Чёрная слабость

— А потом она открыла еще другой ящик, да, и там были колья, святая вода, факелы, инквизитор… — Макс. — Что-о? Покажи его еще раз. Йорг послушно лезет в карман за крестом. Нагретый металл кажется живым и текучим. Макс щурится: — Кстати, это цыганская ковка! — Макс. — Ну что-о… — он опасно закатывает глаза и оттягивает лямку комбинации. — А ты сам его раньше не видел? Вчера? — Не, я думал, там вибратор. Отделение с глазными каплями я тоже не трогал, а вдруг там… — Святая вода, — Йорг снова убирает крест. — А может, повесим его тебе на шею? Как колокольчик? Йорг секунду смакует старый-добрый вкус детских дразнилок, а потом бесцветно говорит: — Теперь понятно, почему у тебя нет ранних фото. — И почему же, ну? — хорохорится Макс. — Вид у тебя был нетоварный. Больной. —…После того, как меня подбросили! И это ты больной! — Ты невыносим, Макс. — Я знаю, — он довольно хмыкает и ныряет в красное платье с пышной тюлевой юбкой. Йорг смотрит, как Макс барахтается под толщей прозрачно-алой ткани, толкаясь в длинный рукав. (Напоминает забой дельфинов на Фарерах). Не выдерживает и чуть поворачивает, одергивает платье, пока Макс не находит головой ворот. — Ты живой? — Уф. Спасибо, — Макс затягивает шнуровку из лент на груди. — Как девки это делают?.. — А ты зачем это делаешь? — Хочу быть хорошей дочерью. Как Регина. Они молча проигрывают еще один цикл «Макс. — Что-о?» и с довольными улыбками продолжают: Йорг складывать вещи в коробки и составлять из них баррикаду напротив окна, а Макс — наряжаться к обеду. Синяки на шее он прикрыл широкой черной бархоткой с подвеской Hello Kitty («Регинина!»), а губы подкрасил обломком засохшей помады морковного цвета («любимая Вольфа. Под Дэвида Боуи»). — Как ты думаешь, очень неприлично будет выйти к столу без чулок? — Не хуже, чем без трусов. — Йорг. — Что-о, — передразнивает он. — Ты… строишь стену? — ухмыляется Макс. — Типа того. Успокаивает. — Вот! Ты здесь полтора дня и уже спекся! Ха! И Йорг усмехается тоже, думая, что больше всего хотел бы уехать из этого цыганского дома, где все пьют, поют, плачут и делают лучшие на свете подарки. Но — только после того, как они изловят чертова Трусокрада. — А ты-то нашел, что искал? — Конечно. Сейчас покажу… В дверь трижды громко стучат. — Мальчики, обед готов! Макс снова закатывает глаза, и Йорг поспешно отзывается: — Мы уже идем, фрау Мюллер!

***

— У вас просто потрясающее заливное. Очень вкусно. — Рада, что тебе понравилось, Йорг. А ты что не ешь, Томас? Макс молчит и ковыряет вилкой в дрожащей пирамиде у себя на тарелке. — Томас? — Вкусно, да. Фрау Мюллер чуть поджимает губы и отпивает воды. Скользит взглядом по лифу платья, до хруста натянутого на груди Макса, и невинно замечает: — Может, немного ослабишь корсаж? Сразу место для еды появится. — Угу, — кивает он и продолжает терзать пирамиду, как заправский грабитель гробниц. — Передай хлеб, пожалуйста, — просит Йорг. Макс мрачно протягивает ему плетеную хлебницу с пугающе белыми круглыми булочками. — Спасибо, — Йорг неловко берет сразу две слипшихся боками, и краснеет. — И это вы тоже сами печете, да, фрау Мюллер? — Ах, нет, это от Марты. У нас кулинарный клуб — каждую среду и воскресенье обмениваемся своими маленькими удачами, — смеется она, — вместе пробуем новое. — Как здорово, — искренне говорит Йорг. — А вы только выпечку или другие блю… Дверной колокольчик взрыдывает так, что все трое невольно подскакивают. — Кто же там такой порывистый? — хмурится фрау Мюллер. — Я открою. Когда она выходит из комнаты, Макс молниеносно скидывает Йоргу на тарелку три четверти своего заливного. — Я говорил ей. Я просил сразу класть мне поменьше. И что? — поколебавшись, он спихивает вилкой еще кусочек. — Как-то ты совсем… — Я не могу — столько, — Макс поводит плечами. — Она хочет, чтобы я задохнулся?.. В этот момент в дверях столовой появляется фрау Мюллер, странно спокойная. — Томас, подойди, пожалуйста, это к тебе. Макс с бурчанием выламывается из-за стола и бредет в прихожую. — Да, другие блюда тоже, — продолжает фрау Мюллер. — А осенью мы устраиваем фестиваль тыкв и цуккини… Йорг кивает, пытаясь прикрыть булочкой подозрительную гору у себя на тарелке. В прихожей хлопает дверь, а потом в столовую влетает Макс с листком бумаги в руке, красный как платье и шумно сопящий. — Почему ты сказала, где я?! — Томас… — Зачем позвала сейчас?! Они бы просто ушли! — Я не могу лгать из-за тебя, Томас, — чеканит она. — Мне задали вопрос, я ответила. Макс стонет и падает на стул, замолкая на секунду — но тут же кричит: — Значит, ты своего бога любишь больше меня! Вот! — он протягивает Йоргу листок. Йорг торопливо пробегает глазами: «…обязан явиться для прохождения медкомиссии в восемь (8:00) утра в понедельник седьмого декабря…» — Там были два каких-то солдата безумных, я ступил и расписался о вручении. Вот я тупец! — Макс бьет себя по голове. — Я не должен был брать. Повестку могут прислать только в год, когда исполняется девятнадцать, то есть мне — в январе… — Томас! — обрывает его фрау Мюллер. — Веди себя как мужчина. Макс, бешено улыбаясь, поглаживает кулончик на шее. И говорит просто и весело: — Я не пойду в армию. Я же там сдохну. — Тем не менее, это твой долг. — Сдохнуть?! Ну спасибо, мама! — Макс вскакивает, уронив стул. — Большое спасибо тебе! — На тон ниже, пожалуйста. И поспокойней с глазами. Макс молчит. А потом с чувством произносит: — Лучше бы я ещё в детстве умер. — И схватив тарелку, швыряет об пол. — Вот! Кстати, ненавижу твою стряпню, меня от неё выворачивает. — Макс, — тихо говорит Йорг. — Что?! — орет он, цапает сразу три булки и оглушительно топая уходит наверх. Фрау Мюллер испуганно смотрит в пустое место на скатерти. — Я уберу, — Йорг вываливается из-за стола. — Я всё уберу. Совок куда-то девался, и Йорг голыми ладонями перекидывает осколки с пола в ведро. Его и самого начинает мутить. Бумажные полотенца на кухне закончились, приходится оторвать немного туалетной бумаги. Йорг пытается промокнуть пятно, но только сильнее втирает в паркет. Вздохнув, он идет искать подходящую губку — и ловит на себе смятенный взгляд фрау Мюллер. — Я правда ничего не говорил ему. Могу вам поклясться! — Не нужно, — тихо говорит она. — И… иди, я всё сделаю. Спасибо.

***

Комната, как ни странно, цела, беспорядка в ней не прибавилось. Макс сидит на столе и болтает ногами — тощие коленки смешно белеют сквозь тюль. И Йорг понимает, что совершенно не может сердиться. — Ну, ты как вообще? — он опускается рядом. — Не знаю. Как тупец, который взял тупую повестку. — Мм. — И правда, в этом доме совсем мозги разжижаются. — Хочешь, уедем? Сейчас, — Йорг берет Макса за руку. — Нет. Пока мы его не поймали. Они с минуту молчат. Йорг, пообкатав в голове приятное отсутствие мыслей, спрашивает: — Собираешься забить на комиссию? — Тогда они придут сюда, и святоша меня точно сдаст, — Макс неприязненно морщится. — Как и все в этом городе. Значит, у нас где-то шестнадцать часов, чтобы найти тварь и быстро свинтить. — Если что, тебя же всё равно не возьмут. Даже на альтернативную службу. Просто посмотрят и выпишут белый билет, — убеждает Йорг, и Макс мигом возгорается: — А ты и не против! Чтобы меня «посмотрели». — Честно? Будет хорошо, если ты покажешься хоть какому-то врачу! — рявкает Йорг. — Можно даже не психиатру. Он ждет, что Макс заорет в ответ и ударит, но тот опускает голову. — Извини. — Ненавижу осмотры и всё такое, — глухо говорит Макс. — Здесь слухи расходятся мгновенно. Уже пошли. А у Петера тетка в больнице работает. Не хочу, чтобы меня вообще трогали. Все узнают, что я и вправду разъебанный педик, который даже вскрыться нормально не смог. Матери тогда житья здесь не будет. — Он закатывает рукав и трогает узловатые шрамы. — Прощай, кулинарный клуб. Пока, хор! «Ты назвал её…» — А знаешь, я бы даже хотел ей показать свои вены, — продолжает Макс, — вот всё это мясо. Но не стоит. Самоубийство — это же такой грех против боженьки, правда? Йорг пожимает плечами. А что тогда сделал Самсон? Да и Иисус, если вдуматься… — Ладно, — вздыхает Макс. — Кстати, ты можешь пойти. Да. У тебя был опыт военных действий. Тебя сразу возьмут в генералы, не меньше. — Обязательно, — Йорг толкает его в бок. — Ты будешь генералом кинематографа, а я, мм, красоты и здоровья. Или это только министры бывают «чего-то»? — Не знаю, — Йорг с улыбкой отмахивается, — я же пацифист. — Арнольд будет генералом биологии, потому что любит шаверму, Ян — поп-музыки, а Дирк — генералом красивых бровей, — бредит Макс. — Или не, это повторяется. — Генерал бухла и угара, — предлагает Йорг. — Ве-е, я тоже хочу. — Генерал истерик. Всё ещё Дирк! — Так-то лучше. Так ему и скажем. — Всегда приятно обосрать нашего милого друга. — Да. — Да. Они смеются и трутся носами, потом Макс наклоняет голову, и они начинают целоваться. Макс запускает пальцы в волосы Йорга, прижимается совсем тесно, близко, так что слышно быстрый стук сердца, и шепчет: — Как же я соскучился по тебе. Йорг согласно закрывает глаза. Он не знал, что так зависим от их простого счастья: быть рядом, касаться друг друга, засыпать в обнимку и просыпаться вместе по воскресеньям. А попробовали бы они пройтись, взявшись за руки, по улице в Вольфсбурге… Нет, конечно, попробовать можно… Макс целует его, чуть прикусывая губу, потом скользит выше, смешно дует в ухо и снова целует. Йорг гладит его по спине, по проступающим даже сквозь платье лопаткам. — Можно? — он развязывает бант на шелковой ленте, запускает пальцы под края корсажа и тянет. Смотрит, как под пересечениями красного медленно появляется белое — а потом распахивает его, словно вскрытую грудную клетку. Макс глубоко, с наслаждением вдыхает и шепчет: — Мы ведь всё успеем, правда? — облизывает губы и горячей ладонью скользит Йоргу под ремень. В этот момент дверь комнаты открывается с такой силой, что бьет об кровать. — Томас, я решила, ты можешь… — фрау Мюллер застывает на пороге. Йорг тоже застывает, всё ещё с руками на плечах Макса. И с его рукой у себя в штанах. — Ты… Ох, — фрау Мюллер отворачивается, прикрывшись локтем. Стыд накрывает горячей лавиной, Йорг спрыгивает со стола… а потом они с Максом наперегонки бегут вниз по лестнице. Второпях натягивают куртки — Йорг свою флисовую, а Макс косуху и пуховик, запрыгивают в ботинки, хватают какие-то шапки и вылетают за дверь. Небо из голубого сделалось тревожно-лиловым, на западе, над лесом, желтеет лимонная полоска. Мороз кажется пока что приятным, и Йорг подставляет горящее лицо жесткому ветру. Бегом через сад — калитка не заперта — на пенопластово-белую от инея улицу. — Куда теперь? — И Макс улыбается: — В лес. Теперь-то их действительно ничто не держит. Но вдруг сбоку гнусавят: — Па-арни! Из-за соседского забора торчит рыжая голова в вязаной шапке с двумя большими помпонами. — Привет, Анника, — бросает Макс, не замедляя шаг. — А я кое-что зна-аю. — Да, молодец. — Э-эй! — издает она трубный носовой вопль. Макс тормозит так резко, что Йорг утыкается ему в спину. — Что тебе надо? Анника подбегает и смеривает его циничным взглядом деляги. — Почему ты в платье? Ты теперь тоже девочка? — Это мужское платье. — Таких не бывает. — Еще как бывает! — злится Макс. — А сестра говорит… — И как умудряется. Или она уже вставила зубы, которые выбил ей новый трахаль? — выплевывает Макс и нахохливается как большая грязная птица. Аника смотрит на них посветлевшими зелеными глазами, и вдруг начинает кричать. — Ууу… — воет она, как ребенок, схватившись за помпоны. — Ааа… Йорг нервно оглядывается. Кажется, вокруг никого, но в дальнем доме шевельнулась белая шторка. — Так. Тихо. — Но Анника ревет со всей мощью обиды. Макс возводит взгляд к темнеющим небесам и снимает с шеи бархотку с кулоном. — Анника, слушай. Я хочу подарить тебе одну вещь. Но ты должна обещать, что никому ничего не расскажешь. — Я подумаю, — гундосит она, утирая слезы рукавом серой куртки. — Не «подумаешь», а да или нет. — Ну… да. — Да? — Да! — Тогда вот это тебе, — он с улыбкой протягивает ей бархотку. — Куплено во Франкфурте, в настоящем японском магазине. — Правда? — хлюпает Анника. — Истинная, — заверяет Макс и вдруг вспоминает: — Кстати, у твоей сестры ведь была камера. «Супер восемь», знаешь? — Ну да… — Можешь её принести, пожалуйста? Нам очень нужно. — Зачем? — возвращается Анника в модус деляги. — Для одного дела. Мы сразу вернем, даже сегодня. Можешь? — А что ты мне дашь за это? — А что ты еще хочешь? — Поцелуй. Макс вопросительно смотрит на Йорга. Тот пожимает плечами. — Хорошо. И ты дашь нам камеру. — А если хочешь, чтобы в ней была пленка — то с языком!

***

Йорг вертит в руках старенькую черную «Синефоник 8», пока Макс, перевесившись через забор, блюет на соседскую клумбу. — Сестра была права, ты больной, — дуется Анника. — И совсем не умеешь целоваться. — Просто не надо… так глубоко языком, — хрипит Макс. — Больной! — Какая хорошая камера, — встревает Йорг. — А ты случайно не снимаешь? — Нет. Это глупости. Так сестра сказала! — Анника задирает свой маленький нос. Макс, пошатываясь, встает на ноги и опирается о плечо Йорга. Лицо у него заметно позеленевшее, а глаза красные. — Уу. Какой же ты уродливый, — кривится она. — Совсем некрасивый. — Надеюсь, ты никогда не будешь блевать хлебом, кнопка. — Фи! А моя сестра может блевать чем угодно… — Удачного ей токсикоза, — махнув рукой, Макс шагает в закат, и Йорг за ним следом. — Стой! — вдруг кричит Анника. Макс оборачивается: — Ну что еще? — Тебе следует быть осторожней. Кое-кто поджидает тебя в машине за углом. Уже о-очень давно. — Спасибо. Она строит рожу и сует кончики двух пальцев в рот. — Хлебом не блюй! — завещает Макс. В этот момент дверь соседского домика хлопает, и на пороге появляется женщина с большим животом, в пестром халате и с полотенцем на волосах. — Анника? — тревожно частит она. — Ф кем ты говофила? Фто это был?.. — Упс, — Макс мигом ускоряется. Из двух опасностей он явно предпочел бы пока неизвестную. Они вылетают на перекресток, и взгляду открывается точно такая же линия желтых домов, но с севера на юг. Только отсветы солнца на красных крышах позволяют понять, что они пока еще в реальности, а не в каком-то безумном макете. — Чувствуешь ад? — ухмыляется Макс. — Смотри, это Петер! — Йорг указывает на белый автомобиль, припаркованный в отдалении у обочины. — Да ладно. Всё же они замирают и с опаской смотрят — кто за рулем, непонятно. Макс проходит пару шагов. Машина не трогается с места. — А, достало! — Макс, махнув рукой, направляется прямо к автомобилю. — Что, пасешь меня? Поговорить надо?.. «Он тебя не слышит», — думает Йорг, едва поспевая следом. Он ждет, что в любую секунду мотор взревет, вспыхнут фары, и тело Макса полетит через капот. Но нет, машина стоит в сумерках серым сугробом. Это и вправду «Жук» Петера, с характерной вмятиной на бампере от встречи с ящиком для пожертвований. Макс орет: — Ну? Выходи! Или зассал один?! Фигура в темном салоне не шевелится. Макс поднимает с земли камушек и запускает в лобовое стекло. Никакой реакции. Всхрапнув, Макс дергает на себя дверцу. Тело Петера валится на дорогу. У Йорга слабеют колени, и он опирается об пошарпанное крыло. Петер мертв — потому что не может выглядеть так живой человек. Бледно-серое лицо, закатившиеся глаза, засохшая пена на губах… Левая рука в кратерах язв перетянута жгутом выше локтя и вся посинела. Макс, сев на корточки, брезгливо тычет её пальцем: — Фу, гангрена, — и трогает шею Петера. — Приколись, пульс еще есть. Он просто обдолбался. — З-зачем. — Заскучал, пока нас ждал, — ржет Макс. — Ветоши кусок. — И снова тычет Петера в руку. Это и вправду похоже на грязную тряпку в катышках гниющего мяса. Йорг никогда не видел вен наркоманов так близко. Даже на Цоо. Даже когда летом Кристиана Ф. пришла в кинотеатр в сарафане… — Помоги. — Макс открывает заднюю дверь, и они вместе запихивают тело на сидение. — Вот так. — Х-хочешь оставить его здесь? — Хуже, — ухмыляется Макс. — Отвезу его в больницу. — Но мы должны… Ладно. Макс взглядом указывает Йоргу на место рядом с водителем: — Падай. — И вид у него довольный как никогда. Машина заводится не сразу. Макс, нахмурившись, поворачивает ключ: — Ну давай же. Давай. Йорг тихо дышит в открытое окно. В салоне воняет пивом, рвотой и какой-то сукровицей, что ли — нутряной, страшный запах. Наконец, мотор взрыкивает, они разворачиваются, задев колонку, и несутся на восток. Йорг пытается различить среди одинаково-макетных дом фрау Мюллер, но все сливаются в грязно-желтую полосу. — Томас… — вдруг доносится шелест сзади. Макс и Йорг вздрагивают. Бледная рука выползает на спинку кресла водителя и начинает шарить. — То… мас… Прости меня… — Что? — У меня не получилось. — Что. — Покончить с собой. Специально, чтобы ты… увидел… Макс аж белеет от ярости и шипит: — Значит, специально? Не смей кончать с собой возле дома моей матери! Езжай к своей и там хоть обкончайся! — Извини… — Ааа, отвянь! — кричит Макс. — Томас… — Йож, сделай с ним что-нибудь. Выруби, я не знаю, — Макс качает головой. Рука тут же исчезает, и между кресел появляется измятое бледное лицо. — Не надо… в больницу… Тетка меня убьет. — Надо. — Эээ… — с киношным зомби-звуком Петер снова тянется к Максу и к рулю, — но Йорг, обернув кулак рукавом, быстро впечатывает его в прыщавую скулу. Петер падает назад, и какое-то время они едут молча. Желтые коттеджи сменяются серыми коробками новостроек. — Я экскурсию по городу тебе обещал, — скалится Макс. — Так смотри. Там завод, — он указывает направо. Йорг пригибается — в фиолетовом небе чернеют огромные трубы в красных точках огней. — Там тоже завод, — Макс указывает влево на трубы поменьше. — А там? — Йорг кивает вперед на одинокую тонкую трубу. — А там крематорий! С заднего сидения снова доносится тихий скрежет: — Томас, я признаться хотел… — О, срань господня. — Я, ну… плохой человек. И причинил тебе много зла. — Да я как бы в курсе, — Макс нервно тормозит перед светофором. — Но ты не плохой человек, боже. Ты так, говно мелкое. — Правда, очень плохой. Мы со Штырем и Фюрером делали всякое… о чем ты не знаешь. И никто не знает. Очень… страшные вещи. — Жарили друг друга под хвост? — Нет, раньше… Мы однажды… убили. После этого всё и посыпалось. — Когда? — Макс барабанит пальцами по рулю. — Кто это был? — Просто… мальчик. Нам всем было по восемь. Такой неудачник. Мы смеялись над ним, и однажды взяли его на слабо… типа, оставим в покое, если он докажет, что храбрый. — Как? — Украдет для нас что-нибудь на заправке у Пельмана. Я хотел ракетки, но Фюрер сказал, это должно быть что-нибудь очень тупое. Трусы, например. Что-нибудь бессмысленное. Светофор мигает желтым, и Макс резко жмет на газ. — А потом? — спрашивает Йорг. — Мы… поехали туда на великах. У него не было своего, и Штырь вез его на раме. Еще всё время говорил, что тот вспотел от страха и сильно воняет. Потому что если не сможет украсть, то ему придется уйти в лес и жить там до конца своих дней. Иначе… — А дальше? — Мы ждали его на автобусной остановке. Но он не пришел. Мы думали, он зассал и сбежал к своей мамочке в город. Фюрер прикалывался… кудахтал, мы решили, что обязательно изваляем труса в клее и перьях… Но в городе его не было. Его вообще нигде не было! — Молодцы, — хмыкает Макс. — И вы никому не рассказали? — Нет! Никто не знал, что он был с нами в тот день. В этом и смысл посвящения. Всё равно его мать работала в полиции… его почти сразу стали искать. — Где?! Не в лесу, конечно? — Ну, везде… Там не сразу, да. Мы не думали, что он правда уйдет. — Ты понимаешь… — Да, — говорит Петер. — Это же из-за вас он навернулся в какой-нибудь овраг, или болото, или не знаю там… Ты подумал о его матери? — Извини, — повторяет Петер. — Мне-то что? — Макс трясет головой. — Так, сейчас ты живо… оживаешь, и рассказываешь это всё фрау Шульт. — Но… — Приехали, — Макс заруливает на пустую парковку у ярко освещенного белого здания. — Я… не могу ей. Я боюсь, — сипит Петер и начинает скрестись в дверь. — Йорг, держи долбоеба. А, плохого человека. — Макс… Он походу откинулся. — О, срань господня!

***

— Доктор, он будет жить? Седой мужчина с сухим усталым лицом косится на них, но ничего не говорит и проходит мимо. — А, это, наверно, другой. — Макс снова падает на скамейку в холле. — Ну ладно. Он чешет ногу под юбкой, закусывает губу и смотрит на Йорга. Тот улыбается: — Ты очень добрый, Макс. — Нет. С чего ты это взял вообще… Лучше вот, зря я, что ли, лазал по её залежам, — он роется за пазухой косухи и протягивает Йоргу измятый квадрат пожелтевшей бумаги. Это газетная вырезка. Йорг щурится — в сером больничном свете буквы сливаются и пляшут. «В выставочном павильоне завода прошла торжественная церемония. За четвертьвековой образцовый труд на сборочной линии был награжден механик Р. Мюллер». — Твой отец? Круто! — Не там, — Макс сам переворачивает клочок. На другой стороне — только обрывок заметки. «…сбурге безуспешно продолжаются поиски восьмилетнего Томаса Ш., пропавшего в августе. Любой, кто располагает какой-». — Это семьдесят первый год, — говорит Макс. — Ровно десять лет назад. — Значит… — Грустно, конечно, быть сынозаменителем, — Макс разводит руками. — Ну что уж там… И Йорг замечает, что губы у него дрожат. Вдруг в конце коридора хлопает дверь, и высокая женщина в белом халате стремительно идет к ним. — А двое других? Это тоже Петер с дружками? — Скоро узнаем, — Макс быстро проводит ладонью по лбу и встает. — Здравствуйте! Как он? Удалось спасти руку? А то я читал, что при сдавливании нельзя распускать… — Ты! — кричит врач и указывает на Макса пальцем с серебряным ногтем. — Томас Мюллер! — Ну да. — Больше никогда не подходи к нему! Даже не приближайся! Йорг тоже встает, расправив плечи, и она испуганно оседает. — Так как он? — Нормально, — она дергает подбородком. — Пока ты не вернулся! — Значит, жить будет. — Макс идет к выходу, и Йорг, оглядев дрожащую женщину, следом за ним. — Это всё из-за тебя! — кричит она им вдогонку. — Одни беды! Ты всегда на него плохо влиял! Больной… грязный выродок! — она переходит на визг. — Это должен быть ты! Черномазая обезьяна! Уродец! Что! Ты! Сделал! С нашим! Маль-чи-ком!.. Испустив совсем уже неразборчивый вопль, она падает на пол, Йорг слышит удар тела об кафель. Позади них хлопают двери, но Макс не оборачивается. И он тоже.

***

— Добрый вечер, герр Пельман, — Макс растягивает искусанные губы в улыбке и высыпает на прилавок горстку мелочи. — Две пары трусов, пожалуйста. Да, вот этих, — он указывает пальцем на дачную сушилку с клетчатыми семейниками. — Ага. И молоко с ванилькой. Одно. Перед походом в лес надо хоть чем-нибудь подкрепиться. И потом, у них совсем нет трусов.