Серые будни

— Сердце, — сказал Леорио и задумался на секунду, прикрыв глаза. — Оно расположено в грудной полости, в нижнем отделе переднего средостения, в основном слева от срединной плоскости. Оно обеспечивает работу кровообращения, совершая ритмичные сокращения и расслабления. Его голос подрагивал, а лицо было напряжено, из-за чего можно было представить, что он уже отвечает на предстоящем ему экзамене по анатомии, но это было не так. Причиной напряжения была его попытка довольного длительного удержания кен. Он уже неплохо владел всеми четырьмя базовыми принципами нэн на тот момент, когда они снова встретились в офисе ассоциации, поэтому, узнав о существовании продвинутых техник, рьяно принялся за их изучение. Курапика полагал, что такой интерес к нэн у него возник из-за нежелания казаться хуже и слабее его и Гона с Киллуа, но помалкивал, потому что мастерское владение нэн очень пригодится Леорио в экспедиции. Продвинутые техники давались Леорио нелегко. И если гё и эн у него получались сносно, то, например, ин совсем не выходил. Скорее всего, это было связано с его типом хацу, который он так безответственно продемонстрировал всем и каждому на выборах тринадцатого председателя. Леорио — очевидный выделитель. Нетерпеливый и вспыльчивый. Курапика был рад, что он хотя бы додумался не рассказывать о полных возможностях своих способностей даже ему, несмотря на их дружбу. — В сердце есть камеры, — продолжал Леорио. — В человеческом сердце их четыре. Два предсердия и два желудочка. Так, э-э… Курапика оторвал взгляд от экрана компьютера, куда бездумно пялился последние минут двадцать, и, откинувшись на спинку стула, посмотрел, как Леорио пытался одновременно удержать контроль над аурой и вспомнить параграф из учебника. Выходило у него не очень. — Две половины — правая и левая — разделены продольной перегородкой, — забормотал Леорио, нахмурившись. Его аура дрожала и слабела с каждой секундой. — Слева — венозная кровь, справа — артериальная. Или наоборот… А-а! Кен Паладинайта напоследок сделался сильнее, так что даже компьютер Курапики мигнул, а потом рассеялся. Леорио застонал и согнулся пополам, упершись ладонями в колени и тяжело дыша. Распахнутая оконная створка качнулась и ударилась об откос, хотя воздух совсем не шевелился. — Неплохо на этот раз, — сказал Курапика, несмотря на то, что его мнения никто не спрашивал. Его слова все равно упали в никуда. Леорио выпрямился, дернул воротник нежно-голубой рубашки, словно ему было жарко — а ему наверняка жарко — и метнулся к своему столу, чтобы проверить правильность своего ответа. — Не так! — воскликнул он, посмотрев в книгу. — Наоборот! Он полный эмоций плюхнулся на стул, тот от этого жалобно скрипнул и откатился немного назад, к стене. От стены до стены расстояние в их кабинете было небольшое: для двух столов места хватало, но чтобы Леорио мог вытянуть свои очень длинные ноги — нет. Так что его коленки замерли, изогнутые под очень странным углом. Вообще-то долгое удержание совмещенных техник тен и рен очень сложно само по себе, а уж одновременно с попыткой умственной нагрузки — почти невероятно. То, что у Леорио это получилось хоть как-то, уже достойно уважения. Курапика мог бы сказать другу об этом, но вместо этого, поставив локти на стол, он с невинным видом протянул: — Вот что бывает, если прогуливать пары. Леорио перестал картинно страдать и возмущенно посмотрел на него. — Я не прогуливал! У меня официальное освобождение, и я так-то учусь просто дистанционно. И вообще… — он запнулся на полуслове, потому что Курапика, не удержавшись, хихикнул. — Ах, ты засранец! Это было забавно — злить Леорио. Одно из немногих развлечений, доступных ему здесь. Еще более забавным оно стало после того, как Леорио стал вести себя странно. Желание насолить ему стало маленькой отдушиной в попытке защитить свои неясные, растравленные неоднозначным поведением Паладинайта, чувства. — Прости, — он прикрыл глаза и махнул ладошкой, словно отгонял кого-то. Леорио фыркнул, перевернул учебник корешком вверх и затараторил: — Как я уже сказал, сердце у человека четырехкамерное. В нем есть два предсердия и два желудочка. Сердце разделено на две части продольной перегородкой — на правую и левую. В правой половине венозная кровь, в левой — артериальная. Вся эта кровь проходит через сердце, как через насос, затем по артериям, по артериолам, капиллярам, органам, венам и так далее, а затем возвращается к сердцу. Это большой и малый круги кровообращения, — Леорио выдохнул и с гордостью заключил: — Видишь, я все знаю! — Знаешь, — согласился Курапика. — На экзамене так же бодро отвечай. Май месяц означал скорую пору экзаменов, а Леорио к тому же сдавал их досрочно. Курапика не сомневался в друге, хоть и не понимал половину из того, что тот учил при нем, и не разбирался в правильности или неправильности его ответов. Ведь Леорио-то явно разбирался и говорил уверенно. Как-то раз тот учил при нем латынь — Курапике казалось, что он призывает дьявола. Но вместо дьявола призвался Ботобай, который забрал Курапику с собой, так что дослушать ему не удалось. — Ну это само собой, — Леорио снова взял учебник в руки. Курапика посмотрел, как тот пытался читать, и решил, что ему, пожалуй, тоже стоит вернуться к своим делам. Он даже до сих пор не прочитал сообщение от Линсена, пришедшее еще ночью — опять какие-нибудь проблемы с казино или с Неон, или еще с чем-нибудь. Он сунул руку в карман пиджака, нащупал пачку сигарет и поднялся. Прежде чем возвращаться к делам, надо проветриться. Подышать табачным дымом, попортить легкие. — Ты куда это? — тут же спросил Леорио. — Курить. — Я с тобой. — Ты же бросаешь, — хотя не то чтобы его волновали дурные привычки Леорио, когда он сам ими же страдает. — Учишься, вот и учись. Леорио скорчил страдальческую физиономию. — Я заебался. — Устал, — автоматически поправил Курапика и пожал плечом. — Смотри сам. — Да я рядом постою. — Пассивное курение более вредное, — поучительно заметил Курапика, открывая дверь. По кабинету тут же прошелся сквозняк, бумаги, оставленные на столах, зашуршали, оконная створка закачалась и медленно захлопнулась. Леорио подхватил со спинки своего стула пиджак, который снял для тренировки нэн, и тоже поспешил на выход, попутно раскатывая подвернутые рукава рубашки. — Я всю жизнь пассивно курю: батя дымил как паровоз, сколько я себя помню. Своего отца Леорио вспоминал каждый раз, когда ему надо было свалить на кого-то ответственность за свои дурные привычки. Курапика не знал, правда ли мистер Паладинайт-старший такой, или Леорио все выдумывает. — Дело твое. Курилка — точнее то, что принято было называть курилкой — находилась внизу, на улице. По сути это был просто маленький внутренний дворик, куда можно было выйти только из здания нового или старого. Окруженный со всех сторон стенами, с потрескавшимся старым асфальтом, с любезно оставленными какими-то неведомыми предшественниками урнами и даже деревянной скамейкой, он был довольно укромным местечком. Здесь часто собирались все отлынивающие от дел сотрудники, но Курапика понадеялся, что в три часа дня никого не будет. Общаться с кем-то не было никакого желания. И так Леорио за ним увязался. — Все-таки я не понимаю, — болтал тот по дороге, — почему сердце, которое просто мышца, принято связывать с чувствами. Я, конечно, еще не медик, я только учусь, но, по-моему, за это отвечает мозг. Он, хоть и выглядит стремно и не романтично, но и сердце нихуя не романтичное, если подумать. Курапика едва заметно поморщился. — Говори нормально, сколько раз повторять. — Да-да, — отмахнулся Леорио. — То есть, я имею в виду, они оба неприглядные, и из двух почему именно сердце? — Происхождение той или иной семиотической интерпретации некоторых символов не всегда просто объяснить. — Происхождение чего? — Символов, — Курапика придержал тяжелую дверь, пропуская Леорио на улицу. — Например, изображение сердца, которое даже не похоже на сердце, является символом симпатии или любви. Может, так происходит, из-за того что оно начинает биться быстрее, когда люди смотрят на того в кого влюблены, и факт влюбленности и убыстренного сердцебиения кто-то додумался связать. А может, еще почему, я не знаю. — Но ведь сердцебиение не всегда убыстряется в таких случаях, — протянул Леорио, натягивая пиджак. На улице было прохладно. Откуда-то пахло черемухой. Курапика пожал плечом, остановился под наружной железной лестницей и достал сигаретную пачку. Где-то прямо над ними, чуть левее этого места, находился их с Леорио кабинет. Леорио тоже замолчал и встал рядом, сунув руки в карманы. Он с жадностью и с какой-то грустью смотрел, как Курапика закуривает, но сам не пытался. На его месте Курапика бы давно сдался в своей попытке бросить, потому что убьют его точно не сигареты. Леорио же стоически держался уже второй месяц, и Курапика им гордился за это. — Я читал, что в одной из стран символом любви является не сердце и не мозг, а печень, — сказал он, выдыхая дым. — Э?! Серьезно?! Курапика кивнул. Леорио качнулся с пятки на носок и обратно. Смуглый, в темно-синем костюме, он был ярким пятном на фоне серых стен и серого асфальта под серым, затянутым тучами, небом. — Не, сердце мне больше нравится, — сказал он, наконец. — Сам посуди, с сердцем столько красивых фраз можно сказать. Говори я про печень, разве смог бы я тебе сказать, что-то вроде «мое сердце замерло при взгляде на тебя» или «мое сердце забилось быстрее от любви к тебе». — Ко мне? — Это я так, чисто теоретически. Курапика стряхнул пепел. Этот разговор стремительно переставал ему нравится. — Или что-то типа «сердце подскажет», «думать сердцем», — продолжал Леорио, — звучит красиво, хотя думают обычно все равно головой, даже если подразумевают сердце. Курапика пробурчал что-то неясное даже ему самому, соглашаясь. — И даже если в одной стране говорят про печень, в большинстве других — про сердце. Буду я идти где-нибудь по улице и громко тебе говорить, «ах, мое сердце так бьется рядом с тобой», и все сразу поймут, что я твой мальчик. Курапика резко закашлялся, поперхнувшись дымом. Леорио склонился к нему, с тревогой заглядывая в глаза. — Ты в порядке? «Мы все еще говорим теоретически?», — мог бы спросить Курапика, потому что богатая фантазия уже подсовывала ему множество мыслей, главной из которых была та, где Леорио называет себя его мальчиком. На глазах от кашля и дыма выступили слезы, щекам было горячо — наверняка покраснели — тоже от кашля, убеждал себя Курапика. Он покачал головой — нет, он ни разу не в порядке. — Это все ебучие сигареты, поэтому-то я и бросаю, — авторитетно заявил Леорио. — Тебе бы тоже. — Нет, — сипло выдавил Курапика, туша окурок о край облезлой покачивающейся железной урны. — Это третий раз. — Чего? Ты третий раз давишься?! — ужаснулся Леорио. — Нет, — снова сказал Курапика, немного отдышавшись. — Третий раз за последние полчаса ты материшься. Можно разговаривать и не используя обсценную лексику! Так ведут себя только самые некультурные и невоспитанные люди! Он и сам не понимал с чего вдруг накинулся на Леорио, ведь тот всегда так разговаривал. Наверное, потому что лучшая защита — это нападение. Границы своих неловких мыслей, вызванных словами Паладинайта, нужно от него же и защищать. Надежнее всего в таких ситуациях, конечно, бегство. Бегство от проблем и от Леорио, вот только Леорио наверняка увяжется следом, как от него не убегай, такой уж он человек. Паладинайт от его наезда немного скуксился, но отставать явно не собирался. Тут дверь грохнула, оповещая о спасительном приходе кого-то. Курапика обернулся посмотреть — Пиён! В обычное время он бы от нее сбежал в первую очередь, уж больно она приставучая, но сейчас он был ей рад, потому что с миссией по отвлечению Леорио она справилась бы лучше всех. — О, мальчики! — Пиён, подняв рыжую голову от экрана телефона, заметила их и, приложив его к краешку нижней губы, улыбнулась. — Бездельничаете, да? — Лично я — нет, — отрезал Курапика, проскользнув мимо нее. — Вот как, — протянула она многозначительно ему в спину. Леорио пройти мимо нее так просто теперь уже точно не удастся. Перед тем как зайти в здание Курапика оглянулся. Двое — невысокая славная зайка, которая уселась на скамейку, подобрав под себя ноги, и высоченный, ссутулившийся опять Леорио — так и остались во дворе. Пиён курила айкос, а Леорио стоял рядом с таким видом, словно сам не прочь что-нибудь закурить. Если все-таки сорвется и закурит, Курапика его извинит за все, а пока ну его. Нельзя же быть таким невозможным человеком! А ему самому, пока есть возможность, нужно подумать. Успокоиться и прийти к… чем-нибудь. А то сердце — или, как сказал бы Леорио, мозг — себе места не находит, волнуясь от брошенных фраз и непрошеных фантазий.