Все мы сумасшедшие

В эту ночь квартира встретила Самуэля едва слышным бормотанием телевизора из комнаты Омара и Андера. Этот звук привносил в обстановку уюта, поэтому парень, переступив порог, на несколько секунд замер у двери и неосознанно подумал: «Дома». Забавно, что в этом месте он прожил всю свою жизнь, но не всегда ощущал его своим домом. Ему вспомнились те месяцы одиночества после отъезда мамы, когда он пытался найти соседа, и, раз за разом возвращаясь в пустую квартиру, практически ненавидел ее, сходя с ума от оглушающей тишины. «Дом — это не "где", дом — это "кто"», — вспомнилась ему эта фраза с претензией на философский смысл, пока он разувался, разминая уставшую спину. Так получилось, что в данный момент его домом были Омар с Андером, чему он был невероятно рад. Уж лучше так, чем абсолютное одиночество. «…И Гусман», — внезапно подумал он, мельком оглядывая гостиную. В этот раз диван пустовал, так же как и всё остальное помещение, и Самуэль, поддавшись странному порыву, на всякий случай заглянул еще и в закуток, служивший кухней. «Ушел», — он и сам не до конца понимал, заставил его этот факт порадоваться или, на самом деле, не очень. Наверно, после данного Гусманом обещания о том, что он его дождется, чтобы продолжить игру, Самуэль действительно ожидал увидеть его чуть ли не на самом пороге квартиры с доской для нард наперевес. На кухонном столе неожиданным сюрпризом обнаружилась тарелка с чем-то съестным, аккуратно замотанная пищевой пленкой. Приклеенный сверху стикер с лаконичным текстом «Саму» давал ясно понять, что эта еда дожидалась здесь именно его. — Ох, спасибо, — пробормотал он в пустоту, пытаясь одной рукой содрать пленку вместе со стикером. О личности организатора этого сюрприза можно было даже не гадать. Андер, даже если бы и озадачился ужином для Гарсиа, то вряд ли бы стал тратить время на его презентабельную подачу, упаковывая и оставляя записки. А в случае с Омаром, Самуэль был не уверен, что получил бы эти аппетитные мясные тефтели в целости, а не наполовину надкусанным. Поэтому в числе подозреваемых оставался только один человек, чья педантичность точно могла поспособствовать и красивой подаче, и съедобному виду, и вообще самому факту того, что эта тарелка оказалась на столе. «Интересно, где он на этот раз закупался, и во сколько ему это обошлось», — мимоходом подумал Самуэль, дожидаясь, пока микроволновка согреет своим теплом его еду. Вспомнив, что он еще не вернул Гусману деньги за вчерашний ужин, он мысленно сделал пометку обязательно сделать это, когда тот объявится в его квартире в следующий раз. Факт того, что Гусман обеспокоился его ужином уже второй день подряд, был с одной стороны приятен, но с другой — заставлял задаваться вопросом, зачем он это делал. Конечно, Самуэль уже привык к спонтанному проявлению заботы со стороны этого удивительного и непонятного человека, но обычно его акции доброты действительно носили разовый характер. Так, вчерашнюю кормежку Самуэль воспринял именно за нее, но сегодняшний ужин в привычное для него поведение одноклассника уже не вписывался. «Первый раз — случайность, второй — совпадение, третий — закономерность», — подумалось ему. И решив, что раз это пока было только совпадением, он оставил данную мысль, над которой все равно не слишком сильно хотел думать в столь поздний час. Он поел в полном одиночестве, сосредоточенно пыхтя над тарелкой. Ложка плохо слушалась в его левой руке, но правая все еще ощутимо ныла после сегодняшнего ЧП на кухне ресторана, поэтому он предоставил ей полный покой, надеясь, что она успеет зажить до следующей смены. Именно поврежденная рука стала причиной того, что Самуэль решил сегодня обойтись без водных процедур и сразу поплелся к себе в комнату. Рука и немного лень. Хорошо, возможно, не «немного». Возможно, даже в большей степени это была лень, чем рука, но всё же повод был отличным, и он не испытывал по поводу техничного слития с рутинных процедур ни малейших угрызений совести. В помещении было непривычно темно, и Самуэль успел мимолетно удивиться, зачем кому-то из парней понадобилось занавешивать окна в его комнате, а затем уверенно шагнул вперед — темнота ему не мешала, путь до кровати он мог бы найти даже с закрытыми глазами. Выкинув вперед здоровую руку, он уже был физически и морально готов опереться на нее, для того, чтобы закинуть своё уставшее тело в манящую постель, как внезапно ладонь наткнулась на что-то мягкое, и Самуэль неловко затормозил у самого края кровати. Непонимающе моргая постепенно привыкающими к темноте глазами, он вдруг четко различил разметавшийся по его простыни силуэт. — Какого… — прошипел Самуэль, разгибаясь, и неверящим взглядом уставился на картину незваного гостя в своей постели, надеясь, что это всего лишь наваждение. Но нет, длинное тело одного невыносимого человека всё еще маячило перед глазами, не торопясь растворяться как дым. — Гусман!.. — его шепот хоть и был окрашен злыми нотками, но это всё еще был шепот, и сам Самуэль сейчас не смог бы сказать, почему он говорил тихим голосом, а не кричал от вполне справедливого возмущения. «А вдруг спит», — пронеслось в его голове слегка обеспокоенная мысль. По какой-то причине нарушать чужой сон не хотелось, даже несмотря на вопиющий в своей наглости захват стратегически важного объекта. Но внезапно со стороны Гусмана донеслось совсем не сонное: — Что? — Сам не догадываешься «что»? — Самуэль пихнул его коленом в бок, включая настольную лампу. — Какого черта ты тут разлегся? — Так ночь же, — ответил тот, разыгрывая искреннее недоумение. — Какого черта ты разлегся именно здесь? — внес поправку в свое обвинение хозяин захваченной постели. Гусман ненадолго задумался и ответил: — Мне здесь нравится. — А мне не нравится, что тебе здесь нравится. Выметайся, — свой приказ он сопроводил очередным тычком под бок. Гусман медленно, с чувством собственного достоинства, перевернулся на спину и заложил руки за голову. На памяти Самуэля он был единственным человеком, которому удавалось, даже глядя снизу вверх, умудряться смотреть на людей сверху вниз. Он и сейчас смерил стоящего парня изучающим взглядом и только потом соизволил произнести: — Нет. Самуэль тяжело вздохнул, хватаясь за лоб. — Слушай, это уже слишком даже для тебя, — сказал он устало. — Я смирился с тем фактом, что ты практически живешь тут, но ты не имеешь никакого права диктовать свои условия. Если хочешь, диван в гостиной всегда в твоем распоряжении. А это моя комната, — для пущей убедительности он обвел рукой помещение, — и в ней сплю я. — Так разве я мешаю тебе в ней спать? — суровый тон Самуэля не произвел на Гусмана никакого впечатления, и он продолжил смотреть на него с тем же подбешивающим самоуверенным выражением лица. Потом он показательно сдвинулся к самому краю кровати, у которого сейчас стоял Самуэль, и молча кивнул на освободившееся место. — Нет… — тот с недоверием глянул на Нуньера, не понимая, насколько он был серьезен в своем бредовом предложении. — Мы не будем спать в одной кровати. — Вчера спали. — Это произошло без моего согласия! — возмутился он. — Боже, Саму, — Гусман картинно поморщился. — Ты так вопишь, как будто тебя девственности лишили. — Я не… — начал было Самуэль и осекся. Воспоминание о том, что девственности он лишился именно в этой постели и с сестрой лежащего сейчас в ней человека, немного выбило его из реальности. — Вот и умница, — Гусман интерпретировал его замешательство как-то по-своему и, вытянув руку, выключил настольную лампу. Окутавшая Самуэля темнота не давала никаких ответов. Он не знал, что такого нашло на Гусмана, и почему он решил, что совместная ночевка — это хорошая идея. Но что Самуэль знал наверняка, так это то, что в данный момент у него не было никаких сил на то, чтобы попытаться вытряхнуть Нуньера из своей постели и при этом остаться в этой схватке победителем. Явно не в столь потрепанном состоянии, после второй ночной смены и с поврежденной рукой. Идея самому уйти ночевать на диван попахивала абсолютной капитуляцией, и после суровых речей о «моей комнате» он явно не мог позволить себе подобного позорного отступления. Оставалось только одно. С глубоким вздохом он перекинул ногу через мешающее тело, чтобы перелезть на свою половину, но внезапно был остановлен придержавшими его за торс руками. — Ты, что, собираешься улечься прямо так? — …Как? — тупо спросил Гарсия. Свободная половина кровати манила его, и он загипнотизировано смотрел на нее, чувствуя усталую обреченность от того факта, что Гусман всё никак не мог дать ему спокойно повалиться на нее и забыться сном. — Я не слышал шум воды, — обвинительным тоном сказал тот. — Ты не то что в душ не сходил, ты даже зубы не чистил! — Я не собираюсь ни с кем целоваться, — пробормотал Самуэль, снова дернувшись вперед, чтобы продолжить свой путь, но Гусман всё еще удерживал его на месте. — Фу, Саму, — с чувством отреагировал он. — Ты чистишь зубы, только когда с кем-то целуешься? — Ага… — сейчас Гарсия был готов сказать всё что угодно, лишь бы его отпустили. — И если ты заставишь меня почистить зубы, то мне придется целоваться с тобой… Видимо, угроза прозвучала достаточно весомо, потому что руки Гусмана заметно дернулись, ослабляя хватку, чем и воспользовался Самуэль, всем весом навалившись вперед. Он успешно перелез через проигравшего эту схватку Нуньера, не забыв по пути отдавить ему несколько частей тела, а потом с блаженным стоном зарылся в подушку. В попытке найти удобное положение он, забывшись, протащил раненную руку по простыни, которая в данном случае по ощущениям больше походила на наждачку. Чувствительная кожа заныла пуще прежнего, заставив Самуэля издать еще один стон, только в этот раз уже далеко не от блаженства. — Чего ты там всё стонешь? — с подозрением спросил Гусман. — Рука… — односложно выдохнул тот, не в силах объяснять более подробно. — Что с рукой? — Кипяток… На работе… — Ну что за жесть, — неожиданно эмоционально отреагировал Гусман, чертыхнувшись. — Дай посмотрю. Самуэль не понял, что он там собирался смотреть в темноте, но сопротивляться не стал, просто молча протянув многострадальную руку, которую тут же осторожно сцапали за запястье. Сейчас он был морально готов отдать ему всё, чего бы он ни попросил — хоть руку, хоть сердце, хоть то и другое — лишь бы тот, наконец, позволил ему уснуть. Прохладный ветерок достиг пальцев Самуэля, принося небольшое облегчение, и он далеко не сразу догадался о его источнике. Лишь только когда горящей кожи едва весомо коснулись сухие губы, к нему пришло понимание, заставив резко распахнуть глаза и так застыть, вперив взгляд в потолок. Почти одолевший его сон пропал, как по щелчку пальцев. — Мама делала так в детстве, — тихо сказал Гусман, осторожно укладывая его ладонь обратно на простынь. — …Видишь, я же говорил, что в поцелуе руки нет ничего пошлого. Это было правдой. Абсолютно целомудренный поцелуй, не имевший под собой никакого подтекста — чистый, открытый, наполненный лишь сдержанной заботой и участием. Вот только почему после него лицо Самуэля вспыхнуло похлеще обожженных пальцев? И почему после него сердце забилось как никогда ранее, даже во время его самых смелых в своей откровенности моментах физической близости?.. Самуэль неловко выпутал запястье из цепких пальцев и молча повернулся к Гусману спиной, надеясь только на одно: что тот не успел почувствовать, с какой бешеной скоростью подскочил его пульс.