Подозреваемая

Весь путь проходит в разрушительном молчании. Чеён знает, что Чимин в неистовой ярости — об этом говорит бедный руль, сжатый до побелевших костяшек, и плотно сомкнутые губы. Адвокат Пак единожды осведомляется у жены, чувствует ли та тепло в ногах; больше он к ней не обращается, даже взором, показательно держит глаза то на дороге, то на приборной панели со спидометром. Дальше шестидесяти километров в час красная стрелка не уходит, впрочем, Чеён и без того видит, с каким рвением опускается педаль газа в пол. Когда автоматические ворота перед их домом отъезжают, взгляд прокурора Пак цепляется за горящий на кухне свет. Чимин плавно останавливается на парковочном месте, гасит фары, наблюдая за исчезающими бликами, отражающимися в металлических створках гаража. Глушит двигатель. — Дживон ночует у нас? — решается уточнить прокурор Пак, пока муж поправляет ароматизатор. Она ощущает знакомое буйство в желудке и спешит открыть дверь. Вряд ли их диалог продлится долго, а выйти на воздух ей жизненно необходимо. — Да. Вот и поговорили. Чеён спешно покидает салон автомобиля, пока Чимин обессиленно опускается на подголовник и прикрывает глаза. Напряжение постепенно отступает, но бескрайняя тревога до сих пор держит за горло. Не позволяет расслабиться. О чём только адвокат Пак не успевает подумать за то время, когда прокурор Пак ему не отвечает. Длительное отсутствие Чеён наталкивает на устрашающие мысли, вынуждает сходить с ума от неопределённости. Был ли сегодня последний день, когда они проснулись вместе? Где он не доглядел? Что сделал не так? И почему она всё-таки на это решилась? Чимин помнит предупреждения психотерапевта о том, что «не всякий человек может находиться рядом с больным депрессией». Поскольку это морально трудно — каждый Божий день ступать на минное поле, переживая, что ещё чуть-чуть, и всё взлетит на воздух. Но адвокат Пак даже вообразить не мог, насколько будет тяжело на самом деле: выходки прокурора Пак изматывают, эмоционально калечат и заставляют прятать истинные переживания. А теперь, ко всему вышеперечисленному, прибавляется ещё неуёмное беспокойство за две маленькие жизни, находящиеся в утробе Чеён; тройная ответственность падает на мужские плечи. Такое не проигнорируешь, не отодвинешь на второй план, дав себе передохнуть. Адвокат Пак понимает, что неправильно размышлять о подобном, — даже как-то эгоистично — но он устаёт. До талого. Практически выгорает, мечтая поставить жизнь на паузу и совсем немного посидеть в тиши и гармонии. Без вымышленных картин, от которых кровоточит сердце. Он — мужчина, будущий отец, опора их семьи. Он — супруг, поклявшийся перед алтарём быть и в болезни, и в здравии со своей второй половинкой. А ещё он — обыкновенный человек, у которого не получается помочь любимой, как бы тот не старался. А у него ведь тоже есть чувства и открытые раны, разрывающие нутро! — О, вы приехали, — приглушённо раздаётся голос Пака-младшего вместе с нелицеприятным звуком, словно кто-то заходится в кашле. Чимин кидает встревоженный взор на Дживона, ловко обхватившего тело Чеён. Она сгибается пополам и покачивается на месте от боли. Чёрт! — Боже, Чеён, ты в порядке? — испуганно басит музыкант, упуская одну деталь — навряд ли ему ответят. — Дживон, это Чимин и Чеён приехали? — доносится мелодичный голос со стороны веранды. Чимин спешно подлетает к жене, отодвигая брата вбок, и подчиняет тонкое тельце себе. Он осторожно поглаживает спину Чеён, пока на газоне оказывается чай и кусочки недавно осиленного шоколадного батончика. Прокурор Пак откашливается и сплёвывает слюну, ощущая, как неприятное наваждение сходит на «нет». — Всё хорошо, родная, я рядом, — утешает адвокат Пак, различая дрожь в выпрямляющейся фигуре, — давай, обопрись на меня, я помогу зайти в дом. — Н-не нужно в дом. — Хочешь немного посидеть на веранде? — интересуется Чимин, на что получает лёгкий кивок. Чеён краешком водолазки утирает остатки — чего бы то ни было — с лица, поражаясь стальной выдержке мужа. От его поддерживающих объятий колит в груди; ей хочется засыпать Минни в извинениях, но язык, увы, не поворачивается. Наливается свинцом, прилипая к зубам, и грузно продолжает покоиться во рту. — Вот держи, поможет освежиться, — заботливо произносит женщина, протягивая стакан с водой и разжигая внутри прокурора Пак волну негодования. Чеён крепче хватается за кардиган Чимина, точно на подсознательном уровне ищет защиту, — Дживон сейчас придёт с аптечкой. Ён-ни, давно тебе так плохого? Говорят, по Сеулу ходит кишечная инфекция… — Мам, это не инфекция, — важно отрезает адвокат Пак, помогая жене преодолеть ступеньки и удобно устроиться в плетёном кресле вместе с вязаным пледом. Есть нечто подозрительное в том, с каким усердием прокурор Пак принимается ластиться к мужу и нервничать. Чимин настойчиво вручает Чеён напиток из материнских рук. Прокурору Пак становится легче, когда вся горечь уходит в прорастающие вблизи астры; по крайней мере, во рту больше не плещется противный рвотный привкус. — Что ты здесь делаешь? — бестактно осведомляется адвокат Пак у матери, чувствуя тремор в пальцах. Как бы собрано он не вёл себя снаружи, внутри у него разгорается настоящая паника. — Как что? Я беспокоилась о Чеён и тебе. Она не брала трубку, а ты был на взводе, — разъясняет госпожа Пак, явно оскорблённая тоном сына. Она перекрещивает руки на груди, гордо вскидывает подбородок. — Тем более у нас сегодня намечался семейный ужин, правда, без отца. Он из Пусана приедет только завтра утром. Разве Дживон тебе не сказал? Младший брат Чимина прикрывает рот рукой, осознавая, как подводит хёна хронической забывчивостью. Адвокат Пак по губам читает искреннее «прости-прости», пока его глаза сверкают от злости — это не первый раз, когда ветреный Дживон не справляется с обязанностями почтовой совы. Для чего сотовую связь придумали, м-м? — Я, кстати, аптечку принёс, — пытаясь быть хоть сейчас полезным, отзывается Пак-младший. Он приподнимает контейнер чуть выше груди и показательно им гремит, — какие таблетки-то искать? — От Альцгеймера. — Чимин, сейчас не время язвить, — приструняет сына госпожа Пак и без опаски опускается на свободное место рядом с невесткой. Она захватывает костлявую ладошку Чеён и тут же восклицает, — Господи, какая же ты холодная! — Но не настолько холодная, насколько бы Вам хотелось. Дживон чуть контейнер с таблетками из рук не выпускает. Чимин же разочарованно выдыхает, облокачиваясь на перила, и потирает переносицу. Эти слова причиняют ему почти физическую боль. Адвокат Пак жаждет закричать — да так, чтобы голосовые связки потянулись — о своей безысходности и о том, насколько ему надоело бродить в темноте. Постоянно делать неверные выборы; он не знает, как заставить Чеён вернуться к нему, к жизни, к окружающей реальности, которая, в сущности, полный отстой, но с прокурором Пак становится настоящим раем. Скажи, что мне сделать, чтобы ты поверила… Ведь я больше так… — Что? — переспрашивает госпожа Пак, похоже не совсем улавливая происходящее. — Что ты имеешь в виду? — Иначе, зачем Вы послали меня к госпоже Кан? К моей бабушке. Чеён поднимает на женщину уставшие глаза, с выступающими капиллярами и тотальной безысходностью. Навесной металлический светильник освещает результаты сегодняшнего дня. Прокурор Пак изнурена окончательно; это читается на её перемаранном в косметике, слезных подтёках и отчаянье лице. Госпожа Пак испуганно охает от настигающего осознания и открывающейся перед ней картины. Чимин тоже выругивается — значит, это был не очередной депрессионный порыв Чеён. У случившегося есть катализатор. Самый разрушающий, который только можно вообразить. — Я просто не понимаю, почему все ненавидят меня, — тихо продолжает прокурор Пак, уводя потупленный взгляд на испачканный подол водолазки, — я ведь… Я ведь не выбирала эту жизнь. Я не просила о ней. Но раз она у меня есть, я пытаюсь сделать всё правильно. А выходит, что, куда бы я не сунулась, везде становлюсь врагом и всё порчу. В лице общественности я главная злодейка, на работе — предательница, меня ненавидит собственная семья и теперь ненавидите Вы. И, казалось бы, проще всего … Умереть, но тогда меня будет ненавидеть Чимин. И это разобьёт ему сердце. А я не хочу делать ему больно, не после того, как я… Боже, я просто не знаю, что мне делать и как всё это исправить! Я не знаю! Чеён ощущает новые слёзы, скатывающиеся по щекам, и пытается усмирить их, утереть, однако ничего не выходит. Она столь долго копит всё в себе, что сегодняшняя встреча с прошлым становится своеобразным толчком в неизвестность — ей нужно, чтобы кто-то сказал, как двигаться дальше, поскольку иначе прокурор Пак больше так не выдержит. — О, Господи, Ён-ни, — рвано издаёт госпожа Пак, пытаясь подобрать правильные слова, — я… Точнее… Чимин и Дживон, я убью Вашего отца! Единственный раз доверила ему составить список гостей, а он… Пустоголовый старый дурень, уверена, что Джисон даже не понял, кого позвал. Чеён, если бы я знала, то никогда бы… Прокурор Пак несдержанно всхлипывает, когда жилистые женские руки прижимают невестку к груди и подбородком утыкаются в светлую макушку. — Ты же мне как дочь. Бедная-бедная девочка! Чимин наконец-то соскребает себя с перил, жутко злясь на проявленную слабость. Замечательный момент он подбирает для самобичевания и гордости — мог же спросить, что случилось, заехать в какое-нибудь ближайшее кафе и отогреть замерзшую Чеён чашечкой успокоительного чая и тарелкой вегетарианского пибимпаба. Нет, адвокат Пак поступает, как… Чимин злостно стискивает зубы, делая шаг вперёд, и повинно опускается перед женой. Носом утыкается в её коленные чашечки, накрытые пледом, а вытянутой рукой продвигается к животу. Прокурор Пак рефлекторно прижимает его пальцы ближе, даёт поздороваться с малышами, ощущая искомую заботу, поддержку и бесконечную любовь. Адвокат Пак начинает быстро моргать, стараясь согнать с ресниц влагу. Острое лезвие тревоги постепенно отстраняется, давая впервые за день облегчённо вздохнуть. Как только госпожа Пак выпускает Чеён из объятий, Чимин моментально приподнимается и привлекает её к себе; виртуозно меняется с прокурором Пак местами и устраивает женское тело на своих коленях. — Извини, я правда не хотела, чтобы ты волновался, — Чеён пугливо шепчет мужу куда-то в челюстную кость, — даже позвонить попыталась… — Я тоже хорош. Повёл себя как обиженный школяр, вместо того, чтобы поговорить по-взрослому. Адвокат Пак целует жену в уголок лба и ладонью пробирается под водолазку к характерному уплотнению. Он знает, что за ними пристально наблюдают, однако сейчас ему не до объяснений. Приоритетнее утешить абсолютно разбитую супругу, услышать, как её прерывистые всхлипы превратятся в размеренное дыхание. — Ён-ни, страшное позади. Тебе нужно успокоиться, хорошо? — ласково вторит Чимин, слыша слабые пришмыгивания Дживона. Ох уж, его впечатлительный младший брат. — Вам это не пойдет на пользу. Как насчёт горячего шоколада с маршмэллоу, чтобы прийти в себя? — Хочу маринованную свёклу, — робко проговаривает Чеён, громко вбирая ртом воздух. — И-и поджаренный тост. — Ты уверена? Тебя только недавно стошнило. Прокурор Пак в доказательство плавно качает головой, а затем вновь прячется в объятиях супруга. Адвокат Пак кидает умоляющий взгляд на Дживона, мол, «не мог бы помочь с этим?», пока тот вытирает скупые мужские слёзы. Пак-младший согласно подрывается со столика, собираясь удалиться на кухню, когда мать неожиданно останавливает его, обхватывая за локоть. — Я принесла булочки с сыром и баночку веджимайта. Пожалуйста, намажь пасту на них и подай вместе с бутербродом. Во время беременности будущим мамам частенько хочется родной еды, — дальновидно оглашает госпожа Пак и сразу же выпускает руку сына из захвата. — А ещё не забудь поставить чайник. И принести сюда дополнительную табуретку с теплыми кофтами. Она не видит кривляющееся лицо Дживона, поскольку оборачивается на Чимина, бесконечно широко улыбаясь. Адвокат Пак одними губами произносит наполненное любовью «с-п-а-с-и-б-о» в ответ, осторожно сжимая успокаивающуюся жену. Чеён возвращается к потерянному самообладанию неспешно, но весьма целеустремлённо. Значит, маринованная свёкла, малыши Моти? Такими темпами мы совсем скоро дойдём до папочкиного любимого кимчи.

~

Подозреваемая смотрит на громоздкий мерин перед собой — прямо как из историй про мафиози, абсолютно чёрный, с тонировкой и, не маловероятно, звукоизоляцией салона — и думает, что ничем хорошим эта поездка не закончится. — Чонгук, тебе лучше уйти, — неожиданно оглашает Лиса, поправляя на плече сумочку и взволнованно прикусывая нижнюю губу. Она оборачивается на адвоката Чона, что смиренно сидит на скамье, с интересом разглядывая округу и даже не подозревая, в какую заварушку его втягивают.— Прости, что разбудила. Я… Не к добру всё это. — Вот именно поэтому, я не пущу тебя одну, — решительно заявляет Чонгук, обхватывая коленки и корпусом подаваясь вперёд. Краем глаза замечает подъехавший внедорожник и выходящего из него внушительных размеров мужчину. — Но мне нужно знать, всё ли ты рассказала относительно господина Пхувакуна. Он же пригласил тебя для того, чтобы отблагодарить, верно? — Ну, или может быть, потому что я сказала, будто знаю, что он сделал, — виновато заключает Манобан, мигом оглушаемая сердитым чонгуковским «Лиса!». Адвокат Чон вскакивает от негодования, да так, что вены на его шее и руках рельефно выступают, пока пальцы собираются в кулаки. — Я хотела всего лишь предупредить господина Пхувакуна, чтобы тот был осторожнее, но подобрала неверные слова, а теперь… Не хочу, чтобы ты пострадал из-за меня. Прости, было глупо изначально тебе звонить, просто я так растерялась из-за приглашения… — Предлагаешь отпустить тебя в одиночку к человеку, которого неизвестные пытались убить за групповое изнасилование? В моём присутствии Пад-Тай хотя бы не попробует к тебе прикоснуться. Иначе сразу же получит ап оллиги, — рассержено заключает Чонгук, делая выпад, и предупреждающе машет перед лицом Лисы указательным пальцем. — А если ты и дальше продолжишь подставляться и вещать на тайском без законного представителя, то я доберусь до тебя первый. И применю джапги. — Э-это вырубающий удар какой-то? — нервно сглатывая, уточняет Манобан, наблюдая за торопливо подбирающимся адвокатом Чоном. Кажется, её проблемы начинают гораздо раньше, нежели она предполагает. Чонгук возмущённо глядит на Лису, а затем секунда — и властно обхватывает талию , без зазрения совести утягивая на себя. Подозреваемая издаёт испуганный вздох, ударяясь о напряженную грудь юриста, и натыкается своим обеспокоенным взором на горящие очи напротив. Мамочки! Я раззадорила улей! — Джапги — это захват, Лиса, — ровно поясняет Чонгук, не смея отстраняться или убирать ладони; последние вообще нагло приспускает на худые девичьи бока. Манобан от угрожающего прищура не рискует и пискнуть в ответ. — Из которого весьма сложно выбраться. Особенно милым дамам, которые постоянно находят на пятую точку приключения. Лиса улавливает в речах адвоката Чона встревоженность, поэтому не смеет злиться. Единожды зацикливается на припухлых губах собеседника, однако этого мгновения хватает, чтобы стать зависимой — ей хочется приподняться на носочки, завести руку в мягкие волосы Чонгука и перебрать густые прядки... Манобан даже не замечает, когда начинает воплощать фантазии в реальность, утешительно проскальзывая ладонью на мужскую шею. Адвокат Чон, понимая намёк, подаётся навстречу, по-прежнему не сбавляя гневного настроя. Вечно без моего присмотра куда-нибудь вляпаешься… — Мисс Манобан. Адвокат Чон, — рявкает подкаченный мужчина в форме, которому впору прозвище «шкаф» носить. Его грубый диалект заставляет подозреваемую вздрогнуть и — вместо губ — окончательно навалиться на мускулистое тело юриста. — Время не ждёт. Лиса носом утыкается в оголённую из-за v-образного выреза ключицу, прямиком туда, куда Чонгук наносит одеколон. Сладость вперемешку с цитрусами кружит голову. Ну, почему ты даже пахнешь идеально! — Держись меня, хорошо? Что бы ни случилось. Обжигающий шепот адвоката Чона немного подбадривает, а его относительное спокойствие усмиряет панику. Подозреваемая первая отстраняется и, не наблюдая сопротивления, направляется к распахнутой двери автомобиля. Наперекор былой грубости, сотрудник господина Пхувакуна ведёт себя миролюбиво. Любезно показывает где, в отъезжающем из-под сидения мини-баре, можно угоститься сладостями и водой. Дорога до места назначения не занимает много времени — двадцать минут или около того, однако Манобан успевает умять три лакричные палочки, покрытые вкусным марципаном. Чонгук смотрит на обеспокоенную Лису с насмешкой; видимо, у подозреваемой рефлекс таков — в любой непонятной ситуации начинать есть. — Будешь? — вот и сейчас открывая очередную сладость, проговаривает Манобан. — Мне кажется, тебе нужнее, — с доброй ухмылкой паясничает Чонгук, косясь на колени Лисы. — Надеюсь, у господина Пхувакуна найдётся урна. Подозреваемая пристыженно приковывает внимание к фантикам, покоящимся на подоле платья, и спешит спрятать следы преступления в кожаную сумку. Она поджимает пальцы в открытых босоножках и разглаживает складки, образовавшиеся под грудью. Лиса обомлевает, когда Чонгук наклоняется к ней ближе, а затем поправляет девичью причёску, выпуская парочку прядей вперёд. — Почему такая нарядная сегодня? Звучит так, будто это какое-то преступление. — С-странный способ подарить девушке комплимент, — пытаясь не робеть, даёт отпор подозреваемая, инстинктивно дотрагиваясь до золотой цепочки на шее. — Просто, настроение с утра хорошее было… — Пытаешься впечатлить чиновника? — недовольно сводя брови к переносице, продолжает Чонгук. Его ревность плохо скрывается за маской подтрунивания. — Или надеешься таким образом избежать неприятных последствий? А может, я просто пыталась показаться красивой одному заносчивому юристу… Чтобы сравнять шансы с идеальной прокурором Чжоу. — Зачем мне просить тебя поехать со мной, если я пыталась впечатлить господина Пхувакуна? — дерзко бросает Лиса, надкусывая лакричную палочку. Она с вызовом отодвигается от любопытного адвоката Чона. — Все мои джинсы в стирке, а времени сходить в прачечную не нашлось. Пришлось импровизировать. Мог бы и галантно промолчать, если подумал, что я выгляжу нелепо. — Вообще-то, ты сегодня безумно красива, — с дурацкой улыбкой на устах отвечает Чонгук, абсолютно не ведая, что творит. Шпилька подозреваемой бьёт по его порядочности; да и разве Манобан не видит, что вся проблема и кроется в том, насколько прекрасно она сегодня выглядит? — То есть, я хотел сказать- — Приехали. Автомобиль круто тормозит перед огромным высокоэтажным зданием, — до чего клишировано — опустошая мысли о неловком диалоге и вынуждая поддаться разрастающейся тревоге. Лиса на глазах теряет вспыхнувший румянец, рассматривая застекленный вход в бизнес-центр. Опускает недоеденное лакомство обратно в упаковку. Грозный мужчина покидает автомобиль первым, обходя мерседес со стороны капота. Чонгук пользуется моментом уединения; уверенно накрывает свободную ладонь подозреваемой и переплетает их пальцы. Оставляет одинокий, но такой сакраментальный поцелуй на костяшках, своей интимностью поднимающий настроение во сто крат. — Всё будет хорошо, — оглашает адвокат Чон, проницательно заглядывая в два встревоженных аметистовых омута. — Как-нибудь справимся. И прежде, чем Лисе удаётся поддаться моменту и прижаться к пленительным губам, — о которых она грезит уже долгое время — дверь салона распахивается, а мужской голос приказом басит: — На выход. Подозреваемая вынужденно подчиняется. Ступает на беспокойную сеульскую улицу вместе с адвокатом Чоном, держась за него, как за последнюю надежду. Их замок из рук придаёт ей забытой стойкости и уверенности, дарит волну храбрости, прямо как тогда, в суде. Манобан думает, что вдвоём они способны на многое — по крайней мере, такими мыслями она утешается. Фойе бизнес-центра выглядит словно холл гостиницы «Hilton», такое же пафосное, дорогое и запоминающееся. Услужливые швейцары, портье, администраторы, одетые в униформу из сукна высокого качества — словом, все, кто встречаются на пути, до омерзения приветливые и дружелюбные. — На какой вам этаж? — вежливо интересуется лифтёр, — в белых перчатках, смешной шапочке и расшитом костюме — когда прозрачные створы дверей с приятным звоном смыкаются, закупоривая квартет в кабине. — А на каком у Вас здесь каторга? — ернически осведомляется Чонгук. — Двадцать пятый, — невозмутимо бросает мужчина в ответ, пряча руки за спиной. «Шкаф» больше никак не комментирует провокационный выпад юриста, и адвокат Чон заключает, что «этого засранца, наверняка, хорошо натренировали». Манобан чувствует, как с каждым новым этажом к горлу подкатывает липкое ощущение страха. Она, в попытке успокоиться, большим пальцем очерчивает запястье адвоката Чона и практически врастает своим плечом в его предплечье. Прозрачный лифт в высотках — это ужасный, ужасный маркетинговый ход! Подозреваемая старается не думать о том, что её желудок поселяется в пятках, или о том, насколько далеко они находятся от земли. Лиса прежде не причисляет себя к акрофобам, однако прежде и не встречается с тем, насколько опасно выглядят двести двадцать футов вверх. — Обратно, мы воспользуемся ступеньками, — деловито отрезает Чонгук их сопроводителю. Вся ситуация со сверхпрочным стеклянным полом, от которого коленки подкашиваются, ему тоже не особо нравится. — Приехали. Удачного дня, господа и дама, — невозмутимо бросает лифтёр, стоит створкам со звоном разомкнуться спустя полминуты. Аджосси выглядит таким умиротворенным. Интересно, а он всегда спокойно относился к подъему или это вырабаталось за срок службы? К счастью, любопытство Лисы заканчивается на раздумьях, а не выливается в долгий разговор с работником бизнес-центра. Манобан, не теряя ни секунды, спешит ступить на твердую поверхность и издать облегчённый стон. Она ощущает приятное успокоение, будто спускается на аэродром после многочасового перелёта. У деревянной двери компанию встречают ещё двое громил, на этот раз с металлоискателями и оружием. Весьма серьёзно они просят сложить средства сотовой связи в специальную коробку, а затем проверяют гостей на наличие прослушивающих или записывающих устройств. Диктофон Чонгука, после недолго спора, укладывается к остальной технике, как и допотопный MP3-плеер. В воздухе уже со входа так по-тайски благоухает лотос, что на Лису невольно накатывают воспоминания; в Таиланде с ней случается много плохого, однако культура всё равно цепляет душу, пуская корневища в самое нутро. Наверное, в этом и кроется вечное бремя эмигрантов — тосковать по родине, какой бы ужасной та ни была. — О, моя дикая плюмерия, — воодушевлённо оглашает господин Пхувакун, отпивая янтарный ром из хрустального рокса, — и её бессменный эскорт. Бэм-Бэм средним и указательным пальцем рассекает воздух, как бы приказывая персоналу оставить его и гостей наедине. Подчинённые тут же повинуются, даруя начальнику вежливый поклон, и спешат скрыться в коридоре; от громкого стука Манобан неловко вздрагивает. — Угостить вас? — А не рановато ли для выпивки, господин Пхувакун? — и скептический настрой отголосками читается в тоне Чонгука. Адвокат Чон выпрямляется в спине, точно пытается казаться выше. — В любом случае, мы здесь по делу. — Сразу видно, что Вы, бывший прокурор Чон, ни черта не смыслите в политике, — деловито сообщает Бэм-Бэм, подхватывая наспех разлитый напиток и направляясь к одному из диванов. Его остроумие задевает Чонгука, хотя он прекрасно понимает, что подобным образом Пад-Тай выказывает осведомлённость, — какие переговоры идут без распития снадобья «дружбы»? Я думал, что, учитывая Ваше прошлое, Вы охотно мне поможете… Господин Пхувакун ощущает неоспоримое доминирование. Превосходство. Выставляет лишний стакан с ромом на стол, пока сам откидывается на стопку подушек, аккуратно сложенных у подлокотника. Лиса краем глаза подмечает, как Чонгук сжевывает агрессию, проталкивает язык в щёку. Руки у юриста неуёмно чешутся — Манобан обходительно дотрагивается до мужских лопаток, пробираясь чуть выше. — Я угощусь, — изрекает подозреваемая, собрав храбрость в кулак. Губы господина Пхувакуна трогает ухмылка. Адвокат Чон, в это время, нервно заводит руку к основанию шеи. Туда, где остаётся невесомый след от женских прикосновений. — Вот этим и отличается наша нация от Вашей. В отличие от корейцев, мы умеем веселиться! — Не стоит оправдывать алкоголизм национальностью, — шепотом выплёвывает Чонгук, следя за тем, с какой неохотой Лиса подносит крепкий алкоголь к губам и пробует его. И сморщившееся лицо подозреваемой выносит вердикт лучше любой ресторанной оценки. Бэм-Бэм добро посмеивается, приглашая присоединившуюся пару присесть. Манобан осторожничает, вежливо опускает стакан к краю кофейного столика, а после — устраивается подле адвоката Чона, беспокойно разглаживая юбку. Чонгук намеренно придвигается ближе, своей ногой упираясь в скрытое под тканью колено Лисы. На каком-то интуитивном уровне знает, что им обоим так спокойнее. — В-вы хотели меня видеть? — сторожко осведомляется Манобан. — Да. Хотел Вас как следует поблагодарить за спасение моей жизни. Господин Пхувакун порывисто тянется к металлическому кольцу на указательном пальце. — А ещё надеялся заключить сделку. — Сделку? — подозрительно переспрашивает Чонгук, слегка наклоняясь. Все движения адвоката Чона оказываются пронизаны недоверием. Его брови скептически вскидываются вверх. — Хотите завербовать нас в качестве иностранных шпионов? — О, адвокат Чон, не льстите себе. Вы слишком прямолинейны и правдолюбивы для подобной профессии. Причём оба. — Тогда… Это как-то связано с Джан Ди? — с перебивкой, интересуется подозреваемая, пальцами сминая струящуюся материю платья. Она видит, как лицо прежде напыщенного тайца за долю секунды выпрямляется. — Вы ведь по этой причине пришли тогда на стройку, правда? В движениях Бэм-Бэма отражается беспокойство; он щелкает ремешком из белого золота на запястье и принимается внимательно изучать циферблат наручных часов. «Наверняка, вслушивается в тиканье механизма, дабы усмирить поток мыслей», — заключает Лиса. — Раз уж мы говорим без прикрас, позволю себе перейти сразу к делу, — отрезает господин Пхувакун, словно за прошедшие мгновения внутри него сменяется не только настроение, но и личность. Без фальшивой улыбки и с ледяным стрежнем, Бэм-Бэм вызывает сильнейшую антипатию. — Да, моя прелестная плюмерия, именно из-за этой особы. Ваш разговор в полицейском участке убедил меня, что мы все преследуем одну и ту же цель: поймать тех уродов, которые поочередно принялись устранять моих знакомых и нацелились на меня. Тогда я подумал, а почему бы не объединить усилия, чтобы посадить настоящих преступников за решётку? — А что насчёт Вас? — дерзко бросает адвокат Чон, перекрещивая ладони на груди. Его обострённое чувство справедливости включается на максимум. — Разве Вам не место за решёткой? Детоубийство, групповое изнасилование — не меньшие преступления, если хорошенько подумать. Лиса смотрит на уверенный профиль Чонгука, невольно представляя юриста в тёмной мантии с приглушённо-алым шарфом. К сожалению или счастью, с прокурором Чоном Манобан столкнуться не доводится; однако ей и не нужно, она и без того знает, что эта профессия была призванием Чонгука. Лисе искренне жаль, что адвокату Чону пришлось перейти на другую сторону. — Я не участвовал ни в первом, ни во втором, — заметно потеряв кредитов во властности, обороняется Бэм-Бэм, — про аборт я узнал лишь недавно, а что касается заявления про изнасилование, то к Джан Ди я даже пальцем не притронулся. Тупая сучка внесла меня в обвинение, чтобы подпортить жизнь. Но знаете, она получила по заслугам. Слова обухом бьют по сострадательности Лисы. Она сжимает аккуратненькие пальцы в кулаки и на эмоциях повышает голос. Практически жалеет, что не позволила упасть бетонной вещице на столь бесчувственного человека. — Как Вы можете говорить подобное? На её глазах собираются слёзы от негодования и жуткой несправедливости. Подозреваемая не способна больше сдерживаться или испускать милости; если бы в ней было на толику больше смелости, содержимое стакана давно бы пролилось на зализанную причёску чиновника. — Вы понимаете, что это вы все подтолкнули её к краю той крыши? Да как… Господин Пхувакун смело вытягивает руку вперёд, намереваясь дотронуться до зардевших щёк Манобан. Лиса настолько из-за этого озадачивается, что проглатывает остаток рвущейся наружу тирады. Впрочем, Бэм-Бэму всё равно не удаётся осуществить задуманное. Его вовремя перехватывает за локоть Чонгук, сверля таким ненавистным взором, что беспокойство поселяется в недрах груди. — Вы слишком наивна и чиста для всех интриг, плетущихся в мире политики. Боюсь, моя чёрствость может показаться безразличием, однако иначе высоко не подняться, — смиренно поясняет Бэм-Бэм, вырываясь из захвата. — Джан Ди затеяла грязную игру. Как мышка забежала в логово змей. Понятия не имею, почему шпионаж доверили этой недотёпе, однако она быстро прокололась. И поверьте, каждый член, которым её поимели в ту ночь, Джан Ди знала, за что получила. Лиса не может этого выносить. Она юрко поднимается с места и отходит к окну, пытаясь собраться со шквалом эмоций. Её пугает осознание, что для тех, кто представляет интересы народа, человеческая жизнь — это банальный мусор. Мусор, который можно выбросить, и о котором можно забыть. Которым можно просто пренебречь, если кто-то становится неудобным. Она не знает всей истории, всего происходящего, однако не понимает, почему какие-то секреты стоят выше жизни молодой девушки. Чонгук кое-как усмиряет порыв вскочить следом и заковать ошеломленную подозреваемую в объятия. Манобан ведь такая ранимая, бескорыстная и сострадательная; адвокат Чон ждёт обратного пути домой, когда он сможет дать волю переживаниям и спрятать Лису от продажности и жестокости реального мира. — А вы? Неужто, не присоединились к оргии? — грубо бросает Чонгук, мечтая как можно скорее покончить с лукавством. — Я думал, Вы более наблюдательны, — хитро отвешивает господин Пхувакун, залпом допивая ром, оставленный гостем. — С тех пор, как Вы вошли, я трижды успел оценить Вас сверху донизу. Каждый раз поражаюсь глупости натуралов. Вы серьёзно такие непрошибаемые или просто придуриваетесь, чтобы не испытывать дискомфорт? Чонгук, явно неожидающий подобного поворота, под впечатлением обомлевает. Бэм-Бэм же пользуется образовавшейся паузой, чтобы выступить с предложением, из-за которого ему приходится терпеть компанию двух политических дилетантов. — У Чунмёна было несколько видео с той ночи. Понятия не имею, на кой черт, этот придурок их оставил — и теперь мы этого уже никогда не узнаем… В любом случае, все они у меня. Я нигде не фигурирую на записи, а значит спокойно могу передать эти материалы вам. Если используете их в суде, представляете, какое весомое доказательство получите? — господин Пхувакун довольно скалится, слизывая остатки опьяняющей жидкости с губ. — Но у всего есть цена. Так что… Готовы ли Вы, правдолюбивый адвокат Чон и добросердечная мисс Манобан, заключить сделку со своей совестью?