириус почти кричал ей, что, несмотря на её нежелание, будет чуть ли не самостоятельно вливать пойло ей в горло. Чтобы было так, как он хочет, даже если всё, чего он хотел на данный момент — это она. Позже, поздним вечером, когда Сириус сидел на берегу реки, наблюдая за тем, как сияние луны переливается в слабых волнах, завораживая взгляд и не позволяя оторваться от любования, он искренне удивился тому, что Гермиона сама пришла к нему, садясь рядом. — Здесь холодно, — сказала она и, бросив на девушку взгляд, Сириус заметил в её руках мягкий плед. На её плечах был такой же, и она дала первый парню. — Мне нравится, — ответил он, но всё-таки принял протягиваемый плед и накинул его на плечи. Ветер действительно был холодным, и каждый его порыв заставлял кожу покрываться мурашками, а волосы на руках шевелиться. — Не люблю жару. — Я тоже, — кивнула Гермиона, отворачиваясь к реке после короткого сцепления взглядов. Сириус поднял руку, взглянув на часы. Стрелки отмеряли половину двенадцатого и, кажется, здесь в это время Гермиона уже спала. — Уже поздно, — сказал он, будто она сама не заметила, как ночь накрыла это место, погружая во тьму. — Странно, — задумчиво произнесла Гермиона, не поворачиваясь к нему. — Что? — Сегодня ни днём, ни вечером ты не пытался сломать мою дверь, чтобы я скорее шла пить зелье. Спасибо тебе, потому что ещё один день таких стуков, и она просто сорвалась бы с петель. — Ты благодаришь меня за то, что я оставил в покое дверь или тебя? Гермиона повернулась к нему, наконец-то оторвав взгляд от реки. — А разве ты оставил меня в покое? — А разве нет? — Нет. — Это плохо? Гермиона улыбнулась и покачала головой, парень заметил, как она придвинулась чуть ближе к нему. — Я выпила его, если тебе интересно. — Ладно, — пожал плечами Сириус, подняв голову к небу, и увидел то, что его заставляло вздрагивать каждый раз, когда он смотрел на это. Полнолуние. Чёрт. Он поджал губы, стараясь не погружаться в мысли о том, как Лунатик переживает полнолуния в стае оборотней, куда его отправили. Ему больно? Конечно, больно, он всегда говорил об этом — не жаловался, просто утолял любопытство друзей, для которых друг оборотень был чем-то невероятным. Словно истории со страниц книг ожили, создавая Римуса. Только эти истории были жуткими, а Лунатик — нет. Он был хорошим, понимающим и заботливым. Он не был жестоким и не мечтал перекусать детей волшебников, чтобы те страдали всю жизнь от неизлечимой болезни. Люпин ненавидел себя, поэтому друзья пытались дать ему столько любви, сколько только могли. Но сейчас они не могли этого сделать. Они даже не знали, где он. Он ни разу не написал, и у него не было волшебного зеркала, как у Сириуса с Джеймсом, о чём Блэк уже жалел и считал, что следовало отдать одно Римусу. Но это совершенно точно было бы небезопасно: кто знает, может, его обыскивали, когда он появился в стае. Сириус даже не заметил, как Гермиона пододвинулась ближе и положила голову ему на плечо. Парень, чуть повернув голову, невесомо поцеловал её в макушку, чувствуя, как волосы щекочут лицо. Это был момент, который ему хотелось бы запомнить на всю жизнь, в котором переплетались горечь и сладость, страх и уверенность, боль и облегчение. Наверное, было далеко за полночь, когда они вернулись в дом. Они мало говорили и много смотрели: на луну, на звёзды, на реку, друг на друга. И с каждым взглядом Сириус всё больше понимал, что не зря послушал Джеймса; что то облегчение, которое настигло его, когда Гермиона пришла на берег, позволило ему вдохнуть свободнее и мыслить чуть более ясно. Что ж, Поттер действительно был тем человеком, к советам которого Сириус старался всегда прислушиваться. Парень долго не мог уснуть, хотя чувствовал себя уставшим за весь день. И в момент, когда он уже был на грани сна и реальности, когда мозг часто издевается, подбрасывая разные видения, которые заставляют вздрагивать и просыпаться, он был уверен, что сейчас очнётся. Он сморгнул полудрём, но видение не закончилось. Парень был повёрнут спиной к двери, и оборачиваться не хотелось, чтобы не разрушать то, что принесли с собой тихие шаги. Сириус явно ощутил, как приподнялось одеяло, и как возле него прогнулся матрас. Маленькое тело скользнуло в кровать, прильнув к его спине. Она была холодной и немного дрожала, когда переплетала свои ноги с ногами Сириуса. И он уже хотел повернуться, чтобы прижать девушку к себе, но замер, когда девичья холодная ладонь скользнула под его футболку, и парень был уверен, что собственная кожа дрогнула от прикосновения холодного к горячему. Гермиона на несколько секунд остановилась, чтобы Сириус привык к температуре её тела, а затем передвинула руку на живот Блэка, особенно нежно пройдясь пальцами по излюбленному шраму с правой стороны рёбер, и мышцы от невесомых, но желанных касаний, напряглись. Она уткнулась лбом между его лопаток, и было слышно, как успокаивается дыхание девушки. Сириус улыбнулся. Он запомнит ещё один момент, в котором особенно ярко в незашторенное окно светила полная луна, а в комнате особо сильно ощущался аромат летней ночи и персиков.

***

Июль 1979 года. Дни стали проходить гораздо приятнее и быстрее после того, как Гермиона и Сириус нашли общий язык касаемо происходящего: парень ни разу больше не напомнил девушке о зелье, а она перестала смотреть на него, как на своего давнего врага при этом. Гермиона правда удивлялась резкому изменению, что произошло с Блэком, но оно только порадовало девушку, так что она пользовалась спокойствием, которое дарило это место. Она много гуляла, выходила на свежий воздух, — обычно с книгой. Здесь было хорошо. Здесь было спокойно. И здесь она не могла никому навредить. Слова Сириуса, о том, что её магия может уничтожить не только её, но и других людей, подействовали очень эффективно. И то, что она до сих пор продолжала подавлять свою магию, по большей части было чувством вины, даже если вины, как таковой, не было вообще. Это словно была демоверсия чувства, которое могло бы поглотить девушку, позволь она произойти непоправимой ошибке. В самом начале она пила зелье не ради себя, просто не хотела навредить другим, и, наверное, кто-то бы назвал её геройство показушным, но только самые близкие знали, что в этом не было ничего геройского, ничего показушного. Это было заложено в молекулах, в атомах, в её основе, в её ДНК, — и это было проблемой. Потому что гриффиндорке в какой-то момент просто надоело, что она переживает о посторонних людях больше, чем о себе. Она должна была думать только о себе, заботиться только о себе, волноваться только о себе. Гермиона должна была делать всё только ради себя. Кажется, все вокруг переживали за неё гораздо больше, чем она сама. — И почему именно кокатрис?.. — пробормотала Гермиона, вчитываясь в уже знакомые слова книги «История Хогвартса». — Ты что-то сказала? — спросил Сириус, величаво расположившись в обтянутом зелёным бархатом кресле. Здесь всё было таким изысканным, что порой Грейнджер забывала, что они находятся в одиноком домике, спрятанном ото всех глаз. В первый день, когда они прибыли сюда, Гермиона сравнила этот дом с охотничьим домиком, но спустя несколько дней поняла, что забыла приставку «королевский». Потому что сложно было представить, чтобы в нём жил обычный лесничий, а вот, чтобы кто-то из отпрысков, например, Тюдоров, очень даже. Сириус, конечно, не был отпрыском Тюдоров, но в волшебном мире его фамилия имела такое же значение и вес, как и в магловском фамилии королей. — На Турнире Трёх Волшебников 1792 года участникам дали задание поймать кокатриса, — повторила девушка заученную давным-давно информацию, которой снабжала Гарри и Рона на четвёртом году обучения. Не то чтобы она была удивлена настолько опасному заданию, ей вообще казалось, что тогда в Министерстве Магии приняли решение уменьшить популяцию волшебников, поэтому и относились к подобным заданиям столько поверхностно. Хотя, учитывая то, какие задания давали участникам Турнира сравнительно недавно, можно было предположить, что задачи 1792 и 1994 проектировались дальними родственниками. — Кокатрис?.. — повторил Блэк, прикрыв веки, хмурясь. — Это курица с хвостом ящерицы? — Петух, — исправила его Гермиона. — Не суть, — отмахнулся Сириус, забрасывая ноги на стол. — В этом как раз вся суть, — поучительно сказала Гермиона. — Именно петух должен снести яйцо, чтобы потом змея или жаба высидела его, и вылупился кокатрис. — Какая прелесть, — скорчив мину отвращения, лениво протянул Сириус. — Идеальная домашняя птица. — Если ты как хозяин этой птицы хочешь превратиться в каменную статую, тогда, да, это идеальный вариант. — Он, как василиск, да? — Взгляд василиска убивает, если посмотреть ему прямо в глаза, — девушка тяжело сглотнула вязкую слюну, которая сейчас больше напоминала кисель, когда всего на один миг ей вспомнились ядовитые глаза огромного змея, в которые она смотрела через зеркало. Она ни за что не повторила бы подобное сейчас, когда была гораздо старше. — Говорят, в подземельях Хогвартса есть Василиск, — легко сказал Блэк, словно эта информация ничего не значила в его жизни. Гермиона же заметно напряглась. — Кто говорит? — Ну, это что-то вроде сказок для детей, — пожал плечами парень. — Матери рассказывают их детям перед сном. — Какая нормальная мать станет рассказывать своему ребёнку сказку о смертельном чудовище? — недоверчиво подняла брови Грейнджер. — Нормальная может и не станет, — фыркнул Блэк. — Но у моей это было что-то вроде извращённой формы материнского внимания. Нам спалось очень сладко после подобных «сказок», где фигурировал Король Змей, который уничтожал всех… недостойных, — хмыкнул Сириус, и Гермиона заметила, как его взгляд перестал фокусироваться на чём-то конкретном. — Мне жаль, — сказала Гермиона, даже не понимая конкретно, за что именно извиняется. — Мне понравилась твоя сказка, — внезапно произнёс парень, поворачиваясь корпусом в сторону Грейнджер. — О Маленьком Принце. Гермиона улыбнулась ему, вспоминая, как впервые рассказала Блэку историю о маленьком человеке. Такая глубокая история, и было приятно, что парень нашёл что-то своё в ней. — Ты куда? — дёрнулся было за ней Сириус, когда Гермиона поднялась с места. — Сделаю нам чай. Как только она оказалась на кухне, тут же открыла ящик, который открывала трижды каждый день. Она задержала зелье вот рту, которое немного пощипывало кончик языка, и ощутила уже знакомое облегчение, когда жидкость растворилась, смешиваясь со слюной. Она думала, что в случае с зельем действует накопительный эффект, и что чем больше его в её организме, тем слабее её магия становится. Но это было не совсем так. Точнее, совсем не так. Даже если всё так и задумывалось, то её волшебство шло против всех правил. Когда в первые дни пребывания здесь, закрывшись в комнате, Гермиона занималась самобичеванием из-за того, что позволила кому-то распоряжаться её магией, притупляя её силу, магия… дала знать о себе. У неё даже не было палочки, когда всё это произошло: сначала по воздуху полетела подушка, на которую всё время смотрела Гермиона, потом часы с прикроватной тумбочки, потом Грейнджер даже не заметила, как, но все вещи в комнате поднялись над землёй, паря в воздухе. Это был сильный и внезапный толчок, который позволял её магии внутри девушки трепетать от возбуждения и радости, словно птица всё-таки смогла выбраться из клетки. И гриффиндорка была счастлива вначале, замечая, что магия была ещё сильнее, изворотливее, прекраснее. Было так легко, словно лёгкие избавились от пут колючей проволоки, трепеща в груди. Но затем восторг сменился на испуг, потому что магию почти невозможно было контролировать, она стала более резкой и непослушной, показывала свой нрав, сардонически улыбаясь в лицо Гермионы. К тому же она почувствовала резкий упадок сил, словно магия питалась её энергией. И ей впору бы расплакаться тогда, потому что её магия действительно могла бы уничтожить её, превратить в пустое место, высосать все силы девушки: Гермиона беспокоилась о магии, но магию мало интересовало её состояние. На время они стали теми самими рассорившимися подругами, которым для взаимопонимания не хватало опоры — души Гермионы, которая была сцепляющим звеном в этой истории. Тогда Грейнджер самостоятельно побежала на кухню в поисках переливающейся жидкости в маленьких флаконах, удивившись тому, что Сириус не появился, чтобы в который раз потребовать принять зелье. Сейчас, когда гриффиндорка уже больше месяца сдерживала магию, ей казалось, что она может проявить себя в следующий раз намного агрессивнее и таки начать управлять Гермионой. Руки Сириуса опустились на её талию, когда она отодвинула пустой пузырёк от себя, скользя ним по поверхности стола. Он двигался тихо, и Гермиона вряд ли смогла бы услышать, как он приблизился к ней, пока она блуждала в собственных воспоминаниях. — Я собиралась поставить чай, — выдохнула Гермиона, когда Блэк отодвинул копну её волос в сторону, забрасывая на плечо, пройдясь пальцами по каждому шейному позвонку. Казалось, что места, которых касался парень, тут же становились на несколько градусов горячее, создавая полярность на коже Грейнджер. — Я не хочу чай, Гермиона, — она услышала улыбку в его голосе, который походил сейчас на мурлыканье, и неосознанно улыбнулась сама, чуть склоняя голову вниз и давая понять, что не хочет, чтобы парень отступал. — А что ты хочешь? — с трудом смогла спросить Гермиона, потому что с каждым новым прикосновением связь с реальностью растворялась, заставляя мысли путаться. — А что ты можешь предложить? — хмыкнул Сириус, явно забавляясь тем, как теряла контроль Гермиона. Он и вовсе сошёл на нет, когда Блэк сначала прикоснулся губами к её коже за ухом, а потом оставил неожиданный укус, посылая мурашки возбуждения вдоль позвоночника и заставляя гриффиндорку сжать столешницу пальцами. — Я могу… Боже, — Гермиона зажмурилась, пытаясь понять, почему она так быстро переключилась с мыслей о магии и зелье на мысли о руках Сириуса, о губах Сириуса и о самом нахождении Сириуса позади неё. Потому что это был он. Забавно, такие банальные слова лучше всего объясняли то, что происходило внутри девушки: все её мысли, рассуждения и какие-либо доводы. Нужна была лишь одна фраза, чтобы всё стало на свои места. Гермиона знала, что её щеки стали розовыми от возбуждения, которое огнём разгоралось внизу живота и от смущения. Она изо всех сил пыталась не стесняться Сириуса, но было легче это делать, когда она могла смотреть в его глаза, которые в подобные моменты становились на несколько тонов темнее, и Грейнджер бессознательно сравнивала их с грозовыми тучами, нависшими над морем. Девушка не знала, почему, но ей было спокойнее, когда их взгляды пересекались, наверное, потому что в глазах Блэка всегда можно было увидеть привычную уверенность, а именно её гриффиндорке иногда страшно не хватало. И он делился, а она не отказывалась. Гермиона резко выдохнула, когда парень повернул её к себе, и она заметила знакомую улыбку, которая мелькнула на его лице. Такую улыбку называют «чеширской»: она бы привлекла внимание прохожих на улице, она бы заставила оглянуться, чтобы посмотреть ещё раз. Чтобы увидеть подобную улыбку, люди могли бы сделать многое, но Гермиона предсказывала себе, что всё, что она сможет сделать — растечься лужей. Ей хотелось позволить себе эту слабость, хотя бы с ним, хотя бы сейчас. Она долгое время старалась быть сильной. Веки девушки задрожали, когда Сириус наклонился к ней. Мерлин, они ведь всего десять минут назад обсуждали детские сказки и василисков, но казалось, что она вечность стоит на этом месте, ни разу не отодвинувшись. Он едва мазнул своими губами, касаясь её, совсем невесомо, словно иллюзия. Сириус приподнял её и усадил на стол, отчего девушка немного пришла в себя, но Блэк быстро прогнал это чувство, когда сжал руками её бёдра, и дёрнул к себе, подтянув к краю стола, чтобы их лица почти соприкасались, а ниже, где гриффиндорка зажала между бёдер его торс, места совсем не осталось. — Смотри на меня, — приказал Блэк, приподнимая её голову за подбородок, когда она в нетерпении прикрыла веки, и Грейнджер распахнула глаза. — Хорошая девочка, — довольно улыбнулся Сириус, обдавая её тело тёплым хриплым голосом, на который оно сразу же отреагировало. Блэк провёл языком по её нижней губе, оторвавшись до того момента, когда она дёрнула головой, чтобы поймать его губы. Удалось лишь облизнуть губу, чувствуя такое же пощипывание на языке, как в случае с зельем. — Ты должна мне желание, ты помнишь? — вдруг прошептал парень над самим ухом Гермионы, и что-то в груди затрепетало, когда он сказал это. Она помнила. Было бы странно забыть об этом. — Ты писал, что придумал его, — она сжала руки на предплечьях Сириуса, когда он прикусил мочку уха. — Нет, — улыбнулся он, — я передумал. — Так нельзя, — попыталась пожурить его Гермиона, но получалось очень слабо. — Ты должен загадать первое. — Знаешь, — самодовольно улыбнулся Сириус. — Дело в том, что я теперь знаю, что ты способна на гораздо большее. Боюсь, то желание покажется тебе слишком лёгким. Ей правда было интересно, и Сириус знал об этом. Ему нравилось испытывать девушку, наблюдая за её метаниями. — Тогда зачем ты заговорил о нём? — Гермиона немного сместилась, чтобы отодвинуться от парня. Весь его вид кричал о том, что он контролирует происходящее. — Чтобы напомнить тебе, — сказал он, вновь придвигаясь, но Грейнджер остановила его, чтобы дослушать. Поцелуй, и она уж точно потеряет смысл сказанного. — Что ты моя… — он замолк, подбирая слово, — должница. Блэк мягко убрал её руки, которые слабо сдерживали его нависающий над ней корпус, и Гермиона сама наклонилась к нему, касаясь губами его губ. Он не двигался, но она была уверена в том, что Сириус не сделает этого, ему слишком нравилось, она слишком хорошо его знала. Он приоткрыл рот, впуская её язык внутрь, и гриффиндорка была уверена, что горький табачный поцелуй смешается с её кровью, станет чем-то неотъемлемым, — если до сих пор ещё не стал. Он просунул руку под её футболку, чертя витиеватые рисунки на её рёбрах, отстраняясь лишь на секунду, чтобы вновь улыбнуться улыбкой абсолютного чемпиона, победителя. — Мне гораздо больше льстит то, что ты задолжала мне это желание, чем само желание, — сказал он и вернулся к её губам, втягивая их в свой рот и прикусывая до крови, тут же зализывая ранки. Удар пришёлся в самую грудную клетку, заставив резко выдохнуть воздух. Что за чёрт? Удар был настолько мощным, что казался физическим. Но он не мог быть таковым, потому что Сириус, который оторвался от неё, выглядел ошарашенным, поворачивая голову в разные стороны, будто именно сейчас должно показаться то, что заставило их поморщиться от неприятного ощущения в груди. — Ты тоже это почувствовал? — спросила Гермиона, не разжимая тисков из своих бёдер на торсе Блэка, словно подсознательно боялась, что он сейчас исчезнет. — Да, — шокировано ответил он, облизнув нижнюю распухшую губу. — Какого хе… Его прервал ещё один мощный толчок, который они почувствовали одновременно, а затем Сириус, прищурившись, посмотрел на дверь. От того парня, который минуту назад шептал ей что-то на ухо, заставляя её рассыпаться на микрочастицы, не осталось и следа. Он пропустил волосы через пальцы, стремительно направляясь к двери. Его желваки заходили на скулах, а взгляд стал пронзительным, будто он мог видеть сквозь стены. — Сириус? — повернулась к нему Гермиона, спрыгивая со стола и поправляя футболку. — Что?.. — Здесь кто-то есть, — оборвал он её. Они были не одни. Стоило догадаться ещё при первом толчке трансгрессии, которая добралась до них с Сириусом. Гермиона бросила взволнованный взгляд на дверь и побежала за Блэком, спускаясь по ступенькам. Она ожидала увидеть группу Пожирателей на пороге дома, но там никого не оказалось. Сириус шёл впереди, а Грейнджер, ступая за ним, по пятам, жалела, что так поспешила и уже выпила зелье. Магия была заблокирована, и даже если бы девушка сильно постаралась, не смогла бы её вызвать. Они направились вверх по склону, и Сириус шёл слишком уверенно как для человека, которого ожидает встреча с врагами. Как они вообще здесь оказаться, если никто не знал об этом месте, кроме Сириуса? И с чего она взяла, что это Пожиратели? Парень шёл быстро, будто интуитивно знал, куда им следует идти. Возможно, он просто чувствовал отголоски магии, которые почувствовала даже Грейнджер со слабой магией. — Пригнись! — он дёрнул её за руку, потянув вниз, когда они уже почти были на вершине, и перед глазами мелькнула поляна, на которую они трансгрессировали чуть больше месяца назад. Казалось, спокойствие, которое лежало в основе этого места, нарочито долго и муторно стирали ластиком, и понадобилась одна секунда, чтобы атмосфера затянулась тревожностью, которая щекотала лёгкие гриффиндорки. Она сидела, согнутая, наблюдая за тем, как на поляне, чуть левее от того места, где они с Сириусом приземлились, появляется группа в чёрных мантиях. — Твою мать! — яростно прошептал Сириус по правую сторону от девушки, и она повернулась к нему, задавая немой вопрос. — Моя палочка в доме. Парень терзал себя за эту неосмотрительность; даже такой человек, как Сириус, всегда носил волшебную палочку при себе, он иногда клал её под подушку, просто на всякий случай. И вот, когда этот случай наступил, палочки под рукой не оказалось. Гермиона не винила его, но сделала невидимую пометку, никогда во время войны не выпускать оружие из рук. Если они выживут, конечно. Но Пожиратели, похоже, не интересовались теми, кто жил в этом месте. Вообще-то, казалось, будто они сами находились в шоке, когда появились здесь, осматриваясь по сторонам, и Сириус положил руку Гермионе на лопатки, чтобы та прижалась ещё ближе к земле. Пожирателей было четверо — двое высоких и широких в плечах, а двое немного ниже и стройнее. — Ну, где они? — прогремел один из Пожирателей высокого роста. — Если мы просто так сюда пришли посмотреть на твою очередную неудачу, — он повернулся к другой фигуре, лицо которой закрывала серебристая маска, в гранулах серебра которой переломилось солнце, сильно ударив Гермиону по глазам, когда Пожиратель махнул рукой, и на поляне оказалась другая группа людей. Они значительно отличались от Пожирателей: худые, истощённые, почти мёртвые. Они казались миражом, как оазис в пустыне, потому что настолько сильно не вписывались в здешние места, где вокруг чувствовалась жизнь — они принесли смерть. Она уж точно не была их хорошим другом, потому что в противном случае забрала бы всех с собой, а не бросала бы их проживать ещё один день, явно не наслаждаясь своей жизнью. — Отлично, давай, — толкнул первый Пожиратель того, маска которого казалась расплавленным серебром. Голос этого Пожирателя не казался Грейнджер знакомым, а остальные постоянно молчали, словно признавали, что говорить должен он. — Это твоё задание, помнишь? — насмешливо бросил маг, переводя взгляд на группу из десяти человек, которые под гнётом его глаз опустились на колени. — Давай же, покажи, что ты не такое же ничтожество, как они! — рыкнул Пожиратель, и палочка поднялась на уровень его глаз. — У него рука трясётся, не сможет, — влез другой высокий Пожиратель, но и его голос был неузнаваем для Гермионы. — Сможет, если не хочет оказаться на их месте. Давай уже! — нетерпеливо взревел первый Пожиратель, и, кажется, зелёная вспышка пролетела прямо над ухом Гермионы. Может быть, не только пролетела, но и попала в самое сердце, и смерть облизала его, потому что оно перестало биться. И дышать она перестала. И моргать тоже. Хватило двух таких вспышек, чтобы группа из десяти человек свалилась замертво на поляне, а в следующую секунду двое Пожирателей весело рассмеявшись, трансгрессировали с поляны. Двое, один из которых убил людей, задержались, оглянувшись по сторонам. Они не видели их с Сириусом, потому что, кивнув друг другу, исчезли с хлопком трансгрессии, не демонстрируя никакой взволнованности. Гермиона её не видела, по крайней мере. — Сириус? Сириус? Парень молчал, и она не решалась посмотреть на него, боясь увидеть на его лице эмоцию, которая разорвала бы её сердце на кусочки. Если оно ещё было в порядке. Парень сорвался с места, спускаясь с холма, и только сейчас Грейнджер увидела, что трава там, где он лежал, была вырвана с землёй. Он будто цеплялся за неё, чтобы не выбежать на поляну в момент, когда Пожиратель убил тех людей. — Сириус?! Бросилась за ним Гермиона, когда он уже был в самом низу, и была искренне удивлена, что его ярость не сшибла её с ног, когда Блэк повернулся к ней. — Я убью его, Гермиона. Клянусь, я убью его. И она застыла на месте. Сражённая, словно это её он только что убил. Она дважды сегодня умерла. Сириус повернулся обратно и двинулся в дом, и Гермиона осознала, что если он сейчас уйдёт, случится что-то непоправимое. То, что не должно произойти. Всё должно быть не так. Совершенно не так. — Сириус! Гриффиндорка влетела в дом и натолкнулась на стену из тишины — не такой, когда кто-то молчит, а такой, когда никого нет рядом. Он ушёл.