Маховик: Во Власти Времени

2 октября 1978. Боль. Тело пронзила вспышка настолько сильной боли, что парню тут же захотелось провалиться обратно в беспамятство. Сириус застонал, но звука не услышал: либо он оглох, либо потерял голос, что в любом случае было неутешительным. Он открыл глаза. Невероятной мощи световой всполох ударил по ним, и тут же замерцали разноцветные круги; он тут же закрыл глаза обратно, желая, чтобы головная боль, которая пришла к нему вместе с сознанием, испарилась. Пошевелив рукой, а затем ногой, Сириус понял, что все части тела на месте. Вот только почему все так болит? Было ощущение, будто его разрезали на кусочки, а потом сшили обратно, покрывая тело кривыми швами. Глотку будто разодрали огромными когтями, и каждый раз, когда он с трудом сглатывал, мышцы гортани напрягались так, что готовы были разорваться вовсе. Сириус сделал еще одну попытку открыть глаза и посмотреть, где же он находился. Он не стал повторять свою ошибку, и теперь медленно открыл сначала один глаз, потом второй. Круги все так же плыли перед взором, но парень лишь сильнее напряг глаза в попытке увидеть хоть что-то, отчего они у него начали закатываться. Он ничего не слышал и не видел. Что может быть хуже? Сириус раздраженно выдохнул. На одну секунду ему показалось, что он умер, но потом Блэк услышал едва громкий стук сердца; к тому же он вспомнил, как кто-то говорил, что после смерти люди попадают в место, где не чувствуют ни боли, ни страданий. Что ж, если и есть такое место, то он явно сбился с пути, пока добирался до него, и попал туда, где каждый вдох кажется пыткой. Пытка. Он вспомнил безумную боль в каждом миллиметре тела, разрывающую его плоть черными лапами, вырывающую когтями сердце и душу. Сириус дернулся от вспышки боли и ужасных воспоминаний, что ядом разлились по его воспаленным венам, и отключился. Так было лучше для его тела и мозга; его поразил бы психический недуг вдобавок к физическому, если бы он начал вспоминать, что с ним случилось всего несколько часов назад.

***

7 октября 1978. — Он еще не пришел в сознание! — Он мой друг, я нужен ему! — Вам нельзя сюда, мистер Поттер! — Почему он еще без сознания? Сколько это может продолжаться? Он вообще поправится? Вы занимаетесь его лечением или только препятствуете моему визиту к нему? — У него очень серьезные травмы, понимаете?.. Он не очнулся бы на следующее утро после того, что с ним случилось. Естественно, мы лечим его, но… — Но я же очнулся. Тогда, летом. — Это совсем разные заклятия, поймите вы. К тому же вам сразу оказали помощь. Вам нужно было лишь восстановить силы и… — Мне плевать! Если вы сейчас же меня не впустите, я обещаю к чертям разнести вашу больницу! Сириус услышал тяжелый вздох из-за двери, и та открылась с противным скрипом. Он очнулся от громких препирательств и сразу же узнал голос Джеймса. Он был таким громким, таким… противным. Казалось, что из ушей польется кровь, если он повысит свой голос хоть на полтона. Сириус застонал и пошевелился в жутко неудобной кровати. Это вообще кровать или деревянные доски? Он ничего не помнил, ничего не мог понять, лишь знал, что где-то рядом был его друг. Сириус открыл один глаз. Ничего. Никого не было видно; потолок перед глазами уезжал куда-то в сторону. Парень открыл второй глаз и быстро начал моргать, перед глазами начали извиваться странные тени, и он снова опустил тяжелые веки. Хотелось спать, но не хотелось снова уходить из реальности. — Сириус?.. — голос Джеймса. Где-то рядом, совсем рядом; было ощущение, что друг говорил у него в голове. Знакомое ощущение… — Сириус, это я, — рука Джеймса опустилась Сириусу на плечо, и парень дернулся от боли, что прострелила его в этом месте. Он глухо застонал не в силах что-либо сказать, будто ему вырвали язык, и он захлебывался собственной кровью. От этой мысли Сириус пошевелил сухим языком во рту, царапая им небо. — Воды… — тихий выдох сорвался вместе с этим словом, и Сириус сомневался, что его кто-нибудь услышал. Его пересохших губ коснулось что-то мокрое, и парень в блаженстве приоткрыл их — губы склеились так, что он почувствовал усталость, когда они наконец-то были в том состоянии, чтобы трубочка попала в рот, и Блэк потянул из нее такую желанную жидкость. Лишь когда во рту было достаточно мокро, чтобы не вспоминать пустыню, Сириус снова открыл глаза. Перед ними теперь был не потолок, а теплые карие глаза Джеймса. Его лицо тоже ехало влево, и Сириус был уверен, что его глаза скосились, чтобы держать концентрацию на друге. — Сириус, — Джеймс говорил тихо, очевидно, переживая за барабанные перепонки Блэка. — Сириус, ты как? Если бы он мог что-то сказать, то ответил бы, что он живее всех живых, хоть это и было бы ложью, а если бы мог поднять руку, то показал бы "класс" большим пальцем, но ничего из этого он сделать не мог, поэтому лишь слабо покачал головой. — Мне так жаль, Сириус, — внезапно произнес Джеймс. — Так жаль, что я ничего не смог сделать, друг, — голос Сохатого готов был сорваться; Сириус слышал, как он дрожал. — Прости меня, прости, пожалуйста, — прошептал Джим, и теперь Блэк был просто уверен, что друг плакал. За что Джеймс чувствовал свою вину? Что произошло с Сириусом? Как он вообще оказался на больничной койке? Эти вопросы навалились таким грузом, что Сириус решил, что все-таки не против провалиться обратно в беспамятство. Он с трудом сжал руку Сохатого, которая держала его, едва касаясь кожи, видимо, боясь причинить боль. Что бы ни произошло, Сириус не чувствовал абсолютно никакой обиды на друга, который почему-то винил себя в том, что произошло с Блэком. А что, собственно, произошло? Сириус ничего не помнил; точнее, он был уверен в том, что свадьба Сохатого все-таки состоялась: он помнил праздник, гостей, танец… а потом все. Ему снились взрывы и крики, но он думал, что это всего лишь сон, но, видимо, это были воспоминания. Битва. Он снова резко открыл глаза и повернул голову в ту сторону, где сидел Джеймс; тот не спускал с него пронзительных глаз. По позвоночнику прополз мороз, и Сириус почувствовал, как немеют его пальцы в руке друга. В голове восстанавливались моменты с битвы, которая развернулась прямо на свадьбе Джима и Лили. Он видел кровь, страшные раны, кто-то был тяжело ранен… А может, это был сам Сириус, если он, а не кто-то другой лежал сейчас на больничной койке? Но он не мог вспомнить, что же с ним произошло после битвы. Как только мозг настраивался на эти воспоминания, тело сразу же шло на попятную — Блэк чувствовал, как сжимались его внутренности, будто перед волнующим действием или событием, и его сразу же начинало мутить. — Джим… — снова выдохнул Сириус, едва открывая рот. — Что? — Сириус выдавил слабую улыбку, когда услышал обеспокоенный голос друга. Если бы он захотел, чтобы Джеймс сейчас убил полмира, то тот так и поступил бы, лишь бы не расстраивать Блэка. — Что, Сириус? — Почему я здесь? — Сириусу пришлось вдохнуть побольше воздуха, чтобы задать свой вопрос, но все равно он получился слишком тихим, непонятным и лишенным какого-либо смысла. — Тебя… ты… ты пострадал. В битве. У нас на свадьбе. Ты помнишь что-то? — Свадьбу. — А сражение? — Сириусу лень было отвечать, и он лишь кивнул; Джеймс поджал губы. — Я расскажу тебе, но потом, друг. Не хочу, чтобы ты снова это переживал, ладно? — Сириус снова кивнул, так до конца и не понимая, почему он не помнит все, что случилось в битве. Ему было интересно, как долго он находился в таком состоянии, как давно он попал в больницу, но смог прошептать лишь: — Давно?.. Джеймс склонил голову, считая дни на пальцах. Он часто так делал, потому что всегда терялся в днях и числах, а Сириус всегда считал это забавным и по-своему милым. Сириус увидел темные тени, что залегли под глазами Джеймса, уставший вид и поникший взгляд — тот явно либо спал очень мало, либо вообще не спал. — Пять полных дней, — наконец сказал он, когда сложил все цифры в голове. — Первого была свадьба, а сегодня уже седьмое. Почему он так долго приходил в себя? Что это за заклятие или заклятия, что так сильно навредили ему? Мерлин, за то время, пока он в сознании, в голове сформировалось уже столько вопросов, и на каждый было трудно ответить. — Мистер Блэк, вы очнулись? — голос целительницы показался более неприятным, чем голос Джеймса. — Мистер Поттер, мы должны осмотреть его — вам нужно выйти. — Вы уверены? — Джеймс явно был раздражен этим заявлением. — Уверена. И передайте остальным своим друзьям, что вам пора отправиться домой и хорошенько отдохнуть. Мистер Блэк уже пришел в себя, он поправится. — Мы никуда не уйдем, пока Сириус на своих ногах не выйдет из этой палаты, — твердости в голосе Джеймса можно было позавидовать. — Нам вполне удобно в той палате, которую вы нам выделили. — Но вас там семь человек! — Если вас это так смущает, я могу спать под дверью Сириуса. — Нет! — выпалила целительница, видимо, ни разу не сомневаясь в словах Поттера. — Вы можете… ладно. Выйдите, мне нужно осмотреть его. Джеймс поднялся с места и взглянул Сириусу прямо в глаза, не отводя взгляда. Такой дружеский и искренний жест, что всегда заставлял Сириуса улыбаться. Невероятная благодарность и признание проснулись внутри Блэка, что заглушали ноющую боль и головокружение. Они здесь, его ждут и не бросают. Он точно знал, кто ночевал с Джеймсом и остальными Мародерами в палате: и он знал, что это самые прекрасные люди в его жизни. — Спасибо… — Сириус надеялся, что Джеймс прочитает по его губам эту благодарность, потому что на громкие слова сил не было. — Всегда, друг. Всегда рядом, — ободряюще улыбнулся Джим и скрылся с поля видимости.

***

9 октября 1978. — Ну, когда я смогу уже выбраться из этой койки? — в который раз простонал Сириус, когда целительница его осматривала. — Спокойнее, мистер Блэк, — тихо засмеялась она, — вы очень быстро пошли на поправку после того, как очнулись. Вам нужно еще немного побыть в больнице, чтобы мы могли точно удостовериться, что никаких страшных последствий нет. — Я валяюсь здесь бревном больше недели — что еще может быть хуже? Целительница ничего не ответила, лишь ухмыльнулась. Сириус тяжело вздохнул, демонстрируя, что он ужасно устал от этих стен и атмосферы больницы. Он был в сознании неполных три дня, и за это время ему все ужасно надоело. Силы восстанавливались, но голова все еще кружилась, когда он пытался приподняться, а тело неприятно ныло, будто бы от длительной физической нагрузки. Разговаривать стало гораздо легче, и парень постоянно донимал целителей, спрашивая, когда его отпустят домой. Его мутило от запаха снадобий, которые ему вливали в глотку по часам, но он был благодарен, что никаких иголок здесь не было: было бы стыдно свалиться в обморок не от бессилия, а от странной жуткой штуковины. Сириусу было ужасно скучно, когда его друзей просили уходить из палаты, и он чувствовал себя одиноким, хотя Мародеры сидели с ним почти целыми днями. Но все же, если бы не Мародеры, Лили и Трио, то он бы точно сошел с ума от хаоса, который творился в его голове. Джим, несмотря на его обещание, так и не рассказал, при каких обстоятельствах Сириус попал в больницу. Блэк много чего вспомнил — спасибо его идеальной памяти. Его мозг восстанавливал по кусочкам картинки, которые происходили на свадьбе Джима. Он вспомнил каждое заклинание, что вырывалось из его палочки, поражая Пожирателей, помнил голос Волан-де-Морта, который звучал прямо в его черепной коробке — и Сириус был уверен, что не забудет его до конца своей жизни. А еще он помнил Гермиону и ее изуродованную руку, из которой торчал деревянный обломок; он даже помнил, как пытался помочь ей, накладывая шину на тонкую девичью кисть. Но сколько бы он ни пытался вспомнить, все заканчивалось на моменте тошнотворного монолога фанатика чистой крови, а потом… потом ничего. Тьма. Его сознание и подсознание не пускали дальше к воспоминаниям. В те моменты, когда взгляд Сириуса поднимался на Гермиону, он видел в ее глазах то, что замечал в глазах Джеймса: вину, сожаление, тоску. Девушка сразу же надевала слабую улыбку, когда замечала, что Блэк смотрит на нее, но в глазах все еще стояли слезы, которые она с трудом сдерживала, не желая расстроить Сириуса. В ту ночь он не спал. Было поздно, но сна не было ни в одном глазу. Он все время пытался сложить кусочки пазла в голове, чтобы получить целостную картину: может быть, страшную, но целостную. Он чувствовал себя неполноценным без понимания своего состояния. Входная дверь неприятно скрипнула, как это происходило каждый раз, когда в палату кто-то входил. За три дня она шумела постоянно: друзья и целители навещали его беспрерывно. — Люмос, — прошептал тихий голос, и тьму комнаты разрезал яркий луч света. Сириус быстро закрыл глаза, притворяясь спящим. Он слышал робкие шаги, которые приближались к кровати. Знакомый свежий аромат окутал его и всю палату своими объятиями, и Сириус затаил дыхание, боясь спугнуть полуночную гостью. Он мог бы поклясться, что слышал ее замедленное сердцебиение, ощущал на себе ее теплый взгляд, а от дыхания, которое касалось его кожи, мурашки танцевали степ — а может, это все лишь игра его воображения? Совсем не вовремя Сириус чихнул, и услышал приглушенное "ой" испуганной Гермионы. Он рассмеялся и открыл глаза, ожидая, что девушка убежит. Она осталась. — Ты не спишь? — все еще испуганная и смущенная, Гермиона выглядела не подавленной, какой ее всегда видел Сириус, а, скорее, заинтересованной. — Угадала, — Блэк приподнялся на локтях и уперся спиной в стену за кроватью: ему было не очень приятно, когда на него смотрели сверху вниз. — У тебя такое увлечение — наблюдать за спящими людьми? — спросил он, устраиваясь удобнее; тело все еще плохо его слушалось. В свете Люмоса Сириус заметил, как густо залилась краской Гермиона. Все-таки было что-то невероятно забавное и приятное в том, чтобы смущать эту девушку. А еще ему было спокойно, когда она находилась рядом. Если бы он сказал кому-нибудь из своих друзей, что он чувствует себя в безопасности рядом с новенькой девчонкой, которую знает три месяца, то наверняка его тут же начали бы подкалывать. — Да ладно тебе, — беззаботным тоном сказал Сириус, когда молчание затянулось, а Гермиона так ничего и не ответила. — Я совсем не против. Тем более такая атмосфера: ты, я, пустая комната, кровать… — Это палата, Блэк, а ты в больничной койке, — девушка отвернулась, очевидно, чтобы Сириус не заметил еще большее смущение на ее лице. — Давай не будем зацикливаться на этом моменте. Ему так хотелось, чтобы она осталась. Он не понимал, как так случилось, что несколько минут назад он мечтал о тишине и спокойствии, наслаждаясь темнотой палаты, а сейчас он не хотел оставаться один. Ему нравилась компания Гермионы. Сириус подавил в себе ухмылку, которая рвалась наружу, как нечто целостное с Блэком, когда девушка присела в кресло, которое обычно занимал Джеймс, чтобы быть поближе к Сириусу. Непослушная прядь волос выпала из пучка девушки, и Сириус, не отрывая взгляда, проследил за плавным движением, которым она убрала волосы за ухо. — Итак, — протянул он, когда Гермиона откинулась на спинку кресла, — ты следишь за мной. — Вообще-то… — Гермиона отчаянно пыталась смотреть куда угодно, но только не на Сириуса. — Мы каждую ночь тайком от целителей пробирались к тебе, чтобы посмотреть, как ты… Сегодня моя очередь. — Да вы извращенцы! — прижимая руку к груди, как будто он был весьма недоволен такими действиями, он улыбнулся. — Полагаю, это идея Джеймса? — Гермиона покачала головой. — Нет? Тогда это Лунатик… Точно он, этот маньяк под прикрытием, — Гермиона прыснула от смеха, наконец-то встречаясь взглядом с Сириусом; он улыбнулся такой мягкой улыбкой, на какую только был способен. — Это Хвост, — сжалилась она над угадывающим парнем и покачала головой. — Нас не пускали к тебе, а Джеймс готов был подраться с каждым, кто стоял на пути в твою палату — Хвост решил эту проблему. Сириус искренне удивился. Не то чтобы он считал Питера тупым, но туповатым точно. Он редко подавал какие-либо идеи, и из его рта не так часто вырывались конструктивные предложения. — Хвост… Стой, — резко сказал Блэк, отчего Гермиона тут же села ровно. — Хвост. Ты сказала "Хвост"? — его глаза нервно забегали по лицу девушки. Они с Мародерами не использовали свои клички при ребятах, не желая выдать свои тайны и, главное, тайну Люпина. Гермиона выдохнула и снова откинулась на спинку кресла, улыбаясь и наблюдая за Сириусом словно за дурачком. — Я знаю, Сириус. Мы в курсе вашей "тайны", — Сириусу от этого не стало легче. Легкость испарилась, и его уколол неприятный страх. — Знаешь что? — с вызовом смотря ей в глаза, спросил парень. — Что ты анимаг, — пожимая плечами, ответила Гермиона, — и остальные тоже. — И что же, знаешь, что Римус… — Оборотень? Да, про это я узнала еще раньше, чем про анимагов. Сириус вздохнул. Он не мог понять: то ли они так плохо скрывали свою тайну в будущем, то ли к оборотням за Завесой стали хорошо относиться. За себя он не переживал — волновался за Лунатика. — Что ты помнишь? — вопрос Гермионы вывел его из раздумий. — Ты помнишь много со свадьбы? — Сириусу показалось, что лицо девушки снова стало обеспокоенным, когда она задавала свой вопрос. Он опустил голову, качая ею. — Я помню все… Кстати, как твоя рука? — дернулся он, и Гермиона подняла абсолютно целую и невредимую руку. — Благодаря тебе все хорошо, — с улыбкой сказала она, опуская руку. — Спасибо. Он улыбнулся в ответ, чувствуя некую гордость за себя, что в момент опасности не растерялся и помог девушке. — Я помню все, включая то, что голос этого психа был словно у меня в голове, а потом… — Сириус зажмурился, пытаясь вспомнить, что же случилось. — Я что-то сказал — и все. Тьма. Ничего не помню. Пока он говорил, Гермиона не отводила от него глаз, и что-то теплое, как и ее взгляд, проснулось внутри него. — Тебя пытали, Сириус, — склонив голову в утешающем жесте, прошептала она так тихо, что парень едва ее расслышал. Он тактично отвел взгляд, когда увидел, как ее глаза наполняются новыми слезами. — Это был не Круциатус, — резко ответил он. Он знал все об этом проклятии, а еще лучше он его помнил на физическом уровне. Мать несколько раз воспитывала его подобным образом, ведь что может быть эффективнее против непослушного сына-бунтаря, позора рода? Только старый добрый Круциатус. Перед глазами мелькнула фиолетовая молния, и Сириус дернулся, будто снова мог попасть под заклятие, которое лишило его права на существование почти на десять дней. Он почувствовал легкое касание руки девушки, словно молния прошибла все его тело, и он тут же убрал свою руку. Ему не нравилось, когда его жалели. А еще ему не нравилось, что его страдания видели все приглашенные на свадьбу. — Я не знаю, что это за проклятие. Оно слишком темное, черное… При этих словах Сириус мотнул головой. Черное. Семейное. Вспышка озарила глаза Пожирателя, который стоял прямо перед ним, приподнимая свою палочку. Глаза. Он видел глаза этого урода. Или уродки. Безумные, истерически шарящие по его лицу. Голос такой противный, сухой, ядовитый, прямо как у… — Это она, — выдохнул Сириус, — Беллатриса, — он едва приоткрыл губы, чтобы произнести это имя, после которого во рту будто закишел клубок змей. — Мне так жаль, Сириус. — Ты говоришь прямо как Джеймс, — бросил он, не в силах смотреть ей в глаза. — Я была там, стояла прямо около тебя, — произнесла она убитым голосом. — И не помогла, ничего не сделала. — Мерлин… — пробормотал Сириус и хлопнул рукой по лбу. — И Джеймс так думает? Конечно, он так думает. — Он твой друг. Они все твои друзья. — Мне повезло с друзьями, — все так же приглушенно ответил парень. — Наверное, единственное, что есть во мне хорошего — мои друзья. Он не видел, но мог бы поклясться, что Гермиона закусила губу, чтобы она не дрожала. — Не смей винить себя, — бросил Сириус. — Ты не должна брать на себя чужую ответственность, ясно? Каждый должен отвечать только за свои поступки. Кстати… — он немного поменял положение, чтобы было удобнее сидеть. Спина уже затекла, и он не чувствовал ее, но ложиться не хотелось, — ты ведь знаешь, кем мне приходится Беллатриса? — Да. — Это был не Круциатус, — отстраненно сказал Блэк, упрямо смотря куда-то за плечо Гермионы. — Это семейное проклятие, кровное. Она его изобрела — Беллатриса. Оно может действовать только на членов нашей семьи, на тех, в ком течет кровь "благороднейших", — он сделал акцент на последнем слове и скривился. Теперь, когда девушка рассказала ему, что с ним случилось, в голове собралась цельная картинка всего происходящего. Как только он закрывал глаза, то тут же появлялись другие; он видел наслаждение в них от того, что ему больно. Чертовски больно. Сириус слышал об этом проклятии. Андромеда рассказала ему, что их сестрица еще в школе его изобрела, но испытывать на ком-то из членов семьи не решалась. Что ж, как хорошо, что Сириус идеально подошел в качестве подопытного зверька. Он бы мог восхититься Беллатрисой: она отлично поработала над проклятием. Они сидели в молчании несколько минут, и оно не было неловким. Сириусу не казалось, что он должен что-то сказать, чтобы разрядить обстановку; каждый из них был в своих мыслях, каждый думал о своем, и это был невероятно интимный момент, разрушить который было бы непростительной ошибкой. В который раз парень поймал себя на мысли, что рядом с Гермионой ему было уютно и спокойно, и это было чем-то новым, абсолютно непривычным в его беспокойной, наполненной приключениями жизни. Девушка приносила с собой некую уверенность в завтрашнем дне. Она была скелетом, который мог бы поддержать все на свете; ее было сложно сломать, Сириус видел это. В моменты, когда он не видел слезы в ее глазах — что обязательно должны прекратиться, ведь он уже шел на поправку — он замечал огонь в карамельных глазах, а еще собранность и смелость. Сейчас она мало напоминала ему ту девочку, которая не видела смысла жизни. Может, она нашла его, этот смысл? — Моя мама, — нарушила молчание Гермиона, — рассказывала мне одну историю… Про Маленького Принца, — Сириус вопросительно выгнул бровь. Он не понимал, почему она вдруг решила рассказать о чем-то личном, но, похоже, она действительно хотела этого. Поделиться чем-то, чем могла бы поделиться. — Этот Принц долго жил в одиночестве на своей собственной планете… — Он был совсем один? Не было абсолютно никого? — Гермиона кивнула в ответ. — Если он был один, то почему он был принцем, а не королем? — Он был ребенком, — пожала плечами девушка. — Ему было одиноко на собственной планете, но потом у него появилась капризная Роза. Его Роза, за которой он ухаживал. — Принц-садовод, — отпустил серьёзный комментарий Сириус. — Отлично. — Ты невыносим, — тяжело вздохнула девушка. — Я могу не рассказывать, если не хочешь слушать. — Нет! — он сдержал свой порыв схватить Гермиону за руку, когда она уже начала подниматься с места. — Прости, продолжай, — Гермиона едва заметно усмехнулась и села обратно. — Каждое утро он чистил свою маленькую планету от ростков баобабов и сорняков, чтобы она была чистой и приятной для проживания. Ростки баобабов — образ зла, которое стоит искоренять, как только оно прорастает. Но не у всех это получается, к сожалению. Принц обожал наблюдать за закатами — это было одно из любимых его занятий. Кроме ухода за цветком. Роза была высокомерной и напыщенной, а принц, наоборот, был чист душой и мыслями, — выдохнула девушка с чувством. — Роза считала, что она лучше всех и что именно она является хозяйкой планеты, на которой они жили. Но Принц любил ее. — Любил? — брови Блэка взлетели от удивления. — Любил. Они были абсолютно разными, с разными взглядами на жизнь, у них были противоречия. Но именно тем, что Роза была совершенно другой, Принцу она и нравилась. Но однажды у них случилось разногласие, и Принц решил посетить другие планеты, даже после того, как Роза призналась, что тоже любит его… — Бросил Розу? — Ну… Он был в обиде на нее. — Но он любил ее, а она — его, — Сириус почувствовал, как напряглись его связки от разговора без перерыва, и перешел на шёпот. — Как можно бросить того, кого любишь? Пусть он сам никогда никого не любил, но все же знал об этом чувстве довольно много. Тем более, у него был пример настоящей любви — Джеймс и Лили. Сириус сомневался, что его друг смог бы бросить свою теперь уже жену после стольких лет ухаживаний и признаний в чувствах. — Но именно это и послужило тому, чтобы потом Принц понял, что значит истинная чистая любовь! — в тоне голоса Гермионы прослеживались знакомые нотки упрека и возмущения. Похоже, она давно ни с кем не спорила: единственный ее оппонент сейчас валялся в больничной койке. — Продолжай, — кивнул Сириус; он все же сдался и лег обратно в кровать: спина болела неимоверно, и он решил, что лучше будет лежать со спокойным лицом, чем корчить мину от боли. И Гермиона рассказала ему. О всех планетах, которые посещал Маленький Принц, о всех жителях, которые считали себя важными и нужными, но которым совершенно было наплевать на жизнь паренька и которые считали его странным. Но все же, подумал Сириус, в мире должны быть непонятные люди. Для одного непонятного обязательно найдется еще один непонятный, и они будут понимать друг друга, пусть другие так никогда и не поймут их. От этой запутанной мысли стало немного не по себе. Сириусу было интересно. Ему в жизни никто не рассказывал сказок, а еще он считал сказки чем-то постыдным, но в тот момент ему казалось, что ничего плохого в них нет. Все плохое в реальности, а в сказках всегда та жизнь, к которой люди стремятся, но никак не могут добраться до цели: так и останавливаются на полпути. Спокойный голос усыплял и успокаивал Блэка; каждый раз, когда Гермиона останавливалась, чтобы проверить уснул ли Сириус, он толкал ее и требовал продолжения, точно маленький капризный мальчик. — На Земле — последней планете, которую Принц посетил — он встретил Лиса, Змейку и Пилота. Девушка рассказала про детство Пилота и про то, как его не понимали взрослые, когда он рисовал странные рисунки, которые могли бы стать шедеврами, но он отказался от своей мечты. Сириус понятия не имел, кто такой пилот, но ему было достаточно того, что он знал лисов и змей; ему не хотелось снова перебивать Гермиону. — Только после встречи с Лисом Принц понял, почему он сходился с одними людьми душами, а с другими нет. И почему именно его Роза ему важнее всех других, которых на Земле миллионы. "Только Сердце зорко. Самое главное глазами не увидеть", — сказал ему Лис. И Маленький Принц понял, что это и есть Родство Душ. Мы в ответе за тех, кого приручили. И Принц скучал по той, кого приручил, а она в ответ приручила его: она подарила ему радость, наполнила его жизнь смыслом. Его душа, его Роза осталась одна на их планете, и он забыл все обиды, которые были. С Пилотом они тоже подружились, хотя тот и был взрослым, но внутри он был тем же мальчиком, который рисовал удавов, проглотивших слонов. Он был таким же ребенком, что и Маленький Принц, но не таким смелым, как он, — Гермиона тяжело вздохнула, как от долгого бега, и рассказала о рисунке барашка с намордником. — Принц нашел маленькую Змейку, укус которой мог убивать всего за полминуты. Особым даром Змейки было то, что она помогала людям возвращаться туда, откуда они пришли, а Принц больше всего на свете хотел вернуться домой. Людей она возвращала на Землю, а Принца вернула к Звездам. — Он умер? — если это была сказка с плохим концом, то парню не очень хотелось ее дослушивать до конца. — Маленький Принц сказал Пилоту, что это только кажется смертью, — с мягкой улыбкой ответила Гермиона. — Печали не должно быть. Он всегда сможет посмотреть на ночное небо и вспомнить малыша, а когда Принц засмеется, то мужчина увидит, что все звездное небо тоже смеется. — Значит, он вернулся? Маленький Принц? — К своей Родственной Душе, — шепотом ответила девушка. — А Пилот? — Он тоже вернулся домой. После шести лет наблюдения за звездами он все еще скучал по Маленькому Принцу, а однажды он вспомнил, что не нарисовал ремешок к наморднику барашка, и тот может съесть Розу. Каждый раз, когда он об этом вспоминает, то ему кажется, что звезды плачут. Они снова молчали. Сириусу казалось, что эта сказка — не сказка вовсе. Это скорее жизнь, реальная жизнь, где Географ не верит ни единому слову Принца, заставляя его принести чертовы камни с вулкана планеты, на которой тот живёт. Или где пьяница, который чувствует вину за то, что пьет, тут же заливает свое горе алкоголем… Все эти пороки ослепляли глаза взрослым, которые не могли увидеть в мире ничего хорошего: власть, честолюбие, пьянство — пороки, которые делают людей идиотами и безумцами: они лишают их какого-либо смысла жизни. — Хорошая сказка, — пробубнил Сириус, погруженный в свои мысли. — Ты так думаешь? — в отличие от Сириуса голос Гермионы был веселым. — Не знаю. Она заставляет задуматься. — Не думала, что для тебя это является проблемой, — фыркнула Гермиона, и он ткнул ее локтем в колени, которые упирались в его кровать. — Я думаю, мне пора. Я вижу, что ты в полном порядке. Нокс, — она быстро поднялась и потушила свет от палочки. Темнота вдруг показалась Сириусу удушающей. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — ответил Сириус и повернулся на бок. Его явно ожидала бессонная ночь — он был уверен, что станет размышлять о сказке и о ее смысле.

***

Яркий свет, который освещал коридор больницы, больно ударил по глазам, которые привыкли к приглушенному лучику света от ее палочки. Она могла бы корить себя за то, что она сделала, но внутри ничего противного не поднималось, и она была совершенно спокойна, словно то, что произошло, абсолютно нормально. А может, это действительно нормально, и Гермиона лишь накручивает себя? — Гермиона? — она подпрыгнула от неожиданности и прижала ладонь ко рту, чтобы не закричать, когда за спиной прозвучал голос Люпина. Гермиона быстро захлопнула дверь палаты Сириуса. — Профес… Римус, — быстро исправилась она, чувствуя, как сердце отчаянно бьется о ребра в попытке выбраться из тесной клетки. — Я… я проверяла Сириуса. — Сегодня моя очередь, — сказал парень, приподнимая бровь. И почему они всегда так делают? Она могла бы поклясться, что пыталась не покраснеть, но всё с грохотом провалилось. Гореть начали даже уши. — Я, наверное, что-то перепутала, — пробормотала девушка, пряча глаза от проницательного взгляда Римуса. — Возможно, — спокойно ответил тот, но не прекратил рассматривать Гермиону, которая мечтала провалиться сквозь землю. — Так… Я пойду? — Люпин только кивнул, не отвечая ей. Гермиона развернулась в сторону палаты, где они ночевали уже больше недели. Боже, как стыдно; Люпин точно подумает что-то не то. Хотя он самый мудрый и адекватный среди Мародеров, так что крохотный уголек надежды все еще тлел где-то глубоко внутри девушки. Хорошо, что это был не Джеймс, а то бы вся больница уже стояла на ногах. Да и перед Гарри и Роном было бы сложно придумать оправдание. Она сама перед собой не могла придумать этого идиотского оправдания, так что говорить о других? Как только она добралась до двери палаты, послышался топот ног сзади. — Что это было? — Римус стоял в нескольких шагах от нее, но Гермионе казалось, что он давит на нее всем своим весом, прижимая к белоснежной стене больницы. Его взгляд приковал ее на месте, и она не смогла даже поднять руки, чтобы открыть дверь и спрятаться в палате с другими. — О чем ты? — нервно спросила девушка. — Я только что понял. — Понял что? — желудок свело. Ну в самом деле, чего так нервничать, подумала девушка. Но она беспокоилась, с каждой секундой все больше и больше. Люпин посмотрел на нее так, словно она была не умнейшей ведьмой столетия, а самой глупой, очень-очень глупой. — Как ты назвала меня? — Что? — Там, возле палаты Сириуса. — Эм… Римус? — Профессор, — уверенно сказал Люпин и сложил руки на груди. Что-то внутри начало отпускать ее внутренности, и Гермиона сделала нормальный вдох. — Ты хотела назвать меня профессором. — Возможно, — она попыталась выдавить из себя загадочную улыбку, но, наверное, получилось жалкое зрелище. Почему-то факт сообщения информации из-за Завесы был более оптимистичным для нее, чем факт того, что она самовольно пробралась в палату Сириуса и просидела там больше получаса. — Не говори этого никому, — заговорщицки подмигнул ей Люпин. — Если кто-то из них узнает, то я получу новую кличку, — Гермиона полностью расслабилась и уже искренне улыбнулась парню. Она чувствовала, что тот ничего никому не скажет и ее допрашивать тоже не будет. — Если я профессор, то Джеймс, скорее всего, Министр Магии, — пробормотал Римус, направляясь мимо Гермионы в палату. — Подожди, ты не проверишь Сириуса? — она попыталась проигнорировать высказывание Римуса по поводу Министра Магии и Джеймса. — Ты ведь проверила его уже? Он в порядке? — Да… — Ну и слава Мерлину! Поверь мне, еще больше внимания, чем у него есть — и он превратится в прихотливую барышню. Пусть отдыхает. Нам тоже надо отдохнуть, — улыбнулся Римус, открывая дверь палаты и пропуская Гермиону вперед. — Спокойной ночи. — Спокойной ночи, — улыбнулась ему Гермиона в ответ и почувствовала, как к ней опять возвращается спокойствие. Только позже, когда все крепко спали, Гермиона поняла, что сделала то, чего никогда не сможет объяснить и понять. Спрашивая саму себя, почему она вдруг решила зайти в палату, в которую, собственно, и не намеривалась заходить — она вообще проходила мимо, — Гермиона придумывала разные оправдания. Может, ей послышались странные звуки из палаты; может, Сириус сам позвал кого-то; может… может, она сошла с ума от чувства вины и так пыталась ее загладить? Тогда почему она стала разглядывать его бледное лицо, разговаривать с ним про секрет Мародеров, а потом еще и рассказывать сказки? Завтра. Лучше подумать об этом завтра. Но девушка никак не могла успокоиться и уснуть. Она думала о том, правильно ли поступила, что рассказала Сириусу про Беллатрису и о том, что она с ним сделала. Гриффиндорке казалось несправедливым то, что Блэк находится в неведении: он имел право знать, несмотря на то, что Джеймс всяким образом пытался оградить друга от правды. — Он ведь не маленький мальчик! — вспыхнула Лили, которая поддержала Гермиону в том, что нужно рассказать правду Сириусу. — Он и так натерпелся от своей семьи достаточно, — огрызнулся Джеймс. — Я ему расскажу, что это была… его кузина, но не сейчас. — Он постоянно ломает голову, пытаясь вспомнить, что с ним случилось с того момента, как пришел в себя, — Гермиона уперла руки в бока, пытаясь казаться грозной. — Его мозг нуждается в отдыхе, а не в постоянном напряжении! — Вы не понимаете, — тяжело вздохнул Джеймс и покачал головой, взъерошивая непослушные волосы. — Блэки принесли ему достаточно боли. Может, он и делает вид, что с ним все нормально, и кажется незаинтересованным, когда говорят о Блэках, но они все еще его семья. — Беллатриса — ему не родня! — бросил Гарри. Он знал Сириуса, может, не так хорошо, как Джеймс, но точно лучше, чем Рон или Гермиона. За Завесой они были семьей, пусть и не долго. — Просто дайте ему время, — Джеймс посмотрел на каждого умоляющим взглядом. — Я не хочу, чтобы он думал, что Блэки живут только для того, чтобы делать ему больно. Они все узнали Беллатрису по ее безумному смеху и голосу, когда она увивалась у ног Волан-де-Морта. Никто ничего не говорил о ней, но каждый раз, когда Гермиона вспоминала ее глаза, то, как она наставляла на девушку свою палочку в попытке убить, внутри что-то простреливало, отдаваясь старой болью, а уродливый шрам, который так и не исчез, в отличие от шрама Гарри, начинал гореть. И она рассказала. Несмотря на предостережения Джеймса, Гермиона рассказала то, что так отчаянно пытался вспомнить Сириус. Он не казался удивленным или расстроенным. Парень уже давно принял тот факт, что для Блэков он — позор, отребье, которое запятнало репутацию их величайшей семьи. И пусть он казался невозмутимым, когда разговор касался его семьи, Гермиона помнила слова Джеймса о том, что он — все еще Блэк, и мысли о них делают Сириусу больно. Он с легкостью рассказал о семейном проклятии, которым его пытала Лестрейндж, но Гермиона знала, что ему плохо от одной только мысли, что он стал жертвой этого заклятия. Даже если он старался не показывать этого. Семья была его слабым местом. Больной точкой. Особенно Регулус. Девушка помнила, как он отреагировал на простое упоминание о брате. Тогда она подумала, что он просто не хочет о нем говорить. Может быть, он ему противен, но сейчас Гермиона осознала, что факт того, что младший брат, с которым Сириус провел все свое детство и которого все же считал своей семьёй, стал Пожирателем Смерти, приводит его в уныние и печаль. Опыт общения здесь и за Завесой показал девушке, что Сириус имел две стороны медали: то он был открыт, как интереснейшая книга с полным спектром эмоций, которую можно проглотить за несколько минут, то он иногда скрывал свои чувства так хорошо, что в голову пробиралась мысль, мог ли он вообще что-то чувствовать? Как бы там ни было, но Сириус Блэк был хорошим человеком, что бы сам ни говорил: высокомерным, привередливым, вспыльчивым, но это все меркло на фоне того, что он был хорошим. Просто хорошим. Вспомнился тот дурацкий спор, и Гермиона тяжело вздохнула, когда поняла, что может проиграть его слишком быстро. Гермиона не была бы Гермионой, если бы сдалась прямо в ту же секунду. Нет, Сириус останется Сириусом и начнет подкалывать её, как только выйдет из больницы. Она решила, что будет делать все возможное, чтобы оттянуть момент признания, что ее мнение о нем начало меняться. Теперь, когда она увидела его почти такого же, каким он был всегда, можно было возвращаться к их обычным перепалкам и саркастическим выбросам. Она даже скучала по этому то время, что они практически не общались после ее Дня рождения и его пребывания в больнице. Девушка фыркнула. Блэк не получит свое желание так быстро, точно нет. Гермиона развернулась на бок и бросила свою подушку в Рона, который просто безбожно храпел. Рядом с кроватью парня послышался тихий смех Джеймса, и девушка улыбнулась в темноту. Храп не прекратился, но он больше не мешал ей, когда она засыпала с легкой неосознанной улыбкой на лице, о которой даже не подозревала.