Чёрная слабость

— «Только попробуй украсть что-нибудь, малыш Томми, и тебе не поздоровится!» — Макс изображает шелестящий голос старика-продавца. — «Ты даже не представляешь, что я с тобой сделаю!» — Он с шумом высасывает последние капли молока. — Вот же лошара. — Душевный у вас народ, добрый. — Йорг откусывает от батончика-мюсли. — Не то слово. — Макс тянется к нему и тоже откусывает. — А у меня круче. Йорг верит. С шоколадом наверняка круче, чем просто с изюмом. Но не так, как с цукатами. Кроме еды в магазинчике бедного Пельмана они разжились забесплатно стерильным бинтом, кремом от обморожения, зажигалкой (цветная россыпь лежала прямо у кассы) и — вершина цыганского мастерства — маленькой иеговистской брошюрой. Не Библия, но хоть что-то святое. — Как ты сумел, она же была за спиной у деда, — улыбается Йорг. Макс лишь горделиво хмыкает. И достает из кармана чернявого голого пупса. — Так ему и надо. Я тоже могу грязь продавать. — Можно листья еще. — Кстати, он продавал когда-то. Осенью. Чтобы людям было что жечь, если своих мало. Йорг смеется: вот уж поистине столкновение двух равных сил. — И листья ты тоже крал? — Ну конечно. Машину они оставили на самой границе леса в зарослях густого орешника. Макс специально ходил проверять: с дороги не видно. Йорг даже заснял — точно ничего не блестит. Значит, их не скоро найдут. — Если хочешь поймать Трусокрада, надо мыслить как он. Мы должны потеряться! В наступившей темноте это легче, чем кажется. Они продираются по узкой тропе через упавшие ветки, коряги… Такое чувство, что здесь давно уже не ступала нога ни одного туриста-вуайериста. Вдруг Йорг цепляется кофтой за острый сучок — и пару секунд прощается с жизнью, обливаясь ледяным потом. — Ёж?.. — А лес что, совсем заброшен теперь? — Йорг незаметно снимается с крючка и продолжает идти с дрожью в коленях. — Пхех. Забыл сказать — она вчера предупреждала, тут в последние годы кабанов развелось, — Макс показывает ладонью выше своей головы. — Во. — Что?! — Ты кого боишься больше, Трусокрада или каких-то свиней? — обижается Макс. — Тебя. — Ну спасибо. Пару минут они идут молча, Макс мрачно жует соломинку от молока, а Йорг пытается унять чувство саднящего раздражения и может быть даже сказать — но все слова какие-то слишком злые и вероломные. (Примерно как предложение прогулки по лесу, полному кабанов). — Ладно, — наконец, не выдерживает Макс. — Извини, но я правда думаю, кабаны не самая большая наша проблема. — Это точно, — кивает Йорг. — Что ты имеешь в виду?.. — Макс мигом закипает. — Ну? — Ничего. Только то, что сказал. — Нет, ты что-то еще. Чёрт! — Макс задевает макушкой о толстую ветку, и Йорг примирительно говорит: — Осторожней. — И зря. — Не указывай мне! — шипит Макс. — Вообще, хватит в вату меня заворачивать. Ты вечно как мамочка. — В смысле? — Хотя нет, пожалуй — ты заботливей моей. Но это не сложно. И бесит! — Макс, — Йорг стискивает зубы. — Если что-то не нравится, просто скажи. — Щас. Всё скажу. Только принесу дар этому лесу, пхех. — И махнув рукой, Макс исчезает в ближайших кустах. Йорг стоит, сжав кулаки. Он тоже многое может сказать! Например, что его задолбало жить с каким-то трупом ходячим. Нет, то есть, он просто тащится от того, как Макс выглядит… и всё в таком роде, но эти синяки… Когда Йорг заметил, что их всё больше и они не проходят, он плакал у себя в аппаратной, как дурак — сидел там, пока вахтер не постучал, мол, пора закрываться. Старик бог весть что подумал. Йорг читал, так — болезнями крови — проявляется токсическое поражение печени. Смертельное. Необратимое. И к врачу, конечно же, Макс не пойдет, потому что врачи это ве-е, фу-у и еще полный спектр детсадовских реакций. Тут не в вату надо заворачивать, а в подорожник, всего, целиком — вдруг поможет… Кстати, что-то он долго. — Макс? Никакого ответа. Йорг переступает на месте. — Эй, ты там? — он раздвигает кусты, но Макса в них нет. Йорг пробирается через кусачие заросли, ветка сдергивает шапку. — Отдай, не твоё, — бурчит Йорг и идет дальше сквозь темноту. — Макс! Где ты? Макс! Он вываливается на поляну, только вместо Макса, дары приносящего, на ней только пара пней — кора серовато поблескивает в свете Луны. Макса нет. — Господи… — стонет Йорг. Ну куда он мог подеваться? И вправду, надо такого в вату. — Макс! Страх подкатывает к горлу горячим комком. Вдруг приходит глупая, эгоистичная мысль — он и сам теперь пропадет, без Макса из этого леса ему точно не выбраться. Здесь же все-таки не Грюневальд, и не Берлин, где рано или поздно наткнешься на Стену. — Макс!!! — орёт Йорг, вертясь во все стороны разом. — Я здесь! Макс!.. — Бу. — Высокая темная фигура отделяется от дерева. — Испугался? — Да! — Йорг в сердцах топает. — Не делай так больше, пожалуйста. — Покомандуй мне тут. Впрочем, люблю, когда ты командуешь, — в голосе Макса появляются вдруг игривые нотки. «Только что же говорил, нет», — огрызается Йорг про себя. Но ума хватает сдержаться. Они идут по заросшей просеке, вернее, кое-как продираются. Кажется, они уже достаточно заблудились. — Как ты думаешь, — говорит Йорг, — если Трусокрад — демон этих мест, мертвый ребенок, который научился злобой воздействовать на реальность… — Наконец-то дошло. И? — Наверно, его порадует, что Петер признался? — Да как-то похуй вообще, — звучит у Йорга внутри головы. И это голос не Макса. — Ты… Йорг с ужасом смотрит, как на месте знакомого лица начинает клубиться чернота, антрацитово-плотная, блестящая. Он отшатывается. Ему не почудилось, это был не сон, не кошмар! Эта хрень существует взаправду! «А может, тебе сейчас чудится?» — издевается голос внутри, и там, где стоял Макс, распускается дымным цветком черная прореха в ночи, в ночь еще более темную. — Нет, нет. Нет. Ты реален. Я знаю, — Йорг поднимает ладони, и вспотевшую кожу кусает мороз. — Я понимаю, тебе очень плохо и страшно… — Ха! Как если бы сотни собак разом рявкнули «гав!» — но лает весь лес, каждое дерево словно вопит, и в лицо бьет ледяным тугим ветром, не вдохнуть. Рядом валятся со скрипом сухие стволы. — Эй… Давай поговорим, — бормочет Йорг, пятясь, а над ним ревет и бушует. — Господи… пожалуйста! На секунду кажется, что лопнули барабанные перепонки, так становится тихо. Йорг осторожно выпрямляется. Он еще жив. Даже камера на ремешке вроде цела. Онемевшими пальцами он как-то включает встроенный фонарик и снимает бурелом вокруг себя. — Как метеорит, — говорит Йорг вслух, вздрагивая от собственного охрипшего голоса. И тут же слышит стон: — Ёж, это ты… — Макс?! — Йорг идет на звук — совсем рядом, откуда-то снизу. — Помоги мне… Йорг раскидывает ветки, отодвигает трухлявый ствол и видит рукав косухи. — Убери, — просит Макс. — Мне больно… свет. Йорг торопливо выключает фонарик и камеру. Хочется орать от страха, но он с напускной деловитостью спрашивает: — Ты как там? Можешь сказать, что сломал? — Не знаю. — А пошевелить ногами? — Йорг отпихивает дерево в сторону, освобождая Макса. Тот задумчиво вскидывает сначала одну коленку, потом другую. — Наверно, могу. — Отлично. Значит, позвоночник цел. — Йорг помогает ему встать. — Сейчас что-нибудь болит? Макс как всегда неопределенно дергает плечом. — Тогда пойдем-ка отсюда, — Йорг вытягивает из-под веток пуховик. — Нет! — Макс смотрит огромными почерневшими от обиды глазами. — Нельзя! Мы должны найти его… Ты — должен! — он осекается и виснет на Йорге. А потом целует его. — Что ты… Ох. Губы у Макса холодные и немного дрожат, но Йорг обязательно согреет его. Это какое-то безумие — ночью, в лесу, когда рядом потусторонняя злобная тварь (вполне возможно, что несовершеннолетняя в своих посмертных годах)… Но остановиться невозможно. Йорг вжимает Макса спиной в ствол старой ели, и наплевать на мороз, он задирает цыганскую красную юбку и закидывает его ногу себе на пояс. Сто слоев одежды до обидного мешают, — хорошо, не сто, два, — Йорг почти привык ходить без трусов. Нащупав в кармане тюбик жирного крема, он уже тянется к ширинке, когда Макс вдруг больно кусает его. — Ты чего? — Йорг машинально трогает уголок рта. На пальцах горячее. — Собираешься меня трахнуть? По этой лыжной мази? — усмехается Макс. — Да ты гений, Ёж. — Ты же сам хотел, — удивляется Йорг. — И… ну ладно. — Ты не знаешь, чего я хочу. И никогда не знал. Йорг оборачивается. За спиной, как ни странно, никто не маячит, Макс просто загнался. — Давай в городе обсудим нашу бурную жизнь. — Но Макс продолжает свистящим мстительным шепотом: — Ты даже не представляешь, что я терплю каждый день. Что я чувствую каждый долбаный раз. Каково мне наряжаться в убогие женские шмотки — чтобы у тебя крепче встал! Больной, грязный ты извращенец. — Я никогда не заставлял… Думал, тебе самому это в кайф. — Ты же просто девку хочешь, да?! — кричит Макс. — Я вижу, как у тебя глаза загораются. — Макс… — Потому что я в платье! — Потому что ты это ты! Йорг обнимает его, но Макс растворяется черным дымом и вытекает из рук. — …А я думал, что слишком ванильный, — завершает Йорг в пустоту. — Эмм. Чёрт. Он снова идет, один, в темноте. Страх не просто захлестывает, он затопил всё, так что его как будто и нет, раз всё — страх. Сероватые стволы мертвецки светлеют, и ветки под ногами ломаются с костяным сухим треском. Возможно, это фаланги и ребра их менее удачливых предшественников. — Ёжик… где ты… — доносится хныканье из-под дерева. Но Йорг уже не верит — ничему. Он подходит ближе к скорчившейся тощей фигуре и включает камеру. — Ха! — оскалившись комком черноты вместо лица, тварь растворяется в круглом луче. В видоискателе пусто. — Господи, — повторяет Йорг. — Помоги. Яви нам… Да блядь. Какая глупость, глупость, глупость! Он даже притопывает. Главное, найти друг друга и — или, подсказывает злой голос внутри — не замерзнуть до утра. Довольно сложно, учитывая, что пальцы на ногах уже покалывает от мороза. А зажигалка и всё, более-менее похожее на растопку — у Макса. Когда они вернутся домой, обязательно поговорят. Обо всём. Вот просто сядут у печки, нальют в любимые кружки с лютиками мятного чая… — Что-о? — доносится характерный вопль. — Когда это было такое?! И этот голос не спутать ни с каким Трусокрадом. Йорг бредет, раздвигая ветки, подлезает под корнями старых покосившихся елей — и на поляне в лунном свете видит Макса, который кричит черноте перед лицом: — Да! Ну почему ты не веришь?! Я же перед тобой всегда освежеванный, я поклялся, что тебе — единственному в мире! — не скажу и слова неправды! Что тебе еще надо? Вскрыться?.. Так я могу, я это люблю! Йорг подбегает со спины и оттаскивает Макса, шепчет на ухо: — Тише, тише, это я… — Чем докажешь? — Макс ловко выворачивается, ощерившись по-кошачьи. — Там тоже был ты! — он тычет пальцем в редеющее черное облако. Йорг включает камеру и направляет фонарик себе в лицо. Глаза мигом подергиваются слезами. — Его… заснять не получается. Просто пустота. Посмотри, — он протягивает камеру Максу, и тот недоверчиво припадает к видоискателю. — Ну? — Окей, вижу, — кривится Макс. — Ничего себе, у тебя кровь… — Он указывает на рот. — Знаю, — кивает Йорг. — Слушай… Он просто хочет нас поссорить. — Да. Давай не будем сейчас реагировать вообще ни на что. — Хорошо. Если что, дома после поговорим. — «Дома», — ржет Макс. — Но давай. Йорг тоже смеется, и внезапный ветер, подхватив, несет их голоса вверх опрокинутой в небо лавиной. Через секунду смех уже гремит в облаках, качая верхушки деревьев. Кажется, хохочет весь лес, каждая веточка корчится. «Вы никогда не вернетесь домой!» — Упс, — Макс оборачивается. — Привет?.. Рогатая тварь, та самая, что приходила в спальню, но больше — размером с дом, смотрит на них провалами глаз. Узловатые руки-корни беззвучно растут, обвивая их ажурным кольцом, как гнездом. — Макс… — сипит Йорг. — Это он… — Да. Эй, хочешь? — Макс с заискивающей улыбкой лезет в карман и трясет пупсом. — Игрушка, игрушка! Мальчик. Чёрный, как ты. Провалы темноты сердито раскрываются, и из каждого сквозит холодом смерть. — Бежим? — косится Макс. И они бегут. Перепрыгнув через растущую на глазах изгородь, несутся прочь, а за ними несется весь лес. Острые сучки цепляются за одежду, ранят до крови, а цепкие живые побеги норовят ухватить за ногу, — Йорг еле успевает отскочить от завернутой петлей серой лианы. — Он играет с нами! Как кошка! — Щас, — Макс, не сбавляя хода, лезет за пазуху. — Томми! Томми, что у нас для тебя есть! Раскрутив, он кидает за спину какой-то клочок. С оскорбленным ревом тварь ловит его — а потом поднимает высоко-высоко, и на фоне полной Луны Йорг видит на секунду контур маленьких стрингов. — Это что было? — Труселя, — огрызается Макс. — Зачем ты их взял?! — Тебя хотел порадовать. Шютка. — Брошюра! — кричит Йорг и запинается об корень. — Зачитай что-нибудь святое! — Не могу найти! — Макс хлопает себя по карманам. И тут Йорг вспоминает. Их главное оружие. Остановившись, он разворачивается лицом к грозовой клубящейся бездне. Нащупывает в кармане нагретый металл. И резко выпростав руку с крестом, кричит: — Именем Господа, приказываю… Сухая ветка лупит его по пальцам, и подарок фрау Мюллер беззвучно отлетает на снег. Йорг секунду смотрит, как скалится тьма над ним — а потом падает навзничь, подсеченный ударом под колени. Чернота нависает, и в мутном облаке сменяются лица незнакомых людей, какие-то рваные формы. — Макс! — хочет крикнуть Йорг, но чудом сдерживается. Пусть Макс уйдет. Может, хотя бы у него получится сегодня спастись. Когда холодные костяные руки зажимает рот и лезут под куртку, Йорг с тоской думает: как он вообще оказался декабрьской ночью в лесу где-то в Нижней Саксонии?.. Это безумие, сон, этого просто не может быть. Не должно. Но вместо того, чтобы проснуться, он поуютнее ложится щекой в колкий мох и позволяет стянуть с себя трусы. Тень огромных рогов чернеет на свежем снегу. Десятки отростков щекочут, щиплют, царапают тело, избавляя от остатков одежды. За секунды он оказывается младенчески-голым в плетеной колыбели ветвей. От нахлынувшего стыда и страха не холодно — саднящая кожа пылает, в висках стучит кровь. Наверно, даже хорошо, что Макс этого не видит. Гибкие ветви охватывают запястья и щиколотки и подвешивают его вниз головой, как распятого дикарями святого. Йорг вяло брыкается, пытаясь свести колени — тщетно, только впиваются всё глубже под кожу побеги, мигом ставшие из ивы терновыми. Йорг кричит и бьется, и тогда тварь, с удовольствием оттянутой пытки, касается его шеи, обвивает в три кольца. И с другой стороны лезет, противно щекоча, вверх по бедру вертлявый мокрый отросток. — Ёж! — кричит откуда-то Макс. — Я иду! Тонкий гладкий щуп стекает Йоргу в рот и начинает путь наверх — вниз? — внутрь, толкается в горло и скользит, кажется, уже куда-то в желудок, когда вдруг всё дерево вздрагивает. — Получай! Тварь вытягивает свой побег, и Йорг глухо кашляет. В следующую секунду его сминает, складывает пополам: тонкие ветки оплетают запястья, связывают вместе лодыжки, а потом соединяют запястья с лодыжками и вздергивают высоко над лесом. Йорг видит белые пятна снега на ветках, острые верхушки елей и вдалеке — спичечно-тонкие трубы завода... А потом перед глазами лишь небо с голубыми холодными звездами. Он болтается под Луной этаким спелым плодом, беззащитно раскрытый, и блеск его альбиносской задницы ослепляет, должно быть, самолеты-шпионы. — Ёж, держись! — Легко сказать… Еще ребенком он читал, что древние германцы, кельты и викинги приносили своим богам кровавые жертвы, подвешивая людей на деревьях. Маленький Йорг часто думал, каково это — оказаться в ветвях одному, без надежды на спасение, навечно. Теперь, кажется, он это знает. А еще — любознательный мальчик — он задавался вопросом, как именно крепились жертвы к деревьям. Теперь он знает и это тоже. Гибкий, почти желейный побег снова тычется в рот. Йорг кусает его что есть сил, до онемения в деснах — и получает жалящий резкий шлепок. «Ну давай, позажимайся ещё, — шепчет голос. — Чем больше ты сопротивляешься, тем веселей». Йорг стонет и выпускает побег изо рта. Всё равно он какой-то невкусный. Тварь замирает. Кажется, в недоумении. В этот момент его снова обдает волной жара — но не стыда, а обычного такого тепла. Пахнет дымом и жировой гарью. С оглушительным скрипом дерево корчится, болтая своей жертвой в воздухе. — Что, подгорело? — кричит Макс. — Никто не смеет трогать моих друзей! А ну, отпустил его! Он стоит, яростный, как инквизитор, и раз за разом прижигает узловатый ствол факелом из ветки с накрученным паутиной бинтом. Далеко вверх по дереву уже идет полоса сажи, оно натужно трещит, вздрагивая от боли. — Оставь! Нас! В покое! «Поосторожнее там…» — кричит Йорг про себя — а потом на руках и ногах расходятся тугие петли ветвей, и он летит вниз, задевая о сучки, как глупый медведь из американского мультика. Земля приближается, и Йорг бухается в гору гнилых бурых листьев. — Ёж, ты как? — Макс кидается к нему. — Ты живой? Йорг кивает. Как ни странно, упал он удачно. Больше всего болит оцарапанный рот. — Да что он с тобой… — Макс, всхрапнув, трогает его запястье. — Ну, я ему покажу! — Не надо… Всё, он больше не там. Хватит, — просит Йорг. Макс недоверчиво смотрит на дерево, коряво застывшее, будто и не было ничего. Сейчас — самый обычный вяз. Потом мотает головой: — Срань господня, Ёж… Надевай скорее, — протягивает Йоргу свой пуховик и начинает собирать раскиданную одежду. За какие-то полминуты он находит на поляне всё — свитер, брюки, ботинки… Кроме, конечно, трусов. Йорг трясется от холода и догнавшего шока. Натягивает на себя вещь за вещью, негнущимися пальцами кое-как завязывает шнурки. — Давай, помогу, — Макс опускается перед ним на колено. — С-спасибо, — шепчет Йорг. — Тебе, тебе же правда это удалось. Ты смог. Прогнать его. — Просто я поверил! — сияет Макс. — В Бога? — В себя! — Макс горделиво улыбается. — Такая злость взяла, знаешь ли. И всё получилось. Он ушел! Он послушал меня, впервые. Вот. Не мог же я допустить, чтобы какой-то Чипполино приставал к моему парню! Или Пиноккио?.. — Это ты еще мягко сказал… — А ты правда так боишься за свою невинность с торца? — Что? — Не для него твоя роза цвела, мм? — Ты о чем?! — Ну, по-моему, он подбирался к твоей… — Тебе показалось, — бурчит Йорг. — Да ладно, — Макс щелкает зажигалкой в попытках поджечь валежник. — Он просто делает то, чего человек боится больше всего. Мне раньше всё время показывал, как умирает Вольф. — Правда? — Внутри у Йорга что-то немного ломается. — Да, — Макс пожимает плечами. — А вчера во сне он убил тебя, ну, и наших придурков. Не думал, если честно, что буду так стрематься за Дирка. Йорг молчит. Ему даже стыдно, что он видел… то, что видел. — Да гори же ты! — шипит Макс. — О, вот она где, — он вытаскивает из заднего кармана сложенную вчетверо книжечку с ягнятами и львами, и через минуту у них уже потрескивает вполне приличный костерок. Они сидят рядом на поваленном дереве. Луна скрылась за тучами, и этот рыже-красный беспокойный огонь — единственный источник света. Лицо Макса кажется сейчас особенно худым и рублено-грубым. Больным. — Жаль, мази больше нет, — он растирает ледяные пальцы Йорга между ладоней. — Да всё уже хорошо. Или в смысле?.. И они смеются. Но на этот раз смех не разносится торнадо над лесом. Неужели, он действительно ушел? От тепла, облегчения и боли Йорг впадает в какой-то глупый восторг: — Даже не верится… что всё позади. Ты же победил эту хтонь, которая мучила каждую ночь... Ты герой, Макс. — Да ладно, — Макс дергает плечом. — И вообще-то не каждую. — То есть? — Ну, я рассказывал, как всё началось. Но никогда не говорил, как это закончилось. — Макс смотрит в темноту. — В тот раз. — Расскажи, если хочешь, — просит Йорг. — Когда мне было шестнадцать, фрау Шульт совсем загналась насчет поисков сына. Все видели, что она не в себе. Но ей было параллельно. Я слышал, на работе ей объявляли уже какие-то выговоры за использование служебных собак, чтобы в сотый раз прочесать лес, всё такое. Тем более, два других убийства тоже не были раскрыты. Потом её отправили в «отпуск» — отстранили на время, запретив носить форму. Я тогда тусил с соседкой и уже не так часто попадал во всякие зарубы, как раньше. Был хороший до одури. Месяца два с половиной. И вот однажды, — Макс улыбается, глядя вдаль, — помню, это было в апреле, мы болтались в парке, жрали вату, снимали друг друга на камеру, за которую сегодня кнопка открутит нам головы… и вдруг увидели фрау Шульт. Она шла как призрак, ничего уже не понимая, и люди её сторонились. Конечно, мне стало обидно, я предложил помощь. Моя дура сказала, что если я хочу гулять с этой нищенкой, то мы больше не пара. Так и закончилась наша любовь, пхех. — А что было потом? — тихо говорит Йорг. Макс подкидывает веток в костер и вздыхает: — Ну, я угостил её ватой. Она лепетала, что надо поехать в лес, и тогда мы точно его найдем. И… мы поехали. Правда, для этого я угнал полицейскую машину. — Как?! — Это было не сложно. Патрульный засел в туалете, а его напарник покупал что-то с тележки. Вот же ничему жизнь не учит! — Но зачем?.. Зачем ты это сделал? — Я хотел, чтобы она почувствовала себя в деле, понимаешь? На своем месте. Двадцать с чем-то минут, пока нас не арестовали, она была собой. Была полицейской. И она искала своего сына. Мне кажется, это многого стоит. Йорг сжимает переносицу и бурчит: — Прости, дым. — Да, чёт тоже, — кивает Макс, утирая нос кулаком. — В общем, из полиции фрау Шульт выгнали, теперь уже с концами. Вскоре она вообще куда-то уехала. После этого весь полтергейст у нас прекратился. Наверно, Томми перестал ревновать меня к своей маме. — Наверно, — соглашается Йорг. — Выпалывать траву на обязательных работах и чистить туалеты было не очень весело… Но знаешь, — Макс прокашливается, — если бы я вернулся в тот день, я сделал бы всё точно так же. Только ехал быстрее. Он улыбается, глядя на Йорга. А потом по-детски зло шмыгает носом. — Ты и вправду бешеный просто. — Йорг смотрит Максу в глаза. — И прекрасный человек. И отбитый. Даже не представляешь, насколько. — Ууу, — кривляется Макс. — Да я просто тварь! — Да. То есть нет. И… — лавиной с горы, камнем с сердца: — Извини, если я не всегда могу дать тебе… то, что нужно. Макс прогоняет через лицо череду гримас от польщенного самолюбия до карикатурного ужаса, а потом спрашивает: — Ты о чем? — Просто я однажды увидел, недавно… Помнишь, мы тогда еще жгли плакаты? — Помню, — Макс наклоняет голову. — Хороший был день. — А до этого ты был очень грустный. Я подумал, тебе что-то, ну, не нравится. Все слова, способные указать на сферу специфической грусти, отступают перед собственной грубостью, и Йорг молит богов, чтобы Макс понял, о чем он. И Макс понимает. — В плане ебли, что ль? — Да, в этом тоже, — Йорг краснеет так, что даже чуть-чуть согревается. Макс фыркает: — Ну, тут уж мне крупно повезло. Очень крупно! Йорг невольно улыбается, но всё же уточняет — надо ведь дойти до края (и согреться совсем): — У тебя правда был такой грустный вид. Я подумал, что слишком… нормальный для тебя, и ты хочешь чего-то другого. Пожестче, так сказать. Макс ухмыляется: — А что ты предлагаешь? — но тут же трясет головой: — Боже, Ёж… Если ты про тот день, у меня просто шрамы болели на погоду, и пальцы от баса. — И всё? — А, ещё я думал про Флори. Йорг заметно напрягается, и Макс поясняет: — Про сломанную руку его. Она никак не срастается. Врач сказал, надо пить молоко, а он дурак и пьет только пиво. Нам выступать пора, а какая группа без барабанщика! — То есть, только про руку? — Да. И заметь, уже после… — Макс облизывает губы. — Ёжик, господи, я не знал, что ты настолько ревнуешь! — Извини. Я сам не думал, что так будет крыть. — А молоко, по-моему, гадость, — продолжает Макс. — Во всех видах. Почти как шпинат. Мне врач, кстати, сказал есть шпинат, а я видеть больше его не могу. Всё, наелся. — Ты был у врача?! — Йорг привстает с бревна. — И что он сказал? — У нас будет девочка, — умиленно сюсюкает Макс. — Ладно, если серьезно, я почти случайно зашел к коновалам, когда заталкивал Флори с его рукой… Там был такой старый дед, наверно, еще со времен Гогенцоллернов, очень удивился моей леопардовости, — Макс указывает пальцем на шею. — Захотел тоже меня посмотреть. Щупал печень и не только. Я даже анализ крови потом сдавал. Сука, дорогой! — И что?! — У нас будет девочка… Ладно, — Макс скучнеет. — Вроде как ничего страшного. Просто не хватает витаминов, железа и прочей херни. Он сказал, надо лучше питаться. Чаще. Больше. — Я буду каждый день готовить рагу, — обещает Йорг. — Из железа и витаминов, — прыскает Макс. — Вот это будет пожестче! Йорг кладет голову ему на плечо. По правде, ему пришла одна мысль… но легче, кажется, победить еще дюжину чудовищ, чем сказать это вслух. — Пхех, нас палят, — Макс указывает вперед, в темноту, на две красных точки. — Закурить не найдется?.. И Йорг смеется этому юмору висельника, когда они бегут прочь, всё так же запинаясь о корни, а за ними с хищным хрюканьем ломится огромный кабан. Врали школьные уроки — эта тварь не боится огня, и кажется, была бы непобедимой — не будь она такой жирной. Макс хватается за ветку старого разбитого молнией дуба, подтягивается и лезет наверх. Йорг забирается следом — и тут же клыки врезаются в кору так, что всё дерево вздрагивает. Похоже, некоторое однообразие в постели — действительно не самая их большая проблема.

***

Они сидят на трухлявом краю разлома и следят за мельтешением красных точек внизу. Кабан явно решил взять их измором. Иногда он наклоняет голову и принимается со страшным монотонным скрипом толкать корни. Всё дерево каждый раз немного кренится. — Свинка-свинка, я не трюфель… — приговаривает Макс. Йорг тихо злится. В основном, на себя. Обещал ведь не загоняться, пока не вернутся домой — и тут же загнался. Не начни он этот разговор у костра, давно, наверно, уже грелись бы в каком-нибудь придорожном кафе и пили кипяток. А так… Сколько они еще продержатся? Час, два, пока кабан не уйдет? А если он здесь на всю ночь?.. Кажется, чёртов Трусокрад всё-таки сыграл с ними самую злую шутку. — Приколись, — хмыкает Макс, — а я это дерево помню. Петер и дружки когда-то к нему привязали нас с Нольди. Я думал тогда, мы умрем. — А мы сейчас умрем. — Ой, — Макс закатывает глаза. — Ёж, ну не кисни. — А у тебя есть какой-нибудь план? Макс только пожимает плечами. И совсем не выглядит огорченным. — Вот! Именно это я имел в виду. Про «другое». — Слова даются Йоргу с трудом, но он должен это сказать. Хотя бы сейчас. — Мы слишком разные, Макс. — Мм? — И я не могу постоянно, как ты. Ты так легко, я не знаю... Живешь. Умираешь. — Йорг стискивает руки. — Я не способен дать тебе достаточно риска. Тебе со мной скучно. «И поэтому ты ночью повел меня к кабанам, а до этого спутался с бандой грабителей-неонацистов. И дело не в связывании, порке и прочей пожестче-пижне. Это твоя беспокойная больная душа, которую я не могу вылечить. И никто в мире не может». — В общем, я не знаю, что делать. — Предлагаю сделать бочку! — заявляет Макс, и со свистом падает спиной вперед в черный разлом. Йорг хлопает руками там, где секунду назад было плечо Макса. Тот исчез во тьме внутри полого дерева, будто и не было. — Макс!!! — орёт Йорг в гулкое дупло. — Что ты творишь, дурак, мать твою?! — Вот маму не трогай, — не забывает обидеться Макс. — Я нашел его. — Что? — Он здесь. Щёлкает зажигалка, и в свете дрожащего огонька Йорг видит внизу тускло блестящие кости.