Доверяй только мне

Когда я переступила порог здания штаба, время перевалило за полночь. Казалось, каждая клеточка моего тела пела, а ладонь, осмелившаяся прикоснуться к ладони Мерсера, и вовсе горела огнём. Улыбаясь от уха до уха, я направилось было в сторону лестницы, но угрюмый неразговорчивый вышибала, который обычно меня пропускал, неожиданно преградил мне путь.

***

Его, кажется, звали Вальд — этого, как оказалось, безжалостного верзилу, который сперва нокаутировал меня одной правой, а после, когда я пришла в себя, принялся со вкусом избивать. Я не могла даже голову поднять выше уровня его колен — бил он так, будто намеревался сломать мне пару костей. — Где Фрей? — спросил он в какой-то момент весьма буднично — видимо, колотить меня ему нравилось больше, чем что-то выведывать. Я не ответила — лишь получше прикрыла руками голову, сводя локти, и очень кстати — удары возобновились. Когда Вальду надоело, и он наконец ушёл, я позволила себе оглядеться. Помещение, где я, сама не своя от шока и ужаса, лежала на полу, явно было подвальным — по крайней мере, никаких окон, лишь голые угрюмые стены. В моём распоряжении была лишь малая его часть — крайняя из решётчатых камер. Корчась от боли в пыли, я слышала, как Вальд возится с замком. Может быть, у меня есть хоть мизерный шанс на побег? Нет. Пока я была в отключке, меня добросовестно обыскали — умудрились даже достать из волос заколку, которую я ношу на случай, если обстоятельства или люди лишат меня чёртовых отмычек. Где я ошиблась? Ладно, стоит признать — эта встреча была ошибкой с того момента, как я её запланировала. По сути, пойти не так могло что угодно. И всё же они не знают, где Мерсер. И не узнают. Чёрта с два. Я ликующе усмехнулась, но усмешка окаменела на разбитых губах страдальческой гримасой. Я вдруг осознала, что всё рухнуло, всё пропало — наш план, мои начинания и обещания, всё, абсолютно всё, чем я жила. Виновата была только я — снова жалкая, ни на что не способная девка с улицы. Скорее всего, обречённая на скорую, но далеко не быструю смерть. Как там Мерсер?.. Скорей бы он узнал неприглядную правду, чтобы хотя бы один из нас спасся. Скорей бы покинул этот проклятый город. Шок был настолько силён, что я не ощущала боли, но не могла и подняться на ноги — обняла колени, притянув к груди, закрыла глаза и постаралась ни о чём не думать. Как мерзко, что это — лучшее, на что я теперь могла быть способна.

***

То ли я потеряла сознание, то ли провалилась в сон — в чувства меня привела боль, разлившаяся по затылку и шее колючим жаром — это Вальд, солнышко расчудесное, впечатал меня как следует в стену. Свежее сотрясение мозга — ну чем не завтрак в постель?.. — Оставь её, — послышался хорошо знакомый мне голос, прохладный и нежный. Голос Карлии. Вальд молча отошёл к противоположной стене, за пределы открытой камеры. Карлия неспешно вошла и встала напротив, прислонившись спиной к решётке. Какое-то время я без восторга глядела на её сапоги, а затем, кое-как собравшись в единое целое, заставила себя сесть. — Это ты зря, — пробормотала я. Голос звучал незнакомо и хрипло, как у простуженной. — Пускай бьёт, если ему от этого легче. Я всё равно ничего не скажу. — Ты считаешь это какой-то игрой? — неприязненно осведомилась Карлия. — Я считаю это… чем-то вполне обыденным, — призналась я без обиняков. — Меня часто били — на улице… Дома. Я не боюсь боли. — Тогда ты не знаешь, что такое настоящая боль. Вальд пока разминается — скоро он будет тушить об тебя сигареты, вырвет пару ногтей, а когда приедут госпожа Ноктюрнал и Могильщик, станет совсем не до смеха, поверь мне. Она не злорадствовала, хотя и злилась — казалось, её утомляет сам факт того, что приходится объяснять мне такие противные в своей простоте вещи. Мне было страшно, но я пыталась казаться храбрее, чем есть. Сохранить достоинство — часть той Ники, которой я стала, прежде чем всё покатилось к чертям собачьим. — Ты пытаешься запугать меня? — Я пытаюсь предупредить тебя, — Карлия неожиданно опустилась на корточки, так, что наши лица оказались на одном уровне — онемевшее от боли моё и её, хмурое и задумчивое. — Знаешь, когда мои подозрения относительно тебя оправдались, я была в ярости, но в то же время испытывала облегчение. В этот раз мы вовремя почувствовали запах гнили. Что иронично, всё той же, уже знакомой. — И давно ты подозревала меня? — тихо спросила я. Карлия вздохнула. — Прошлой ночью, в машине, когда мы выбрались на дело, ты очень знакомым мне способом тёрла руки — фаланги подушечками больших пальцев… Такая мелочь — и столько воспоминаний о Мерсере, предвкушающем очередную вылазку… Галл говорил, я себя накрутила — я и сама понимала, что это нелепый повод для сомнений, да ещё настолько конкретных, безумных и параноидальных, но оказалось, что интуиция может порою сработать не хуже логики. Когда ты ушла "погулять", я отправила следом за тобой хвост. Мне вдруг вспомнилось, причём ярко, до детальности — молодой человек с пожилой женщиной, которая, подойдя к нам достаточно близко, развернулась и ушла — якобы ошиблась столиком. — У старушки зоркие глаза? — обречённо хмыкнула я. — И фотографическая память. Чуть вьющиеся волосы, шрамы на щеке, зелёные глаза, крупный нос — как бы Мерсер ни маскировался, мы хорошо помним это лицо, — Карлия оглядела камеру — серые стены и потолок в трещинах. После этого её взгляд вперился в меня — немигающий взгляд глаза в глаза. — Я не просто так поверила твоей, очевидно, вымышленной истории, Ника — возможно, в ней есть доля правды. Как ты поняла, меня редко подводят чувства. И у меня есть… личные причины просить тебя о сотрудничестве. Однажды я подвела госпожу Ноктюрнал — для нас, Соловьёв, было очевидно, что Мерсер приложил руку к тому ограблению в Солитьюде. В попытках вывести его на чистую воду я перегнула палку — сказала, что у Ноктюрнал есть доказательства его вины. Если бы не моя опрометчивость, Мерсер бы не сбежал, но в тот момент я надеялась, что он образумится и почувствует себя виноватым — в конце концов, он был многим обязан Ноктюрнал. Он был моим другом. Как оказалось, ни верность, ни дружба не значили для него ничего. Ты считаешь, что значишь для него больше? Этот человек, — угол рта Карлии дрогнул, — обманул наше доверие — скорее всего, он обманет и твоё. Скорее всего, чем бы он ни завлёк тебя, ты в конце концов останешься ни с чем. — Дело не в его обещаниях. — Дело в твоих, я знаю, — Карлия печально улыбнулась. — Не было никакого Снильфа, но был Мерсер Фрей — ты считаешь, что он помог тебе, ты верна ему. Тут я не могу тебя осуждать — у меня всегда был мой Галл. Он помог мне не умереть от голода в своё время — с тех самых пор я сама чем могу помогаю ему. У меня есть госпожа Ноктюрнал, благодаря покровительству которой мы можем больше не бояться друг за друга каждую минуту. Я знаю, что это значит для тебя, однако же есть в мире люди, недостойные того, чтобы страдать ради них — и Мерсер, лжец и предатель, увы, из таких людей. Он использует тебя, и ты, одарённая, преданная, готова истратиться ради него впустую — мне очень жаль тебя. Подумай, пожалуйста, хорошенько. Ты не рассказала Вальду, где Мерсер и что за игру он затеял, но можешь сказать мне. До унижений. До настоящей боли. Ты так или иначе расскажешь всё — вопрос лишь в том, какой ценой. Она поднялась на ноги и снова нависла надо мной, как тень, будто серый ангел, силящийся утянуть меня за собой на небо. Я верила в искренность её намерений. Я знала, что мне несдобровать, и что Мерсера я в лучшем случае никогда больше не увижу — и я смирилась с этим. Смирилась с этим задолго до того, как очутилась в этой клетке, задолго до Соловьёв, загодя — смирилась с тем, что всё может в любой момент обернуться прахом. Сколько кошмаров мне снилось об этом самом поражении — не сосчитать, но их гнал прочь один только взгляд моего покровителя. Мерсер верил в меня. Пока верил он, верила и я — безоговорочной созидательной верой. Если я не смогла порадовать его, сделавшего меня той, кто я есть, и так безысходно, тепло любимого, лучшее, что я могу сделать — это обезопасить его напоследок. В качестве извинения за мой просчёт. И прощания. На этот раз, очевидно, буквального. Может быть, Карлия права — вероятно, я ничего не значу для Мерсера, но он много значит для меня — неужели это не повод бороться? Господи, как не хочется умирать… Но жить, отвернувшись от самого дорогого, не хочется ещё больше. — Спасибо, Карлия, — ответила я вполголоса. — А расскажу или нет — это мы ещё посмотрим. Надеюсь, я умру раньше. Карлия вздрогнула, словно я вдруг дала ей пощёчину. — Вальд, — позвала она. — Подойди сюда. Ничего не поделаешь, Ника — мы все защищаем тех, кто нам дорог. Я улыбалась — даже когда удар по лицу вновь свалил меня на пол.

******

Я не выношу духоты, поэтому не упустил возможности распахнуть настежь окно — ветер этой ночью был необычно тёплым. С улицы смутно повеяло приближающейся весной — и тут же запах смешался с сигаретным дымом. Выдохнув его, я прищурился во тьму за окном, охваченный странным спокойствием… что было по-настоящему непривычно. Даже в самый сильный застой, когда я залёг на дно, и каждый мой день походил на другой своей тошнотворной стабильностью — в особенности тогда, я не ощущал в себе и толики подобного спокойствия. Но удивляло даже не это умиротворение, а то, что такое чувство способно мне нравиться. Я непрерывно горел, не выгорая, мой ум был похож на бурлящий котёл — а теперь кипение словно временно остановилось или замедлилось, но я не чувствовал от этого фрустрации или беспокойства. От рефлексии меня оторвало оглушительное лязганье, заставившее меня поморщиться — звук, издаваемый древним аппаратом, больше походил на лай старого больного пса. Нехотя затушив сигарету в пепельнице на узком подоконнике, я подошёл к телефону. Мне не пришлось гадать, кого я услышу на другом конце провода — этот номер знал лишь один человек. Да, пора бы уже и пообщаться — она давно со мной не связывалась. — Алло? Мавен отозвалась на моё приветствие не сразу. А когда всё-таки заговорила, голос её прозвучал с несвойственной отрешённостью, словно она пребывала в некоем подобии транса. — Звонок из солидарности, и я не буду повторять. Береника попалась. Сейчас она в штабе, но, надо полагать, ненадолго. У тебя не так много времени, чтобы бежать. Прощай, Мерсер. Я не успел ничего ответить, да и вряд ли стал бы.   Вместе с тишиной, что воцарилась, когда я положил трубку, казалось, затихло всё. Я не слышал ни пения ночных птиц, слишком рано приветствующих весну за окном, ни мерного стука швейной машинки на первом этаже, ни даже собственного дыхания. Это длилось всего одного мгновение. Забрасывая вещи в чемодан, я ругался сквозь зубы, будучи вне себя от смеси досады, злости и ошеломления. Ч-чёрт, какая же она дура! Как? Как её угораздило? Всё шло так гладко, даже слишком — Соловьи приняли её с распростёртыми объятиями, Ноктюрнал и ухом не повела, всё складывалось так… Неужели всему виной эта идиотская встреча? Что ж. Ладно. Стоп. Я захлопнул чемодан, переводя дыхание. У меня есть время, чтобы уйти. Мавен была немногословна, но всё же сообщила достаточно, чтобы я понял — Ноктюрнал уже известно о произошедшем. Отступить я успею, а там… Впрочем, не время сейчас загадывать так далеко наперёд — неизвестно, что ещё случится с Блэкбрайер. К дьяволу всё это, сейчас я смогу скрыться, а уж потом появится время поразмышлять, что делать дальше. Спустившись на первый этаж с чемоданом в руке, я бросил на стол деньги, даже не попытавшись перекричать машинку, чтобы попрощаться со стариком. Тот поднял на меня свой флегматичный черепаший взгляд и молча кивнул, не отвлекаясь от работы. Через пару минут я уже был в машине. Повернул ключ зажигания, услышал привычный рокот двигателя, вздохнул, помедлил миг, собравшись с мыслями, и тронулся. Путь за пределы города из этого района не занимал много времени, я и не запомнил его, будто прошло одно мгновение, и за окном уже проносились однообразные пейзажи пригорода, едва различимые в ночной синеве. Всё с треском переломилось, так резко — во мне не оставалось даже сил подумать о том, что, возможно, я вижу всё это в последний раз. Что я оставляю Рифтен на очень долгий срок, а может, и навсегда. Не зажглось и злорадной охоты представить напоследок, как свирепствует Ноктюрнал прямо сейчас, недоумевая, как мне удалось подобраться к ней так близко. В это мгновение мне хотелось лишь одного — снова закурить. Я резко потянул вверх крышку бардачка, и оттуда сразу же вывалилась объёмистая пачка жевательной резинки со вкусом перечной мяты. Никина заначка.  Затянувшись, я бросил металлическую зажигалку на соседнее сидение и вспомнил вдруг, как упрямо она давилась дымом здесь. Вспомнил её сосредоточенное несчастное выражение лица — это было бы комично, если бы не было так глупо. И как ещё в ту ночь я не понял, что передо мной упёртая непроходимая тупица, и не поставил на ней крест? Тем более после, на следующий день, случились эти клятые сырники, которыми она провоняла весь дом и едва ли не насильно меня ими накормила. И эта её самодовольная ухмылка, с которой она глазела на меня, пока я ел, пытаясь понять, насколько это вообще съедобно. Это было неуместно, нелепо и совершенно не похоже на то, к чему я привык. А потом её возня с замками, за благосостояние которых мне в какой-то момент стало страшно. Бессонная ночь, проведённая ею в ангаре в попытках научиться хоть чему-то. Я на это повёлся? Меня впечатлило её упорство? В какой момент я почти отбросил свои сомнения в пользу несвойственной мне незамутнённой веры, что всё идёт по плану? Она стояла хмурая, сосредоточенная над планами Солитьюдского музея и схемами его ограбления, того самого, с которого и заварилась вся эта каша. Поднимала на меня то и дело глаза, вспоминая, верно, в подробностях то, что я рассказывал, задавала вопросы, и в какой-то момент ко мне пришло воспоминание. О том, как несколько лет назад вот так же мы корпели, обсуждая предстоящее дело, над подобными выкладками с Галлом. И эта ассоциация в тот момент показалась мне такой… обнадёживающей? А после я дал ей передышку, зря, наверное — чёрт, весь вечер я только и слышал, что этот голос, не дающий сосредоточиться на фильме, ещё этот грёбаный паук, которого она никак не могла оставить в покое… Во всём виновата кухарка!  Ночь того же дня. Ника, наконец замолкнувшая — хотя бы так, во сне, свернулась на диване. Лунный свет, бросающий мерклый луч из-за окна, делал её бледнее обычного. Она морщилась во сне, не догадываясь, что мёрзнет, потому что плед сбился. И моя рука, укрывшая им её плечи, перед тем, как я вышел в ночь.   Её беспокойство, почти страх — и жаркая радость, когда она вернулась после своих похождений с Блэкбрайер. Как она мялась и глотала язык, пока я отчитывал её, и как рассказывала мне о причине этого дурацкого поступка. Она была уверена в себе и в том, что я сменю гнев на милость. Непроглядный ливень. Тёмный салон машины, и единственный источник освещения — её глаза, отблёскивающие светом фар. Как она долго, будто пытаясь запомнить в деталях, вглядывалась в моё лицо перед тем как скрыться в ливневой пелене. Двадцать минут безмолвного бездействия — я всё ещё чувствовал жар её плеча своей ладонью.   Её ладонь, слегка сжавшая мои пальцы на гладкой ткани скатерти. Я дёрнул ручник. Колёса издали пронзительный визг, когда автомобиль развернулся и направился в обратную сторону — в сторону Рифтена.