Маховик: Во Власти Времени

5 июля 1998 года. «Нора». Не было человека, которого бы не затронула эта война. Война, которая принесла больше горя и слёз, чем радости, даже после победы. Счастье не витало в воздухе, солнце не светило ярче, звёзды всё так же были окутаны туманом. Были истерики, нескончаемые вздохи и реки слёз. Были кошмары, видения, галлюцинации. Люди привыкли к войне, но не привыкли к миру. Они ждали очередного взрыва, очередного убийства и новости о том, что Волан-де-Морт вернулся. Некоторые до конца так и не поверили, что его больше нет. Такое же количество людей не верило и в то, что Мальчик-который-выжил сможет победить. У людей украли надежду, мечты и свет. Но мальчик победил, а свет никак не возвращался. Гарри иногда казалось, что если бы он умер — всем стало бы легче. Как бы они в него ни верили, страх перед Тем-кого-нельзя-называть был сильнее, чем вера в Гарри Поттера. Люди бы знали, что Поттер умер окончательно и бесповоротно, ведь у него не было семи крестражей, как у Тёмного Лорда, который был более реальным, чем призрачные шансы на победу. Но они победили. Гарри победил Волан-де-Морта. Победил благодаря надёжному Экспеллиармусу, который был визитной карточкой Поттера. Гарри не мог винить тех, кто сомневался в победе. Он сам не верил. Прошло два месяца, а он вскакивал с кровати посреди ночи, когда в голове всё ещё слышались взрывы от заклинаний. Кошмары мучили всех. Казалось, красные глаза Волан-де-Морта будут преследовать Гарри до конца его жизни. Семья Уизли часто говорила, что им снится Фред, иногда живой и весёлый, с горящими глазами и ярко-рыжими волосами. Он звал летать на мётлах, играть в квиддич или бросаться навозными бомбами. Эти сны были замечательными, от которых в уголках глаз собирались слезы, а на лицах замирали лёгкие улыбки, как сам Фред Уизли. Но иногда... Сны были более реальными. С мёртвым Фредом под развалинами старого замка. Снились крики Перси, который отказывался отпускать брата. Снились удивлённые глаза Фреда Уизли и последняя улыбка. Он умер, как и жил, с улыбкой на лице. Гермиона во сне бормотала заклинания, которые могут восстановить память её родителям. Она была сильной, улыбалась явно через силу, не хотела, чтобы ее грусть и отчаяние передавалось остальным. Она была одинокой девочкой. Потерянной, без семьи, без родителей. Если во время войны казалось, что Гермиона в порядке, то после Финальной битвы все заметили, что умнейшая, храбрейшая волшебница столетия разбита, словно стеклянный шар, который разбили с оглушающим треском. Но даже в дни тоски и уныния мудрая гриффиндорка находила в себе силы улыбаться, поддерживать разговор с миссис Уизли, чтобы та отвлеклась от грустных мыслей, или рассказывала странные магловские истории и сказки. Все любили сказку про Маленького принца. Сказку про любовь и дружбу, верность и одиночество. Она напоминала им их жизнь, но жизнь отнюдь не сказочную. — Мне иногда кажется, — прервал молчание Рон, — если бы Тот-ко... эээ... Вол... Волан-де-Морт выжил, то люди бы были счастливее. — Уверен, они бы были вне себя от радости, — с мрачной улыбкой ответил Гарри, взглянув на друзей. — Нет, нет, я не так выразился. Я имею в виду, что у людей бы был смысл жить. Борьба против Тёмных сил — вот то, ради чего жили почти все те, кого мы знаем. Они провели всю жизнь в борьбе, а сейчас... Сейчас всё закончилось, понимаете? — Понимаем, — голос Гермионы дрогнул. — Я хочу сказать, что жизнь потеряла смысл, и люди не знают, что им делать. — Люди боятся, — чуть громче ответила Гермиона, плотнее укутываясь в плед. После войны даже летом она мерзла. — Чего боятся? — Они опасаются, что Волан-де-Морт... Да не вздрагивай ты, Рон! Опасаются, что он вернется. И их можно понять. Не обижайся, Гарри, но их вера в могущество Тёмного Лорда была сильнее, чем в тебя. — Не правда! — возразил Рон, сердито смотря на девушку. — Люди верили в Гарри. И в нас тоже. — Да, но страх сильнее веры, — Гермиона озвучила то, о чём всё время думал Гарри. — Понимаешь, Рон, чаще, а то и всегда, люди прятались, а не бросали вызов Пожирателям. — Орден Феникса... — Я говорю об обычных людях, у которых семьи, дети, которым легче и разумнее спрятаться. — Верно, — Гарри, не отрываясь, смотрел на свои руки. — Вы оба говорите правду. Рон с Гермионой переглянулись и пожали плечами, но ничего не сказали. Гарри был им за это благодарен. — Честно говоря, я бы тоже спрятался, будь у меня такая возможность. — Ты знаешь, что это не так, Гарри, — тихо сказала Гермиона. — Ты не из тех, кто прячется. И даже не будь ты обязан выступить против Волан-де-Морта, я уверена, ты бы сделал это. — Ты меня переоцениваешь, Гермиона. Как всегда. — Не больше, чем ты того заслуживаешь. Гарри тихо фыркнул. Ему не хватало таких разговоров, но на них не было сил. Сейчас же всё казалось таким, каким было ещё в школе, когда Золотое трио сидело возле камина в Гриффиндорской башне и обсуждало очередное сложнейшее задание Снейпа. Он скучал по тем временам. Он скучал по Хогвартсу, Хагриду, даже Пивзу. Ему не хватало Люпина, сына которого он крестил две недели назад. Сложно было осознать, что человека, который научил его вызывать такое прекрасное заклинание, как Патронус, больше не было. И Тонкс не было. Тедди остался сиротой, как и Гарри когда-то, вот только у Гарри не было любящей бабушки, у него не было своей Андромеды Тонкс. Она была хорошей женщиной, грустной, но безумно мудрой и глубокой. Она оставалась сильной ради внука, несмотря на то, что потеряла гораздо больше на этой войне, чем могла когда-либо представить. Если бы он только знал, чем всё закончится, если бы была возможность всё изменить... Он бы точно выступил против Темных сил, чтобы там ни говорил, но ему было бы легче с теми знаниями, которые у него появились после войны. Он сам себе не верил, но он хотел поговорить со Снейпом. Честно, без вражды и ненависти. Гарри было жалко мужчину, который отдал свою жизнь в руки Дамблдора. Он был марионеткой, а не злодеем. Сломленным, а не злым. Звучало по-детски, но это была правда. Правда, которая причиняла боль. Когда Гарри узнал, что Снейп любил Лили всю свою жизнь, то пришёл к мысли, что Дамблдор ошибался. Любовь не всегда спасает, иногда она бьет так сильно, что легче умереть, чем жить с этим всю жизнь. Раньше Северус Снейп ассоциировался у Гарри с ужасом, предательством и трусостью. Сейчас — с любовью, преданностью и невероятной смелостью. — Я решила вернуться в Хогвартс, — сменила тему Гермиона. — Вы... Вы планируете возвращаться? — Нет, — в унисон ответили Гарри и Рон. — Я почему-то так и думала. — А я почему-то думал, что ты решишь вернуться, — копируя интонацию девушки, ответил Рон. — Мне так хочется. Я хочу закончить обучение. — Мы ничего не имеем против, Гермиона, — тихо сказал Гарри. — Ты, и только ты решаешь, что тебе делать. Гермиона слегка задрала нос, как делала это раньше, когда оказывалась права или когда с ней соглашались, а значит, почти всегда. Тогда этот жест казался Гарри смешным, а сейчас он снова напомнил, что они еще дети. Дети, которые рано повзрослели, рано увидели боль и страдания, рано увидели смерть. Они взрослые дети, которые вряд ли когда-нибудь станут прежними. — И что, это все? Вы не станете заканчивать Хогвартс? Тогда что вы хотите делать? — Не знаю, — честно ответил Гарри, опустив голову. Гермиона опустила руку на его плечо и легонько сжала. — Эээ... Вообще, я планировал... — Что, Рон? — Я думал, что, возможно, когда-нибудь... Гермиона раздраженно вздохнула, и пнула Рона ногой по лодыжке. — Ай! Гермиона, ты чего? — Ты либо говори, Рональд Уизли, либо я тебя сейчас запинаю! — Ну ладно, — тяжело вздохнул Рон, прикрываясь от Гермионы руками. — Я планирую стать мракоборцем! — Оу... — Гермиона растеряно почесала нос. — Но мне казалось, чтобы стать мракоборцем, нужно окончить школу. — Вряд ли в Министерстве станут смотреть на мои отметки, когда я приду устраиваться на работу. — Тоже верно. Ты с легкостью можешь стать мракоборцем, Рон. Как и ты, Гарри. Ты же мечтал о том, чтобы стать мракоборцем. Гарри коротко кивнул, но промолчал. Он не знал, о чем мечтал сейчас. Раньше он хотел стать мракоборцем для того, чтобы быть ближе к Темным силам, уничтожать их, истреблять. Сейчас хотелось быть подальше от всего этого. Миссис Уизли позвала всех ужинать, и ребята тяжело поднялись на ноги. Только недавно у них появился аппетит, конечно, благодаря невероятным ароматам, которые манили на кухню. Но и миссис Уизли долгое время не могла себя пересилить и приготовить что-нибудь вкусное. Её сил хватало только на вареную капусту с картофельным пюре, глядя на которое тут же хотелось разрыдаться. Но все ели, как и раньше, нахваливая кулинарные способности хозяйки дома. Миссис Уизли лишь мрачно кивала головой, прекрасно зная, что ей говорят неправду. Но неделю назад Джордж, который не выходил из своей комнаты почти два месяца, заявил, что желает на обед пирог с патокой. Гарри тогда издал такой вздох облегчения, что, казалось, его услышала вся магическая Британия. Пирог вышел невероятно вкусным, но Джордж всё равно не появился внизу. Миссис Уизли отнесла ему пирог, а, спускаясь по лестнице, вытирала уголки глаз от слёз. Горевали все, но не Джордж Уизли. Потому что он умирал, медленно и мучительно, совсем не так, как его брат. Он исчезал, испарялся на глазах. Каждый раз, когда кто-то оказывался возле его комнаты, создавалось впечатление, что она полна дементоров, которые уже высосали все воспоминания парня, все эмоции. Выжали его, как лимон, а душу разорвали на части, оставили лишь тело, смутно напоминавшее высокого красивого брата-близнеца. Он изменился. Гарри лишь раз видел Джорджа, когда двери в его комнату оказались открытыми. На кровати лежал не Джордж. Ослабшее тело, кости было видно даже под одеждой, кожа обтягивала его лицо так, что казалось, видно только череп. Сложно было рассмотреть на этом лице красивые черты одного из близнецов. А еще волосы... Они стали черными. Гарри сначала подумал, что это какая-то магия и что, возможно, Джордж стал метаморфом, каким была Тонкс, но Рон сказал, что Джордж попросил миссис Уизли покрасить его волосы, потому что его сердце не выдерживает, когда из зеркала на него смотрит Фред. Гарри был благодарен семье Уизли за то, что они всю жизнь принимали его в своем доме, он чувствовал себя здесь точно так же, как и в Хогвартсе. Это был его дом, но сейчас он был мрачным, тихим, траурным. Ему не хотелось веселья, но все равно было слишком сложно поддерживать хоть какую-нибудь бодрость духа, когда всё кричало об обратном. Гарри мечтал о метле, хотелось полетать, но он решил, что сейчас полеты не к месту. Спасением были только Рон и Гермиона. Просто их присутствие успокаивало Гарри, давало какую-то надёжность и защищённость. Рядом с друзьями он чувствовал себя хорошо, даже когда они просто сидели молча, думая каждый о своем.

***

Ужин прошёл в тишине, как всегда. Иногда мистер Уизли обменивался с сидящими подбадривающими улыбками, но на этом всё заканчивалось. Напряжение, царившее за столом в доме Уизли, сводило с ума. Гермиона не верила. Нет, в её голову никогда не пришла бы мысль, что такая атмосфера будет заполнять этот дом. Она, как и Гарри, была благодарна за то, что Уизли приняли её пожить к себе. Вероятно, семья хотела заполнить то пространство, которое должен был заполнять Фред, вот только уже никто и никогда его не заполнит. Мистер Уизли однажды сказал ей, что не представляет жизни в этом доме без них. Он боялся, что Молли потеряет рассудок, когда все дети уйдут из дома. Мистер Уизли боялся за жену, а Гермиона переживала за всю семью. Она знала, что значит, когда теряешь близких, которыми ты дорожил, и которых любил. Родители были теми людьми, ради которых Гермиона готова была умереть. Так получилось, что она и умерла, точнее, для них она никогда и не рождалась. Такие мысли делали больно, слёзы самовольно стекали по щекам, но девушка ничего не могла поделать. Слишком многое она пережила, слишком ответственные решения принимала. И ни одно из принятых решений не проходили бесследно для Гермионы Грейнджер. Её утрата была незнакомой для тех, кто жил в Норе. Мистер и миссис Уизли потеряли сына, другие Уизли — брата. Гарри потерял родителей, но он их толком и не знал, хотя это не отменяло того, что он чувствовал себя отвратительно. Гермиона помнила всё, вспоминала каждый момент с ними, каждую шутку отца и каждый приготовленный мамой пирог. Эти мысли приносили не только боль, но и тепло и кое-что родное, знакомое только Гермионе. Она считала, что лучше пусть воспоминания о родителях мучают её голову, чем то, что она видела во время войны. Каждый раз, когда в сон прорывалась очередная картинка с битвы, она подрывалась с кровати с криком, отчаянно хватая ртом воздух. Иногда ей снился лес и егеря, безумные, тяжёлые глаза Беллатрисы или кровь, сочившаяся из ран Северуса Снейпа. Гермиона нашла себе занятие и часто рассказывала истории, которые слышала ещё в детстве от мамы, когда та пыталась уложить её спать. «Маленький принц» Антуана де Сент-Экзюпери была любимой сказкой маленькой Гермионы, её девушка рассказывала и для Уизли, когда те собирались в гостиной дома. Гарри часто опускал голову Гермионе на плечо, и она, осторожно поглаживая его по спине, рассказывала историю про мальчика и его розу. После ужина девушка вышла в сад, где с уходящим солнцем играли гномы, которые были чем-то неотъемлемым в Норе. Они были противными, портили морковку и лук, растущие в огороде миссис Уизли. Гермиона неоднократно видела, как Рон с близнецами ловили этих маленьких существ и перебрасывали через забор, соревнуясь, чей гном дальше улетит. И несмотря на всё, тогда гриффиндорка считала это жестокостью. Она бы удивилась, если бы узнала, что жестокость ей еще предстоит узнать. — Ты чего здесь одна? — Гермиона подпрыгнула от неожиданности, когда услышала голос Джинни. — Я решила прогуляться, подышать воздухом. — Гермиона... Девушка посмотрела на Джинни. Её, как и остальных Уизли, не обошла стороной утрата любимого брата: она похудела, щёки были впалыми, а под глазами залегли тени, ярко-рыжие волосы потускнели, как и весёлый взгляд девушки. Если Гермиона не ошибалась, то Гарри и Джинни держались на расстоянии, видимо, не желая делать ещё хуже друг другу, потому что горя у них было больше, чем любви. Это удивляло, ведь она верила в то, что эти двое смогут исцелиться, находясь рядом, они же, наоборот, отдалялись всё дальше и дальше. Иногда Гермиона замечала, как Джинни смотрит на Гарри, а он упрямо не встречается с ней взглядом. Хотелось стукнуть его, сказать, что он бессердечный дурак, который бросает девушку, которую любил, в одиночестве. Но желание стукнуть Гарри прошло, когда однажды он заявил: — Я люблю её. — Так почему ты отдаляешься от неё? — спросила Гермиона таким тоном, будто интересовалась о погоде. — Раньше, когда мы были вместе, мне было хорошо. Я чувствовал себя счастливым, все плохие мысли испарялись, понимаешь? — Гарри взглянул в карие глаза подруги, и Гермиона подбадривающе кивнула. — Сейчас, когда я с ней, то вижу битву, слышу её отчаянный крик, когда она думала, что я мёртв. Я вспоминаю её рыдания над телом Фреда. Мне сложно, Гермиона, понимаешь? — Да, — прошептала девушка, чувствуя, что глаза застилают слёзы. — Она полна горя, так же, как и я. Если мы сойдемся, это будет катастрофа. Я не хочу, чтобы она переживала ещё и мои чувства, не смогу так поступить. Гермиона отвлеклась от воспоминаний и зашагала дальше по саду, Джинни не отставала. — Это ведь пройдёт? Все эти кошмары? Иногда Гермионе казалось, что нет, она всю жизнь будет просыпаться от безумного смеха Беллатрисы или от взгляда красных глаз, который словно следил за ними даже после того, как их краснота померкла. Но этого девушка не сказала. — Всё проходит, Джинни. Горе не исчезает, но становится родным, и люди привыкают жить с ним. Плач и рыдания превращаются в грустные улыбки и весёлые воспоминания. Вскоре нам станет легче, если мы сами не забудем, что для того, чтобы победить тьму, нужно обращаться к свету. — Говоришь, как Дамблдор. — У меня было достаточно времени, чтобы запомнить его слова, — на губах девушек застыла знакомая обоим легкая улыбка. — Как ты собираешься вернуть память своим родителям? И где ты их вообще будешь искать? Гермиона Грейнджер не была бы той Гермионой, если бы не придумала план, который может всех спасти. Она перебирала в свободное время книги с заклинаниями, которые возвращают память, читала старинные книги, где было сказано всё о том, как отнять у человека память, но ни слова о том, как её вернуть. Гриффиндорка не отчаивалась, она верила, что, как только она вернется в Хогвартс, Минерва Макгонагалл сразу поможет ей вернуть память её родителям. С этой мыслью Гермиона ложилась спать, засыпала и просыпалась. — Пока не знаю, — честно ответила Гермиона. — Они в Австралии, и это точно. Я знаю их новые имена, думаю, что по ним смогу их найти, но вот с памятью... Я перечитала кучу книг, но ничего конкретного не нашла. Видимо, я хороша лишь по части избавления от воспоминаний, а не по их возврату. — Я верю в тебя, Гермиона, — Джинни взяла подругу за руку и крепко сжала. — Ты умнейшая ведьма, которая когда-либо жила во всей Англии. Ты справишься, а мы поможем, мы всегда будем с тобой. Гермиона обняла Джинни так крепко, насколько хватало сил, из глаз потекли слёзы. Из дома вышли Гарри и Рон и направились к девушкам. Гарри упрямо прятал взгляд от Джинни. — Вы что, гуляете? — поинтересовался Рон, но тут же умолк, когда увидел слезы на лицах Гермионы и Джинни. Они поспешно вытирали слёзы со щёк. — Что это Живоглот понёс в дом? — Рон прервал затянувшееся молчание, и все обратили внимание на рыжего кота, который расслаблено вошел на кухню. — Я не видела. — Ещё мышей принесет, — возмутился Рон. — Ага, и подбросит их тебе в кровать, — поддела Рона Джинни. Послышались смешки, и на душе от них стало теплее. — Очень смешно. Я пойду посмотрю, что у него там. Он поспешно вбежал в дом, Джинни, Гермиона и Гарри остались ждать его на улице. Напряжение между Гарри и Джинни было настолько реальным, что, казалось, оно заполнило всё пространство, дышать было сложно. Гермиона вздохнула от облегчения, когда послышался голос Рона: — Ребята! Идите сюда скорее! — Что там такое, Рон? — Ну скорее! — Может, он боится не только пауков, но и мышей? — предположил Гарри, войдя на кухню. — Надеюсь, — с едва заметной улыбкой сказала Гермиона. — Ты идешь, Джинни? — Нет, подожду, пока Рон не выбежит из дома с дикими воплями. Гарри и Гермиона нашли Рона в комнате Джинни. Живоглот вальяжно развалился на кровати, а в зубах у него что-то переливалось золотом. — Что это у него такое? — спросил Рон, едва ребята переступили порог комнаты. — Я не вижу. Живоглотик, иди сюда, ко мне. Кот слегка повернул голову, и в комнате послышался удивленный вздох. В зубах кота было зажато то, чего Гермиона не ожидала увидеть больше никогда в жизни — Маховик времени. Возможно, единственный во всем мире, если вспомнить, что все Маховики разбились во время битвы в Министерстве Магии. У ребят не было времени, чтобы строить догадки, где кот его достал. Гермиона бросилась к Живоглоту, но тот спрыгнул с кровати и бросился вон из комнаты. — Стой! Стой, мохнатая ты скотина, — бросил вдогонку Рон, надеясь, что кот его послушает. — Живоглотик, ну постой! Иди ко мне, мой хороший. Кот забежал в комнату Рона и уже удобно сидел на подоконнике маленького окна, греясь в лучах закатного солнца. Последний луч ударил по Маховику и тот засветился ярким золотым светом, который засветил глаза всем, кто находился в комнате, в том числе и Живоглоту. Золотая цепочка вырвалась из зубов кота и медленно поплыла по воздуху. Рон, Гарри и Гермиона не успели отпрянуть друг от друга, когда цепочка опустилась им на шеи, крепко стягивая их. Гарри взялся за цепочку руками в надежде снять ее, но тут же с криком отпустил: руку обожгло, на ладони остался ярко-алый тонкий рубец. Их лбы стукнулись, когда цепочка затянулась сильнее, а вместе с тем начал вертеться Маховик... — Что происх... Слова застыли в горле Рона, когда вдруг тени на стенах начали плясать и извиваться. Гермиона сразу поняла, подобное уже происходило с ней и Гарри. На третьем курсе, когда они спасали Сириуса. И с ней в одиночку неоднократно, когда она посещала два урока одновременно. Маховик времени действовал, но когда он должен остановиться? И куда он их отправит? Гермиона в ужасе прижала руку ко рту. Они возвращались в прошлое и, судя по количеству оборотов Маховика, в очень далёкое прошлое.