Маховик: Во Власти Времени

Их приняли в члены Ордена Феникса 20 июля 1978 года. Это всё ещё не укладывалось в голове. Казалось слишком реальным сном, который должен был вот-вот закончиться. Рона представили как маглорождённого брата Гермионы — Рона Грейнджера, а Гарри назвался своим именем, но Джеймс быстро уточнил, что тот является ему дальним родственником по линии отца. Ребята заметили среди фениксовцев двух братьев-близнецов, и Рон оцепенел. Это были его дяди, братья Молли Уизли — Гидеон и Фабиан Пруэтты. Было сложно не заметить схожесть этих близнецов с близнецами Уизли. Орден принял их с неким подозрением, на которое Гермиона и рассчитывала, но когда все увидели, что Мародёры и Лили общаются с ребятами без всяких опасений, тоже начали вести себя более свободно, но иногда девушка замечала любопытные взгляды, которые бросали на них члены Ордена Феникса. Из-за непонятного ощущения реальности, Гермиона и Рон почти ни с кем не говорили. Многие из этих людей были мертвы за Завесой, и если к Мародёрам ребята привыкли, то к новым людям привыкнуть они не смогли. Пока что. Над всеми возвышался Хагрид, такой же огромный и устрашающий, и лишь добрые чёрные глаза выдавали в нём того Хагрида, которого они знали. Но он с подозрением косился на троицу, как и все, и те решили пока не беспокоить их старого друга. Гарри обменялся несколькими фразами с Фрэнком и Алисой Лонгботтомами, и Гермионе показалось, что друг после этого чувствовал себя не в своём теле и уме.

***

Гермиона постоянно просыпалась раньше всех. Сириус выделил ей отдельную комнату в доме, и теперь девушка была одна в комнате с огромной мягкой кроватью и тяжёлым балдахином, что заслонял её. Ей было лучше в комнате с Гарри и Роном, с которыми она разговаривала перед сном и обсуждала то, что же с ними случилось. Дом дяди Сириуса был намного уютнее дома на площади Гриммо. Возможно, из-за того, что стены не были выкрашены в мутновато-зелёный цвет, не было семейного древа благородных Блэков, не было Кикимера, брюзжащего своим недовольством; возможно, этот дом казался уютнее, потому что здесь Сириус чувствовал себя хорошо и свободно, ведь дом на Гриммо был для него второй тюрьмой. В доме Сириуса было тепло, ещё всегда пахло черникой, дымом от сигарет, которые он курил слишком часто, и дорогим алкоголем. Скорее всего, дорогим, потому что Гермиона в алкоголе не разбиралась, но не могла представить, чтобы Блэк вливал в себя непотребность. Ещё пахло одеколоном. Приятный, немного терпкий запах всегда оповещал, что Сириус находится где-то поблизости. В доме часто, если не каждый день, бывали остальные Мародёры. Казалось, что Джеймс и Сириус и минуты не могут прожить друг без друга, и будь Гермиона на месте Лили, то начала бы уже ревновать. Но рыжеволосая девушка уже к этому давно привыкла, даже не пытаясь влезть в дружбу Блэка и Поттера. Для всех эта дружба казалась чем-то священным, неприкосновенным. Они часто проводили вечера в гостиной за бокалом вина или огневиски. Гермиона слышала, как молодые люди шутили и смеялись, и размышляла над тем, какими же они были до рокового 31 октября 1981 года. Они были счастливыми, весёлыми, красивыми. Больно было даже представлять, что история может повториться. Несмотря на весёлые посиделки Мародёров, ребята ни разу к ним не присоединились. При всём том, что отношение Сириуса и Джеймса, которые больше всех не доверяли и подозревали ребят, изменилось, и они пытались втянуть в разговор Рона или Гарри, было всё равно не по себе. Каждый раз, когда Гермиона просыпалась в тёплой постели, не открывая глаз, она представляла, что лежит в кровати в общежитии Хогвартса для девочек или, быть может, дома, где её помнят и любят. Она плакала. Беззвучно, так, чтобы никто не услышал её из коридора. Гермиона чувствовала себя так, будто её душу вырвали из тела и переместили в чужое. Чужое тело, чужая жизнь, чужая судьба. Опустошена и совершенно потеряна, она была в шоке от того, в какую игру с ними сыграла жизнь. Их заставили проходить сложнейший уровень, не объяснив при этом правил этой игры. И если сначала девушка чувствовала себя более или менее сносно, то спустя три недели пребывания за Завесой, физическое и моральное состояние Гермионы было на самом дне. Это была не её жизнь, и чем больше она пыталась понять, как её прожить, тем больше разочаровывалась в себе и в своих способностях. Ребятам было так же плохо. Рону так точно. Он перестал быть тем весельчаком, каким был всегда. И пусть Гермиона никогда бы не подумала, что сможет испытывать подобные чувства, но она скучала по тому неряшливому и нескладному Рону, каким он был. Он скучал по семье, а при мысли, что никто из Уизли даже не подозревает о его существовании, он закрывался в себе и не произносил ни слова. Гермиона его понимала. И здесь, и за Завесой её семья не подозревала о ней. В любом случае она оставалась одна. Брошенная. Гарри чувствовал себя более комфортно, чем они с Роном. Девушка догадывалась, что это из-за его общения с родителями и Мародёрами. Кроме Хвоста. Каждый раз, когда парень появлялся на горизонте, кулаки Гарри сжимались, а сам он пытался вырваться из хватки Рона и Гермионы, которые всё время вдалбливали ему в голову, чтобы он не смел вмешиваться в историю. — Он предатель! — бросил как-то Гарри, когда Гермиона затащила его в комнату, а Рон запер за ними дверь. — Мы столько раз тебе говорили, что нельзя вмешиваться, Гарри, — поучительно сказал Рон, и Гермиона удивилась, насколько привычным уже казался его серьёзный тон. Даже во время войны парень не настолько повзрослел, как сейчас. — И вы хотите, чтобы я просто ждал, пока он пойдёт и выдаст Лили и Джеймса Волан-де-Морту? — Гарри не называл родителей «родителями», хотя бы потому, что это было странно. Все они были ровесниками. — Нет, Гарри, мы не будем ждать. Но до Пророчества ещё несколько лет, — пытаясь успокоить Гарри, сказала гриффиндорка. — К тому же ты ещё не родился, в смысле... — Я понял, — пробормотал Гарри. — А я вот нет, — выпалил Рон, и Гермиона поборола улыбку. — Я только сейчас понял, что не задумывался над тем, что же будет, если мы родимся? То есть мы будем такими, какие есть сейчас и будем ещё одни мы, но маленькие, что ли? Два Рона, два Гарри и две Гермионы, так получается? Мы при этом не двинемся мозгами, интересно? Гермиона не знала. Она понятия не имела, что произойдет, когда наступят дни их рождения. Они могли бы обратиться с этим вопросом к Дамблдору, но им не хотелось его беспокоить. Девушка помнила слово в слово то, что сказал ей профессор на прощание в своём кабинете: «Человеку жизнь даётся только один раз, но, бывает, судьба преподносит нам второй шанс. Не воспользовавшись им, вы будете жалеть. Скажу одну вещь: жалеть лучше о случившемся, а ещё лучше, вообще ни о чём не жалеть. Если попытаетесь — что-то изменится. Так что попытайтесь, мисс Грейнджер». Почему директор обратился с подобным заявлением именно к ней, а не к Гарри, Гермиона даже не догадывалась. «Если попытаетесь — что-то изменится. Так что попытайтесь, мисс Грейнджер». Первое, что приходило на ум, когда она вспоминала эти слова — гибель Джеймса и Лили. Что если была возможность их спасти? Но какой итог будет у их спасения? История изменится, но в какую сторону? И самое главное, знал ли Дамблдор, что должно произойти?

***

25 июля 1978 год. Дом Сириуса Блэка. Гермиона лежала на кровати и изучала картину, что висела на стене возле огромного окна. Картина была красиво написана: процесс превращения из золотого оленя в прекрасную белокурую девушку был передан настолько детально, что в голове Гермионы сложилась полноценная история и её сюжет. В дверь постучались, девушка не ответила, но в комнату вошли Гарри и Рон. — Гермиона, ты как? — словно боясь напугать раненого зверя, спросил Гарри. — Прекрасно. Не видно? — Не очень, — ответил Рон, и Гермиона закатила глаза. — Чего вы хотите? — Дамблдор устраивает собрание Ордена, — аккуратно присев на край кровати, ответил Гарри. — Вот и молодец. А здесь вы что делаете? — Ты не пойдёшь? — голос Гарри звучал слишком уж удивлённо. — А должна? — Ну... да. Гермиона одним рывком заставила тело подняться и сесть, Гарри сжался от её движения. Она посмотрела на друзей, которые таращились на неё, словно она стала соплохвостом. — Вам не кажется, что мы уже никому ничего не должны? Мы добились того, за что боролся Орден больше двадцати лет. Почему мы должны проходить этот путь снова? — голос задрожал, а в уголках глаз собрались бисеринки слёз. Ей было тяжело. — Я устала. У меня больше нет сил на борьбу. И я не хочу бороться за то, чтобы после победы над Волан-де-Мортом... Прекрати, Рон. После победы, которая далась нам такими усилиями, люди всё ещё в неё не верили. Ожидали воскрешения Тёмного Лорда, но никак не мира. За что мы тогда боролись? — ручейки слёз начали стекать по подбородку и капать на шёлковые простыни. — За будущее... — тихо ответил Рон. Прекрасно, боролись за будущее, а попали в прошлое. — Будущее, которого может и не быть. У меня так точно. Я одна, Рон, понимаешь, у меня нет семьи. За Завесой ещё была возможность вернуться к ним, но теперь меня точно для них не существует, — яростно прошептала девушка. — Ты же сама говорила, что люди просто напуганы, они ещё не привыкли к миру, — Рон сжал руки в кулаки. — Я бы и дальше так говорила, — ответила девушка, — если бы мы остались в своём времени, но не сейчас. — Ты ведь сильная, Гермиона, ты справишься, — сказал Гарри. — Идите! Передайте Ордену, что плевать я хотела на эту войну и на победу, которая ничего не будет значить, — она уже даже не старалась заглушить рыдания, просто давала волю чувствам. Гермиона упала обратно на подушки и крепко зажмурилась. Гарри осторожно коснулся её вздрагивающего плеча, матрас прогнулся под тяжестью его тела, и девушка почувствовала лёгкий поцелуй в макушку. — Всё будет хорошо, Гермиона, я тебе обещаю, — прозвучал шёпот Гарри над самым её ухом. Перед тем, как выйти, Рон сказал, чтобы Гермиона пошла что-нибудь перекусить на кухне, и она бросила в него подушку. Гермиона, видимо, уснула после ухода мальчишек, потому что, когда открыла глаза, солнце стояло уже высоко. Девушка точно помнила, что когда Гарри и Рон были в её комнате, был только рассвет. Она всегда просыпалась на рассвете. В животе неприятно заурчало, и Гермиона вспомнила, что последний раз ела вчера утром. Вообще-то, аппетита давно не было, иногда Гарри и Рон силой заставляли её есть, принося еду ей в комнату. Еда всегда была невероятно вкусной, и Гермиона гадала, откуда же она появляется в доме? Насколько она знала, то в доме Сириуса не было домовых эльфов. В её комнату никто не заходил, кроме Гарри и Рона, и Лили, которая переживала из-за того, что состояние гриффиндорки ухудшается. Лили предполагала, что это из-за той миссии в Бирнамском лесу и что девушка потеряла много сил на поле боя. Гермиона не говорила ей, что подавлена она не только из-за слабости, но из-за безысходности, которая ощущалась постоянно. Гермиона подозревала, что в доме она осталась одна. Не было слышно разговоров из гостиной, и девушка решила спуститься в поисках еды. В большом зеркале отразилось её отражение. Она исхудала. В голове восстал образ Джинни после войны; её тени под глазами, болезненная худоба и поникший взгляд. Теперь и Гермиона походила на живой призрак. При мысли о подруге появился ком в горле, и девушку затошнило. Она осталась ждать их в саду. Они не вернулись. Гермиона мучилась догадками о том, что происходило сейчас за Завесой. Их забыли или семья Уизли с ума сходит, разыскивая их? Обе догадки были ужасными. В одном случае она была выброшена из мыслей и жизни Уизли и всего магического мира, и это говорило о том, что там она не принадлежала ни к волшебному миру, ни к миру маглов. Везде чужая. А если их искали, то не найдут даже тел и станут оплакивать как пропавших без вести. А они здесь, прошли Завесу и оказались в 1978 году. Всего-то. По телу пробежал разряд тока при этих мыслях. Она вышла из комнаты и медленно поплелась по коридору к лестнице, попутно разглядывая красивое оформление дома. Этот дом был явно лучше того, что был расположен на Гриммо. На стенах висели картины, что казались приятными и радовали глаз. Были не только картины художников магического мира, которые по их обычаю были живыми. Огромная картина Микеланджело «Сотворение Адама» привлекала особое внимание, смотря на которую Гермиона понимала, что в любом мире и месте должна быть рука, что даст импульс, который запустит процесс жизни. Гермиона нуждалась в такой руке. Она была права, в гостиной на первом этаже никого не было, и девушка свободно прошла через комнату на кухню, где надеялась найти еду. Кухня была светлой, большой и чистой, там пахло фруктами и цветами, а ещё дымом от сигарет. За большим столом из красного дерева сидел хозяин дома, покачиваясь на стуле, который он откинул так, чтобы он стоял лишь на двух ножках. Ей никогда не разрешали так делать дома, опасаясь, что девочка могла упасть или же сломать стул. Сириус не заметил, как девушка застыла в дверном проёме, внимание его привлекала какая-то книга, которую девушка увидеть не могла. Гермиона оперлась на косяк двери и скрестила руки на груди, ожидая момента, когда Сириус её заметит. В зубах у парня была зажата сигарета, про которую он, казалось, совсем забыл. Всё его внимание было сконцентрировано на том, что он читал. Он был красивым. Гермиона нехотя, но втайне соглашалась сама с собой, что никогда ещё не видела настолько красивых людей. Парень походил на того Сириуса, которого она помнила из-за Завесы, но тот мужчина просидел в самой ужасной тюрьме двенадцать лет, компанию которому составляли лишь дементоры. Там он был немного худощав, а в его глазах Гермиона замечала обречённость. Сириус был несчастлив, вынужденно скрываясь в доме семьи, которая от него отказалась. Лишь когда они с Гарри бывали на площади Гриммо, грифиндорка замечала в его серых глазах радость и счастье. Только в те минуты он напоминал ей себя, такого, каким был в этом времени. От мысли о судьбе, что может ожидать Сириуса, неприятно засосало под ложечкой. Не то чтобы тот Блэк был хуже, но именно этот напоминал ей парня, с которого можно было бы написать одну из тех великолепных картин, что висели на стенах дома. Весь его внешний вид вызывающе кричал об аристократическом происхождении, даже несмотря на то, что он явно старался этого не показывать: верхние пуговицы на рубашке были расстёгнуты, а рукава подкатаны к локтям. Волосы действительно были небрежно красиво уложены или они у него с рождения в таком состоянии? На лице застыло непринуждённое выражение, даже слегка скучающее. — В приличном обществе невежливо втихаря рассматривать людей, — не поднимая взгляда, произнёс Сириус. Гермиона прикусила внутреннюю сторону щеки. — Обязательно воспользуюсь твоим советом, когда попаду в приличное общество, — после недолгого молчания произнесла Гермиона и тут же почувствовала, что заливается румянцем. Блэк хмыкнул, переворачивая страницу книги, и Гермиона слегка приподнялась на носочках, чтобы посмотреть, что же он читал. — Почему не отправилась на собрание Ордена? — он потушил сигарету и бросил окурок в белоснежную фарфоровую пепельницу. — А ты? — Любишь отвечать вопросом на вопрос? — Сириус поднял взгляд на девушку, изгибая правую бровь, и Гермиона поёжилась под пристальным взглядом. — Только если не вижу смысла отвечать на задаваемый вопрос, — ответила она и села за стол напротив Сириуса. Стоять сил не было. В ней жило желание приструнить возможного крёстного Гарри. Он был слишком самоуверенным и казался самолюбом. Иногда она замечала, как они с Джеймсом насмехались над Роном и бросали друг на друга весёлые взгляды. Джеймсу она ничего не могла сказать, надеялась, что Лили его сможет осадить. Сириусу она тоже не имела права читать нотации, но внутри неё сидел тот червячок, который желал задеть Блэка так же, как он задевал других. Будь Гермиона в своём времени, этого позволить себе не смогла бы, так что она решила воспользоваться таким шансом в этой жизни. — Мне кажется, ты голодна. Она отрицательно покачала головой, но Сириус снова смотрел в книгу, она отказалась вслух. — Странно, — медленно, выделяя каждую букву в слове, произнёс Блэк, — я обычно невероятно голоден, когда не ем несколько дней. Она и была голодна, но признаваться не хотелось. Почему-то это казалось поражением в их не оглашённом споре. Любопытство в ней взяло вверх, и Гермиона подалась вперёд, пытаясь увидеть, что читает Сириус. Буквы размывались пятном перед глазами, девушка раздражённо откинулась на спинку стула. На лице Сириуса застыла эта его дурацкая ухмылка. — Это История Магии, — парень развернул книгу так, чтобы Гермиона могла узнать знакомые страницы, которые она перечитала во время учёбы несколько десятков раз. — У нас с Сох... эм, Джеймсом, да, Джеймсом возник спор, — Сириус и не догадывался, что Гермиона в курсе их кличек и того, что он, Джеймс и Хвост — анимаги, а Люпин — оборотень. — В каком году родился Боумен Райт — кузнец, который выковал первый снитч. Я говорю, что это был 1493 год, а... — 1492, — быстро исправила его Гермиона, будто снова пыталась заработать баллы для факультета. — Я уверен, что в 1493... — Гермиона ухмыльнулась, когда в голосе Сириуса послышались неуверенные нотки. — Проверь, — она кивнула на книгу. Блэк начал быстро листать страницу за страницей в поиске нужной даты. Между бровей у него залегла морщинка, и девушка подумала о том, что он, наверное, не привык быть побеждённым кем-то, кроме Джеймса. Гермиона не любила квиддич, никогда не понимала яростного желания летать на мётлах по полю в ожидании, когда тебя сбросят с метлы или ещё лучше — проломят череп. Но она всегда болела за Гарри и Рона, которые безумно любили этот вид спорта. Они часто спорили или обговаривали интересные факты, связанные с игрой, а Гермионе многое запомнилось. И, конечно, большую часть информации она узнала из Истории Магии, где о квиддиче говорилось много раз. — Боумен Райт — волшебник, который выковал первый снитч, — голос Сириуса звучал чётко и громко, пока он читал давно известный факт Гермионе, — родился в 1492 году в Годриковой Впадине... Гермиона фыркнула, давая понять Блэку, что в себе не сомневалась. Поддавшись порыву, она взяла яблоко с корзины для фруктов и с громким хрустом откусила. Сириус упрямо её проигнорировал, продолжая читать дальше: — После запрета использовать сниджетов на поле для квиддича, любители игры пытались найти похожую птицу, но Райт решил создать мяч... Да-да, это мы знаем, — прервал чтение парень, пристально всматриваясь в её лицо. Гермиона устало прикрыла веки. — Что? — раздражённо спросила девушка. — Ты действительно умная. — Ты это уже говорил. — Я бываю щедрым на комплименты, — ухмыляясь уголком рта, ответил Сириус. Гермиона закатила глаза. Её раздражала его самоуверенная улыбка, которая не покидала его даже тогда, когда он ошибался. — И на насмешки тоже, — пробубнила Гермиона, сомневаясь, что Блэк услышит. Он молчал. — В этот год казнили сэра Николаса де Мимси-Дельфингтона, — без запинки прочитал парень. — Почти Безголовый Ник. Гермиона кивнула. — Мы с ребятами присутствовали на 500-летии его казни, — сказала она, вспоминая кошмарный стол и гостей-призраков. Она даже не заметила, как выдала ещё один секрет из-за Завесы. И почему это всегда она? Впрочем, это событие не было каким-то сверхсекретным. — Повезло вам. Уверен, это был весёлый праздник. — Один из самых лучших, — откусывая ещё один кусок яблока, ответила гриффиндорка. Сириус беззастенчиво продолжал рассматривать её, и Гермиона беспокойно поёрзала на стуле. Создавалось впечатление, что Сириус всё же выигрывает их неявную борьбу. — Ты ведь не в порядке, да? Вопрос застал её врасплох. Она точно была не в порядке. Гермиона догадалась, что круги под глазами и её болезненный вид натолкнули Сириуса на данное умозаключение. — А как я могу быть в порядке? — вырвалось у неё. — Я исчезла из своего мира и попала в чужую жизнь. Совсем чужую. Я до сих пор чувствую себя так, будто не полностью собралась воедино. Ощущение, будто в пути я потеряла руку или ногу. Мне сложно привыкнуть к этому миру, и я сомневаюсь, что мир когда-нибудь сможет принять меня как нечто нормальное. Гермиона выпускала то, что глодало её с того момента в больнице, как она осознала, что они снова попали на войну. Вся их жизнь — это война, которая никак не может закончиться. Она ожидала очередного едкого высказывания от Сириуса, но он молча наблюдал за ней. В этом она была благодарна. Она нуждалась в том, чтобы с кем-то поделиться своими чувствами. Не хотелось этого делать с Гарри и Роном, которым было не слаще, чем ей. Гермиона не ожидала, что этим человеком окажется Сириус Блэк, которого она невзлюбила. — Вам понадобится время, — серьёзно сказал Сириус. — Никто не сталкивался с подобным явлением до вас. Вы уникальны, единственные во всём мире, кто прошёл Завесу и не тронулся умом. Это заметно по тебе, с мозгами у тебя точно всё в порядке, — Гермиона улыбнулась. — Тебе просто нужно найти в этом мире то, что поможет полюбить новую жизнь. Найди что-то родное, что будет иметь для тебя большой смысл, и механизм жизни запустится. Тогда ты ощутишь себя в этом мире своей, а не чужой. Вспомнилась картина Микеланджело. Нужен импульс, который заставит её жить. — Возможно, ты прав. На самом деле ей стало немного легче от слов Сириуса. Насколько бы он не казался высокомерным, он всегда умел подобрать правильные слова. — Не сомневайся, я прав, — сказал он и встал из-за стола. — Пойдём, я покажу тебе кое-что. Гермиона уставилась на парня так, будто впервые видела. В голове забегали мысли с ответами, которые можно было ему дать, чтобы он отстал. Но она поднялась, откладывая недоеденное яблоко, и последовала за Блэком, проклиная всё на свете, что ей так и не удалось нормально поесть. Они вернулись в гостиную с большим камином и мебелью, которая, по мнению девушки, должна бы украшать дворец магловской королевы. И в который раз Гермиона удивилась, насколько сильно отличались два дома, в которых жил Сириус. — Что ты собираешься мне показывать? — устало спросила Гермиона. — Садись. Сейчас увидишь, — лёгкая улыбка на губах не сходила с лица парня. Гермиона села в мягкое кресло и поборола желание уснуть в нём же, вместо этого она взглядом проследила за Сириусом, который держал что-то в руках. Гитара. — Ты умеешь играть? — Я много чего умею, — беззаботно пожал плечами парень и сел в кресло напротив Гермионы, устраивая гитару на коленях удобнее. «Ну конечно». Он прошёлся длинными пальцами по струнам, и девушка вздрогнула. Она не слышала громких звуков с битвы в Бирнамском лесу, и сейчас они стали для неё чем-то раздражающим и пугающим. Но невероятно красивым. Сириус настроил гитару и начал играть, а потом петь. Песня «Lady in black» Uriah Heep была одной из любимых песен её отца, а ещё она имела большой смысл. Для всех них. Они тоже жили во тьме, хоть за Завесой, хоть здесь, и нуждались в том, кто сможет привести их к свету. Голос парня завораживал. Он был бархатным и окутывал её, как мягкий плед. Он умело перебирал пальцами струны блестящей гитары, ни разу не ошибаясь аккордом. Девушка отбивала ногой ритм мелодии. ”...I said the need within some men To fight and kill their brothers Without thought of men or god...” Сириус знал, о чём говорилось в этой песне, к сожалению или, к счастью. ” ...But she would not think of battle That reduces men to animals, So easy to begin And yet impossible to end...” Девушка прикрыла глаза и погрузилась в лёгкую дремоту, где играла гитара и звучал красивый голос. ”...My labor is no easier, But now I know I'm not alone. I find new heart each time I think upon that windy day...” Блэк допел и прекратил играть. Тишина, что последовала за музыкой, казалась неправильной, хотя несколько минут назад Гермионе музыка казалось чем-то странным. Девушка открыла глаза и наткнулась на взгляд Сириуса. — Красиво, — сказала Гермиона, Сириус улыбнулся. — Не думала, что ты знаешь магловских исполнителей. — Некоторые из них потрясающие. Намного лучше Селестины Уорлок, — он закатил глаза, когда вспомнил о любимой певице Молли Уизли. — Где ты взял гитару? — отводя от него взгляд, спросила Гермиона. — Андромеда подарила на День рождения. Ты знаешь Андромеду? Гермиона кивнула. — Когда твой День рождения? — 3 ноября, — ответил он так, будто каждый должен был знать дату, когда прекрасный и неповторимый Сириус появился на свет. — Ты Скорпион? — наигранно удивлённо спросила девушка, Блэк кивнул. — Это ужасно. — Это прекрасно. Может быть. Она не знала. На самом деле Гермиона никогда не верила в гороскопы и не интересовалась, что же ждёт её на неделе, когда видела прогнозы в маминых журналах. Гороскопы, — это то же самое, что и Предсказания, которые были уж слишком неточными. Хотя одно из них исполнилось. — А твой День рождения?.. — 19 сентября, — ответила девушка, в отличие от Блэка так, будто это было совсем неважно. Она заметила книгу в чёрном кожаном переплёте, которая лежала на кофейном столике возле неё, и взяла в руки, переворачивая страницы. Это оказалась не книга, а альбом с колдографиями. Множество незнакомых и знакомых лиц мелькало перед взором девушки. Скорее всего, это был семейный альбом. Все люди были красивыми и смотрели с изображений высокомерным взглядом, Сириус был похож на них. Почему-то девушка сомневалась, что это был альбом Сириуса, скорее всего, он остался в доме после смерти его дяди. Из альбома выпала колдография, и девушка потянулась за ней. На снимке были два невероятно красивых мальчика, у каждого из них был тот же надменный вид, что и у остальных членов их семьи. Тот, что был помладше, имел длинные кудрявые волосы, а у старшего они были почти прямыми. Они походили на тех детей, которых зовут сниматься в рекламы шоколада, которые крутят по магловским телевизорам. — Регулус, — прошептала Гермиона и подняла взгляд на Сириуса. Она раньше никогда не видела колдографий с Регулусом и была удивлена схожести братьев. Тот выглядел так, словно его застали за чем-то неподобающим. Он явно жалел, что не спрятал семейный альбом Блэков перед тем, как Гермиона его заметила. «Если попытаетесь — что-то изменится. Так что попытайтесь, мисс Грейнджер». — Сириус, Регулус... он... — она запнулась, когда парень резко поднялся, эмоции на его лице невозможно было прочитать. — Тебе стоит пойти отдохнуть, — коротко ответил он, голос его был уже не весёлым и беззаботным, в нём слышались холодные нотки. — Но, Сириус... — Тебя это не касается, — он смотрел на неё, видимо, желая понять, знает ли она, что его младший брат — Пожиратель Смерти. Её касалось. Она уже поняла, что жизни Трио и Мародёров связаны сотнями тысяч узлов, которые невозможно распутать. Переплетены навеки. Но девушка лишь вздохнула и поднялась с кресла, направляясь в свою комнату. Но до самой кровати её преследовала мысль, что именно ситуация с Регулусом Блэком может стать той, которую возможно изменить. Попытаться, во всяком случае. А потом она уснула.