Маховик: Во Власти Времени

Его голова была сейчас открытым сундуком, в котором Беллатриса искала воспоминания, связанные с Гермионой: первый разговор в больнице, первый спор, первое касание, первый поцелуй, первый… Нет. Она, так и не увидев то, что тщательно прятал Сириус, вынырнула из его черепной коробки, как из бассейна, а парень вдруг почувствовал такую лёгкость от этого, словно его сбросили с обрыва, и он в полёте обрёл настоящую свободу без какого-либо контроля, без какого-либо вмешательства. — Тёмный Лорд здесь и, чёрт возьми, вы нужны ему сейчас же! Блэк завертел головой в поиске Волан-де-Морта, и только когда верёвки на теле ослабли, а Лестрейндж сменила маску на лице с безумной на испуганную, Сириус понял, что их Лорда здесь нет, и что он, должно быть, в ярости, потому что главных приближённых нет рядом. И какого чёрта появившийся Пожиратель был так напуган? — Довольно! — рявкнула Пожирательница Регулусу, стоявшему над Гермионой с вытянутой палочкой, и взмахнула рукой возле лица, — на нём снова оказалась серебристая маска, что отличала особо ценных тварей от менее ценных, которые носили костяные. — Замечательно. Идеальная пара: поганая грязнокровка под стать такому, как ты — предателю, позорищу рода, — Беллатриса растягивала слова, упиваясь своей ядовитостью, глядя на Сириуса. Все Пожиратели вмиг исчезли, словно по дуновению мартовского ветра, который уносил магов и должен был бросить под ноги их хозяину. Воздух стал чище после того, как Пожиратели трансгрессировали, но парню всё равно было тяжело дышать. Он чувствовал себя обманщиком, потому что как-то сказал Гермионе после её ночного кошмара, что не позволит, чтобы её снова обидели, а в итоге наблюдал за тем, как девушку пытал его же брат. — Гермиона… — Грейнджер… Сириус и Миллер кинулись к ней одновременно, когда сковывающие движения верёвки испарились вместе с той, кто ими управлял. Гермиона тихо застонала, когда Блэк приподнял её голову, чтобы она не лежала на холодной земле. — Ты как, Грейнджер? На израненном лице Миллера горела ярость — конечно, он был зол из-за того, что не смог противостоять Беллатрисе, его эго было задето, собственно, как и эго Сириуса. — Я… нормально, — она говорила тихо, но голос не слышался как что-то разодранное в клоки. Может быть, девушка только пыталась казаться сильнее, но, честно говоря, Сириусу хотелось верить, что всё действительно в порядке. — Тебе нужно в больницу, — Миллер начал копаться в карманах в поисках порт-ключа, чтобы передать его Гермионе, но та лишь отмахнулась от этого, словно от противной мухи. — Никуда мне не надо, — она сцепила кулаки, пытаясь подняться, чуть морщась при движениях. — Но тебя пытали Круциатусом, — Блэк сильно клацнул зубами из-за злости и был уверен, что этот звук услышали все, потому что его желание побежать и вернуть Регулусу то, что он так легко кинул в девушку, распирало изнутри, сдавливая все внутренности. Парень знал, что стоило подождать, пока Гермиона не придёт в себя, но терпение никогда не было его отличительной чертой характера. — Со мной всё в порядке! — девушка поднялась на ноги и повела взглядом по земле в поиске своей палочки. — Сириус, нам надо туда, — Гермиона, поджав губы, кивнула в сторону, где уже с новой силой разгорался бой. Мерлин, какой же она была сильной. — Нам сейчас же нужно туда, — повторила она, скорее, для себя, будто произнося слова вслух, у неё будет больше шансов оставаться сильной, потому что от них уже не получиться отвертеться. — Да. Да, конечно, — он и сам знал, что стоит вернуться на поле боя — что-то подсказывало ему, что там происходило нечто странное и страшное одновременно. А ещё там были друзья, которых они бросили. Миллер недовольно вздохнул и осуждающе посмотрел на парня и Гермиону, которая нашла свою палочку в груде гнилых листьев и, чуть пошатываясь, указала ещё дальше вглубь леса. — Идёмте вон туда, отсюда мы не трансгрессируем. Здесь всё ещё действуют антитрансгрессионые чары и… — Грейнджер, ты слаба, — Миллер произнёс это таким тоном, словно объяснял ребёнку элементарные вещи, как, например, то, что Земля не плоская или, что зиму сменяет весна, а не осень. Что-то в этом духе… — Я не слаба! — взорвалась девушка, и Сириус удивился тому, что в ней всё ещё оставалось столько сил на споры. — Неужели ты меня так плохо знаешь, Джон? За то время, что ты наблюдал за мной на скалах, ты должен был понять, что я не готова отступать, разве нет? Мракоборец смотрел на девушку несколько секунд, не моргая: один его глаз беспрестанно дёргался, изучая каждую эмоцию Гермионы, а второй — бесцветный, который всегда казался Сириусу искусственным и, мягко говоря, пугал его — застыл, сверкая белизной. Мужчина отвернулся раньше Гермионы, признавая своё поражение в этой немой игре; она же вздёрнула подбородок, чувствуя себя победительницей. Сириус молча протянул руку, чтобы схватить ладонь девушки, обтянутую в кожаную перчатку. Может быть, это придаст сил им обоим, а, может быть, только ему, потому что парню казалось, что он чувствует себя гораздо хуже этой хрупкой, но стойкой волшебницы, и ещё мысль о том, что Белла узнала об их связи, тревожила его. Кузина была чокнутой и мстительной, и это было худшим из всех сочетаний, которые имелись в семействе Блэков.

***

Джеймс и Лили, храбро, словно настоящие львы, атаковали тёмную фигуру Волан-де-Морта. Это была захватывающая картина, потому что со стороны всё это казалось, будто два человека, рука об руку, не боясь взглянуть в красные глаза смерти, кидались на скалу, где скрывались Сцилла и Харибда, не меньше и не больше. Волан-де-Морт был настоящей Сциллой — монстром, кошмаром, чудовищем, испытанием, которое нужно было пройти даже с потерями. Только вот потерь было больше, чем шесть человек. Пожиратели были Харибдой — водоворотом, не прекращающим извергать тёмную магию, точно обычную морскую воду, с радостью принимающей человеческие жизни, как дань своему мастерству над Тёмными Искусствами. И захочешь увернуться от Сциллы — тут же затянет водоворот Харибды. Гарри понятия не имел, почему ему вдруг вспомнились древнегреческие легенды, которые им с Роном рассказывала Гермиона когда-то очень давно. Тогда это казалось чем-то невероятным, невозможным, из ряда вон выходящим… Ну разве можно бояться какой-то скалы, в которой скрываются страшные монстры? Это казалось не более чем плодом больной фантазии людей, живущих за много лет до настоящего времени. Это было интересно, но нереально. Теперь всё казалось реальным. Поттер мог бы рассмеяться из-за того, что именно эта легенда вспомнилась ему на поле боя, но смеяться не хотелось, потому что он был в ужасе от того, насколько реальной она стала. Лили и Джеймс бросали второй вызов Волан-де-Морту, словно их ничего не ждало впереди и ничего не осталось позади. Для них был только он — их злейший враг и, казалось, для него тоже не было никого, кроме Поттеров, — одних из тех, кто демонстрировал сопротивление такой мочи, что Тёмному Лорду грозила опасность гораздо раньше назначенного срока. Гарри плохо помнил то, что происходило дальше, потому что весь мир будто переместился туда, где сражались Лили и Джеймс: звук исчез, свет померк, воздух выкачали. Они продолжали бороться, но вся картина была нечёткой, они находились сейчас на периферии, где никому не было до них никакого дела. Парень видел, как в поле видимости появилась Гермиона, которую он никак не мог найти до этого, видимо, она была в другом месте, хотя в хаосе, творившемся вокруг, с трудом можно было различить, кто где находился — тени мелькали перед глазами, создавая размазанную картину на сером полотне. — Гарри! — взгляд Поттера зацепился за руки Сириуса и Гермионы, что сцепились в замке; сами они, похоже, даже не осознавали этого. Мракоборец Миллер, который появился вместе с ними, что-то поспешно сказал им и бросился в ту сторону, где битва проходила особо напряжённо. — Ты в порядке, Гарри? Где Рон? Гермиона выглядела так, словно только что выбралась из засады: вся в грязи и листьях в волосах, синяки и царапины на лице, но на котором застыло выражение уверенности в себе, что чередовалось с беспокойством за остальных. Она была не в порядке, но в приоритете у неё всегда оставались они с Роном. Не хватило бы всех слов во Вселенной, чтобы Гарри смог выразить ими благодарность этой девушке. — Рон… — Гарри завертел головой в поиске Уизли. — Он был где-то здесь. Я видел его несколько минут назад. — Нужно найти его, — Сириус кивнул ребятам, давая понять, что он займётся поисками Рона. — Ты будешь в порядке? — он обращался к Гермионе, и Гарри присмотрелся к ней, чтобы понять, почему подруга должна быть не в порядке. — Да, со мной всё хорошо, честно. Только, Сириус, там Джеймс… — она кивнула туда, где пылало самое ядро битвы. На секунду в глазах Блэка Гарри заметил замешательство и искру безрассудности, которая могла бы побудить его кинуться к другу, но он быстро перевёл взгляд обратно на Гарри и Гермиону: — Я найду его, а ты будь с Гарри. Не отпускай её никуда, Поттер. — Как вы сумели трансгрессировать? — спросил Гарри сразу же, как Сириус убежал, попутно бросая оглушающее в Пожирателя. — Тот, кто наложил антитрансгрессионое заклятие, не может полностью держать под контролем всю площадь в одиночку, поэтому, уверена, что они чередуются. Нам повезло, что мы трансгрессировали в момент, когда появилась эта щель, и мы смогли прорваться, когда один Пожиратель подменял другого. Я подозревала, что это мракоборцы сделали, чтобы Пожиратели не сбежали, но они могут трансгрессировать с любой точки поля боя, в отличие от нас. Нам пришлось выбираться из этого купола, чтобы переместиться сюда. — Так почему же они не сбегают? — Потому что он здесь. Протего! Верно, Пожиратели не решались на побег, потому что знали, что потом, когда они останутся наедине с Лордом, расправа будет куда более жестокой, чем здесь, в кругу врагов. Волан-де-Морт ненавидел, когда его бросают. Гарри ни за что на свете не вспомнил бы момента, когда всё закончилось; когда звуки битвы прекратились, огни перестали раздражать сетчатку, а крики боли и ужаса затихли. Пожиратели чёрными пятнами бросались в разные стороны для того, чтобы трансгрессировать, когда Волан-де-Морт первым испарился, — он уж точно не волновался о том, что будет с его приспешниками. Битва прекратилась в один момент и, казалось, будто планета просто остановилась или сошла с орбиты, потому что всё вокруг представлялось как последствия Апокалипсиса. Было ощущение, что замерло всё, — никто не дышал, никто не говорил, и в следующую секунду уже ничего этого перед глазами не было… Гарри сидел на мягком диване с кружкой горячего чая, и запах мяты успокаивал до такой степени, что парень уже готов был вот-вот уснуть. Хотелось уснуть. Хотелось забыть. Хотелось стереть себе память. Хотелось никогда больше не видеть. Хотелось так много всего, но это было таким невозможным, что причиняло физическую боль где-то в районе солнечного сплетения, и дышать было тяжело. Юфимия Поттер была… расстроена. Расстроена? Нет, она была в ярости из-за того, что молодые люди решили, будто они наделены такой силой, что готовы в молодом возрасте бросать вызов одному из сильнейших Тёмных магов за всю историю. Все понимали, что это волнение, она переживала за них всех, но никто не хотел признавать того, что они были слабы. На самом деле, Гарри готов был признать сейчас, что он устал: уйти, чтобы его никто не трогал несколько дней, а то и несколько лет. Усталость навалилась таким грузом, что он с трудом держал голову, чтобы безвольно не повесить её, демонстрируя эту слабость. — Как ты мог? — не унималась Юфимия, выплёвывая эти слова Джеймсу в лицо. Тот старался выглядеть невозмутимым, но Гарри видел, как сильно сжимались его скулы. — Ты подверг опасности стольких людей из-за того, что захотел что-то доказать Волан-де-Морту? — Я… — парень уже хотел начать оправдываться, но строгий взгляд матери из-под очков тут же пресёк эту попытку. — Сейчас я говорю, Джеймс, а ты слушаешь, нравится тебе это или нет! Гарри сцепил пальцы на ручке чашки, в надежде отгородиться от гнева своей бабки. Она сейчас жутко напоминала ему Молли, которая отчитывала своих детей постоянно; но вот Поттер был почти уверен, что Джеймсу не приходилось раньше выслушивать таких выговоров, тем более перед столькими людьми. Он был единственным и любимым ребёнком в семье, и, скорее всего, его матерью сейчас руководил страх потерять своего долгожданного сына. — Ты подверг опасности Лили, когда потащил её вместе с собой! Она кивнула в сторону девушки, но та не стала прятаться, как делали это все, кто боялся стать жертвой урагана миссис Поттер; даже её муж сидел тихо рядом с Гарри, не решаясь спорить с женой, хотя этого не требовалось, — он был полностью с ней согласен. Лили быстрым шагом подошла к Джеймсу, взяв его за руку, не сводя взгляда со свекрови и молча выражая поддержку своему мужу. — Мы были вместе. Мы вместе приняли это решение, — они с Джеймсом переглянулись и обменялись сдержанными тёплыми улыбками, в которых была заложена любовь такой силы, что, наверное, могла бы одолеть любого врага. — Тогда это только подтверждает то, что вы самонадеянные глупцы. Всерьёз решили, что в одиночку сможете одолеть его? — У нас почти получилось! — взорвался Джеймс, взирая на мать с высоты своего роста. — Если бы он не сбежал... — То никто не знает, что с вами случилось бы, — покачала головой Юфимия. — Я не обесцениваю вас как волшебников, но мы с отцом ни за что не пережили бы, если бы с вами что-то… случилось. Она тяжело закашлялась, склонившись над коленями и прикрывая рот платком, который быстро сжала в руке, оторвав от губ. Все взгляды обратились к ней, а Флимонт пересел ближе к супруге, обняв ту за дрожащие от кашля плечи и окинув печальным взглядом карих глаз. — Сейчас столько молодых волшебников погибает просто на рядовых заданиях, оставляя родителей горевать. Неужели вы этого желаете своим родителям? — женщина обвела взглядом всех, кто находился в гостиной, давая понять, что обращается ко всем. — Ни одна мать и ни один отец не переживёт смерть своего ребёнка, даже если он погибнет как герой. Гарри заметил, как сжал челюсть Сириус, и как дёрнул головой Рон, сидя возле Блэка, потупив взгляд. — Но сейчас война… — голос Лили стал мягким и успокаивающим. — Война, — наверное, впервые за всё время произнёс Флимонт. — Война, будь она неладна. И пусть будет проклят тот, кто всё это затеял, — глухо пробормотал мужчина. — Я хочу, чтобы вы пообещали, что больше не будете делать подобное, — строго потребовала Юфимия. — Не станете в одиночку бросаться в самый ад. Молодые супруги пообещали, но вот только и Гарри, и Рон, и Гермиона знали, что это было ложью, может, сейчас даже Лили с Джеймсом не подозревали, что врут, потому что подобное, как выразилась миссис Поттер, должно произойти ещё один раз, чтобы всё точно было так, как должно быть. Правильно. Неизменно. — Вы вызывали сегодня лекаря? — спросила Лили после того, как очередной приступ кашля, накрывший Юфимию, прекратился. — Вы обещали мне, что вызовете его, чтобы он вас осмотрел. Мне совсем не нравится, что это не проходит уже столько времени. — Сейчас это неважно, — отмахнулась женщина. — Как это неважно? — Сириус в мгновение ока стал озабочен тем, что с миссис Поттер происходило что-то неладное. — Мам… — Джеймс присел перед матерью на корточки, касаясь её рук. — Ты плохо себя чувствуешь? — Вот перестанете действовать так необдуманно, тогда мне станет намного лучше, — нервная улыбка искривила лицо Юфимии. Она, освободившись от объятий мужа, который молча наблюдал за ней, видимо, без слов пытаясь понять, что происходило с женой, поднялась с дивана и направилась в сторону кухни. — Я приготовила пирог, принесу его вам, чтобы вы перекусили. Твой любимый, Джим, с патокой. — Дорогая, — кинулся за женой Флимонт. Ребята переглянулись между собой, пытаясь во взглядах друг друга найти что-то, что помогло бы понять, что происходило с матерью Джеймса. Никто не понимал, а Джеймс выглядел, точно маленький мальчик в эту минуту. Атмосфера стала настолько тяжёлой, что Гарри захотелось открыть окна во всём доме, чтобы хоть как-нибудь сбавить тот накал, который заставлял его нутро дрожать от необъяснимой нервозности. Так всегда бывает, когда ты чего-то ждёшь. Рон смотрел на Гарри, сидя напротив, Гермиона, Сириус и Лили смотрели в сторону кухни, а Джеймс нервно сжимал и разжимал кулаки. В горле будто застрял ком, который невозможно было проглотить, и сейчас уже никто не думал о том вызове. Слышно было, как переговариваются Флимонт и Юфимия, а потом женщину накрыла волна настолько сильного кашля, что Гарри дёрнулся от неожиданности, а собственное горло неприятно засаднило. Кашель прекратился резко, неожиданно, точно так же, как и начался, и парень с громким стуком поставил кружку с уже остывшим чаем на стол, когда глухой удар показался громом, отзеркаливая этот стук. Все кинулись туда, откуда Флимонт звал на помощь. — Мама! Гермиона врезалась в спину Гарри, когда он резко остановился возле кухонного стола, на котором стоял тёплый пирог, приготовленный для них миссис Поттер. Подруга в ужасе прижала руку ко рту и тихо вздохнула, когда заметила, как мистер Поттер склонился над лежащей на земле женой, пытаясь привести её в чувство. — Гарри, — тон голоса Гермионы не предвещал ничего хорошего, и это стало ещё более понятно, когда Флимонт отодвинулся, и они все заметили, как струйка тёмной крови стекла по подбородку Юфимии Поттер. Страх связал внутренности в тугой узел, который, наверное, не развязался бы сейчас ни при каких обстоятельствах, потому что парня вдруг накрыла волна понимания. Понимания, что кошмара не избежать.

***

Конец марта — начало апреля 1979 года. Сириусу нечасто приходилось сталкиваться с людьми, которые болели серьёзными болезнями. Дядя Альфард подхватил однажды неизвестную инфекцию, которая вскоре его погубила. Ни один целитель ни за какие галлеоны не знал, как помочь ему, и семья Блэк потеряла одного из немногочисленных адекватных представителей своего рода. Сириусу было безумно жаль дядю; в тот день он потерял человека, который никогда не осуждал его за выбор и за то, что он был не таким, как все Блэки. Альфард и сам был не таким, и парень не видел, чтобы родственник хоть как-то расстраивался по этому поводу. Мужчина писал Сириусу, что тот должен пережить момент, когда ненависть своей же семьи будет плескаться ему в лицо, и, может быть, сначала будет сложно, но потом наступит долгожданное облегчение. Он знал, о чём говорил, и Сириус старался всегда прислушиваться к его советам, даже если для парня это было чем-то из ряда вон выходящим. Люди всегда болели, просто он этого не замечал: от обычной простуды можно было избавиться, приняв бодроперцовое зелье, а после хорошенько поспать, и вот — ты снова на ногах. Но почему-то с Юфимией Поттер дела были не так хороши. Они были отвратительны, если честно. Они все сейчас находились в больнице Святого Мунго, и никто не понимал, почему именно так должен был закончиться этот день. Флимонт с трудом уговорил главную целительницу побыть с женой, которая никак не приходила в себя. Джеймс с бледным лицом и остекленевшими глазами сидел, привалившись затылком к белой шероховатой стене, не отпуская руку Лили ни на секунду, потому что именно она была сейчас той опорой, которая не давала ему впасть в истерику от немого напряжения, которое повисло в воздухе. Сириус сидел рядом с другом, в отличие от Лили, не решаясь его трогать, но он верил в то, что даже без этого Джим чувствует его поддержку — так было всегда, даже на расстоянии они чувствовали друг друга, словно были связаны невидимой нитью. И, казалось, так было с рождения. Блэка многое раздражало сейчас, но больше всего нервировал взгляд рыжего, который был таким уставшим после прошедшей битвы, что у него закрывались глаза против его воли. Сириус помнил, каким потерянным он выглядел, когда парень нашёл его за несколько минут до того, как они все вместе смогли трансгрессировать в дом Поттеров. Рон то и дело, прищуриваясь, бросал взгляды на них с Гермионой, которая, скорее всего, думать забыла о том, что их отношения могли стать новостью для кого-то, например, для её же друга. Они часто переглядывались, не касаясь друг друга, но лишь по их взглядам можно было понять, что между ними что-то было. Рон понял, и для него это было большой неожиданностью. Бедный, у него со зрением было гораздо хуже, чем у Гарри. Ближе к полуночи, когда тело уже затекло от постоянного сидения на месте, к ним вышла седовласая целительница, которая занималась осмотром и лечением Юфимии. Мадам Сметвик — так её звали. Её брови съехались на переносице, когда она заметила, что группа молодых волшебников продолжала сидеть под палатой женщины, дожидаясь новостей. — Вам следовало отдохнуть, — строго начала она, закрывая толстый журнал, что держала в руках. — Что с мамой? — Джеймс резко подорвался с места, впервые заговорив за то время, что они были в больнице. — Как она? — Джеймс… — Лили попыталась успокоить его, придержав за предплечье, но друг этого короткого жеста даже не заметил. Сириус поднялся и встал рядом с Сохатым, впиваясь в женщину глазами, будто мог найти ответы на вопросы в её глазах, будто мог понять всё без слов. Но он не понимал, он, чёрт возьми, ничего не понимал. Целительница недовольно цокнула языком, снова открывая журнал и проходясь по страницам глазами. — Я просто не понимаю, почему ваша мама не обратилась к нам раньше… У неё драконья оспа, — выдала она, выливая на голову Сириуса ведро холодной воды. — Заболевание, с которым сталкиваются чаще всего молодые люди, поэтому и переносят его в более мягкой форме. Но ваша мать немолодая женщина и попадает в группу людей, которые переносят оспу гораздо тяжелее. Очень тяжело, вообще-то. — Но ведь есть противодраконья сыворотка, — Лили выступила чуть вперёд, нервно теребя пуговицу на рукаве рубашки. — Она действует не во всех случаях, — покачала головой мадам Сметвик. — И уж точно оно не подействует в случае с миссис Поттер. И я до сих пор не понимаю, как она смогла столько времени продержаться без какой-либо медицинской помощи. Ваш отец сказал мне, что плохо чувствовать она начала себя ещё до Рождества. — Она говорила, что это простуда… — Ваша мать прекрасно знала, что это за заболевание, и вы должны были заметить странное изменение в её организме. Простуда, которая длится около четырёх месяцев? Вздор! Разве вы не видели кровянистых выделений изо рта при кашле? — Нет, — склонив голову, покачал ею Джеймс, и Сириус сжал руки в кулаки, пытаясь удержать себя от того, чтобы не наброситься на целительницу, которая только задавала вопросы, но ничего, что касалось бы состояния миссис Поттер, не говорила. Её пояснения больше походили на обвинения. — Так она поправится? — вмешался он, пока мадам Сметвик прожигала Джима взглядом, словно это он виноват, ей-Мерлин! — Когда она поправится? — Мистер… — Блэк. — Блэк, — она оценивающе окинула его взглядом, и уголок рта её неоднозначно дёрнулся, — конечно. Мистер Блэк, миссис Поттер находится сейчас в крайне тяжёлом состоянии и, в первую очередь, нужно думать о том, когда она очнётся и очнётся ли вообще. — В смысле? — Вероятность того, что она продержится хотя бы сутки, равна нулю. Это чудо, что она провела так много времени, нося эту болезнь в себе, не обращаясь к колдомедикам. Вам остаётся только надеяться на то, что она придёт в себя, чтобы попрощаться. Его оглушили. Точно. Или он спал. Возможно. Может быть, это Сириус сейчас валялся в бессознательном состоянии и дожидался своего часа, когда эта темнота, мать его, поглотит его полностью. Он был в этой тьме. Снова. Снова свет казался далёким и нереальным. Снова эта чёртова безысходность, накрывающая его всего несколькими словами. Попрощаться. Целительница рехнулась. Пусть лучше скажет, что она рехнулась, потому что иначе рехнётся Сириус. Окончательно. Бесповоротно. Сойдёт с ума от картины ужаса, которая застыла на уже сером лице Джима, у которого начали трястись губы, когда такие холодные слова вылетели из уст мадам Сметвик. Сириус не чувствовал земли под ногами и был уверен в том, что если сейчас упадёт, не почувствует силу удара, потому что удар произошёл несколькими минутами раньше, под самый дых, и парень забыл, как нужно дышать. Как только целительница ушла, Джим, всхлипнув, тяжело опустился на пол, закрывая голову руками и покачиваясь взад-вперёд. Что он чувствовал? Он был убит? Он чувствовал безысходность? Да. Потому что так должны реагировать на подобные новости дети, если их родители были всем для них. Для Сохатого Юфимия была всем. Мерлин, она так любила своего сына, что Сириус, впервые увидев это, подумал, что эта женщина должна быть невероятной, потому что подобное отношение к детям было для него чем-то сродни фантастике. — Господи, это всё неправда, неправда… — голос Джеймса готов был сорваться в любой момент. Он дрожал, точно капля росы на тонкой паутине, что вот-вот упадёт вниз. Сириус представить не мог, как на самом деле чувствует себя Джеймс, ему же казалось, что его собственную кожу сняли и повесили на ржавый гвоздь. Но другу было хуже, гораздо хуже. — Сириус, — Джеймс умоляюще посмотрел на него, и парень присел на корточки, чтобы обнять друга. Если бы он только мог забрать боль Сохатого, он бы сделал это, как делал все эти годы для него Джеймс. Но боли становилось всё больше. — Как я мог не заметить? Идиот! Лили сидела по другую руку от Поттера, сжимая его в объятиях. Блэк отполз к противоположной стене, своими ботинками касаясь ботинок Джима. Оставалось только ждать. Сириусу так хотелось, чтобы время остановилось; чтобы этот противный звук, с которым каждая секунда поспешно уплывала, приближая ребят к тому моменту, когда им скажут, что миссис Поттер очнулась, — или ещё хуже, — что она так и не очнулась, исчез из головы. Но время, по неведомой причине, никогда не было расположено к ним. Наверное, прошло несколько часов, прежде чем щелчок закрываемой двери заставил их поднять головы и посмотреть в красные воспалённые глаза Флимонта, что едва держался на ногах. Он ни разу не вышел из палаты, всё время находясь рядом с женой. И, возможно, это и было настоящей любовью, когда два человека даже в лицо смерти смотрели вместе. Поттеры были примером настоящей семьи — любящей и уютной, той, где когда-то его приняли как родного сына, и где ему не приходилось никому ничего доказывать. Создавалось впечатление, что Юфимия и Флимонт готовы были благодарить небеса только за то, что Сириус явился на свет — у их сына появился лучший друг, а у них мальчик, которому они могли отдавать своё тепло, разделяя его между ним и Джеймсом. — Юфимия пришла в себя. Лучше пойти к ней сейчас. Она хочет видеть тебя и Лили, и Сириуса… — Я не пойду, — задыхаясь, перебил отца Джим. — Не хочу, нет. Не пойду. — Сын, мама хочет поговорить… — Она собирается прощаться! Она собирается умирать, пап! — плечи друга задрожали, как и его нижняя губа, когда слёзы начали скатываться по щекам, собираясь в уголках губ. — Она знала, она всё это время знала! Почему она не сказала, почему мы этого не замечали? Хотелось зажать уши руками, чтобы не слышать боли друга, что срывалась с его языка. Так страшно, так страшно вот так знать, что за стеной тебя ждёт настоящая неизвестность, в которой ты можешь потеряться, если рядом не будет кого-то, кто сможет тебя вывести из неё. Вот только и для Джеймса, и для Сириуса таким человеком была Юфимия, и в голове не укладывалась мысль, что её может не быть. Естественно, у них были люди, которыми они дорожили, но вот любовь этой женщины была особенной — материнской, без которой жизнь представлялась невозможной; Джеймс рос с ней, Сириус спасся благодаря ей. И кто знает, что их двоих ждало впереди. — Сириус, — он услышал тихий голос над головой, — Гарри смотрел на него сверху вниз, сидя на стуле, и Блэку стало неуютно от этого. — Вам нужно пойти. Это последний шанс. Парень говорил так, словно он уже переживал подобное, потому что так спокойно о смерти говорить мог только человек, крепко с ней связанный, который уже привык к таким новостям. А, может быть, всё вокруг сейчас ассоциировалось у Сириуса со смертью? — Это так больно, — пробормотал Джеймс, — так больно. — Я знаю, — прижимаясь к парню, отвечала Лили. — Но я буду с тобой. Пожалуйста, милый, пойдём. Блэк перевёл взгляд на Гермиону, которая неотрывно наблюдала за Джеймсом; она казалась сильной, крепко сжимая кулаки и сцепив зубы, но в глазах предательски блестели слёзы, что демонстрировали всю настоящую сущность девушки. На её щеке до сих пор было небольшое тёмное пятно, которое осталось ещё с битвы, и у Сириуса возникло желание вытереть его, наверное, скорее, из-за того, что ему хотелось прикоснуться к девушке. Просто, чтобы почувствовать. Она перехватила его взгляд и, поджав губы, кивнула. Он бы мог задержать свой взгляд на ней подольше, не разрывая зрительного контакта, если бы Сохатый резко не поднялся на ноги, задевая при этом Блэка. — Ладно, ладно, — он соглашался с чем-то, чего Сириус не услышал, но было ясно, что друг собрался с духом, поворачиваясь в сторону двери. — Сириус? — он протянул руку, и парень принял её, поднимаясь на ноги. Только войдя в палату и посмотрев в окно, парень понял, что солнце должно было взойти с минуты на минуту. Снаружи всё казалось таким свежим, прохладным, новым. Мир начинал жить, а перед ними на больничной койке из человека уходила жизнь. Лишь сейчас Блэк заметил, как изменилась миссис Поттер, — может быть, изменения произошли за время, пока она находилась без сознания, но так или иначе это было непривычно. И страшно. Всегда горящие карие глаза сейчас угасали, а вместе с тем угасала и Юфимия Поттер. На лице выделялись синяки под глазами и впалые щёки, и парень готов был заключить пари, что перед ними лежала не та женщина, которую он знал. Та женщина была сильной, смелой, прекрасной. Она закашлялась, и Джеймс с Сириусом вздрогнули от этого звука. — Мам? — Сынок, — голос её был слабым и уставшим, хриплым, словно она ночь провела на морозе. Как она могла так измениться за это время? Женщина повернула голову в их сторону, и лёгкая улыбка тронула её пересохшие и потрескавшиеся бледные губы. — Сириус. Мальчики мои. Лили. Нет, это всё ещё была сильная и прекрасная женщина. — Миссис П… — Сириус хотел сказать, чтобы женщина поберегла силы, но та его тут же перебила: — Тш-ш, — она приложила палец к губам. — Мы ведь договорились однажды, что ты будешь обращаться ко мне на «ты». Не заставляй меня чувствовать себя старой, — Юфимия хрипло засмеялась и тут же скривилась от боли. Джеймс сел на единственный стул возле кровати и стал поправлять подушку под головой матери, которая съехала, когда она повернулась к ним. Сириус и Лили остались стоять позади него, позволяя быть сыну ближе к матери. — Мам, как тебе удавалось? Как удавалось столько времени держаться? — Вы так активно отправляли меня к целителям, — Юфимия выразительно посмотрела на Лили, и костяшки пальцев девушки побелели, — но, видимо, забыли, что я сама была прекрасным лекарем. Благодаря своей магии я смогла поддерживать жизнь ровно четыре месяца, но всему наступает конец. Бывшая Эванс удивлённо выдохнула, похоже, она была впечатлена настолько сильной магии свекрови, которая всё это время отсрочивала день своей смерти. — Ты лечила саму себя? — Да. — Ты скрывала это ото всех? Бедный Сохатый так хотел оттянуть время прощания, что готов был спрашивать о чём угодно, говорить о чём угодно. Юфимия видела это, поэтому накрыла своей морщинистой рукой руку сына и мягко улыбнулась. — Я так тебя люблю, Джимми, — прошептала она. — Если бы только знал, насколько сильна моя любовь к тебе. — Я знаю, мам. Я тоже очень люблю тебя. Очень сильно. — И тебя, Сириус, — парень ответил, что тоже любит её, и женщина улыбнулась одной из тех улыбок, которая всегда говорила о том, что всё должно быть хорошо. — Ты такой замечательный мальчик. Я невероятно благодарна судьбе, что вы оба появились в моей жизни. Лили, девочка моя, я так рада, что ты появилась в жизни Джеймса. Я хочу, чтобы вы были счастливы. Пожалуйста, несмотря ни на что, будьте счастливы. Ищите счастье в мелочах, ищите его в себе. В вас столько света… — она вновь закашлялась, и Джим подал ей стакан с водой, что стоял на прикроватной тумбочке. — Тебе не стоит говорить, мам. — Нет. Я хочу только сказать, чтобы вы не забывали выныривать каждый раз, когда тьма накрывает вас с головой. Сейчас её слишком много, а вы очень светлые, чтобы погружаться во всё это. Не позволяйте ей овладеть вами. Боритесь, всегда сражайтесь, оставайтесь сильными. И прошу вас, никогда не ссорьтесь, не разлучайтесь. Сириус, Джеймс, ваша дружба так прекрасна в своём проявлении, а это ведь одна из самых ценных вещей на свете, и вы обладаете этим. Дружба и Любовь — единственное, что имеет ценность в этой жизни, вы невероятно богаты, потому что имеете это в избытке. Джеймс кивнул, и Блэк был уверен в том, что друг плачет. Стоило ли думать сейчас об этом, когда его собственные глаза стало жечь, а в горле появился ком, который невозможно было проглотить? Рядом тряслась от немых слёз Лили, и Блэк сжал её руку. — Я ведь скоро уйду… — Нет, — одновременно отрицательно покачали головами Сириус и Джеймс. — Уйду. Но вы должны помнить, что я всегда буду рядом с вами, потому что я люблю вас, а те, кто нас любит, никогда не оставляют нас в одиночку. Я никогда не покину своих мальчиков и никогда не покину тебя, Лили. Я готова поблагодарить судьбу за всё, чем она меня наградила. Потому что у меня есть волшебная — в прямом и переносном смысле этого слова — невестка, которая стала мне родной дочерью. Ты такая сильная девочка, и я уверена, что ты многое способна пережить. Потому что у меня есть два прекрасных сына. Два отважных гриффиндорца, — упёртых и безрассудных, непослушных и непоседливых, — Юфимия шумно набрала воздух в лёгкие, чтобы продолжить говорить, едва улыбаясь. — Вы были всегда невероятными шкодниками, но я с гордостью могу заявить, что вы моё самое большое сокровище. Внутри всё сжималось и разжималось с каждым произнесённым словом женщины. Слова были прекрасными, но они причиняли такую боль, что хотелось согнуться пополам, чтобы внутри не жгло так сильно. Хотелось отключить голову, чтобы просто слушать голос миссис Поттер, но не понимать, что она говорит, не понимать, что он слышит этот голос в последний раз. Он отпустил руку Лили, чтобы незаметным жестом вытереть слезу, что остановилась возле подбородка. — Отправляйтесь отдыхать, вы выглядите очень уставшими. И позовите других. Мне бы хотелось увидеть в последний раз своего внука. И Гермиону, и этого замечательного мальчика Рона. А после них пусть придёт Флимонт, хочу быть с ним, когда всё произойдёт. — Мне правда не хочется. — Джимми, будь сильным, я верю, что у тебя получится. — Я очень-очень тебя люблю. — И я тебя, малыш, — голос женщины становился всё тише из-за напряжённых связок. — Вам пора. Они по очереди поцеловали Юфимию, не боясь прикосновений, не боясь ничего, потому что эта женщина когда-то стала для каждого из них лучиком света и уж точно заслуживала сейчас на последний поцелуй, последнюю благодарность. — Она даже не подозревает, чего лишилась, — прошептала Юфимия ему на ухо, когда Сириус наклонился, чтобы оставить поцелуй на её щеке. В момент, когда они покидали палату, Блэк бросил взгляд на кровать, на которой лежала миссис Поттер, провожая их печально-светлым взглядом, а потом на окно, в котором уже было видно восход солнца. — Сохатый! — Джеймс повернул к нему красное лицо, по которому стекали ручьи слёз, и внутри парня что-то перевернулось: он впервые видел, как кто-то вот так лишается дорогого человека, которого больше никогда не увидит. Впервые видел такие неподдельные печальные эмоции. Сириус кивнул на кровать миссис Поттер, а потом на окно, где уже вовсю играла красно-оранжевыми красками жизнь; женщина лежала, развёрнутая к окну спиной, и Блэк осознал, что, возможно, это её последний рассвет в жизни, и она обязана увидеть его, обязана увидеть весь мир. Юфимия удивлённо вскрикнула, а потом заворожённо ахнула, когда Сириус и Джеймс развернули и поставили койку, к ножкам которой были прикручены маленькие колёсики, напротив окна, чтобы Юфимия Поттер смогла наблюдать, как всходило солнце, пока сама она увядала. И потом яркий луч осветил палату, и солнце взошло. И, уходя, Сириус, кажется, оставлял в одной из многочисленных палат больницы частичку своей души. Снова.

***

Май 1979 года. Гермиона почувствовала, как возле неё прогнулся матрас, когда Сириус тихо поднимался с кровати. Кажется, было ещё совсем раннее утро: холодное солнце только начинало подниматься над шпилями тёмных мрачных елей, что виднелись из окна на противоположной стороне поляны, там, где было то самое озеро, на котором они с Сириусом катались на коньках в январе. Столько всего произошло с того января, хотя отрезок времени был совсем небольшим, он был насыщен совершенно разными событиями и эмоциями. Они все изменились за это время, хотя раньше Грейнджер казалось, что измениться за такое короткое время просто нереально, потому что следует упорно трудиться, чтобы увидеть хоть какие-то перемены. Но девушка уже привыкла к тому, что здесь напрочь переворачивались любые её убеждения. — Ты куда? — сонно пробормотала Гермиона, когда тихие звуки натягиваемой на тело одежды заставили разлепить глаза. — К Поттерам, — прошептал Сириус, не решаясь разрушить ту спокойную тишину, которая царила в спальне Гермионы. Сириус стал рано просыпаться, раньше Гермионы — это было одним из произошедших изменений, которое её искренне удивило, учитывая то, как сильно парень любил поспать. Она же, наоборот, теперь спала долго и с трудом поднималась по утрам. Ранняя пташка превратилась в сову, которая не могла подолгу уснуть, ворочаясь в кровати до самого утра. Блэк ежедневно наведывался в Годрикову впадину после того, как миссис Поттер не стало. Не было ни дня, чтобы Сириус не трансгрессировал или не воспользовался каминной сетью для того, чтобы навестить друга, потому что Джеймс до сих пор был невероятно подавлен из-за смерти матери. Полтора месяца прошло со дня похорон, а Джеймсу, казалось, ни разу не стало легче. Он тяжело переживал уход матери: Лили рассказывала, что парень поначалу отказывался есть и практически не спал, только когда усталость окончательно наваливалась на него, он мог вырубиться на несколько часов, чтобы потом всё началось сначала. Естественно, такое состояние парня не устраивало никого, но он и слушать не хотел никаких уговоров. Джеймс соглашался общаться только с Лили и Сириусом, поэтому Блэк постоянно находился рядом, чтобы в случае чего помочь жене лучшего друга. У Поттера абсолютно точно была депрессия, которую он отказывался признавать, тем самым делая себе только хуже. Но Сириус говорил, что когда он бывал в доме, парню становилось лучше. И Гермиона в который раз убеждалась, что дружба Блэка и Поттера была одной из самих крепких, что она знала. Сириусу не составило труда изменить свой распорядок дня, да и вообще стать более организованным и менее эмоциональным ради Джеймса Поттера. Он говорил, что друг сделал для него многое во время учёбы, и когда он ушёл из дому, так что он чувствовал, что должен быть рядом. Вообще-то, отсутствие Юфимии Поттер ощущалось даже теми, кто знал её не так хорошо, как родные. Гермиона, хоть и видела женщину меньше пяти раз за всё время пребывания здесь, отчётливо чувствовала пустоту, что появилась сразу же после того, как женщина позвала её с ребятами попрощаться. На самом деле, девушка была удивлена, потому что с женщиной они никогда не были очень близки, но её слова убедили гриффиндорку в том, что Юфимия знала и понимала многое, наверное, гораздо больше, чем кто-либо из них. «Я всё ещё уверена, что вы попали в это время не просто так, а ради неизвестной пока что цели. Но даже если это действительно сбой в магической матрице, не допускайте того, чтобы ваши жизни здесь стали ошибками. Наверное, вы нуждались во втором шансе, так что используйте его, чтобы создать мир, в котором вы будете счастливы, тем более, что у вас есть возможность учиться на ошибках». Эти слова, которые им с Гарри и Роном сказала миссис Поттер, долго не выходили из головы гриффиндорки. Они заставляли задумываться, но чем больше Гермиона думала, тем сложнее всё становилось. Сириус наклонился, чтобы поцеловать её в уголок губ, и мелкие мурашки рассыпались по телу, как всегда это происходило, когда парень каким-либо образом касался её. Он делал это часто: часто касался её, часто целовал, и Гермиона позволяла, потому что понимала, что он нуждается. Она сама нуждалась. — Как Джеймс? — Ему всё ещё тяжело. Она не хотела, чтобы Сириус уходил, но не могла себе позволить попросить его остаться, а он, может быть, и хотел побыть с ней подольше, но не мог позволить себе задержаться. Их отношения точно не подходили под каноны любых отношений: все знали, что между Гермионой и Сириусом была химия — больше, чем просто химия, — но никто об этом не спрашивал. Гарри знал больше остальных, Рон, видимо, не решался спрашивать, хотя пребывал в немом шоке ещё несколько дней после того, как Гарри, по просьбе Гермионы, всё объяснил другу, а остальные просто не видели причины, по которой им нужно было влезать в личную жизнь молодых людей. И всё было максимально странно, потому что незнающий человек даже не подумал бы, что ночи Сириус проводит в спальне гриффиндорки, а днём всё меняется. Нет, они не отдалялись друг от друга, наоборот, Гермиона чувствовала всё большую привязанность, и та влюблённость, о которой она говорила, разгоралась всё сильнее и сильнее, даря девушке неповторимые ощущения и эмоции, когда им с Блэком удавалось урвать несколько минут спокойствия и уединения. В какой-то момент, не сговариваясь, они пришли к выводу, что не станут демонстрировать то, что было между ними: Орден был в неведении, а, значит, не было этих изучающих взглядов и перешёптываний за спиной. Это было только на руку, потому что оба в какой-то мере были известными, теми, кто в первую очередь привлекал внимание Ордена — Гермиону и мальчиков хоть и принимали более спокойно, а в некоторых случаях очень хорошо, но всё равно не прекращали наблюдать за ними, — вообще-то, наблюдали за всеми; Сириус был Блэком, — хотя не так, — он был тем самым Сириусом Блэком, и этим всё сказано, он априори должен был привлекать внимание толпы из-за своей репутации. И каждого из них устраивало то, что происходило. Гермиона погрузилась в сон довольно быстро после того, как Сириус ушёл. Обычно она засыпала далеко за полночь именно тогда, когда парень ночевал с ней — и не всегда это должен был быть секс, хотя и он стал неотъемлемой частью их ночных «свиданий» в её же комнате. Ей нравилось слушать его тихое дыхание, когда он спал, обнимая её и прижимая к себе, потому что тогда она чувствовала, возможно, впервые за долгий день, умиротворение и безопасность. Если никто из них не спал, они начинали разговаривать и обсуждать всё на свете, начиная со школьной программы Хогвартса до магловских изобретений. Они деликатно уходили от разговоров о том, что произошло в тот день, когда Поттеры бросили второй вызов Волан-де-Морту: Сириус не рассказывал, что делала с ним Беллатриса, хотя он поначалу казался довольно обеспокоенным этим, а Гермиона не решалась рассказать ему, что Круцио Регулуса не причинило ей тогда абсолютно никакого вреда. По крайней мере, не такого вреда, какой причиняет человек, который искренне желает, чтобы ты захлебнулся в своей боли и страданиях. Она проснулась в десять утра, но всё равно чувствовала усталость, которая не проходила ни после прохладного душа, ни после того, как она собралась и направилась на кухню. — Доброе утро, — Гермиона прикрыла зевок рукой, когда Гарри и Рон обратили на неё своё внимание. — Не выспалась? — Рон изучал её взглядом, и ей стало не по себе от заинтересованности друга. Вообще, сегодня ей всё казалось каким-то странным и необычным, словно искусственным, но гриффиндорка переводила все стрелки на обычную усталость, хотя она уже давно не сражалась и такого изнеможения, к которому она привыкла, не было. Ей казалось, что она устала от безделья. Кто бы мог подумать, что она, девочка, которая почти год назад кричала в лица Гарри и Рона, что она не собирается сражаться, будет скучать по сражениям, по битвам и быстрому бегу. Она чувствовала себя на поле боя нужной и полезной, и Грейнджер знала, что так оно и было. Спокойствие стало настолько чужеродным в её организме, что оно не приживалось внутри девушки. Даже если ей и было спокойно, то она заставляла нервную систему оставаться начеку, чтобы в случае чего та смогла послать тревожный импульс в мозг, и девушка была готова отразить атаку врагов. Всегда быть начеку, так говорил Грюм, неважно в каком из времён, и он был прав, потому что, когда они только прекращали контролировать что-то, тут же начинался ад. Так было на скалах, когда она оказалась в плену у Пожирателей. — Не могла уснуть. — Ну да, — пробубнил Рон, ковыряясь в каше ложкой, пока Гермиона садилась напротив него. Гарри пожал плечами, когда она бросила на него вопросительный взгляд, пытаясь понять, чем был так недоволен Рон. — Что значит это твоё «ну да»? — Грейнджер благодарно улыбнулась Мини, когда та поставила перед ней такую же тарелку с кашей, как у Рона и Гарри. — Я не удивлён, что ты не высыпаешься, — он поднял на неё хмурый взгляд, и её рука, сжимавшая ложку с овсянкой, замерла, не добравшись рта. — Рон, ты чего? — Гарри толкнул его плечом, пока девушка пыталась найти во взгляде друга причину, по которой он с ней так разговаривал. — Я так рад за вас с Сириусом. Уже придумали имена вашим будущим детям? — язвительно протянул Уизли, и Гермиона почти задохнулась от возмущения и шока, потому что Рон никогда раньше не говорил с ней в таком тоне, тем более он никогда не поднимал тему её отношений с Сириусом. Да, раньше было осуждение с его стороны, недоверие. Ссоры, когда они были под влиянием крестража, но тогда всё это контролировалось слепыми эмоциями, а сейчас он произносил слова так, словно ждал этого момента долгое время. Ждал, когда сможет освободить то, что его терзало. — Ты с ума сошёл? — громко возмутился вместо Гермионы Гарри, метая взгляды между девушкой и другом. — Что на тебя нашло? — Ничего! — выплюнул Рон. — Я просто очень рад. Рад тому, что последним узнал о том, что у моей лучшей подруги роман с твоим, Гарри, крёстным! Словно я и не друг вовсе. — Рон… — Гермиона хотела успокоить парня, абсолютно не понимая, где находился корень проблемы, из-за которой друг так неожиданно взорвался. Он ведь узнал обо всём больше месяца назад и ни разу не показал никакого недовольства, и он уж точно не был последним. Гриффиндорка логически понимала, что дело не в ней, ну или не совсем в ней. — Рон, Рон, сядь! Друг отбросил тарелку с недоеденной кашей, как давнего врага, было удивительно, что посуда не разбилась при столкновении с деревянной поверхностью стола. Он выбежал из кухни так быстро, что Гарри и Гермиона даже не заметили тот момент, когда Рон испарился. — Что с ним? — тихо спросила девушка, волнуясь о состоянии парня и о том, что он мог услышать их разговор. Поттер был в таком же шоке, как и Грейнджер, если не большем. Он пялился на дверь, которая с оглушительным грохотом закрылась за Уизли несколькими минутами раньше. — Понятия не имею, — поворачиваясь к подруге, выдал Гарри. — У него не было настроения со вчерашнего вечера, когда ты… ну, вы с Сириусом ушли, но я не понимаю, что случилось сегодня. Поверь мне, — парень подался чуть вперёд, привлекая на себя всё внимание девушки, которая рассматривала дверь, ожидая, что Рон сейчас вернётся. — Он вполне нормально отреагировал на новость о вас с Сириусом, когда я ему рассказывал. Был шок, но не недовольство. Точно не такая реакция, как сейчас. — Может, у него что-то случилось? — Он мне ничего не говорил. Но в любом случае его лучше сейчас не трогать. Они продолжили есть в полном молчании, и Гермиона чувствовала, как что-то тяжёлое поднимается по её гортани, словно она проглотила тяжёлый камень, который рвался наружу, хотя она прекрасно понимала, что это слёзы сдавливают её, не позволяя дышать ровно. Сколько она не плакала? Последний раз на похоронах миссис Поттер, но она не могла вспомнить, когда плакала из-за лучшего друга. Даже понимание того, что с Роном что-то было не так, не избавляло её от обиды на друга за его слова. — Гермиона, — Гарри, услышав всхлип девушки, накрыл её свободную руку своей, и один этот жест можно было сравнить с поддержкой целого мира. — Никто тебя не осуждает. И Рон тоже. Ты заслуживаешь счастья, и если ты счастлива с Сириусом, то не должна боятся этого или слушать дурацкие комментарии по этому поводу. Главное то, что думаешь ты, а не кто-то из нас. Ладно? Гермиона кивнула и улыбнулась парню, понимая, что он был прав. Порой она не узнавала его, наблюдая, как Гарри взрослеет и набирается мудрости. Можно было поблагодарить высшие силы — если только они существовали в реальности, — за то, что наградили её замечательным другом, понимающим и, наверное, единственным, кто никогда не осуждал её. Рон не разговаривал с ней. Ни с ней, ни с Гарри. И никто из них не знал, что вдруг повлияло на друга. Гарри был совершенно уверен, что это не из-за Сириуса, Гермиона же считала, что эти отношения тоже сказались на поведении Рона. Они не разговаривали несколько дней, — Рон избегал их при любой возможности, пряча глаза, чтобы они с Гарри не успели заметить, что он скрывал глубоко внутри себя. Он абсолютно точно что-то скрывал, что-то терзало его, но он не решался открыться. На пятый день после их утренней «ссоры» — Мерлин, Гермиона даже ссорой это не могла назвать, — она смогла его застать сидящего в гостиной в полной тишине и одиночестве. Эта атмосфера давила на неё, сжимая её голову своими холодными тяжёлыми ладонями. Казалось, череп вот-вот расколется из-за нависшего тёмными грозовыми тучами напряжения, и её мысли, смешанные с мозгами, зальют светлый паркетный пол. Грейнджер чувствовала вину, причины которой не могла никак понять, и это вгоняло её в такое же состояние, в котором находился Уизли. — Рон… — она, переборов страх того, что друг оттолкнёт её, коснулась его размашистых плеч и почувствовала, как напряглись мышцы парня под её пальцами. — Рон, прости меня. Так было нужно. Нужно было извиниться, даже если она не знала зачем. Чувство вины снедало её, и девушке хотелось избавиться от него. Её тревожило собственное состояние, то, как она себя чувствовала всё это время. Она словно… не была собой. Такое странное ощущение, которое она испытывала, когда они только прошли Завесу и оказались в этом времени. Иногда Грейнджер могла просто остановиться, не понимая, куда идёт и зачем, просто двигалась по инерции, будто кто-то, а не она сама управляла своим телом и мыслями. Это могло быть по разным причинам, возможно, она действительно была уставшей, возможно, ей действительно требовался отдых от всего происходящего. Хотя бы день, хотя бы час, но даже такой отрезок времени был слишком большим для её спокойствия. — Прости меня, ладно? Грейнджер прикрыла веки, когда парень сгорбился и уткнул лицо в ладони. Он плакал? — Рон, что с тобой? — Мерлин, я чувствую себя таким идиотом, — ладони приглушали его бормотание, и девушке пришлось прислушаться, чтобы услышать то, что говорил Рон. Гермиона отпустила его и обошла диван, опускаясь в кресло напротив него, чтобы удержать взгляд друга, который поймала совершенно случайно и теперь держалась, как утопающий за спасительную нить, в надежде, что сможет выбраться из бурной реки, которая уносила его всё дальше от берега. Будто это было оплотом их взаимопонимания. — Расскажи мне, — она старалась придать отчего-то хриплому сейчас голосу теплоты и ласки, чтобы Рон открылся, чтобы прекратил убегать. — Что тебя тревожит? — Это… такое отвратительное чувство. Я так его ненавижу. И хуже всего, что я не могу это контролировать. Он всей своей позой демонстрировал уязвимость, — сидел, опустив плечи и упирая взгляд в пол. Гермионе хотелось его защитить, появилось навязчивое желание закрыть друга ото всего мира. — Что это? — Я до сих пор не привык, понимаешь? Не привык ко всему этому, — девушка сжала пальцы на подлокотнике кресла, вонзая в мягкую обивку ногти. — Мне… нормально здесь, но я чувствую, что это не моё место. Ощущение, будто я чужой. Даже не так, — он вскинул взгляд, разглядывая огромную вычурную люстру на потолке. — Здесь многие мне чужие. Нам говорили, что мы должны привыкнуть жить этой жизнью, но что это за жизнь, когда всё, что в ней происходит, — это война и этот дом? Миссис Поттер говорила тогда о цели, но я не… не вижу этой цели. Он так устал от войны, устал от этого хаоса и неопределённости. Она привыкла к этому, но даже подумать не могла, что кто-то из ребят до сих пор не находит себе места. Не находит того, что заставило бы его захотеть жить за Завесой. Вспомнилась фреска Микеланджело и тот самый живительный импульс, который мог бы помочь Рону найти себя. Гермиона нашла его, когда перестала искать, но друг был более прямолинейным, ему нужно было знать точно, к чему двигаться. Но как можно было объяснить то, чего Гермиона сама до конца не понимала? Ясно было только одно: ты либо ощущаешь этот импульс, либо нет. — Я стараюсь, правда, и из-за этого бешусь. Бешусь из-за того, что вижу, как вам с Гарри удаётся строить нормальную жизнь, несмотря на… — он пугливо оглянулся, понимая, что только что чуть не выдал самую тайную тайну будущего, — несмотря на то, что нас ожидает. Но я не могу. Пока что я не могу. — Так из-за этого ты… так отреагировал на то, что мы с Сириусом… — одна мысль сбивала другую с ног, и та теряла равновесие, путаясь под ногами первой, из-за этого речь девушки была невнятной. Она едва сформулировала вопрос, переживая, что друг может отреагировать слишком резко, но тот лишь улыбнулся ей улыбкой, от которой по телу пробежали приятные мурашки. Очень по-домашнему. — Можешь считать это завистью, Гермиона, — наклон головы и задумчивый взгляд. Такой другой Рон. — Но мне не хватает своего человека в этом мире. Гермиона чувствовала, как начинало жечь глаза, и как сильно зашумело в голове. — А как же Марлин? — громким шёпотом спросила она, зная, что если повысит тон голоса, то он обязательно сорвётся. Гостиная начинала двигаться перед глазами, словно живое существо, сердце которого находилось в одной из закрытых на ключ комнат. Сердце отбивало нечёткий ритм, и девушка понятия не имела, как его успокоить. Парень покачал головой, прикрывая глаза, пытаясь продолжать улыбаться. — Мне стоило прислушаться к самому главному совету Сириуса — открыть глаза и посмотреть, — нравлюсь ли я ей. Какому ещё совету? Сириус давал Рону советы насчёт отношений с Марлин? — Что ты имеешь в виду? — она спросит потом у Блэка. — Я ей не нравлюсь. И вряд ли когда-то понравлюсь. — С чего ты это взял? — возмутилась гриффиндорка, сморгнув выступившие слёзы. — Ты ведь симпатичный, хороший, и ты так ухаживал за ней. И, мне кажется, у неё есть к тебе кое-какие чувства. — Не обманывайся, Гермиона, — произнёс Рон таким тоном, словно объяснял ребёнку, что Санта-Клауса не существует, тем самым разрушая волшебный мир и веру в чудеса этого ребёнка. Он тяжело откинулся на спинку дивана. — Она не нашла во мне того, что ей нужно. Вокруг много симпатичных парней, но почему-то на них не вешаются все девчонки. Наверное. Значит, они ищут в них что-то другое, не думаешь? — Может быть, — согласно кивнула Грейнджер. Она прекрасно понимала. — Но ты… она тебе всё ещё нравится? — Да, — он ответил так быстро и легко, словно это признание с самого начала было заготовлено и ждало своего часа, сидя на кончике его языка. — Но я не стану навязываться. — Не станешь добиваться, ты имел в виду? — если это была известная гриффиндорская гордость, то дела не продвинутся ни на шаг. — Нет. Не стану навязываться. Добивался я её с зимы, если бы она чувствовала ко мне что-то больше, чем просто дружескую симпатию, я бы не остановился. Спустя сколько времени ты поняла, что Блэк тебе не безразличен? Уверен, прошло меньше, чем полгода. Но я не хочу проживать эту жизнь вот так, какой бы она не была. Гермиона не ответила. Поднявшись с места и обойдя кофейный столик, села возле Рона, обнимая того за шею. Он не отодвинулся, и с её шеи будто упал балласт, когда она поняла, что друг больше не злится. — Поэтому ты избегал нас с Гарри все эти дни? — Мне нужно было понять, — друг улыбнулся, и все его веснушки словно улыбнулись Гермионе тоже. — Понять, что говорить вам, когда вы спросите. — Значит, я удачно подобрала время, чтобы спросить? — девушка опустила голову на плечо парня; можно было подумать, что это был просто милый дружеский жест, но только она ни разу так не делала с Роном, потому что он… ну, не понял бы. И сейчас это тоже был не этот жест. Просто в какой-то момент её голова настолько сильно начала кружиться, что перед глазами начали выплясывать жуткие тени, становясь тёмными кляксами на белом полотне. — Наверное… Эй, Гермиона, — он потряс её за плечо, когда её голова начала сползать вниз к предплечью Уизли. Девушка резко подняла голову и поняла, что это была ужасная ошибка. Тошнота накрыла её густой волной, и рвотные позывы выкинули её на берег. Внутренности сжимались от напряжения, и Грейнджер чувствовала неимоверную боль во всём теле. Воздуха резко стало не хватать, и лёгкие жгло огнём от недостатка кислорода в организме. Чувство, которое предупреждает о скором обмороке, утягивало её в чёрную воронку. Какого чёрта?.. — Гарри! — Рон испуганно позвал Поттера, и, кажется, Гермиона слышала громкие приближающиеся шаги, но они тут же исчезли в тёмной комнате, в которой очутилась девушка — здесь не было ни звука, ни света. И она до сих пор не понимала, она ещё в сознании или уже лишилась его? Чем бы это ни было, но это было кошмарно, сродни особому виду Круциатуса, который врезается в тело в самый неожиданный момент, разрывая его на кусочки и дробя кости кому-то на потеху.